Kitabı oku: «Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга первая», sayfa 3

– Почему им? – удивился Подгорный.

– Ты меня удивляешь!

Под соответствующую усмешку Леонид Ильич вслух удивился удивлению Николая Викторовича.

– Как «почему», Коля? Кулаков «сидит на Ставрополье». А это – Кисловодск, Кавминводы, Маныч – традиционные места отдыха членов ЦК от Северо-Кавказского региона. Где их ещё «наставлять на путь истинный», как не там?

На разъяснения Николай Викторович обижаться не стал: сам напросился. Вместо этого неконструктивного занятия он хохотнул. И то: он не умел «юморить» так, как Брежнев. Но шутку понимал.

– Вот этим и займётся Кулаков. Ты же знаешь, какой он свойский мужик: компанейский, прямой, водку – стаканами, баб – пачками! Верный человек. Он справится. Я в этом не сомневаюсь – и ты не сомневайся.

Леонид Ильич отхлебнул воды из фляжки, и перевёл дух после затянувшегося монолога.

– Ну, а Закавказье возьмёт на себя Васо. Не родился ещё человек, которого не смог бы сагитировать Мжаванадзе! Кого угодно сагитирует – хоть чёрта на исповедь!

– Мжаванадзе…

Подгорный скептически покривил щекой.

– Что, Коля?

– О нём такие слухи ходят… Нечист на руку… Вороват… Жуликов покрывает… Взяточников расплодил…

– Мы его, что: на светский раут зовём?

Брежнев не поскупился на иронию по адресу собеседника. На его месте любой другой полыхнул бы сейчас раздражительностью – а он обошёлся. Как-то умел. Один из немногих – а, может, и вообще один.

– Или выдвигаем его на соискание титула «Самый порядочный человек на свете»?! Нет: он нам нужен для других дел. Да, я согласен с тобой: он – жулик. И – жулик, на котором клейма ставить негде. И это – объективно. Но сейчас его отрицательные черты повлияют на решение наших проблем самым положительным образом.

Брежнев сделал паузу, но лишь для того, чтобы разбавить иронию усмешкой.

– Знаешь, Николай, что однажды сказал президент Рузвельт по адресу одного «жука»: «Сомоса, конечно – сукин сын. Но он – наш сукин сын, и мы его в обиду не дадим!». Так, вот: Васо – сукин сын, но он – наш сукин сын.

– Сдаюсь.

Подгорный шутливо поднял руки вверх.

– То-то же, – удовлетворённо «принял капитуляцию» Брежнев.

Некоторое время оба молчали, невидящими глазами уставившись на огонь. Сейчас можно было: «заслужили, однако». Да и вид пылающего костра, потрескивание угольков, улетающие в чёрное небо искры всегда настраивают на умиротворённый лад, на спокойные раздумья о большом, вечном. В самом процессе сидения у костра есть нечто первобытное. И эту «первобытность» из человека не в силах вытравить никакое развитие цивилизации.

– А Суслов? А Микоян? А Козлов?

Подгорный не выдержал первым: вопросы «практического бытия» для него всегда превалировали над «созерцательным размышлением». Таким, уж, он «политически уродился»: абстракции предпочитал конкретику. И вопросы, которыми он выстрелил в Леонида Ильича, были малыми лишь по формату. За каждым из них стояла большая проблема.

– Суслов…

Брежнев с хрустом переломил ветку и подбросил обломки в костёр.

– Этого уведомим в последний момент. В самый последний момент.

Сделав нажим на прилагательном, он внушительным взглядом «одарил» Николая Викторовича, с напряжением ожидавшего ответа.

– Буквально за минуту до времени «Ч». Очень, уж, трусоват наш Михаил Андреевич. Вот тебе и партизан! Впрочем, если бы он был другим, его давно уже сожрали бы: если не Берия, так уж Никита – точно!

Брежнев потёр заросший подбородок – и щекой выразил неудовольствие самому себе. И хотя здесь его не видел никто, кроме обслуги, Леонид Ильич всё равно оставался требовательным к собственному внешнему виду. Не зря ведь он считался в Политбюро образцом элегантности. В отличие от Хрущёва, который был больше занят собой – политиком, чем собой – человеком. Леониду Ильичу удавалось совмещать и то, и другое – и вне конкуренции.

– Что же касается Микояна…

Задумчивости на лице – как не бывало. Рассмеялись оба: не сговариваясь и одновременно. Явно вспомнили анекдот «в тему»: «Выходит Микоян на улицу – а там дождь. Ему говорят: «Анастас Иванович, как же Вы – без зонта-то?» А он отвечает: «Не беспокойтесь, товарищи: я – между струйками, между струйками!» Этот анекдот лучше всех научных и «околонаучных» трудов характеризовал политическую и человеческую сущность Микояна – ловкого и беспринципного «слуги всех господ», от Ленина и до Брежнева.

– … Он, конечно, будет «до последнего» отираться возле Микиты. Но при этом не сделает ничего, чтобы спасти Хруща или помешать нам. Будет «взывать», будет «апеллировать», но мешать не станет. Анастас Иванович – дядя понятливый.

Подгорный опять прыснул в кулак: ну, вот, не умел он так метко и лаконично, а главное – с юмором, «определять» людей, как это делал Брежнев. Обнёс его Бог талантом по этой части.

– Козлов…

Добродушное улыбчивое лицо Брежнева в мгновение ока утратила всё своё добродушие и всю свою улыбчивость. Неспроста утратило: у Леонида Ильича были все основания для того, чтобы, мягко говоря, не любить Фрола Романовича. Ещё совсем недавно этот властный и жёсткий человек считался единственным преемником Хрущёва на обоих постах. Сам Никита Сергеевич не раз – даже во время официальных встреч с главами зарубежных государств и правительств – «рекомендовал» им непременного участника этих встреч Козлова как своего естественного преемника.

Фрол Козлов действительно был вторым человеком в партии и государстве, а иногда – даже первым. Как первый заместитель Хрущёва в Совете Министров и «Второй» – с шестидесятого года – секретарь ЦК, он сосредоточил в своих руках не просто огромную власть: он сосредоточил в них контроль над всеми ключевыми позициями. Он быстро «прибрал к рукам» Министерство обороны, военно-промышленный комплекс и КГБ.

А ведь у кого в руках сила – «у того „девятка“ на руках»! Держал он себя солидно, не лебезил перед Хрущёвым, хотя не было ни одного случая, когда он возразил благодетелю по какому-то принципиальному вопросу, не говоря уже о том, чтобы отказать в поддержке.

Козлов знал, что многим в Президиуме не нравится его всевластие. Фрол Романович мог без труда «подсидеть» любого из членов и кандидатов в члены Президиума: его влияние на Хрущёва было огромным. Но любимчиков Никиты Сергеевича он, как человек осторожный, избегал трогать. Во всяком случае, открыто. Поэтому Леонид Ильич, как один из фаворитов «Первого», мог чувствовать себя в относительной безопасности. Но только в относительной. И только пока.

Три года Козлов был всесилен. Состояние его – и его безопасности – существенно улучшилось лишь прошедшим летом, когда существенно ухудшилось состояние его здоровья. Постарался очередной паралич после очередного же кровоизлияния в мозг: уж, очень ненасытным на работу был Фрол Романович. Сколько раз его «команда» просила шефа «поберечь себя – для нас» – Козлов отказывался. Может, и правильно делал: уступи он часть своих полномочий тогда – и сегодня не имел бы уже никаких. Потому что «наверху» homo homini – совсем даже не «друг, товарищ и брат». И Леонид Ильич тоже – lupus est. И – один из первых, если не первый.

Но, сколько верёвочки ни виться, а от судьбы не уйдёшь. Так как кровоизлияние оказалось не первым – первое «состоялось» ещё в бытность Козлова вторым секретарём Куйбышевского обкома – на политической карьере Фрола Романовича можно было «ставить крест». А, может, и на человеческой – тоже. В лучшем случае, Козлов мог теперь выйти из больницы… выехав. В инвалидной коляске. Перспективным клиентом «тётеньки с косой». Такому, ему, могли даже посочувствовать. Не сразу, конечно: со временем. После того, как убедились бы, что процесс идёт безостановочно – и в верном направлении: кладбище Новодевичьего монастыря. Хотя ради такого дела не поскупились бы и на Кремлёвскую стену: «мир праху твоему, дорогой Прокофий Осипович!».

Но, если бы и случилось чудо – и Господь, или его Оппонент даровал Козлову возврат трудоспособности, возврата в большую политику даже эти товарищи не смогли бы ему даровать. Потому что политика – удел землян. И здесь указания «сверху» или «снизу» не принимаются в расчёт: что «там» могут понимать в политике?!

Роковой инсульт не был случайным: его вызвал предельно острый разговор с «Первым». И слова «предельно острый» – это ещё самое мягкое определение. Да и разговором это мероприятие было лишь по форме. Содержание даже отдалённо не напоминало его: в чём, в чём – а в этом оба «собеседника» были великие мастера. Всё началось с обмена мнениями. Потом обмен мнениями перешёл в «обмен мнениями друг о друге».

Закончилось же всё традиционно: потоком взаимных угроз. Но, если угрозы Фрола Романовича были только словами, то угрозы Никиты Сергеевича имели реальную перспективу стать делами. В отношении Фрола Романовича: как персональным, так и уголовным. А, чего мелочиться: «коль рубнуть – так, уж, сплеча!»

Произошло это по одной-единственной причине: Козлов «забылся». В какой-то момент он настолько уверовал в свой будущий статус и в то, что Хрущёв без него – «как без рук», что позволил себе критику действий Первого. Особенно резко Фрол Романович «прошёлся» по экономическим экспериментам Никиты Сергеевича.

Но он ошибся: для такого матёрого интригана, как Хрущёв, незаменимых людей не было. И об этом тот прямо – в «звучных» и «понятных» выражениях – «довёл до сведения» бывшего фаворита…

– Думаю, что его можно теперь не опасаться.

Брежнев не пожалел немощного Козлова ни голосом, ни взглядом: и рано, и «свежи раны».

– А то наделал бы дел Фролка. Это тебе не Микоян. Будь он сейчас в Кремле, нам пришлось бы первый удар посвятить ему… и по нему… А вдруг рикошет? Или «угол падения равен углу отражения»? Но всё хорошо, что хорошо кончается…

– Когда начнём?

Даже в момент «выхода на финишную прямую» голос Подгорного дрогнул. Им Николай Викторович выдал всё: и нетерпение, и страх, и неверие, и надежду. В отличие от Леонида Ильича, он ещё не был готов к подвигу, хотя и понимал, что от него уже не отвертеться.

– Ты имеешь в виду работу?

Брежнев покосился на соратника. Тот кивнул головой. А, может, и уронил её: в темноте нюансы были плохо различимы.

– Вчера.

Новых вопросов не последовало: Подгорный был слишком умён для них. Жизнь давно уже научила его не задавать вопросов больше, чем требовалось для понимания.

В Москву оба «заговорщика» вернулись, как и в первый раз, порознь…

Глава пятая

– Леонид Ильич, к Вам – Кириленко.

Ожидая распоряжений, Голиков, помощник Брежнева, обратился в вопрос.

– Проси.

Леонид Ильич встал из-за стола и направился к двери. На пороге они с Кириленко оказались одновременно.

– Здравствуйте, Леонид Ильич.

– Здравствуй, Андрей Павлович. Проходи.

Брежнев говорил Кириленко «ты», а тот ему – «Вы», хотя оба были одногодки. Андрей Павлович был даже на пару месяцев старше. Но – Брежнев был Председатель Президиума Верховного Совета Союза и «Второй» секретарь ЦК, а Кириленко – «всего лишь» первый заместитель председателя Бюро ЦК по РСФСР. Хотя – тоже член Президиума ЦК.

С Кириленко Леонид Ильич был знаком ещё с довоенной поры. Но то знакомство было, по большому счёту, «шапочным»: хоть и работали они в соседних областях – Брежнев в Днепропетровской, а Кириленко – в Запорожской, хоть и оба были секретарями обкомов – не первыми тогда ещё, лично встречались они пару раз, не больше. Да и то – на совещаниях. В основном же общение происходило на уровне телефонных разговоров и обмена телеграммами.

Близко же Брежнев и Кириленко сошлись уже после войны, в сорок шестом, когда бывший «об ту пору» начальником Политуправления Прикарпатского военного округа генерал-майор Брежнев был уволен в запас и направлен на партийную работу в Запорожскую область. Тридцатого августа сорок шестого года пленум Запорожского обкома избрал Леонида Ильича первым секретарём. С этого времени и пошёл отсчёт «настоящего» знакомства Брежнева и Кириленко.

Андрей Павлович был, если так можно сказать, ветераном Запорожского обкома. Ещё в тридцать девятом он был избран его секретарём. На день начала войны он был уже вторым секретарём. Стать первым не успел: помешала война. Вскоре после её начала Кириленко стал членом Военного совета армии, а затем работал уполномоченным ГКО на одном из заводов оборонной промышленности. В сорок четвёртом его вернули в обком – на прежнюю должность второго секретаря. В этой должности он и встретил приход нового «Первого».

Надо сказать, что Андрей Павлович оказался весьма толковым и деятельным помощником Леонида Ильича в работе. Можно даже сказать – настоящим соратником: к опыту комсомольской и партийной работы существенно добавлялись и технические знания. Ведь ещё в тридцать шестом Кириленко окончил Рыбинский авиационный институт, и пару лет после этого работал инженером-конструктором на заводе – там же, в Запорожье.

В том, что «Запорожсталь» дала первый чугун уже тридцатого июня сорок седьмого года – значительно раньше сроков, дважды «ужатых» Сталиным: в телефонном разговоре ночью пятнадцатого марта и на Политбюро десятого мая – была немалая доля заслуг Андрея Павловича. И они не остались «безнаказанными»: в том же сорок седьмом Кириленко «вырос» до первого секретаря Николаевского обкома КПУ.

Пути-дорожки Брежнева и Кириленко разошлись. Но Леонид Ильич не забывал о «своём» человеке на Украине: таковым он стал считать Андрея Павловича после кратковременной – всего год и три месяца – совместной работы в Запорожье. Снова они пересеклись в Москве, в феврале пятьдесят шестого, на двадцатом съезде партии. Оба были избраны членами ЦК, но Леонид Ильич – ещё и кандидатом в члены Президиума. Андрей Павлович «поднялся» до «кандидата» в следующем, пятьдесят седьмом, году, когда оба они с Брежневым решительно поддержали Хрущёва в борьбе с «антипартийной группой». И это – при том, что Кириленко оставался всего лишь первым секретарём Свердловского обкома!

Леонид Ильич сумел разглядеть в старом товарище «перспективные блёстки» – и в шестьдесят втором «перетянул» его в Москву, где Андрей Павлович был избран первым заместителем председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР. То есть, стал вторым – после Хрущёва – коммунистическим вожаком России…

Но, дружба дружбой – а в таком деле и «семи раз для отмеривания» недостаточно. Прозондировать не мешало и старого знакомца. Брежнев не стал оригинальничать – и следом за Подгорным приглашение «на охоту» получил и Кириленко. Но Андрей Павлович «не подкачал»: с ним не пришлось «возиться» так долго, как с Николаем Викторовичем. Для того чтобы Кириленко «подписался на соучастие», хватило одной поездки. Не потребовалось и много слов: в Завидово Андрей Павлович приехал уже «дозревшим» – и не под влиянием, а «от жизни такой».

Сегодня же Брежнев пригласил Кириленко для того, чтобы поручить ему первое ответственное дело.

– Мы тут с Никитой Сергеевичем согласовывали «график отпусков»…

Брежнев иронически хмыкнул: этот «сугубо гражданский» термин «в соседстве» с высшим руководством страны действительно звучал смешно.

– …Тебе, Андрей…

Стаж и обстоятельства знакомства позволяли им сокращать обращение до имени. Правда, Кириленко, «печёнкой» чуявший перспективы «старого товарища», пользовался своим правом далеко не всегда: только в минуты наивысшей доверительности. В остальное же время – а в присутствии «третьих лиц» всегда – он обращался к Брежневу исключительно по имени-отчеству и только на «Вы».

– … отдыхать на следующей неделе в течение пятнадцати рабочих дней. Впрочем, если ты успеешь отдохнуть за более короткий срок, это будет только приветствоваться.

Брежнев выразительно «поел глазами» Кириленко. Тот понимающе кивнул головой, и покосил глазом на стену. Теперь уже Брежнев понимающе смежил веки. И хотя они не думали, что Хрущёв «докатится до «жучков» в кабинетах соратников – сам ведь когда-то клеймил за это Берию, уже, правда, разоблачённого – оба трезво рассудили, что «бережёного Бог бережёт».

– Как обычно: Минводы?

Вопрос Брежнева был лишним, но тоже – «от сбережения». Хотя выбор места не мог вызвать подозрений: там отдыхала едва ли не половина членов Президиума. По отношению к выбору мест отдыха в Президиуме образовалось две численно равные группы. Одна предпочитала Юг: Черноморское побережье Кавказа и Крым. Другая – Северный Кавказ: Кисловодск и близлежащие озёра, лучше которых для охоты и найти было нельзя. Леонид Ильич, несмотря на всю свою преданность охоте, принадлежал к первой группе: так «сложилось исторически». А Андрей Павлович – ко второй. И об этом знали все. Главное: об этом знал Никита Сергеевич.

Поэтому, если поездка Брежнева в Кисловодск могла бы, как минимум, удивить «Первого», то аналогичный визит Кириленко – ни в малейшей степени. Отсюда: кому, как не Андрею Павловичу, и было проводить «разъяснительную работу» «среди» первого секретаря Ставропольского крайкома партии Фёдора Давыдовича Кулакова…

Несмотря на инструктаж Брежнева, Андрей Павлович оказался явно не готов к «формату гостеприимства». Хлебосольство ставропольского «Первого» было специфическим и «несколько» чрезмерным. Встреча была устроена «по высшему разряду». Кириленко не первый раз был на озере Маныч-Гудило, но от этого его впечатления не становились менее яркими. Маныч был настоящим раем – как для дичи, так и для любого охотника на неё. Даже самого взыскательного. Окружающая природа потрясала… своим наличием. Эти роскошные камышово-тростниковые заросли Андрей Павлович «ни за какие коврижки» не променял бы на пальмы и олеандры Ялты или Пицунды! Озеро не просто изобиловало – кишело самой разнообразной дичью любого «фасона» и «калибра». На любой вкус! И потом: здесь бывали только «свои». Не озеро – сплошные «плюсы»!

То, что озеро находилось на приличном удалении от Кисловодска, тоже было немалым «плюсом». Сейчас – особенно. «Минусом» – и весьма существенным – оказалось только немереное количество горячительных напитков, которые «предложил вниманию и глотке» московского гостя щедрый на угощение хозяин.

Андрей Павлович никогда не проявлял склонности к «зелёному змию», в числе «передовых борцов» с ним замечен не был, и пил больше по необходимости – и всегда в микроскопических дозах. Фёдор Давыдович же, сорокатрёхлетний красавец с густыми вьющимися волосами – как у многих «кацапов» Орла и Курска, откуда и был выходцем нынешний «хозяин» Ставрополья – пил «по-чёрному». Леонид Ильич предупредил Кириленко о том, чтобы он не удивлялся лужёной глотке Кулакова, который «глушит» водку стаканами. И не в фигуральном смысле: в буквальном.

После первой «кулаковской» дозы Андрей Павлович, грешным делом, подумал, что одним стаканом дело и закончится. Не дурак же Кулаков, чтобы напиваться в канун важнейшего разговора. Должен же он был понимать, что гость прибыл из Москвы «по его душу», а не для того, чтобы пострелять уток и кабанов!

Но Кириленко ошибся. И хотя дозой Фёдора Давыдовича действительно был стакан, но, увы: только во множественном числе. Обходиться одним тот явно не собирался. Андрей Павлович почти с ужасом глядел на то, как в бездонной утробе Кулакова за какие-то полчаса исчезли две «поллитровки» «белой». Ставропольский «хозяин» действительно пил «по-чёрному». Во всех смыслах: и применительно к количеству зелья, и применительно к штату собутыльников. Штат состоял только из двух «лиц»: его – и бутылки. Андрей Павлович «не по-мужски» ограничился парой рюмок. Для него уже вторая – то ли «от нервов», то ли «за компанию» – была «за пределами нормы»: обычно хватало одной.

Но самое интересное заключалось в том, что Кулаков, который, по мнению гостя, уже должен был вовсю демонстрировать заплетающийся язык и осоловевший взгляд, был трезв, «как стекло»: «ни в одном глазу». Создавалось такое впечатление, что он и не пил вовсе.

А Фёдор Давыдович и в самом деле только начинал свой знаменитый «забег в ширину». Этот литр замещал ему «разгонную» стопку: такой же «разгонный». Как ни в чём не бывало, совершенно трезвым красивым баритоном он сыпал анекдот за анекдотом. И делал он это так аккуратно, что ни разу не «заступил за черту»: все анекдоты были из разряда бытовых или же «политически корректных». «Работая параллельно» с текстом, в его безразмерном, как подумалось Кириленко, желудке, один за другим исчезали куски жареной дичи.

Отдав должное питейным талантам хозяина, и поняв, что так можно сидеть до утра – и не один день – Андрей Павлович осторожно «тронул быка за рога».

– Ну, как дела в крае?

– Какие, там, дела, Андрей Павлович? – не поскупился на досаду Кулаков, махнув рукой с совершенно трезвым ожесточением. – А ведь это – Ставрополье! Богатейший край! Да мы могли бы завалить хлебом и прочей сельхозпродукцией треть страны! Если бы только…

Пауза была недолгой.

– … не эти идиотские «указивки» из Москвы: что сеять, как, когда, куда и где!..

Удовлетворённый трезвым взглядом от обязанного быть пьяным Кулакова, Андрей Павлович улыбнулся. Пожалуй, теперь можно было делать и следующий шаг.

– Так ты, Фёдор Давыдович, полагаешь, что дело – поправимо? При желании, конечно?

– При желании – конечно!

Для «правильного» ответа Кулакову понадобилось лишь поменять интонацию с вопросительной на утвердительную.

Андрей Павлович рассмеялся.

– Ну, Фёдор Давыдович, тебе палец в рот не клади! Поэтому спрошу прямо: как оцениваешь ситуацию в партии и стране? Какими видишь перспективы?

Теперь уже можно было выходить на откровенность: пригодилась информация Брежнева о том, как в минуты изрядного подпития Кулаков «воздаёт» Хрущёву за его «реформаторство».

– Ситуация – непростая.

Заполняя паузу, Кулаков подбросил сушняк в костёр.

– Даже – сложная. И чем дальше, тем сложнее. Непринятие радикальных мер по наведению порядка в самое ближайшее время может пагубным образом отразиться на положении дел, как в партии, так и в стране.

Слушая Кулакова, Андрей Павлович не мог не отдать должное политической ловкости ставропольца. Ни к чему не придерёшься! Даже если бы их сейчас подслушивал сам Хрущёв – и то решил бы, что Кулаков говорит о мерах исключительно хозяйственного порядка! Тем более что Кулаков имел право на подобные высказывания – как лицо компетентное.

Ведь уже в шестьдесят третьем он считался одним из крупнейших специалистов в области сельского хозяйства. Наряду с Брежневым, Полянским, Мацкевичем – ну, и самим Хрущёвым, разумеется. В своё время, в двадцатилетнем возрасте, ещё до войны, Кулаков с отличием окончил сельскохозяйственный техникум – и с тех пор его жизнь, так или иначе, была связана с сельским хозяйством. Он работал управляющим отделением, агрономом, заведующим сельхозотделом, начальником областного сельхозуправления, заместителем министра сельского хозяйства Российской Федерации.

Работая заместителем министра, окончил Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного обучения, после чего был назначен на пост министра хлебопродуктов РСФСР. И уже с этой должности пришёл «на Ставропольский крайком». То есть, человек для сельского хозяйства он был не только не случайный, а нужный и ценный.

Правда, и на его душе были грешки хрущёвских перегибов. Да и как не быть: попал «к волкам» – «соответствуй звуковыми сигналами»! Если, конечно, не рвёшься в полёт: «пробкой» из «тесных рядов». Фёдор Давыдович понимал, что начальство глупит и самодурствует – но делал, как было велено. Скрежетал зубами и словами – но делал. Именно при нём в крае активно искореняли травопольную систему, жёстче, чем с сорняками, боролись с «чистыми парами». Именно при нём по дворам ходили «бригады» «контролёров-ревизоров» и прочих «активистов хрущёвского разлива», которые «взрыхляли» солому на чердаках колхозников в поисках спрятанных кормов для личного скота, искореняемого – в буквальном смысле – по прямому указанию из Кремля, «как пережиток прошлого».

Да и суров бывал порой Фёдор Давыдович не в меру. Таким, уж, уродился. Любил Первый секретарь ломовую силу. Уважал её и систематически прибегал к ней. Правда, злости в его крутости не было вовсе. Кулаков считал так: «кнут не замучит, а научит!». С людьми, понимающими его и «внемлющими девизу», он был, хоть и строг, но «по-отечески». Они всегда могли рассчитывать на то, что Кулаков себя не пожалеет – а прикроет их от неправедного гнева «свыше».

С теми же «сверхчувствительными и мягкотелыми», кто позволял себя обидеться – и не просто, а «наверх» – Фёдор Давыдович расставался быстро и решительно. «За недостаточную требовательность» – такой была любимая и часто единственная формулировка Кулакова «процессуального оформления» расставания…

Кириленко долго ещё ходил кругами, справляясь о разных хозяйственных мелочах и «осыпаясь» второстепенными вопросами, прежде чем по настрою Кулакова понял, что можно отважиться и на большую откровенность.

– Как считаешь, Фёдор Давыдович: не пора ли нам укреплять руководство?

И опять вопрос был сформулирован предельно корректно: а, может, речь идёт об укреплении руководства отраслью?! Но на этот раз Кулаков не стал прятаться за «спасительные» формулировки, вольно или невольно «подсунутые» ему москвичом.

– Считаю, что вопрос назрел. Зарвался, гад.

Сказано это было глаза в глаза – и Кириленко не уловил фальши, как ни старался. Но особенно ему пришлась по душе заключительная фраза. И больше всего – определение, которым автор «наградил» человека – какого, оба они прекрасно понимали. Имелся в виду явно не руководитель отрасли.

– В Москве тоже созрело такое мнение, – наконец, «сознался» он, пытливо глядя на Кулакова. – И оно уже становится преобладающим.

Слова гостя произвели впечатление на хозяина: он тут же откупорил третью бутылку. И так как Андрей Павлович поспешно – и даже испуганно – отказался «составить компанию», «в два стакана» бутылка была опорожнена ставропольским «умельцем». И опять Кириленко не смог определить по лицу Кулакова, чего тот «хватил»: водки или минеральной воды?! Только спустя несколько минут скулы Фёдора Давыдовича порозовели. Но взгляд был незамутнённым, а речь – тверда, как и прежде.

И вновь – уже который раз – Андрей Павлович не мог не восхититься своеобразными талантами хозяина Ставрополья. С таким даром ему бы в шпионы: отбоя от вербовщиков бы не было!

– Я Вас слушаю, Андрей Павлович.

Кулаков решительно отбросил от себя пустую бутылку и едва ли не по-солдатски выпрямил спину. Кириленко понял, что время «ходить кругами» закончилось.

– Мы хотим поручить тебе, Фёдор Давыдович, работу среди секретарей обкомов твоего региона. Я имею в виду: Северный Кавказ. Чечено-Ингушетия, Кабардино-Балкария, Адыгея, Дагестан, Северная Осетия. Ну, и твоё Ставрополье, разумеется. Да, и, пожалуй, Краснодарский край: то же ведь – Кавказ, хоть и с другой стороны!

Кулаков решительно боднул головой. Это действительно был человек дела, который не любил долгих речей, особенно предисловий.

– И ещё…

Кириленко задумчиво потёр ладонью подбородок.

– Скоро к тебе в край потянутся «отдыхающие»…

Он многозначительно «доработал» бровями. Кулаков понимающе усмехнулся.

– … Так ты их прими должным образом. Помнишь, как в русских сказках: накорми, напои, баньку истопи…

– … На охоту свози, – с ухмылкой, но «в тон» добавил Кулаков.

Кириленко расхохотался.

– Нет, не зря тебя Леонид Ильич так расхваливал. Не зря!