Kitabı oku: «Дела барона Орловца», sayfa 6
Дело о мелях и русалках
Барон Орловец прибыл в отделение даже чуть раньше, чем следовало. Вчера они до позднего вечера гуляли по городу с Марфой Васильевной, затем он проводил ее до гостевого дома Школы, а затем… Вернувшись домой он вдруг ощутил его сиротливым, лишенным женской руки. Глашка, конечно, наводила чистоту и создавала уют в меру своих способностей, но это было совсем не то. Дом нуждался в хозяйке, и он точно знал, кто это будет. Осталось лишь набраться смелости…
С этими мыслями он прокрутился всю ночь, так толком и не поспав, а утром вскочил при первых лучах солнца и отправился на службу, надеясь работой перекрыть дотоле неизвестное и пока невнятное чувство, требующее удовлетворения. Впрочем, князя Ромодановского сей ранний визит лишь порадовал.
– Барон, хорошо, что Вы уже здесь. На Верхней м Средней Волге начались странные инциденты с попаданием барж на топляки. Водяные с местными магами общаться не желают категорически, разве что водой из реки обольют самых упорных. Нужно срочно разбираться, все же важнейшая транспортная артерия. А приличный ведьмак у нас один. Вашу Марфу Васильевну ректор из-за такой ерунды с занятий не отпустит, так что…
Через час сыщик уже сидел в поезде, бодро пересчитывающем рельсовые стыки в сторону Твери. По прибытии он без проблем пообщался с водяным и русалками, обитающими в Тверце. У них претензий не было, а вот те, что жили в Волге, по их словам, жаловались на молевой сплав. Последнее крайне удивило барона, так как такой способ сплава леса на судоходных реках европейской части страны был строжайше запрещен. Даже дрова должны были, как и деловую древесину, сплавлять гонками – специально собранными плотами такого размера, чтобы без проблем проходили по сплавным рекам. В районе посада Селижарово или у села Большая Коша эти маленькие гонки соединяли в большие – до четырех сажен в ширину и пятнадцати в длину, каковые сплавляли далее до Твери, где частично перегружали на железную дорогу для отправки в другие губернии, Нижнего Новгорода, где местные промышленники перерабатывали изрядную часть и даже Астрахани, где отсутствие лесов делало строевую древесину весьма ценным и выгодным для продавцов товаром.
Когда же барон проследовал к берегу Волги, то оказалось, что тутошние водные жители на обычный зов реагировать не склонны. Это уже граничило с нарушением Договора, но тот же водяной всегда мог заявить, что был в другой части реки и не слышал. Ну вот совсем-совсем не слышал! И все русалки там же были и тоже ничего не слышали. Сыщик ухмыльнулся этой фронде и позвал иначе. Магически и пробовать не стал, все знают, что текучая вода магию глушит, что позволит некоторым обиженным и дальше демонстрировать свое «фи». А посему следующий зов он послал от своей природной ведьмячьей силы. И вот такое «не услышать» не сможет ни один обитатель реки.
Все равно ждать пришлось минут пять. Водяной максимально продемонстрировал этим свое недовольство, да еще и попытался речной водой обдать. Не на того напал! Внеплановый водопад в результате обрушился на голову самому водяному, немало его удивив.
– Старший сыщик Особого сыскного отдела Тайной канцелярии барон Орловец. – представился он обтекающему водяному. – Побуянили и хватит. Давайте лучше разбираться, что тут происходит, кто в этом виноват и что с этим делать.
Водяной, впечатленный внезапной головомойкой, полученной от перебившего его водную магию сыщика, с интересом рассматривал собеседника. Сложно было сразу сказать, какие мысли крутятся в его жидких мозгах, но уважение во взгляде прослеживалось однозначно. Наконец, водяной сделал все необходимые для себя выводы.
– С верховьев топляки идут, вода портится, русалки жалуются. – кратко изложил он ситуацию и ткнул полупрозрачным пальцем себе за спину, где как раз проплывало немелкое бревно. Пожалуй, даже не дрова, вполне себе деловая древесина. Барон подтянул его к берегу, а затем вытащил на сушу и осмотрел. Это оказалась великолепная десятисаженная сосна, явно спиленная человеком. Молевой сплав подобной древесины был не только преступным во всех смыслах, но и изрядной экономической глупостью. Что и подтвердилось. Не успел барон вернуться к разговору, как проходившая мимо пара мужичков заинтересовалась его добычей. Один, узнав, что данная дровина ему задаром не нужна, встал рядом, а второй побежал за лошадью, ибо такие мокрющие стволы только маги могут лениво в одиночку ворочать, а у нормальных людей и вдвоем пуп развяжется.
Пока добыча барона обретала новых хозяев, он успел договориться с водяным о сопровождении шлюпки вверх по течению. Водяным и русалкам нужно было очистить реку, а сыщику – найти преступника и прекратить загрязнение. А посему покатать этого самого сыщика на небольшой шлюпке было в их же интересах. Вскоре все технические вопросы были решены. Через час барон подплыл к месту встречи на реквизированном в местном порту ялике, в процессе изъятия которого он успел убедиться в полном нежелании и неумении местных властей договариваться с речным народцем, что, собственно, и стало основной причиной диверсий с баржами Водные жители были обидчивы и не склонны долго планировать ответную бяку. Впрочем, введение в разум местных управленцев пока не входило в его задачи.
Лодка же, судя по второй паре уключин и комплекту весел, подразумевала двух гребцов, плюс имела три-четыре посадочных места в зависимости от габаритов пассажиров. Барону она была даже великовата, но более мелкие плоскодонки его не вдохновили. Водяной, впрочем, отсутствием глазомера и умения считать не страдал, так что при появлении сыщика протянул ему пару постромков, на другом конце которых располагалось по шлейке, в которые влезали русалки. Сил у речных дев было весьма и весьма немало, так что при желании они могли тянуть ялик вверх по течению лучше любого парового двигателя. Барон крепко привязал постромки к носовому кольцу ялика, попрощался с водяным и две хвостатые зеленовласые девы потянули его к верховьям реки. Сперва он попытался честно внести свою лепту, сев на весла, но гребке на пятом одна из красоток всплыла, блеснув своими прелестями, и попросила не мешать. Так что пришлось тихо сидеть и высматривать возможные нарушения. Русалки исправно виляли от одного русла притока к другому, проверяя качество воды. У очередного устья из воды показывалась голова, отрицательно мотала в стороны и исчезала до следующего притока. К вечеру источник загрязнения не нашли, так что пришлось останавливаться на ночевку на берегу.
Заодно барон уточнил вопрос – который интересовал его уже с полдня. Дело в том, что и очертания выныривавших мордашек и прически явно отличались и он никак не мог решить, показалось ли ему это или подводные девы в течение дня несколько раз менялись. Оказалось, что действительно менялись, особого желания отплывать далеко от дома, а потом долго возвращаться не было ни у кого – русалки, по большому счету, были теми еще домоседками. А наличие двух постромков позволяло это делать даже не прекращая движения.
Наутро барон собрал палатку, сложил все в ялик, прибрался на берегу и похлопал рукой по поверхности воды. Девы оказались новыми, вчерашние вечером же уплыли домой. Он поздоровался, на всякий случай уточнил, знают ли они, что нужно делать, и неспешное путешествие продолжилось. На второй день источник загрязнения не нашли и лишь к обеду третьего обе вынырнувшие головки утвердительно закивали. Вода, вытекающая из сравнительно небольшой речки, имела заметный даже ему запах скипидара. Он попросил русалок проверить чистоту воды выше по течению Волги и вскоре получил ответ о вполне удовлетворительном состоянии оной. Источник загрязнения был найден и он, к счастью, был один.
Русалки героически потащили ялик вверх по скипидарной реке, но путешествие оказалось недолгим. Верст через пяток на ней обнаружилась плотина, а, если точнее, то затор из бревен. Кто-то, не очень умный, действительно надумал заняться молевым сплавом на этой речке и не уследил. Барон распрощался с русалками, предупредив их, что в какой-то момент все эти бревна может смыть в Волгу и их нежно будет вылавливать.
Когда девы со всем возможной скоростью уплыли, барон отлевитировал ялик подальше от берега, а затем прислушался к почти неуловимым отголоскам спора где-то выше по течению, предположив, что сия беседа представляет для него интерес. Так и оказалось. Двое спорили о том, кто виноват и что делать. Два извечных вопроса, на которые у каждого есть свои ответы, причем, в абсолютном большинстве случаев, неправильные. Самому сыщику такой роскоши не полагалось – ему в очередной раз предстояло стать истиной в практически последней инстанции (пока его решения никто у Государя не оспаривал).
Из воплей двух раздухарившихся мужиков следовало, что обмелевшая река не позволяла сплавлять гонки обычного размера и местные лесопромышленники, вместо того, чтобы слегка запрудить реку и выпускать плоты через шлюз, решили устроить молевой сплав до этого самого переката, увязывая бревна в обычные гонки ниже него. Некоторое время все шло нормально, а потом кто-то что-то с кем-то не согласовал и получилось то, что получилось. В связи с открытостью первого основного вопроса «Кто виноват?» ко второму «Что делать?» они пока и не подбирались.
У барона же времени ждать не было. Вода, буквально протискиваясь через плотину, вымывала из бревен огромное количество скипидара и прочей пакости, так что ниже по течению рыба не всплывала вверх животами только потому, что успела сделать это гораздо раньше. В самой Волге концентрация загрязнений получалась пониже, но у водных обитателей восторга явно не вызывала, что и проявлялось инцидентами с баржами. Сыщик вздохнул и пошел разбираться с отчаянно спорящими источниками информации.
При осознании, что именно заявился по их душу, спорщики как воды в рот набрали, по болтливости уподобившись уплывшим вниз по течению рыбам. Пришлось намекнуть на сумму ущерба, которая растет с каждой минутой. Сей стимул мгновенно вывел спорщиков из ступора и вдохновил на конструктивный диалог. Уже через минуту они с редкостной эффективностью обсуждали, как организовать разбор плотины при условии, что маг придержит течение реки. Лезть с багром на завал, который в любой момент мог взять и стронуться под давлением реки, охотников не было. Те же бревна, не склонные нестись невесть куда вместе с прорвавшимся потоком и перемалывать все, что между них попало почище любых жерновов, особых опасений не вызывали. Через час барон остановил воду, а незадачливые гонщики побежали разбирать без малого трехметровый завал, превративший небольшую, в общем-то речку в целое озеро.
Вскоре к работе присоединился и водяной из этой реки, который не поленился пожаловаться и на молевой сплав и на то, к чему он приводит. Он, как и местные русалки, оказался заблокирован в полурукотворном озере. Превратиться в водяные струи и просочиться через завал не было никакой возможности – это привело бы к тяжелейшему отравлению с неизвестными, но, скорее всего, плачевными последствиями. Это русалки, сформировавшие свое тело в чистой воде, могли закрыть жабры и ненадолго окунуться в такую дрянь, затем слившись с водяными струями в чистом месте, как сделали те, что притащили сюда его ялик.
Выяснив, что делает сыщик, водяной начал ему активно помогать в удержании воды. Весьма своевременная помощь, ибо держать пришлось до вечера. Участие водяного позволило барону убрать хотя бы часть отравы из реки ниже плотины, так как после уменьшения потока с бревен стекал просто концентрат, от которого даже человеку было нехорошо. К вечеру удалось освободить часть русла, так что водяной смог начать спускать воду из запруды. Он же и остался следить ночью за тем, чтобы вырывающийся из пруда поток не уносил с собой еще не убранные стволы.
Следующий день продолжился в том же духе, но к обеду, почуяв свежую водичку, из большой реки подтянулся второй водяной, полностью освободив барона от забот о воде. Это позволило ему вплотную занятья разбором завала и к вечеру в русле реки не было ни одного бревна. Даже с ранее затопленной территории русалки еще в самом начале собрали все и пригнали к людям. Сейчас эти бревна лежали отдельной кучкой выше по течению над тем местом, где барон остановил воду.
После аккуратного пуска реки в обычное русло водяной косовато посмотрел на проштрафившихся гонщиков, но воздержался от комментариев, тепло поблагодарил барона и выделил пару русалок для ялика, так что в Твери Орловец оказался уже утром, великолепно выспавшись по пути. Параллельно, правда, выяснилось, что топляков в реке еще хватает и с эти нужно было что-то сделать.
После недолгих размышлений барон решил пожертвовать доставшейся ему по случаю жемчужиной, которую подарил один шкипер за изгнание с его судна разбуянившегося духа. Для такого специалиста работа предельно несложная, но морякам бестелесный хулиган очень досаждал, постоянно развязывая крепящие грузы канаты, открывая в бурю иллюминаторы и устраивая прочие аналогичные пакости, в большинстве случаев не столь уж опасные, но крайне досадные. В итоге излишне предприимчивый и уверовавший в безнаказанность дух надумал попугать первого попавшегося пассажира, не удосужившись предварительно приглядеться к его ауре. И вполне ожидаемо оказался в непроницаемом коконе еще задолго до того, как означенный пассажир удосужился до конца проснуться. Кокон с духом с удовольствием приняли в качестве учебного материала на кафедре неестествознания, так что дальнейшей судьбе хулигана можно только посочувствовать. Ну а упирающийся всеми лапами сыщик вынужден был принять задаром ему не нужную жемчужину размером почти с перепелиное яйцо. Впрочем, в последнее время у него начали появляться идеи по применению и данной жемчужины в частности и различных ювелирных украшений в целом. И колец в особенности. Но не в этом конкретном случае – Марфа Васильевна осталась без жемчужного кулона
Сыщик покопался в саквояже, выловил забившуюся в дальний угол жемчужину и похлопал рукой по воде. Местный водяной на сей раз ждать себя не заставил, да и общался со всем почтением.
– Чистых вод вашему дому – ответил барон на приветствие водяного. – Источник грязи мы убрали, но в реке остается еще много топляков. Посему на завтра я объявляю соревнование. А команда из водяного и русалок, которая соберет больше всего бревен и прочих топляков за завтрашний день, судить будет жюри из водяных же. Приз – морская жемчужина. – Барон показал ее водяному и видно было, как у того загорелись глаза. Жемчуг речные девы любили, а морской, ввиду дальности от моря-океана, был в большом дефиците.
Наутро работа закипела с первыми лучами солнца. Целые команды русалок выбрасывали и вполне приличные бревна и всякие коряги на указанные им участки берега. Уже к обеду там громоздились вполне приличные горы, а к заходу солнца из каждой кучи можно было собрать одну, а то и две гонки только деловой древесины, не говоря уже о дровах. Жюри водяных на удивление быстро определило победителя и одна из команд получила честно заслуженный приз. Остальным барон выдал по золотому, чтоб не обидно было.
Утром слегка обедневший тайный сыщик зашел к местному городскому голове на предмет прочистки головы и намыливания шеи. Именно голова должен был разобраться с недовольными речными жителями, а не доводить их до того, что начали топляками баржи таранить. К тому же надлежало выписать штраф лесопромышленникам, устроившими весь этот бедлам.
Наконец, барон с удобством расположился в купе первого класса дневного поезда и задумался о приятном. Нужно будет купить или заказать чудесной Марфе Васильевне что-то безумно красивое, раз уж она осталась без жемчужины. Даже если она сама об этом пока не знает.
Дело о смертном проклятье
Князь Ромодановский с самого утра пребывал в задумчивости и, после пары часов маеты, вызвал к себе барона Орловца и предложил ему ознакомиться с письмом, переправленным из канцелярии Медицинского департамента Министерства внутренних дел. Согласно изложенному, в одном брянском селе началась некая эпидемия. Сам факт ее был достаточно быстро отмечен земским лекарем, однако возбудитель не был выявлен и никакой известной инфекции клиническая картина не соответствовала. Заболевшие просто ощущали сильнейшую слабость и через несколько дней умирали от остановки сердца или дыхания. Заболевали в основном взрослые, хотя и отдельные случаи среди подростков отмечались. К тому же, в отличие от нормальной эпидемии, количество новых случаев, за одним исключением, оставалось более-менее стабильным. За все время в ходе эпидемии произошло лишь одно изменение – после того, как местные церковники заподозрили порчу или проклятие и провели соответствующую службу, число новых заболевших удвоилось, что так же не характерно ни для порчи, ни для инфекции. И еще двое церковных служек заболели, хотя до того Бог их миловал.
– Что скажете, барон? – задумчиво поинтересовался шеф. – В первый раз вижу столь странное явление со столь нетипичной реакцией на церковную службу. Ладно бы еще никаких изменений, холера ее побери, а тут ухудшение ситуации аккурат вдвое. Прямо проклятие какое-то…
– Проклятие? А очень даже может быть. – ответил Орловец – Очень сильному проклятью какая-то служба не помеха, тут святой нужен, как минимум. До которого, почему-то не дозвались, что само по себе интересно и наводит на мысль о чем-то заслуженном наказании. Ну а сама служба в таком случае могла стать одним из условий, влияющих на активность этого самого проклятия. Что тоже весьма необычно и наводит на мысль, что церковники тоже попали проклявшему в серьезную немилость. Не меньшее удивление и уважение вызывает и объем сил, вложенных, судя по всему, в данное проклятье. Что-то это напоминало, но что именно –пока сообразить не могу. Что-то, связанное с ведьмами, но что?
– Забирайте письмо и на первом же поезде отправляйтесь. – резюмировал князь. – И прихватите свою красавицу. Сдается мне, по делам ведьминским она уже сейчас нам обоим фору дать может. – князь быстро набросал записку в Школу и передал ее барону.
Марфа Васильевна оказалась весьма быстра на подъем и через несколько часов они уже сидели в купе первого класса дневного поезда на Брянск. Он с удовольствием любовался прекрасными чертами лица своей спутницы и вдруг подумал, что его поколению очень и очень повезло. Ведь сейчас можно было доехать до нужного место в комфорте и с поистине сказочной скоростью. Паровоз тянул состав, развивая целых двадцать пять верст в час! Такими темпами они уже к утру будут в Брянске, даже с учетом времени, потраченного на смену локомотива. А всего полсотни лет назад такое путешествие и на почтовых заняло бы дня три, если повезет. И такую красавицу в поездку было бы нереально взять… Нет, в отношении скорости все возможно. Как-то, еще лет семьдесят назад, в начале декабря 1833 года, Николай I, как и всякий русский, любящий быструю езду, промчался из Москвы в Петербург за тридцать восемь часов, проезжая за день четыреста сорок три версты со средней скоростью примерно восемнадцать с половиной верст в час с учетом отдыха и смены лошадей. Кстати, начал он свое путешествие вообще в Туле, от которой до Москвы более двухсот верст. Хотелось бы посмотреть на такую поездку в исполнении кого-то из европейских монархов, да есть опасение, что та держава осиротеет…
Впрочем, поездка на современном поезде не требовала столь героических усилий, а посему, разобрав несколько недавних интересных дел и откушав неплохой ужин, господа сыщики залегли почивать. Барон долго не мог заснуть, с улыбкой поджидая, когда редкий луч фонаря за окном вагона на мгновение высветит в темноте профиль Марфы Васильевны. До того, как его окончательно сморил сон, такое везение снизошло аж три раза.
Утром барон с пока еще практиканткой пересели на пролетку и тряслись в ней до обеда. Дороги в этих местах были, мягко говоря, неидеальные, так что завершающая часть дороги восторга ни у кого не вызвала. Скучно, правда, не было – все лесные обитатели заметили прибытие аж двух ведающих сразу, так что чуть ли не за каждым поворотом их ждала теплая компания из местной живности и лесных духов во главе с лешим. Впрочем, за опушку никто их них носа не совал, так что запряженная в повозку лошадка перебирала ногами более-менее спокойно, лишь иногда нервно поглядывая по сторонам, когда порыв ветра доносил запах очередного затаившегося в кустах волка. Кстати, если подумать, именно на этой земле столько живности и леших обитать просто не могло, так что местные явно соседей в гости позвали посмотреть не редкое зрелище.
Ближе к селу, в котором развивалась странная эпидемия, лесной парад прекратился, что было странновато. Если уж любопытные носы оккупировали опушку, то обычно они делали это до того места, откуда можно было хоть что-то рассмотреть и унюхать. Здесь же последняя пара верст была практически безжизненной. И вскоре неприятные ощущения подсказали причину – на селе лежало мощнейшее проклятие. А еще точнее – смертное проклятие, которое достаточно сильная ведьма может наложить в момент своей гибели. И ведьма эта была очень сильной…
В селе прибывшую пролетку не облаяла ни одна собака, дорогу не перебежала ни одна кошка. Даже мыши, похоже, откочевали в более приятные для жизни места, прихватив с собой птиц и мух, а трава, кусты и деревья явно рады были бы последовать их примеру. В селе были только люди и крайне огорченная фактом нахождения в этом месте кобыла, которая явно предпочитала этому месту знакомство с обитателями леса.
Из ближайшего дома вышла понурая пожилая женщина, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся моложе сорока, но абсолютно лишенной жизненного огня. Она и рассказала напрочь отсутствующую в документах грустную историю, случившуюся с еще недавно богатым и цветущим селом.
Если кратко, то была в селе молодая ведьма-целительница, сильная и умелая. Хорошо селян и скотину лечила, в засуху дождь вызывала, а на покос и жатву наоборот, облака отгоняла. И был парень, которого она любила, как выяснилось, пуще жизни. Пришла на село бумага в армию призвать одного из сыновей богатого местного купца, а тот старосту подмаслил. Староста, недолго думая, поправил в бумаге фамилию, а единственным подходящим вариантом оказался тот самый парень. Забрили его в армию, а ведьма три дня из дома не выходила, ворожила что-то.
Поп же местный на ту ведьму давно зуб имел – народишко, вместо того, чтоб свечки ставить и богобоязненно земные поклоны бить, к ней бегал. И ладно бы просто бегал без толку и обратно возвращался! Ведьма почти всех умудрялась исцелить, а если она помочь не могла, то с причастием и исповедью лучше было не затягивать. Это все знали, а потому всякого рода ссылки на волю Божью паству не слишком впечатляли. Естественно, это приводило самого попа к перманентному посту, а приход к недостатку денег даже на масло для лампад.
Узнав про обряд, сей служитель Церкви не поленился сочинить жалобное письмо в епархию, оттуда его переслали в соответствующий отдел Министерства внутренних дел для вызова означенной ведьмы и проверки на специальном амулете на предмет запрещенных обрядов и прочего чернокнижия. Через несколько дней ее вызвали в Брянск, а поп, воспользовавшись ее отсутствием, взбаламутил народ и отправился громить дом ненавистной ведьмы. Что там произошло, никому не ведомо, только вскоре после того, как они в дом вломились, земля вздрогнула и на мгновение солнце погасло, а вся живность в селе потом еще долго бесновалась, какая смогла – убежала, что в лесу никому на зуб не попала – ловить пришлось, а остальную потом по родне в соседние села развели от греха, заметив, что через пару верст от околицы вся живность успокаивается, но возвращаться ни в какую не хочет.
Назавтра ведьма вернулась вся поседевшая., закрылась у себя в доме и наутро не вышла, зато оставшаяся скотина у всех опять беситься начала и уже не переставала, пока подальше от села не отойдет. Ну а людям как-то тяжко стало… Еще пару дней к ней боялись заглянуть, а потом кто-то из детей обнаружил, что дверь не закрыта, а сама ведьма лежит совсем мертвая. А еще через неделю заболели первые сельчане, как раз из тех, что с попом тогда ходили.
Каждый день заболевало по несколько человек, а вскоре и умирать стало по стольку же, не выздоравливал никто. Тот купеческий сынок в числе первых помер. Староста сначала упирался, но, когда и у него племяш отошёл, письмо про хворь писать сел, а попу сказал, что службу нужно провести от нечисти всякой. Только не помогло это – только хуже стало. Так и тянется по сей день. Ну а недавно пришло письмо, то парень тот, которого ведьма любила, выпал из вагона и разбился насмерть как раз в тот день, когда поп ведьмин дом разгромил. Все ясно стало…
– Какую ведьму потеряли из-за этих дураков… – вздохнула Марфа Васильевна. – Ведь сколько добра людям делала и еще сделать могла…
– Да уж… И ее жалко и людей жалко… Что делать-то будем? Я с такой силы проклятием не справлюсь – хмуро проговорил барон.
–Да я тоже, как и мы вдвоем. Тут ковен собирать нужно, да посильнее. А дюжину сильных Светлых, да еще и умеющих вместе работать, не так-то сразу и найдешь. Мы же все изрядные индивидуалисты…
– Тогда давай сегодня нормальное следствие проведем, что было, что в отчете писать, а утром – к лешим в гости. И про место силы узнаем и про ведьм.
– Давай. А с кого начнем?
– Ну-у… Можем в хронологическом порядке. Пойдем пока к старосте. – предложил барон и, уточнив у селянки направление, ухватил баронессу под локоток и направился в сторону избы первого подозреваемого.
Чем-то похожий на заметно подросшего и добротно откормленного пасюка староста вызывал откровенное отторжение всей своей повадкой. Уже через минуту общения складывалось впечатление, что на крысу он похож не только снаружи. Пафнутий Иванович, как он отрекомендовался, вызывал практически неодолимое желание прихлопнуть его чем-то крепким и тяжелым, чтоб рук не марать. Но до завершения следствия сие желание оставалось невыполнимым.
Староста всячески юлил, пытался как-то доказать свою невиновность и даже умудрился пару раз в не слишком завуалированной форме предложить взятку практически «борзыми щенками» в стиле Аммоса Фёдоровича Ляпкина-Тяпкина, великолепно выведенного Гоголем в «Ревизоре». Вот только у Гоголя это была комедия, а здесь такой же комедийный персонаж положил начало самой настоящей трагедии, жертвами которой уже стали сотни две сельчан. И чем дальше, тем больше вызывал омерзение этот книжно-крысиный персонаж. И в какой-то момент тайный сыщик понял, что даже на каторгу отправлять эту мразь не стоит. Хотя бы из уважения к конвоирам. Была у него дюжина знакомых сестричек… Он сообщил, что идет на следующий допрос, а старосте запрещается покидать свой дом до особого распоряжения. После чего снова взял свою спутницу под локоток и проследовал к церкви. По дороге оба старательно боролись с рефлекторным желанием стряхнуть с обуви некую очень неприятную грязь…
Обнаруженный в церкви поп оказался препустопорожнейшим человеком. Обычно священники рано или поздно, в меру веры своей, обретают Силу, нередко становясь неплохими целителями, магами природы и много кем еще. В результате некоторые из них по возможностям вполне могли чуть ли не на равных соревноваться с прирожденными магами, прошедшими специальную подготовку. Иные даже поболе Силу обретали, оказываясь после смерти по делам своим причисленными к лику святых. Этот же служитель культа, суда по всему, в вере был настолько слаб, что становилось непонятно, как его вообще из семинарии выпустили и приход ему доверили. Иначе священнику просто невозможно иметь столь «бессильную» ауру, которая в норме наливается Силой при каждой молитве. Барон вспомнил, как иерей их школьной церкви, увидев двух ведьмочек, летающих на метлах над забором школы и нахально дразнящихся, выхватил у дворника его орудие труда, мгновенно взлетел, догнал нахалок и знатно надрал им уши. Впрочем, это было еще до появления в Школе Марфы Васильевны. После сего знаменательного события и трехкратного (с тающей надеждой на ошибку) ознакомления с приказом о зачислении достойнейший священнослужитель признал падение бастионов и от активных боевых действий перешёл к воистину блестящим проповедям о вреде блуда. Стоящее же перед бароном недоразумение с настоящими священниками роднило лишь наличие рясы… Допрос его вызывал не меньшее омерзение, чем общение со старостой.
– Так что вы увидели, зайдя в дом? – барону приходилось вытягивать правду буквально по слову, ибо к церковным служителям магический допрос по очевидным причинам применять не полагалось.
– Снопы пшеничные, венки из цветов полевых. – буквально выдавил из себя поп.
– А кости, кровь, фигурки глиняные, прочие чернокнижные атрибуты? – продолжал жать барон.
– Не было. Была только табличка глиняная.
– В форме ромба с косым крестом? – уточнил сыщик, уже понимая, что устроил безмозглый святоша в ослепляющей жажде наживы.
– Да. – промямлил поп.
– А в середине креста метка была? – уточнил барон для окончательного подтверждения цели обряда.
– Не-ет…
– И что произошло?
– Да раздавил я ее ногой. И тут как тряхнет! Еле на ногах устояли…
– Вот одного не понимаю, вас же в семинарии год учат только тому, как не ссориться с силами природы и сладить с ними в случае проявления в себе. Совершенно очевидно, что имел место сильнейший обряд для защиты кого-то, обращенный к Земле-матери. И разрушение ее символа принесло ей сильнейшую боль, что в итоге и стало причиной гибели молодого человека – деталь вагона не выдержала отдачи от удара. Неужели нельзя было признать слабость своей веры и отказаться от сана? Скольких бед можно было избежать…
На это барон ответа так и не дождался.
– Что же, следствие можно считать законченным. Поскольку светские власти не могут судить лицо духовное, решение будет принято позже, документы в епархию я направлю незамедлительно. Также церковь обязана будет возместить весь нанесенный ущерб в полном и достойном объеме. – сообщил он и, не прощаясь, развернулся и повлек за собой Марфу Васильевну, с явным неодобрением, но молча созерцавшую всю эту сцену.
– Неужели он останется безнаказанным? – прошептала баронесса, когда они чуть отошли в сторону.
– Нет, конечно, он свое получит, когда сана лишат. А пока давай порадуем приговором старосту. Если честно, то такое даже на каторгу отправлять не хочется. Пожалуй, поступим проще. Есть у меня знакомые, которые с удовольствием с ним поработают. Выходных не просят, взяток не берут…
