Kitabı oku: «Штурм Бахмута. Позывной «Констебль»», sayfa 9
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В ПОЛЯХ ПОД БАХМУТОМ
…Посмеете ль сказать, скорбя о жертвах сами: Бог отомщен, их смерть предрешена грехами?..
Вольтер «Падение Лиссабона»
Клиновое
Пока добирались до Клинового мы проехали несколько полуразрушенных сел со следами недавних боев. Стандартные украинские села, состоящее из частных хозяйств. Дома, чаще, одноэтажной застройки с шиферной крышей с гаражом и подвалом. В подвал вела крутая лестница, спустившись по которой ты попадаешь в хорошо защищенное помещение, которое можно считать естественным бомбоубежищем. Дома, в большинстве своем были полностью разрушены. За домами располагался большой огород, на котором высаживались плодовые деревья и сезонные культуры.
В центре села располагался «Сельсовет», в котором заседало правление и «Голова». В каждом селе присутствовали обязательные: школа с футбольным полем, магазин и почта. На окраинах находились промышленные и сельскохозяйственные предприятия: коровники, ремонтно-технические базы для сельхозмашин, склады, элеватор и мелкие вспомогательные организации. За все время пути, мы не встретили ни одной целого поселения: все было разрушено, перепахано воронками от взрывов и частично сровнено с землей.
Вся Украина – величайшая аграрная Республика времен СССР со второй по мощности экономикой – была покрыта сетью таких сел. Система полей и разделявших их посадок складывалась веками, а при Советском Союзе, с его пятилетками и плановым хозяйством, была системно использована и работала, как единый организм.
Пока мы ехали, я нашел себе новое развлечение – считал разбитые машины, которые стояли на обочинах и валялись в кюветах. Четыре внедорожника, из тех машин что я разглядел, были с польскими номерами. На перекрестках были оборудованы блиндажи, вокруг которых валялось множество гильз и мусора. Все говорило о масштабных боях за каждый метр луганской земли. Именно в этом ландшафте нам и придется воевать в ближайшее время. Бегать по таким же домикам и рыть землю в этих полях. Мозг, перегруженный адреналином, сделал мыслительный процесс кристально прозрачным и ясным. Внутренние ресурсы выживания в стрессовой ситуации включились и запустили процесс ускоренного обучения и адаптации. Выключить поток сознания было невозможно. Внимание выхватывало отдельные куски пейзажа и тут же прикидывало, как можно устроить засаду или выгодно занять оборону.
В Клиновое мы приехали поздно вечером и еле успели выгрузиться до темноты. Нас встретил местный «РВшник» из разведвзвода и отвел к помещению, где мы должны были ночевать.
– Короче, – показывал он рукой на здание, – вот, что есть. Тут ночь перекантуетесь. А утром двинем вас дальше.
– А вы где, если что?
– У нас в подвале оттяжка и перевалочный пункт.
Я оглядел здание с огромными проемами от выбитых окон.
Пока мы ехали, небо затянуло тучами и пошел снег: сверху падали большие комья мокрых снежинок, прилипая к одежде, которая впитывала в себя холодную воду и тяжелела.
Мы зашли в помещение и стали устраиваться среди мусора из кирпичей и переломанной мебели. Огонь разводить было опасно, но в пайках имелось сухое горючее, на котором можно было вскипятить воду чтобы попить горячего. В помещении было холодно, как на улице, потому что заделать проемы в окнах не было возможности, и из них сильно задувало. Мы оттянулись в глубь помещения, но ветер продувал его насквозь, не давая расслабиться и заснуть ни на минуту. От холода не спасали даже спальники. Бойцы, как немцы во время битвы под Москвой, натянули на себя все, что было с собой, но это не помогало. Помаявшись час, я нашел дом, где базировались «РВ», спустился в подвал и нашел старшину их взвода. «РВшники» были здесь давно. Они взяли завод «Рехау» и закрепились на окраинах Опытного, который прилегал к Бахмуту. Этот поселок вытянулся прямоугольником между Артемовским шоссе и рекой Бахмуткой. Сразу за рекой находился еще один поселок – с названием Иванград.
– Друг, мои бойцы при таком раскладе не доживут до передовой. Может мы к вам?
Я оглядел их помещение и прикинул, что если здесь разместиться жопа к жопе, то мы поместимся.
– Может пустите? Как разведчик разведчика прошу. Я тоже служил в ГРУ, – достал я «джокера» из рукава.
– У меня тут раненные, – начал было старшина, но я посмотрел на него глазами кота из мультфильма «Шрек», протянул ему открытую пачку блатных сигарет, которые остались в запасе, и он, скромно взяв две сигареты, ответил: – Давай попробуем.
– Мы с вами теперь соседи! Выручи по-братски. А я, жив буду, в долгу не останусь, – стал развивать я захваченную инициативу. – Мои тут уместятся! Я уже визуально прикинул.
– Быстрый ты. Давай, веди своих бойцов.
Разместив сильно обрадованных солдат вповалку на полу, я наконец-то смог расслабиться, но уснуть так и не смог.
Меня пустили, как комода, в узел связи разведчиков, и я слышал все переговоры с группой, которая вела бой в Опытном. Впервые я услышал настоящую войну – по рации. Командир взвода разведчиков взаимодействовал с группой так же, как мы учились на полигоне. Только тут были реальные «двухсотые» и «трехсотые». Слушая переговоры, я чувствовал себя желторотым юнцом по сравнению с крутыми ребятами, которые уже побывали в переделках. В тот момент началась перестройка восприятия: с мирной жизни на близость смерти и необходимость предельной концентрации всех сил организма.
– «Конг» – «Цимле».
– На приеме!
– Командир, не можем пробиться к пятиэтажке. Там три пулеметных расчета! Не пробраться.
– Ладно. Пока закрепитесь, пацаны! Вы герои! Я вами и так горжусь, – сказал командир «РВэшников».
Я вспомнил это теплое чувство боевого братства: когда кругом опасность и надежда есть только на тех, кто прикрывает тебя в бою. Я стал схватывать манеру и особенности переговоров. Слушал, смотрел и запоминал, как докладывать и зажимать «танкетку» – клавишу на рации. Как выдерживать паузы и сообщать о происходящем вышестоящему начальству. Рация, в условиях современного боя и передающий сведения, – это глаза и руки командира. Старший штурмовой группы по рации докладывает свои действия комоду. Комод при помощи БПЛА, корректирует действия группы и подсказывает, где сидит враг, что он делает и куда нужно выдвигаться. Параллельно по второй рации он должен поддерживать связь с артиллерией и корректировать ее. А также докладывать о происходящем командиру взвода и принимать от него указания и передавать их по цепочке дальше.
Комод – это основная боевая единица в «Вагнере». Именно вменяемость и адекватность среднего руководящего состава решает исход войны на передке. Как сказал нам «Хозяин» – командир нашего отряда – цитируя слова величайшего полководца Георгия Жукова: «Войну выиграл я и сержанты!». Жуков и сам был простым солдатом в Первую Мировую войну. Он не понаслышке знал, что происходит в окопах. Командир, который никогда не был на передке и не имеющий реального боевого опыта не может эффективно руководить процессом боя. Да и не имеет права требовать от бойцов делать то, что не готов сделать сам. В «Оркестре», ты не мог стать командиром, если сам не ходил в штурм и не был под пулями. Все командиры нашего отряда периодически выезжали на передок, чтобы тряхнуть стариной. Помимо этого, каждый из них имел боевые награды. И, порой, не две и не три.
В ту ночь разведчики штурмовали торговый центр в поселке Опытное. Я слушал и пытался представить, каково им там. Одно из наших отделений, приехавшее первым, было передано разведчикам для поддержки, и я слышал о первых потерях. «Антиген» засел в подвал на заводе «Рехау» и оттуда координировал движение своей штурмовой группы, которой руководил «Трофим». Я вслушивался в доносившиеся из рации слова и смотрел на ребят – разведчиков, которые были одеты в трофейную пиксельную натовскую форму и иностранные бронежилеты – и думал: «Вот они профессионалы! Не то что мои гопники».
– Ого! Не наша, – удивился я, увидев штурмовую винтовку М-4 рядом с одним из связистов. Но попросить разрешения посмотреть ее не решился.
Если бы там было зеркало, я бы увидел очень серьезного командира отделения «Констебля» с плотно сжатыми губами и сдвинутыми бровями, отрешенно смотрящего перед собой.
И только расширенные зрачки говорили бы о том, что я чрезвычайно перевозбужден и взвинчен. Мочилово, которое я слышал по рации, было настоящим. Оно было близко. И те, с кем я был в Молькино, на полигоне и в Попасной, уже стреляли во врагов и получали достойную ответку от оборонявшихся в торговом центре украинских десантников, которые не собирались отступать и сдаваться. «Все-таки отголоски и нрав десантных войск, сформированных в СССР, не совсем выветрилась из украинских бойцов». – думал я и внезапно вспомнил, как читал про их возмущение, когда в украинской армии убрали голубые береты и тельняшки и заменили их на форму западного образца.
Периодически я выходил в большую комнату, в которой спали бойцы моего отделения. От мысли, что я, как командир, смог позаботиться о них, становилось теплее. Я всматривался в их лица и пытался представить будущее. Вот в позе эмбриона, зажав руки между коленок, лежит «Моряк». А вот приоткрыв рот, спокойный, как удав, похрапывает командир штурмовой группы Женя «Айболит». В углу свернулся калачиком «Лайкмут».
А за ним спали вповалку: «Сабля», «Ворд» и «Пискун». Остальных разглядеть я не мог: они сливались в темно-зеленое поле, из которого торчали руки и ноги.
Сон на войне – это как отпуск, или маленькая передышка.
Во сне военный человек может отдохнуть и улететь из реальности. Я смотрел на них и думал:
«Вы тут как в типичном российском СИЗО – в понятной и привычной атмосфере. Отдыхайте братва».
Я вернулся в радиорубку и вырубился от усталости.
Через полтора часа я проснулся от суеты вокруг: пришел наш главный оружейник «Люгер» и притащил две красивые коробки. Он больше был похож на молодого семинариста, чем на оружейника. Я знал, что на гражданке он работал с оружием и поэтому хорошо в нем разбирался. Именно над ним в Молькино посмеивались инструкторы и обещали ему, что его убьют свои, чтобы завладеть его красивой модной экипировкой.
– Что это? – поинтересовался я, любуясь коробками.
– Натовские патроны для пулемета бельгийского производства, – он вскрыл короб и достал оттуда изящную одноразовую ленту. – Все как в универсаме. Наши ленты приходиться самому набивать патронами, а эти как елочные гирлянды – вставил и работай. В ленте двести патронов.
– Красиво…
Я залюбовался военным произведением искусства.
– Вот так. Чи-и-ик!
Он вскрыл следующий короб и достал ленту.
– Я, когда жил в Японии, тоже удивлялся функциональности их вещей. Все для людей. Все продумано до мелочей. Как у автомата Калашникова.
– Калаш – штука прекрасная, – сказал он и погладил свой АКСУ.
В этот момент я понял, что мне нужен именно такой же автомат – «складной, укороченный». С таким было бы удобно работать в условиях городских боев: «Обязательно добуду себе такой!».
У нас был целый день, чтобы приготовиться к выдвижению на передок. Забота о бойцах позволяла переключаться со своей личности на нужды отделения – это помогало справляться с тревогой. Ответственность за бойцов становилась сверхценной идеей, которой подчинялась вся остальная жизнь.
Моя голова стала напоминать узловую станцию на железной дороге с огромным количеством путей, которые переплетались и переходили один в другой. Где-то сидел сумасшедший стрелочник и хаотично переключал движение составов. В одну сторону шли товарняки, груженные тяжелыми мыслями о будущем, в другую – летели электрички, полные воспоминаниями о прошлом. Военные эшелоны, набитые бравыми солдатами мыслей о войне, пропускали мирные поезда с гражданскими воспоминаниями. Этот китайский базар в моей голове можно было остановить, лишь переключившись на заботы о снаряжении и амуниции бойцов.
Эту ночь перед выходом я практически не спал. Находясь в полудреме, которая возникает от сильной усталости и большого стресса, я погрузился в состояние гипноза. Это было забытье, в котором рождались, всплывая из глубин бессознательного, воспоминания и образы – и так же благополучно исчезали в его туманной глубине. Из этого марева на свет вышел один из инструкторов который с нами общался в Молькино и сказал: «На командирах большая ответственность. Им нужно посылать солдат на смерть». Он был с Донбасса и говорил с местным акцентом, немного в нос. Воевал он с четырнадцатого года и, видимо, много чего прошел. Таких как он я называл про себя «вояка» – человек, который из-за длительного пребывания в зоне боевых действий вряд ли уже сможет вернуться к мирной жизни; его точка невозврата давно была пройдена. «Вагнер» состоял именно из таких людей. Именно они прилетели из Африки и стали наступать на Донбассе.
На «передок»
Для передвижения разведчики использовали легкий тягач без оружия – МТЛБ, в простонародье называемый «моталыга». Он, как и многие простые и хорошо работающие устройства, достался Российской Федерации от СССР. Вместительный тягач был на гусеничном ходу и мог возить различные грузы и личный состав: живых, раненых и мертвых. Мы загрузили все свои пожитки внутрь, расселись, кто где смог, и выдвинулись к Зайцево.
Я по своей привычке сел на броню спереди. На ней сидеть было безопаснее, чем внутри: если в моталыгу прилетит ракета или снаряд, можно легко сгореть заживо, или получить серьезные осколочные ранения. А с брони тебя просто стряхнет взрывом и есть вероятность, что ты выживешь. На мне были модные тактические очки, каку горнолыжников, которые я купил в Москве.
Дорога становилась все грязнее и хуже. Механик-водитель проявлял чудеса маневрирования, и я понимал, что он знает эту дорогу и ведет вездеход наощупь. До Зайцево было всего двенадцать километров. За два часа мы преодолели их, форсируя колдобины, наезженные техникой колеи и другие препятствия. По мере приближения к Зайцево я покрывался слоем грязи и коркой льда.
«Ничего, – думал я. – Дед и не такое на войне терпел! Правда, дед?» – задавал я вопрос и инстинктивно поднимал голову к небу. Дед молчал. Его война давно закончилась.
Мы приехали в Зайцево, которое находилось в пяти километрах от переднего края. Там был оборудован штаб нашего взвода и временные расположения для прибывающих подразделений. Я расселил ребят в подвалах полуразрушенных домов и пошел туда.
– Значит так… – было начал говорить командир, но внимательно посмотрев на меня своими колючими глазами и спросил: – Как вообще настроение?
– Пойдет.
– Значит, задача такая, – он показал мне карту в планшете. – На рассвете выдвигаетесь сюда и занимаете вот эти позиции. Смените группу разведчиков «Серебрухи». Понял?
– Да.
– Как там твои бойцы?
Командиру, как и мне было понятно, что у нас молодое, необстрелянное подразделение, у которого пока нет ни опыта, ни побед.
– Не жалуются. Тупят иногда, но в целом норм.
Командир молча кивнул мне и стал заниматься своими делами. Я повернулся и вернулся к своим бойцам. Собрав их вместе, я стал давать им последние указания перед выходом.
– Каждому из вас выдали рейдовые рюкзаки. Огромные, неподъемные баулы, набитые ватниками, фуфайками и прочим барахлом, которое вам прямо сейчас не пригодиться. Лучше их оставить здесь.
Я увидел, как недоверчиво скорчили рожи «пересидки».
Я прямо представил, как они сейчас думают: «Чтобы я оставил свой законный ватник и фуфайку и голым пошел на войну? Чего захотел!».
– Если вы сейчас натянете это на себя, а сверху нахлобучите бронежилет и разгрузку с боекомплектом, вы мигом вспотеете и устанете. Иногда от усталости приходит такое состояние, что хочется, чтобы прилетела мина, и все это быстро закончилось. Вы можете меня послушать и сделать, как я говорю, а можете затупить и сделать по-своему. Но лучше меня послушать! Вам нужно взять с собой минимальное количество вещей и продуктов. Нам нужно передвигаться налегке, – я внимательно вглядывался в лица каждого. – Важно прийти на позиции, закрепиться там и уже после этого думать обо все остальном. Мертвым еда не нужна! Лучше избавиться от лишнего в пользу боекомплекта. Вам понятно?
Я видел, что половина из них, потянет свое барахло на передок, и решил, что им нужно получить свой уникальный опыт.
– Понятно, понятно… – нестройно ответили мне бойцы.
Я с удовольствием отметил, что некоторые из них имели маленькие рюкзаки, в которых носили все необходимое. Интеллект стал делить их на живых и мертвых. У более сообразительных бойцов шансы выжить в этой ситуации были выше.
Мы вышли на рассвете, в пять часов утра. Я выстроил группу в боевой порядок. Первой шла группа Жени «Айболита», второй – группа Сани «Банура», а третьей – группа Ромы «Абакана». Треть подразделения несла с собой свои несоразмерно огромные баулы.
«Дебилы», – коротко, как Лавров, охарактеризовал я этих людей.
По пути я перемещался от начала до хвоста колонны, чтобы контролировать дистанцию между бойцами. Страх стал уходить. По мере приближения к передку он превратился в азарт и злость. Я понимал, что Бахмут – это политическая операция. Там будет мясорубка, потому что стратегически этот небольшой город размером с район Москвы ничего из себя не представлял.
– Враг рядом, и мы идем на врага! Скоро мы встретимся с этими крутыми ребятами из «Тик-Тока», одетыми в четкую экипировку. Возможно, с наемниками из Польши, или даже из США!
Зайцево и передок
Нам дали двух проводников из разведки, и мы выдвинулись на точку встречи с группой «Протопа». По экипировке было видно, что проводники воюют давно: они были полностью в трофейной форме, разгрузки и броники пообтерлись и сидели на них естественно и удобно – видно было, что они не стесняют их движение, и им в них комфортно. Это были те самые «профи» из моих фантазий. Когда я воевал в Чечне, у нас не было такого обмундирования. В ГРУ приоритет отдавался маневренности, автономности и способности взять с собой как можно больше БК. Все остальное отваливалось за ненадобностью. Там мы двигались налегке, без бронежилетов и касок. Мы построились и стали внимательно слушать инструктаж проводников.
– Слушаем внимательно и не говорим, что не слышали, – пошутил один из них. – Вам необходимо идти цепочкой с интервалом пять-семь метров. Не кучкуемся! Идем молча! Время игрушек прошло. Тут прилетают «птицы» и срут вам на головы ВОГами.
– Не разговариваем. Общаемся только жестами.
Он стал демонстрировать основные команды: «Остановились», «Присели», «Продолжаем движение».
– Если кто-то из вас заметил, что-то подозрительное, тут же передаете это командиру. Лучше перебздеть, чем уехать домой в пакете.
Я вместе с ними стал выпускать бойцов по одному, с положенным интервалом. Путь лежал через огороды и выходил на центральную дорогу, которая шла вдоль лесополосы. Мы старались максимально прижиматься к деревьям, чтобы враг нас не срисовал с коптера.
Мы должны были дойти до реки, пересечь ее и выйти к Артемовскому шоссе. Повернув ровно на девяносто градусов направо, нам нужно было двигаться по шоссе до завода пластиковых изделий «Рехау», который располагался правее. Пройти его и занять захваченные соседним подразделением укреп на ближайшем перекрестке. От этого перекрестка справа, через дорогу, была окраина поселка Опытное, в котором работали РВшники, зашедшие в него с восточного фланга.
Слева от нас, строго на запад, в полях работал пятый штурмовой отряд – «Пятерка». Наш штурмовой отряд вклинивался между ними, чтобы дать им возможность не растягивать свою линию фронта и продолжать концентрированное наступление по своим направлениям. Справа в Опытном фронт уже продвинулся чуть дальше этой позиции, и нашей тактической задачей стало выравнивание его с соседями. Впереди были стела, стоявшая на въезде в Бахмут, и автозаправка «Параллель». Справа было Опытное, а слева – поля и посадки с разветвленной системой обороны, созданной ВСУ в ожидании штурма. Впереди, в двух километрах по прямой, находилась «фортеция Бахмут», как ее называли пропагандисты украинских СМИ.
До этого момента я всегда был в чьем-то подчинении.
В Чечне я был заместителем командира диверсионной группы численностью в пятнадцать человек. Рядом всегда находился тот, на ком лежал основной груз ответственности. Тут мне не на кого было перевести стрелки. Это был мой дебют в качестве командира группы в сорок бойцов. Никакие психологические навыки, которые я пытался применять чтобы успокоиться, не работали. Кровь бурлила и посылала миллионы ватт энергии в каждый уголок моего тела. Я старался концентрироваться на «здесь и сейчас» и сохранял, насколько это было возможно, внешнее спокойствие.
Эти двадцать лет между войной в Чечне и СВО я занимался психотерапией. У меня очень хорошо были прокачаны интуиция, рефлексия и эмпатия. Я годами оттачивал контакт с собой и своими переживаниями. Я не умел не чувствовать и не понимать, что со мной происходит в данный момент. Это давало определенные преимущества, но в то же время делало меня психологически уязвимее. Если бы я был менее осознан и более примитивен, было бы намного легче. Чувства еще не успели притупиться, как у «вояк», которые давно похоронили их под курганами травм и потерь.
«Вдруг я погибну, даже не дойдя до позиции? – переживал я. – Боже, дай возможность прожить хотя бы один день. Прошу тебя!».
Разведчики довели нас до «Шкеры» – первой точки в логистической цепочке «Зайцево – Передок». Нас передали следующей смене проводников, и мы пошли дальше. Дойдя до речки Бахмутки, мы стали перебираться через нее по одному. Бетонный мост с разрушенными опорами и провалившимися пролетами выглядел эпично. Под ним маслянисто текла река, с темной холодной водой. Ее берега обросли ледяной коркой и белели в темноте. Кое-где виднелись желтая поблекшая растительность и шаткие мостки из подручного материала – набухших и обледенелых досок, скрепленными гвоздями. В общем, переправа, на которой ты превращался в акробата, стремящегося побыстрее проскочить на другой берег. Это было полным погружением в компьютерную игру «Сталкер».
Слаженность бойцов, которую я видел на полигоне, исчезла. Инстинкт самосохранения превращал едва сбитую команду в группу индивидуалистов, которые пытались справляться с трудностями. Мне приходилось идти в конце и подгонять отстающих, с их баулами. Хотелось орать матом на этих дебилов, которые не понимали примитивных вещей.
– «Констебль» – «Крапиве», – заговорила рация.
– На связи, – шепотом ответил я.
– Вы где? Давайте быстрее двигайтесь, там вас заждались уже. Разведчикам пора идти дальше.
– Принято, – ответил я и подумал: «Мы и так идем настолько быстро, насколько могут эти солдаты».
Я вышел из-за поворота и увидел разбитый микроавтобус «Фолксваген» и труп украинского солдата. Он лежал на спине, вытянувшись вдоль дороги. В глаза бросалось почерневшее лицо и большое раздутое пузо. Одет он был в классическую пиксельную куртку ВСУ натовского образца, носки и кальсоны. Проходившие мимо бойцы, впервые увидев «двухсотого», внимательно рассматривали его. Это был мертвый человек, до которого никому не было дела.
Нужно было привыкать к отсутствию привычных норм морали. Мысль о том, что где-то его ждет семья, была подавлена, не успев родиться.
В семь тридцать утра мы пришли на точку встречи, где я попытался связаться с группой нашей разведки, которой командовал «Серебруха». Они ушли раньше нас, и должны были продвигаться в сторону Бахмута по противотанковому рву, который пролегал параллельно Артемовскому шоссе – с юга на север. Связи с ними не было. Мои бойцы растянулись вдоль посадки метров на триста. Через каждые десять бойцов я назначил «смотрящих за небом», чтобы они отслеживали дроны и предупреждали нас об этом.
– Воздух! – закричал один из них. Я поднял голову и увидел над нами три «птицы» противника. Они зависли метрах в двадцати над отрядом и стали по одному скидывать ВОГи – выстрелы осколочные гранатометные. Практически одновременно погремело два взрыва. Один из них недалеко от моего бойца. Все завертелось, как в ускоренной съемке.
– Огонь на поражение! – закричал я.
Саня «Банур» открыл огонь первым. Началась хаотичная стрельба по коптерам. Две «птицы» стали падать, но одна успела отстегнуть ВОГ. ВОГ взорвался рядом с Ромой «Абаканом» и «Бобо». Третья птица улетела куда-то в сторону. Рома, возле которого взорвался ВОГ, стоял и ощупывал себя.
– Ты как? – спросил я его.
– Со мной все в порядке, – ошалело ответил он. – Ни одной царапины.
– Хорошо.
Я сильно растерялся и стал твердить про себя одну и ту же фразу: «Главное, сохранить личный состав… Главное, сохранить личный состав…».
Я стоял и смотрел вдоль дороги и видел своих бойцов, которые сидели цепью по краю лесопосадки с бледными лицами и ждали моей команды.
«Что бы я делал, если бы был командиром украинцев? Закидал бы нас минами!» – быстро сообразил я.
– Слушай мою команду! Быстро отходим назад, на сто метров!
Мне не пришлось повторять дважды. Отделение старта-нуло и понеслось трусцой, как стая кабанчиков на сто метров назад. Не успели мы добежать до поворота, как туда, где мы сидели минуту назад, стали прилетать 120-е мины. Когда они отстрелялись, я понял, что у нас есть пару минут, пока они будут прицеливаться.
– Отходим еще на двести метров!
Как только мы сменили позицию, по месту предыдущей дислокации прилетела партия мин. Работало два миномета: «стодвадцатка» и «восьмидесятка».
– Вперед на сто пятьдесят!
Я решил изменить направление движения, чтобы сбить противника с толку. Отделение побежало, но уже с меньшим темпом. Пробегая вперед, я увидел пару баулов, которые бойцы бросили в кусты.
«Говорил я вам, долбоебы!» – со злостью подумал я.
Мы кочевали с места на место и слышали, что впереди идет бой. Были слышны автоматная стрелкотня и работа крупнокалиберного пулемета.
– Камандыр, мы с автаматам будем с ракетой воеват? – спросил «Бобо».
– Не знаю. Беги пока не начались прилеты!
Он потрусил за остальными.
– «Констебль». Я из группы «Серебрухи», – внезапно ожила рация. – Он «триста». Тяжелый.
– Где вы? Прием.
– Впереди, во рву. Мы попали в засаду. По нам работает пулемет. Много «триста».
Нужно было выводить их и брать командование на себя. Суета с непониманием, где мы и куда нам выдвигаться, не давали мне сосредоточится. Украинские БПЛА улетел на перезарядку батареи. Благодаря маневрам и перемещению мне удалось спасти отделение от минометов. Нужно было спасать группу «Серебрухи», и я позвал Женю «Айболита».
Женя служил срочку в спецназе внутренних войск. По возвращении из армии он в пьяной драке убил человека. Ему дали восемнадцать лет, из которых он отсидел шестнадцать. Сидеть ему оставалось меньше двух лет, но он выбрал пойти в «Вагнер». Он никогда не спорил со мной, но, если ему было что предложить, озвучивал это спокойным и твердым голосом. Если я принимал противоположное решение, то кивал головой и уходил делать.
– «Айболит», бери группу и выдвигайтесь вот сюда, – я показал ему место на карте в планшете. – Заберете тут остатки группы разведки. Их там размотали из пулеметов.
Он кивнул и увел свою группу на север вдоль посадки.
Я смотрел им вслед и понимал, что уходят мои самые лучшие и дисциплинированные бойцы. Посадка была шириной метров тридцать. За ней находился огромный противотанковый ров, который уходил в обе стороны, насколько хватало взгляда. Украинцы готовились защищать Бахмут и подготовили оборону по всем правилам военного искусства. Мы прождали их возвращения час.
– «Серебруха» «двести», – коротко ответил Женя, когда вернулся.
Пуля от крупнокалиберного пулемета попала ему в плечо, вырвав кусок кости вместе с сосудами. Женя привел остатки отделения нашей разведки, в котором было много раненых. Одного – с ранением в живот – они тащили на спальнике.
«Серебрухе» было двадцать пять лет. Здоровый парень, который непонятно зачем пошел в штурмовики, хотя учился на вертолетчика.
– Что случилось? – спросил я «Гуся», бойца отделения «Серебрухи».
– Мы шли по этому рву. Нам была поставлена задача незаметно зайти и штурмануть укреп. Прилетела «птица» и срисовала нас. По нам с двух сторон стали работать пулеметы, арта и минометы, – он немного закатывал глаза вверх, когда вспоминал события и пересказывал их. – Сразу было несколько «двести» и «триста». «Серебруха» попер дальше и стал гнать нас вперед, орал: «Ты что не хочешь умереть с командиром?!». Он был как сумасшедший, – «Гусь» испуганно посмотрел на меня. – И тут в него попала пуля и вырвала кусок. В общем, кровищи было много. Прямо вот так хлестало, – стал показывать руками «Гусь». – Мы попробовали заткнуть ему рану, но что тут заткнешь – там кулак всунуть можно было.
Его руки и бронежилет были залиты свежей кровью, которая пропитала рукава и бушлат.
– Сам цел?
– Немного зацепило, – показывал он перетянутую жгутом руку.
Я смотрел на черный спальник, в который был завернут Серебруха, и пытался вспомнить, каким он был. Из-за разницы в возрасте близких отношений у нас не сложились. Говорить нам было не о чем, да он особо и не открывался. Единственное, что нас объединяло, это любовь к сладкому. Я постоянно менял у него шоколадки из своего пайка на печенье.
Женя повел «трехсотых» к «Трубам» – точке, от которой можно было добраться к заводу «Рехау». В его подвале был оборудован первый перевязочный пункт.
– «Констебль» – «Крапиве», – услышал я командира.
– На связи.
– Какого хера вы там топчитесь? Давай двигай быстрее вперед, – стал орать он. – Полдня вы там булки свои морщите. Когда ты будешь на точке?
– Командир, «Серебруха» «двести». Полгруппы его «размотало», – докладывал я, думая: «Ты же не видишь в реальности, что происходит!».
– Занимаюсь эвакуацией группы, – продолжал я доклад. – Дорога, по которой мы двигаемся, простреливается противником из пулеметов. С запада и северо-запада идет непрерывный огонь из крупного калибра.
– Ясно. Остатки группы забирай себе. И давай шустрее двигайся. Тебе нужно продвинуться вперед вдоль посадки строго на север. Там на перекрестке позиции, которые захватили наши соседи. Нужно их сменить. Доложишь о выполнении.
– Принято.
«Если тупо выполнять приказание и в ускоренном темпе вести отделение по открытой местности, нас срисует «птичка», и я потеряю половину людей. Нужно выполнить поставленную задачу и сохранить отделение!» – приказал я сам себе.
Короткими перебежками, чтобы не попасть под минометы, мы преодолели расстояние, не потеряв ни одного бойца. Нас встретила группа РВшников, которые брали этот укреп под руководством «Потопа».
