Kitabı oku: «Русское масонство. Символы, принципы и ритуалы тайного общества в эпоху Екатерины II и Александра I», sayfa 7

Ешевский, в одной из своих статей о масонах, приводит отрывки из силлабических виршей, под названием «Изъяснение несколько известного проклятого сборища франкмасонских дел», – которые принадлежат, очевидно, этой первой эпохе масонства и могут служить образчиком того, как относилось к масонам большинство. Вирши наполнены самыми нелепыми обвинениями против масонов и проникнуты крайним ожесточением против «Антихристовых рабов». Вот для примера:

 
Проявились недавно в Руссии франмасоны
И творят почти явно демонски законы,
Нудятся коварно плесть различны манеры,
Чтоб к Антихристу привесть от Христовы веры и т. д.
 

Обряды принятия в общество изображаются так:

 
К начальнику своего общества приводят,
Потом в темны от него покои заводят,
Где хотяй в сей секте быть терпит разны страсти,
От которых, говорят, есть не без напасти.
Выбегают отвсюду, рвут тело щипцами,
Дробят его все уды шпаги и ножами.
Встают мертвы из гробов, зубами скрежещут,
Мурины, видя сей лов, все руками плещут…
 

Под «муринами» автор разумеет дьяволов. Самое значение франкмасонства объясняется следующим образом:

 
Что же значит такое масон по-французски?
Не иное что другое, вольный каменщик по-русски.
Каменщиком зваться вам, масоны, прилично.
Вы беззакония храм мазали отлично,
Любодейства Вавилон, град всякия скверны,
В коем Антихристу трон, яко рабы верны,
Устрояете, и в нем берете надежду
Всякия утехи в нем получить одежду.
 

Какая рука могла начертать эти вирши, можно догадываться по их форме: но содержание их занимало и нравилось и в других слоях общества – в рукописи этого «Изъяснения» замечено, что эти стихи списаны (в 1765 г.) у полковника Тобольского пехотного полка Безпалова. Известно, что Державин также смотрел на масонов крайне неодобрительно и посильно вооружал против них свою музу.

Есть свидетельства о том, что при Елизавете ложи принуждены были собираться весьма скрытно, и, вероятно, не только из опасения правительственных преследований, но и вообще из опасения мнений, господствовавших в массе и считавших масонство делом совершенно безбожным и законопреступным. Образчик этих мнений мы находим, между прочим, в записках Державина. Наскучив своею солдатскою службой и желая учиться, Державин (кажется, в 1763 г.) решился идти к И.И. Шувалову, который собирался тогда за границу и хотел просить его, чтобы тот взял его с собою в чужие края. Но дело не состоялось по следующей причине. Державин уже утвердился в своем намерении, «но как дошло сие до тетки его (Державина, который говорит о себе в третьем лице)… жившей тогда в Москве в своем доме… женщины по природе умной и благочестивой, но по тогдашнему веку не просвещенной, считающей появившихся тогда в Москве масонов отступниками от веры, еретиками, богохульниками, преданными Антихристу, о которых разглашали невероятные басни, что они заочно за несколько тысяч верст неприятелей своих умерщвляют и тому подобные бредни, а Шувалова признали за их главного начальника; то она ему, как племяннику своему, порученному от матери, и дала страшную нагонку, запретя накрепко ходить к Шувалову»… Благочестивый ужас тетки Державина весьма наглядно выражает понятия тогдашних людей старого века, крайне недоверчивых ко всякой, особенно иностранной, новизне, удалявшей от преданий старого благочестия. Басня о том, как масоны умерщвляют своих отсутствующих врагов, была, кажется, довольно распространена, как и вообще понятие об отступничестве и еретичестве масонов; та же басня, вместе с другими подобными подробностями, повторяется в упомянутом силлабическом обличении «сборища франкмасонских дел». Описывая всякие его ужасы, автор обличения указывает на невозможность или большую опасность выхода из сборища. По словам его, в обществе остается портрет каждого члена, и посредством его масоны всегда могут погубить отступника:

 
Многие тому примеры, говорят, бывали,
Которые от сея веры отстать пожелали,
Но из оных никого живых нет на свете;
Бить стоит смерть в его и живом портрете,
Который лишь поранят пулей из пистолета,
В тот час увянет и лишится света.
 

Мы уже замечали в другом месте, что эти силлабические обличения всего скорее должны были выйти из среды духовенства, но что они имели, конечно, своих читателей и в другой публике. А духовенство уже давно относилось к масонству недружелюбно. Проповедники времен императрицы Елизаветы, восставая задним числом против иноземцев, владычествовавших в России при Бироне, и призывая кару на людей, изменивших прародительским уставам, осыпали этих иноземцев и их угодников всевозможными обвинениями, восставали против этих «скотоподобных, безбожных атеистов, отступников, раскольников, армян» и против «нрава и ума эпикурейского и фреймасонского»⁵⁶.

В числе рукописей Царского (№ 708), принадлежащих теперь графу А.С. Уварову, находится рукопись XVIII в. под названием «Ответ масонам», вышедший, вероятно, из того же источника, как и упомянутое «Изъяснение». В начале рукописи говорится между прочим: «Писал о франкмасонах бывший проповедник слова Божия, Троицы Сергиевы лавры архимандрит Гедеон, и сие напечатано в неделю третию поста в поучении; а после него не слышится более обличения от пастырей, а секта оных масонов умножается, и философы Вольтер и Руссо величаются». Этот Гедеон, архимандрит Троицкой лавры, есть, конечно, известный проповедник двора императрицы Елизаветы Гедеон Криновский; но в собрании его проповедей (1755–1759) мы не нашли упоминаемых здесь обличений⁵⁷. «Ответ» состоит из опровержения двух книжек, вероятно ходивших тогда в рукописи, под названием «Белый масон» и «Защитник масонские секты», о которых мы также пока не имеем никаких сведений.

У меня находится рукописный отрывок масонского ритуала, писанный, кажется, еще в XVIII столетии и к которому другой рукой приписано следующее заглавие: «Катехизис масонов, верующих во Антихриста, в диавола и сатану»; в конце его прибавлено соответственное обличение этой веры. В этом заглавии и обличении повторяется старое понятие о безбожности масонского общества.

Эти указания несколько определяют положение русского масонства при Елизавете, когда полицейский надзор и вражда людей старого века, вероятно, стесняли масонов и заставляли их скрываться. По свидетельству Бёбера (впоследствии гроссмейстера в русских ложах Александровского времени), «при императрице Елизавете масонство начало больше распространяться в России (чем прежде); но члены его так опасались за себя и за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда даже на чердаке отдаленного большого дома. Тем не менее братья, еще жившие в мое время, уверяли меня, что никогда не было больше ревности к делу и больше единодушия, как в этой Ecclesia pressa (гонимой церкви)». Надобно думать, что это известие о гонениях на масонство имело свои основания; но гонения или не были очень сильны, или со временем прекратились, – потому что, по рассказам Елагина, надо предположить еще в царствование Елизаветы существование правильных лож, и, кроме того, в одной печатной масонской речи на немецком языке, сохранившейся от 1758 г., говорится даже о благосклонности (т. е., вероятно, терпимости) императрицы к масонству. Немецкий оратор ложи выражает радость, что масоны наслаждаются «счастливейшим спокойствием» под скипетром императрицы; что «великая Елизавета, украшенная божественными качествами», оказывает и им свою милость и т. д.

Затем о временах Петра III есть известия, что Петр III подарил дом петербургской ложе Постоянства (Zur Bestдndigkeit), где мастером стула был консул Селли; и что сам император занимался масонскими работами в Ораниенбауме.

В наших источниках еще не нашлось прямых данных об этом предмете, но существование масонской ложи в ближайшей обстановке Петра III вполне подтверждается одной запиской, находящейся в Государственном архиве и относящейся к первым дням царствования Екатерины II. Эта записка, писанная в виде доклада императрице каким-то малороссом, вероятно из духовных, на ломаном русском языке, заключает в себе, во-первых, ходатайство о том, чтобы именным указом велено было представлять доклады о всех духовных и церковных делах духовнику и чтобы самый синод не мог мимо его утруждать императрицу; во-вторых, о том, чтобы взят был под караул Преображенского полка протопоп Андрей, «как подозрительный человек, масон и явный злодей церкви святой», потому что бывшему государю он, «ругая предания св. Отцов», разрешал во все посты есть мясо, за что ему обещано было место духовника и синодального члена; и, в-третьих, о том, чтобы был допрошен Волков, известный любимец Петра III. «Волкова, – говорит записка, – яко масона, допросить; это при бывшем государе в имеющемся в Арамбове (т. е. Ораниенбауме) ложе масонском с ним был и в чем богопротивное той секты действо состоит и где масонские печатные книги; уповательно он и обо всех такой секты участниках известен».

Царствование императрицы Екатерины, открывшее в своем начале новый простор для умственных и нравственных интересов, должно было благоприятствовать и распространению ордена. Впрочем, первые годы этого царствования до сих пор остаются также неясны; доступные до сих пор сведения коротки и запутанны, и в дальнейшем нашем изложении мы не беремся пока связывать их в последовательный рассказ и хотели только привести вкратце известные данные и указать некоторые еще неизвестные факты и требующие разъяснения пробелы.

Масонство продолжало развиваться в Петербурге, вероятно, при посредстве новых пришельцев или сношений с заграничными ложами; но в то же время являются и русские в иностранных ложах, занимают в них более или менее важное положение, – без сомнения, они играли роль и в распространении масонства в самой России. Эти связи повлекли за собой и введение новых масонских «систем», которые развились после перехода масонства из Англии в континентальную Европу. Сношения с иностранными ложами легко могли сообщать русским ложам эти новейшие усовершенствования ордена. Многое шло через личные усилия иностранных пропагандистов или самих русских искателей, каковы были, например, русские друзья Сен-Мартена, Воронцов, Голицыны, Кошелев, Репнин, масоны новиковского кружка и проч.

В каком же виде пришло масонство к нам? При Филиппсе или Кейте в нем, конечно, еще не было больших прикрас, которые развиваются в содержании и формах масонства уже несколько позднее. Но тем не менее эти прикрасы появились и у нас, вероятно, довольно скоро. Единственное, что известно теперь о внешней обрядности старых русских лож, заключается в упомянутом донесении Олсуфьева (около 1756 г.). По словам его, «палата», в которой кандидат ожидал принятия, обивалась черным сукном с раскинутыми по нем белыми цветами «во образе звездам»; стол также покрыт черным сукном, и на нем «мертвая голова», с обнаженной шпагой и заряженным пистолетом; огонь из комнаты выносят, «а оная мертвая голова, вделаная на пружинах, имеет движение, и так до оного (кандидата?) касается». Кандидата вводят в ложу обыкновенным порядком, с завязанными глазами; мастер (гранметр) сидит за столом, покрытым пунцовым бархатом, «на столе обнаженная шпага и циркуль, и оной стол именуется престол»; чертеж заменяется клеенкой с изображением Соломонова храма. Мастер велит новопринимаемого «предать трем мытарствам»: его обводят два раза вокруг ложи с зажженными свечами, «с употреблением притом сильном ветре и в воздухе огня» (sic), потом вводят его на особую для того приготовленную гору, чтобы скинуть его с горы, что и исполняется. Затем следует присяга с приложением Соломоновой печати и другими странными обрядами, например целованием у гранметра левой ноги три раза. Относительно символов донесение говорит, что ложа имеет три светила:

«первое светило гранметр, второе – небо, третье – звезды, а у оного ж гранметра в подножие луна и т. д.».

Изложение донесения вообще очень бессвязно и запутанно; доноситель, вероятно, многого не понял или передал не верно. Но, во всяком случае, из донесения видно, что в обрядах уже не было той простоты, которую мы видели в старом английском ритуале, и что новейшие усовершенствования вошли в значительной степени. Заметим, впрочем, что до сих пор еще не определено, какого рода была ложа, описанная Олсуфьевым, в которой «гранметром» был Роман Илларионович Воронцов. Если это и не была ложа какой-нибудь из французских систем, то могла быть по крайней мере ложа, обряды которой были переделаны по французским образцам.

Глава V
Времена Екатерины II. – Высшие степени. – Клерикат. – Система Мелиссино. – Тамплиерство. – Система Циннендорфа. – Новое утверждение английских лож. – Соединение елагинских и рейхелевских лож

Положение масонства в первые годы царствования Екатерины II очень неясно. Есть только отрывочные и не полные сведения. Так, в бумагах И.П. Елагина, находящихся в Государственном архиве, остались документы, указывающие, что в Петербурге существовала тогда ложа Счастливого согласия (der glьcklichen Eintracht), которая обратилась (15 декабря 1762 г.) к берлинской ложе Трех глобусов с просьбой о признании ее. Берлинская ложа, от 7 апреля 1763 г., прислала это признание на имя не названного в бумаге великого мастера и братьев ложи, где одобрила ее работы и объявила ее своей ложей-сестрой. К письму братьев берлинской ложи прибавлено было официальное свидетельство о законности петербургской ложи и правильности ее работ. Далее из этой переписки находится в бумагах Елагина еще письмо от великого мастера Трех глобусов к великому мастеру и братьям Счастливого согласия с изъявлением готовности поддерживать переписку (в мае 1763 г.) и письмо, того же времени, от «покрывателя ложи» (tuilleur) Трех глобусов в ложу петербургскую, с просьбой уплатить луидор за изготовление футляра для патента, присланного ложе Счастливого согласия, и еще прислать что-нибудь (den beliebigen Douceur) для него самого, при чем он предлагает, наконец, поставлять в ложу орденские знаки, передники и т. п.

Далее, в 1764 г., во время следствия над Мировичем, этот последний на допросе показал только на одного соучастника в его деле – поручика Великолуцкого пехотного полка Аполлона Ушакова. Когда стали разыскивать Ушакова, то оказалось, что он был послан с казенными деньгами к князю М.Н. Волконскому и на дороге утонул в реке. Взяты были его бумаги. В них оказались следующие масонские вещи. Во-первых, листок с изображениями двух колонн, треугольника, молотка и других масонских знаков, составляющих принадлежность так называемого ковра. Во-вторых, на лоскутке бумаги отрывок масонского катехизиса с надписью «апрантифской», т. е. ученический⁵⁸.

Можно думать, таким образом, что масонство не прерывалось со времени Елизаветы. Вскоре оно начинает выказываться яснее, без сомнения, потому, что расширяется самая его деятельность. Число его прозелитов становится больше, масонские связи размножаются, и к нам быстро начинает передаваться то брожение, которое в то время происходило в европейском, особенно немецком масонском мире.

Когда в 1750–1760 гг. стали особенно распространяться так называемые «высшие степени», т. е. к трем степеням английского масонства начали прибавляться новые степени новейшего изобретения, порожденные фантастическими наклонностями масонства или интригой, – эти новые системы и степени получали известность и у нас, возбуждали любопытство и, наконец, бросали корень и утверждались в русских ложах. За границей русские вступали в эти новые степени; так, граф Мусин-Пушкин отставил от английской системы, вступил в тамплиерство; другие приносили французские степени и т. п. В то же время иностранные масоны, особенно немецкие, являлись в Россию, в остзейские города и Петербург, и вели свою пропаганду, по убеждению или по интриге, и в скором времени породили даже оригинальные русские попытки таких же изобретений.

Высшие степени имели у нас, как и в западных ложах, большой успех, потому что, если только им верили, они представляли много завлекательного. Большинство «членов» ордена было из людей, по своим понятиям или по складу ума склонных к чудесному, и когда в них укоренялась мысль, что глубочайшая истина хранится где-то в сокровенной тайне и может быть получена только посредством посвящения, то набрать себе всевозможных «градусов» становилось в них самым естественным стремлением. Так это действительно и было; наши масоны, как известно по историческим свидетельствам, употребляли всевозможные усилия, тратили огромные деньги на то, чтобы собрать все существующие степени и масонские секреты и отыскать между ними истинное масонство. Так было с Елагиным, князем Репниным и многими другими; тем же искательством занят был и Новиков… Для людей светского образования и высшего общества высшие степени были привлекательны и своей внешней формой. Мы сказали уже, что почти все они были рыцарские, по связи с тамплиерством, крестовыми походами и т. п. Разноцветные ленты, ордена, символы (так называемые «регалии»), торжественные обряды с рыцарским характером, громкие титулы, переименование в латинские псевдонимы – все это, принимаемое за чистую монету, было любопытно, льстило самолюбию и аристократическим притязаниям. Когда наши масоны отправляли своих депутатов на Вильгельмсбадский конвент в 1782 г., они замечали в своей записке, что тамплиерские градусы с их пышными церемониями, рыцарским одеянием, крестами, кольцами, епанчами (т. е. мантиями) и пр. очень нравились в России, как нации военной, где только знатное дворянство занималось масонскими работами.

Наконец, и самое содержание «градусов», их символика и толкования были располагаемы обыкновенно так, что и с этой стороны они способны были возбуждать любопытство посвящаемых. «Высшая степень, – говорит один из опытных знатоков масонства, Фесслер, – есть мистерия, составленная в новейшие времена из различных церемоний, символических формул и гиероглифических образов, где церемониям, формулам и гиероглифам придается нравственное значение, но раскрытие их настоящего смысла и полные разъяснения обещаются только в другой, еще высшей степени… И это обещание ведется от одной степени к другой до тех пор, насколько в той или другой системе кажется необходимым символически предуказывать свои последние и высшие разъяснения в большем или меньшем количестве высших степеней. Эти последние и высшие разъяснения, которые таким образом составляют заключительный камень целой системы, сами по себе не что иное, как выдуманная история ордена, противоречащая всякой действительной истории, не выдерживающая никакой поверки и критики и изобретенная теми, которые не умели иначе удовлетворить все более и более возрастающему любопытству братьев или руководились прискорбным убеждением, что люди везде любят обман больше, чем истину, и даже хорошее хотят видеть только через покров обмана».

Это понято было еще в конце XVIII столетия, когда чрезмерность обманов и иезуитские наклонности высших степеней обратили на них внимание людей, не склонных к таинственностям и достаточно сведущих в истории. Первые внимательные критики уверились в совершенной пустоте высших степеней, и первым делом реформы масонства была отмена этих высших степеней, – по крайней мере там, где это было возможно. Таково было реформаторское движение в Германии, начавшееся еще с 1780-х гг., в пору сильнейшего развития высших степеней, и постепенно приобретавшее больше и больше последователей. Любопытно, что и наши московские масоны в упомянутом послании на Вильгельмсбадский конвент (1782 г.) с большим пренебрежением отзываются о высших степенях, какие бывали в русских ложах до введения тамплиерского ордена. Упоминая о прежних формах масонства, они замечают: «…вели нас из степени в степень, из коих одна другой были гораздо жалчее. Множество из наших братьев, особливо из имеющих первейшие чины в империи, получили от них отвращение или, наскучив употреблять более во зло святость присяги, от них отказались. Наконец сообщили нам О. Т. (т. е. орден тамплиеров), и тогда возвратилась надежда в сердца наши…» Эта надежда потом также ослабела. Можно было бы отдать справедливость проницательности наших масонов, если они способны были увидеть, что их высшие степени были одна «жалчее» другой; но, к сожалению, их проницательность не дошла до конца, потому что в конце концов сами они остановились едва ли не на самой жалкой из всех систем высших степеней, т. е. на розенкрейцерстве…

Высшие степени удержались до последнего времени и господствовали всего больше во французских ложах, где и в XVIII столетии они развились всего обширнее: одна из французских систем считает до 99 степеней. Как велика была страсть к высшим степеням, можно судить по тому, что один из лучших французских знатоков масонства, Рагон, всю цифру существовавших высших степеней считает до 900.

Понятно, что история их очень запутана, и в особенности при крайней отрывочности известий о нашем масонстве в настоящую минуту еще не легко было бы проследить в точности историю тех высших степеней, какие существовали в русских ложах.

Одним из первых примеров высшей степени, или первым, был так называемый «шотландский мастер» (maitre ecossais), или шотландское масонство, «екосские градусы», как это называлось у нас. Как видно по некоторым исследованиям, в этой шотландской степени не было ничего шотландского, кроме имени; изобретение ее сделано во Франции и связано с деятельностью упомянутого Рамзая. Шотландский мастер составил 4-ю степень, которая распространилась очень сильно и удержалась в этом виде в большом числе систем. Во Франции появляются в первый раз и степени с рыцарским характером. Около 1750 г. установилась тамплиерская система, развившаяся потом особенно в Германии, под гермейстерством Гунда, Фердинанда Брауншвейгского и Карла Гессен-Кассельского. Затем в 1754 г. основалась во Франции целая система высших степеней, так называемый Клермонтский капитул, далее, дополнявшая тамплиерство система клериката или духовных степеней; шведская система, которая еще раньше тамплиерства воспользовалась рыцарским элементом из французского источника и т. д.

В нашем масонстве высшие степени появились, вероятно, уже очень рано. О самом Кейте рассказывалось, что он еще в 1734 г. принес из Англии шотландский орден Св. Андрея (связанный с особенной масонской степенью), который носили в Гамбурге в 1735 г. на зеленой с красными краями ленте. Но историки подвергают сомнению этот факт на том основании, что до сих пор не найдено никакого следа масонских работ в Гамбурге раньше 1737 г. Любопытно только, что имя Кейта, играющее роль в основании русского масонства, уже соединяется с историей первых высших степеней.

Есть основания предположить, что французские степени шотландской и клермонтской системы были тогда известны русским масонам в той или другой форме; нововведения распространялись довольно быстро в континентальных ложах, и в русском масонстве можно принимать французские влияния по всему характеру тогдашних нравов и модного образования. Самые названия ордена и степеней были французские и иногда удерживались в такой форме до очень позднего времени, например слова: «масон», «апрантиф», «гранметр», «екосский градус» или «метр екосе», т. е. maоtre ecossais, елюсский градус, т. е. maоtre йlu, избранный мастер, и т. п. В упомянутых показаниях Михаила Олсуфьева приводится уже степень «метра екосе».

Когда явилась к нам тамплиерская система, опять трудно сказать, но, вероятно, также давно. Русские члены тамплиерского ордена встречаются уже вскоре по основании этой системы и даже с известным значением в ней. Такой пример представляет граф Алексей Мусин-Пушкин-Брюс (1732 г.). В 1760-х гг. он был русским уполномоченным в Лондоне, потом имел дипломатическое положение в Германии и в 1766 г. (по другим указаниям, в 1765 г.) вступил в Гамбурге в систему строгого наблюдения: 19 августа этого года он сделан был ком-туром Крейцштейна, 26 августа начальником (praepositus) префектуры в Ивенаке (Гамбурге), cum facultate induendi, т. е. с правом посвящать других в рыцарство, и в январе 1767 г. он получил достоинство советника тамплиерского ордена. Его орденское имя было eques ab Elephante. Якоби, тогдашний секретарь VII, т. е. немецкой, провинции тамплиерского ордена, в своих записках отзывается о Мусине-Пушкине как о «ревностном и умном члене ордена» и рассказывает о его предложении основать масонско-тамилиерскую колонию в Саратове, куда в то время направлялись немецкие поселенцы. План не состоялся, по словам Якоби, только по нерешительности и слабости гермейстера, т. е. барона Гунда. Для тамплиеров план был особенно интересен и важен потому, что в это самое время они заняты были своим так называемым «Экономическим планом» (по которому высшие орденские должности должны были соединяться с бенефициями, т. е. с известными доходами и т. п.) и вообще старались дать ордену место и роль в практической жизни, с тенденцией, о которой мы имели случай упоминать. Дальнейшие сведения о графе Мусине-Пушкине говорят, что по отъезде из Гамбурга он в 1777 г. вступил в капитул Темпельбург, т. е. в Курляндскую отрасль тамплиерства в Митаве, и деятельно заботился о распространении в России системы строгого наблюдения.

Во время Семилетней войны, через французских офицеров, клермонтские степени проникли в Пруссию, и ревностным распространителем их стал, между прочим, один из известнейших масонских шарлатанов и обманщиков того времени, пастор Роза. Круг его похождений касался и России. Роза объезжал Германию с целью распространения новой системы (которую называют и его именем), главный капитул которой был в Берлине, и, по некоторым известиям, основал подчиненный капитул этой системы в Риге. С этим проникали уже и первые образчики масонского колдовства. Роза хвалился, что знает scientias divinas datas, алхимическое приготовление золота, даже магическое hominum factio и т. п.

В 1760-х гг., со вступлением на престол Екатерины, в русском масонстве открывается особенно оживленная деятельность. Это довольно понятно, если мы вспомним, что первые годы этого царствования отличаются открытым заявлением либеральных начал тогдашнего просвещения; императрица гордилась тем, что она «позволяет мыслить» и позволяет говорить, и естественно, что, когда она сама, с своими придворными, переводила Мармонтелева «Велизария», которого преследовали во Франции, она могла смотреть сквозь пальцы на масонские затеи, где ревностно участвовали и многие из ее наиболее приближенных слуг. Есть смутные известия, что в 1763 г. она велела собрать сведения о масонстве и тогда благоволила к масонской ложе Клио⁵⁹.

Русское масонство этого времени входит в новые связи и даже тесным образом замешивается в интриги, происходившие в немецких ложах.

Такова была история тамплиерского клериката, изобретенного Штарком и наделавшего много шуму в масонском мире.

Иоганн Август Штарк (1741–1816) был, без сомнения, одним из самых наглых интриганов, действовавших в масонских ложах конца XVIII столетия. В разгаре тамплиерских затей Штарк явился на масонскую сцену с новым изобретением. Это был тамплиерский клерикат, т. е. мнимая духовная или церковная отрасль тамплиерского ордена, единственно владеющая настоящими знаниями и тайнами ордена. Люди простодушные или находившие в том выгоду поверили ему, но уже скоро клерикат возбудил сильные сомнения и ожесточенные нападения против Штарка: обман становился слишком наглым, и клерикат, своими формами и своими историческими ссылками показывавший страшные католические наклонности, бросал подозрительную тень на своего представителя, который был профессором протестантской теологии и потом обер-гоф-предигером при одном протестантском дворе. Его стали считать тайным католиком и иезуитом.

Штарк был шверинский уроженец, учился в Геттингене, в 1763–1765 гг. жил в Петербурге, где был учителем в Petrischule и где, как полагают, был принят в масонскую систему Мелиссино; в 1765–1768 гг. он жил в Англии, в Париже (где состоял в королевской библиотеке переводчиком для восточных рукописей и где, говорят, тайно обратился в католичество) и в Германии; в 1768 г. опять воротился в Петербург и основал здесь светский тамплиерский капитул «Феникса», к которому, как полагают, присоединил уже и клерикальный, существовавший, однако, не долго. Затем, в 1769–1777 гг., он был профессором теологии, обер-гоф-предигером и генерал-суперинтендентом в Кёнигсберге; но положение его здесь становилось, по-видимому, трудно, и он перешел в 1777 г. в Митаву, профессором философии при тамошней академии. В Митаве он прожил до 1781 г., когда он перебрался наконец в Дармштадт, где его масонские покровители доставили ему звание обергоф-предигера, советника протестантской консистории и, наконец, баронское достоинство. Там он оставался до своей смерти, и отсюда он вел полемику с своими противниками, беспощадно на него нападавшими, когда наконец история клериката стала разоблачаться… Это, впрочем, не помешало Штарку сохранить влияние и авторитет при дармштадтском дворе.

Штарк был масоном еще с 1761 г. Он приобрел, как говорят, большие сведения в масонских вещах; любил говорить таинственно о высокой древности ордена, о великих его тайнах, чудесных силах и знаниях, которыми он обладает. Он внушал своим друзьям и адептам веру в чудесное, в магию и духовидение, вступал в сношения с лейпцигским шарлатаном Шрепфером, который занимался тогда вызыванием духов и у которого, между прочим, искал магических познаний один из главных начальников немного позднее явившегося розенкрейцерства Бишофсвердер.

При каких обстоятельствах Штарк придумал клерикальную систему, до сих пор не разъяснено вполне, и сведения о ней неясны и противоречивы. Между прочим, он рассказывал, что клерикальный капитул (capitulum dericorum regularium) основал в Петербурге шотландец лорд Вильямс, что он, Штарк, был членом этого капитула, который он перенес потом в Висмар (городок в Северной Германии) и в Кёнигсберг. В 1767 г. Штарк вступил в первые сношения с тамплиерским гермейстером, бароном Гундом, предлагая соединить высшие степени тамплиерства с его клерикатом; при этом он представил патент, выданный ему в 1766 г. мнимым клерикальным начальником Пиладом. Штарк утверждал, что светское тамплиерство не имеет настоящих высших знаний и тайн ордена, которые чудесным образом сохранились только в клерикате; этот клерикат скрывался до сих пор, но теперь отыскался, и Штарк, для блага самого ордена, предлагал соединение светской и духовной его отрасли. Клерикат должен был зависеть от одного гермейстера, мимо всех других орденских властей, но должен был получить также известные преимущества. Соглашение состоялось, и клерикат основался: его обряды отличались особой, почти церковной торжественностью, напоминавшей католические церемонии.