Kitabı oku: «Штурм Бахмута. Позывной «Констебль»», sayfa 8
Ожидание и новые командиры
Каждый вечер мы продолжали проводить плановые планерки с командиром, который собирал нас для координации действий и порядка. Он приезжал из штаба от своего командира, «Хозяина», и мы с замиранием ждали, что он войдет и скажет: «На сборы один час! Выдвигаемся на позиции». Но вместо этого каждый вечер слышали другой расклад.
– Пока тут! – отвечал он и, встречаясь с нашими разочарованными взглядами, добавлял: – Пацаны, я правда сам не знаю когда. Работайте пока с личным составом. Будет очень жестко все, судя по тому, что я слышу «там», – командир поднимал вверх палец, намекая на руководство компании.
На четвертый день бойцы, не выдерживая напряжения ожидания, начинали подходить ко мне с вопросами.
– Когда уже мы выдвигаемся? Куда нас пошлют?
– Не знаю. Как будет команда, так и пошлют. Набираемся сил пока и наслаждаемся моментом, – отвечал я.
А вечером задавал такие же вопросы командиру. Естественно, в ответ получая такие же ответы, как я давал бойцам.
– Приказа пока нет. Поступит – выдвинемся. Смотрите, чтобы бойцы не расслаблялись. Алкоголь, наркотики, мародерство жестко пресекать!
Через четыре дня у меня забрали «Сезама». Командир назначил его старшиной отряда. Адик стал практически министром народного хозяйства по меркам правительства страны. Видимо узнав, что он руководил огромным хозяйством на гражданке и был топ-менеджером, ему решили доверить поступление и распределение всего необходимого, чтобы война шла своим чередом. Он стал сердцем, перекачивающим кровь войны. Все питательные вещества: оружие и провизия, амуниция и медикаменты проходило через него. Ему предстояло наладить эту работу, чтобы мы могли спокойно воевать, зная, что никто из нас не останется в нужный момент без еды, воды и боекомплекта.
– Прощай, «Сезам». – пожал я ему руку.
– Зачем прощай? – в шутку оскорбился он. – Я же с вами. Просто меня оставят на складе. Прием, распределение, «дебет-кредит». Раньше за продуктами смотрел, а теперь и на войне пригодились мои навыки. Что баклажаны, что мины, что лимоны, что гранаты… одним словом – продукты.
Было грустно. Я прикипел к Адику. Он помогал мне выстраивать отношения с заключенными от всего сердца. Мне было неважно, что он сделал в прошлом. Я смотрел на него и восхищался его юмором, организаторскими способностями и колоссальной отдачей. Да, он любил внимание, но за внимание он платил дружбой.
Для меня его назначение говорило о двух вещах. Первое – мы скоро будем выдвигаться. Второе – я потерял командира группы. Мне нужно было на ходу вносить коррективы в руководство своим отделением. Из своих бойцов я выбрал еще двух ребята, которые были в тени. Они гасились, но, наблюдая за ними, я понял, что они могут быть руководителями.
Оба были физически крепкие и сообразительными. Женя – «Айболит» и Рома – «Абакан». Женя был большим русским мужиком с рыжей бородой, за которой он трепетно ухаживал.
В зоне он, как и Адик с «Бануром» пользовался авторитетом и поэтому по праву мог стать командиром. Рома мне понравился с первого момента, когда мы с ним познакомились, тем, что задавал много интересных вопросов. Он был физически крепким бывшим хоккеистом ста восьмидесяти сантиметров росту. Сидел он по 105-й статье – за убийство. На момент подписания контракта отсидел он шесть лет из двадцати.
Я смотрел на них и стал понимать, что Адик был настолько яркой фигурой, что остальные перспективные бойцы были в его тяни. А мне нужно было, чтобы они раскрывались и помогали мне управлять процессом. То, что Адик будет отвечать за тыл, для нашего отряда было большим подарком.
«Быстрый, честный, ответственный человек. Сделает все в лучшем виде», – так я говорил себе, ему и вновь испеченным командирам.
Помня свой опыт работы в разведке, я принял решение сделать не две, а три группы. Я дал им возможность самим разделиться на группы, и они с этой задачей справились лучше меня. Отдавая им в руки ответственность, я даже не вспомнил, что еще месяц назад эти ребята отбывали наказание и считались антисоциальными элементами нашего общества.
– Пацаны, минимум бюрократии! Максимум инициативы и пользы для дела, и личного состава! У нас с вами две цели: выполнить боевую задачу и сохранить личный состав! – доносил я им свои идеи. – Классическая эффективная малая группа в психотерапии – это группа, состоящая из десяти участников. Именно в такой группе возникает динамика – естественное распределение функций и ролей, которое приводит к сплоченности.
Они слушали мою лекцию и кивали с серьезными «заточками».
Вечером я построил отделение и представил их личному составу.
– Командир, а давай введем новые звания, – выкрикнул Джура из строя.
– Какие? – не понял я, совсем забыв, что Джура – юморист.
– Для командиров групп пусть будет «микроконстебль».
– Тогда, тебя я повышаю до звания «оберконстебль»!
Чем ближе мы были к передовой, тем больше каждый из нас погружался в себя. Мне свойственно рефлексировать, и в этой обстановке я стал наблюдать за собой и за тем, как я справляюсь с тревогой и страхом.
Говорят, что на войне не бывает атеистов. Когда наступает время испытаний, и обычные способы и средства не помогают справиться с постоянной тревогой, ты волей-неволей ищешь ресурс, который будет под держивать и давать силу. В чем суть веры и религии? Любая религия дает тебе смысл. И не просто смысл, а смысл, который преодолевает черту физической смерти. Я стал замечать, что чем ближе мы подъезжали к линии боевого соприкосновения, тем чаще я стал молиться, препоручая себя Богу. «Пусть будет, как Ты решишь…» – это давало утешение и мужество.
А еще я вспоминал деда. Мой дед провоевал четыре тяжелых года Великой Отечественной войны простым пехотинцем. Его рассказы я помню до сих пор. За время войны он несколько раз был ранен. Однажды, когда его раненого эвакуировали из Крыма, на них налетели «Мессершмиты» и чуть не потопили их санитарный теплоход.
«Дед, тебе же сто процентов тоже было страшно. Но ты смог выжить и вернулся на Украину и создал семью. Я тоже сейчас воюю с ребятами, у которых на технике такие же кресты, как и у тех нацистских «мессеров». Я твой внук! И тебя не подведу», – поддерживал я с ним внутренний диалог.
Только тут я стал понимать, что это значит: каждый день проживать боевые будни. Когда мне было восемнадцать, и я был в Чечне, это было какое-то приключение. Недаром говорят, что у молодых снижена критика, и благодаря этому они считают себя бессмертными. С годами приходит понимание хрупкости жизни. То, что в молодости воспринималось как данность, тут воспринималось, как великий дар. Мое отношение к деду и его подвигу изменилось.
Год назад, когда началась СВО, я увидел украинский ролик: как один из украинских солдат показывал журналистам фото своего деда, которое он взял с собой, чтобы доказать ему, что он воин. На фото был красноармеец. Удивительная метаморфоза, которая может произойти с мозгами. Хотя у многих украинцев предки служили в Красной Армии, они не стеснялись рисовать на танках кресты, называть улицы в честь нацистов и чтить память предков, которые воевали против нацизма в Советской Армии. Воистину мозг – невероятная система, которая способна совместить несовместимое.
Каждый вечер наш командир ездил в штаб. Я с нетерпением ждал его возвращения, чтобы узнать на планерке, что мы выдвигаемся. Пока мы его ждали, я представлял, как это будет. Некоторые отряды уже вели бои вокруг Бахмута, заходили в Опытное и Иванград. Я узнал, что с Востока заходила «Десятка». С севера – другие отряды. Очень хотелось узнать, куда поставят нас и что мы будем штурмовать. Самое непереносимое для меня, как и для многих людей, – неизвестность и неопределенность. Когда нет четкой и ясной информации, мозг мечется в ее поисках и, если не находит реальные факты, информационная пустота начинает заполнятся фантазиями и мистикой. Погружение в армейскую рутину позволяло отвлечься и не рефлексировать о будущем и происходящем на руинах Российской Империи и Советского Союза.
На низком старте
В процессе слаживания на полигонах я понял, что работа большими группами не сильно эффективна и подумал предложить работу в пятерках. На одной из планерок я проинформировал о своем замысле командира, расставил на столе построение используя подручные средства.
– Командир, я решил, что мое отделение будет работать не десятками, а пятерками. Три человека впереди и два сзади.
– Чем это лучше? – серьезно спросил командир.
– Пятерка более мобильна и скрытна. Ей проще управлять. И, самое главное, мы минимизируем количество потерь. Десять человек – это достаточно большое скопление людей и удобная цель для украинской арты. Вероятность поражения и потерь при работе десятками значительно возрастает.
– Не возражаю. Пробуй, – подумав несколько секунд ответил командир.
Назад с этой планерки, мы шли с «Бануром» и я видел, что ему грустно. Вся его скукоженная фигура – оплывшие черты лица и глаза, прикрытые воспаленными от недосыпа веками – вызывали беспокойство.
– Санек, ты заболел что ли?
Он как будто проснулся от моего вопроса и посмотрел на меня.
– Нет… просто… Бывает накатывает страх. Это же моя седьмая командировка. И в последнее время мне все кажется, что я играю в русскую рулетку: с каждой командировкой, как с каждым холостым выстрелом, шансов, что выживешь все меньше, – он посмотрел на меня в ожидании поддержки.
– Не думаю, что тут есть какая-то закономерность Саня. Шансы у всех равны. И они пятьдесят на пятьдесят. – я понимал его, как солдат солдата – Приходи к нам вечером в карты играть? Мы там с Адиком соседнее отделение на спички обыгрываем. Посидим, чаю попьем, за жизнь потрещим. Давай, приходи, – как бы уговаривая его, хлопнул я его по плечу. – Мне тоже страшно, но это нормально. Ненормально, когда ты перестаешь бояться.
– Спасибо, – пожал он мою руку.
Днем кипела жизнь и мысли растворялись в ее суматохе: нужно было поесть, почистить оружие, распределить караул, проверить наличие боеприпасов, получить необходимое, поговорить с подчиненными. А вечером, когда я оставался один, проскакивала мысль о будущем: «Останусь я живой, или нет?». Азарт и юмор помогали забыться, переключить внимание и сбросить напряжение. Мы не просто смеялись, а порой ржали истерическим смехом, и вместе с ним уходили мандраж и напряжение. После игры в карты, я обходил фишки и укладывался спать.
Каждый из нас по-своему справлялся со страхом и близостью предстоящих боев. Кто-то уходил в перешивку одежды и амуниции. Кто-то занимал себя делами. Некоторые не находили себе ни места, ни дела.
Выяснилось, что у нас нет маленьких тактических рюкзаков, и я дал задание «родить» каждому по рюкзаку. Бойцы быстро нашли в брошенных домах школьные и спортивные ранцы и стали их усиливать для ношения необходимых на передовой вещей – минимального запаса еды и максимального запаса патронов и гранат. В итоге, некоторые из них имели розовые рюкзаки с единорогами и японскими покемонами.
По роликам из Мариуполя, я запомнил командира морпехов с позывным «Струна», который все время бегал с красным рюкзаком. Спасибо военкорам, и особенно военкору Филатову, за честное освещение событий на передке.
«Петр, конечно, был глыбой! Не брезгуя европейским опытом и привлекая специалистов из-за границы, он полностью перестроил допотопную и устаревшую русскую армию, превратив ее в результате Северной войны со шведами в современную и победоносную силу. Его новые военачальники – «птенцы гнезда Петрова» – в большинстве своем, были простыми людьми, выбившимися в офицеры за счет своих личных качеств. Этим «Вагнер» был схож с российской армией того времени. Войны подобной этой не было семьдесят лет», – размышляя о глобальных исторических процессах, я стал думать о своем подразделении и событиях, происходящих в нем. В моем подразделении было несколько слабых бойцов, но в основной массе люди были «заряженные».
Больше всех меня беспокоил «Грязныш». Беззубый и вечно не бритый, – он напоминал мне газету, которую прочитали, скомкали и засунули в задний карман до лучших времен.
– Где «Грязныш»? – спросил я у бойцов, когда понял, что давно его не видел.
– Спит, наверное, в подвале.
Я спустился в подвал, в котором он себе оборудовал койко-место и действительно нашел его там. При виде меня он выполз из спального мешка и, встав по стойке смирно, зачем-то отдал мне честь.
– Нихера ты тут забаррикадировался!
Я смотрел в его часто моргающие глаза и мне было и грустно, и весело одновременно.
– Ты же вылитый, Йозеф Швейк из 91-го полка, – сказал я с жалостью и умилением, – скажи честно, ты взятку дал, чтобы тебя в «Вагнер» взяли? Как у тебя с гранатометом дела? Как с БК к нему? – пытался я вытащить его из его мирка, в котором он прятался от реальности.
Я понимал, что на нем огромная ответственность как на гранатометчике, и он ее не тащит. Поменять его было нельзя, да и не на кого. Он хотя бы стрелял из него, в отличии от остальных. Я очень хотел его слить после случая на полигоне.
«Балласт», – подумал я, глядя на него, и вспомнил, что у меня просили найти старшину – завхоза, который будет сидеть на каком-то складе.
– Грязныш, есть маза проебаться. У меня есть такое ощущение, что ты не хочешь воевать, и тебе просто стыдно или страшно сказать про это.
Его глаза широко открылись, и я уже было обрадовался, что он схватится за свой шанс.
– Да не, «Констебль». Я с вами, – грустным голосом ответил он.
– Ок. Давай ты день подумаешь и решишь.
– Не. Я не буду думать. Я все решил. Я с вами.
– Принял, – обреченно сказал я и пошел к лестнице, которая вела из могилы подвала к свету.
Когда я поднимался по лестнице, то обернулся и увидел, что «Грязныш» вновь полез в свой мешок.
«Хозяин»
В этот момент неожиданно заговорила станция, которая висела у меня на бронике, и командир отряда – «Хозяин» – вызвал «Крапиву» и нас, пятерых комодов, в штаб.
Мы собирались и прибыли на аудиенцию. «Хозяин» встретил нас тепло. Он был крепким и коренастым, как все командиры в «Вагнере», и полностью соответствовал своему позывному. Он вел себя как настоящий русский барин: спокойно и вальяжно, но с большим уважением к нам. Волосы были по-армейски коротко острижены, а на поясе висела кобура с пистолетом. Он радушно рассадил нас вокруг стола с картой и стал угощать чаем с вареньем.
– Ну что я вам, мужчины, могу сказать? Война тяжелая. Врать не буду. Мы впервые с таким столкнулись. Но я уверен, что мы справимся, – спокойно сказал он. – Кто-нибудь есть с боевым опытом?
Я выждал пару секунд и, увидев, что никто не говорит, сказал:
– Я. Есть опыт боевых действий в Чечне.
– В какие годы ты там был?
– Двухтысячный – две тысячи первый.
– Да, тогда еще были, более-менее замесы. Потом уже не то пальто было. Я сам там был контрабасом, – усмехнулся он, – а после еще в Сирии. Хорошие были времена… – вспоминая что-то свое, опять заулыбался он. – Так вот. Война страшная! Такой полномасштабной войны еще не было со времен Второй Мировой: с линией фронта, с танками и артиллерией. Будет пиздец как страшно, пацаны. Но это нужно преодолеть. Нет выбора.
Мы молча и внимательно слушали. Целью нашего визита к нему оказалась постановка боевой задачи. Мы определили порядок выдвижения в Клиновое, которое находилось в десяти километрах от Бахмута.
– Заходить будете ночью, так как туда регулярно «насыпают» наши украинские друзья. Дальше «Крапива» вам все расскажет. Вот в принципе и все. Пора! – попрощался с нами «Хозяин».
Перед выходом, он пожал каждому руку, и мы выдвинулись обратно. По возвращении я собрал свой личный состав и объявил, что завтра мы выдвигаемся третьими по очереди.
– Все, пацаны, детские игры закончились. Начинаем работать. Собираем все, что необходимо. Еще раз проверяем оружие и боекомплект.
Передо мной стоял все тот же строй, который я впервые увидел всего двадцать дней назад. Все те же бойцы – вчерашние зеки. Но сейчас они были роднее. Всего двадцать дней, и у нашего взвода начала появляться история. Большую часть из них я знал по именам и позывным.
– Помимо того, что у вас должно быть по десять полных магазинов, с собой еще должна быть тысяча патронов как неприкосновенный запас. Триста патронов заряжено и еще тысячу с собой. Нам это нужно, чтобы в случае ЧП мы могли продержаться и вести бой. У каждого должно быть с собой по шесть или восемь гранат. Пулеметчики, помимо этого, берут свой боекомплект, как и гранатометчики. Командирам групп проверить и доложить.
– Шлем застегивать нельзя. Почему? – спросил я голосом экзаменатора.
– Потому что если он будет застегнут и в него попадет пуля, то ударной волной нам может сломать шею, – ответил кто-то из заднего ряда.
– Правильно! Броник. Разгрузка. В разгрузке восемь магазинов. Но туда можно засунуть и девятый! Вот так, – я показал, как это делается. – И еще один магазин у вас в автомате. Гранаты в подсумке на разгрузке. Разгрузки у нас сирийские, но третий сорт не брак. Зато у нас есть мотивация добыть себе трофеи в бою. Что нам обещал Евгений Викторович?
– Все добытое нами в бою считается нашей законной добычей.
– Правильно! И еще сбросник. Важная вещь, чтобы сбрасывать в него по-быстрому магазины. За личное оружие спрос будет по полной. Оружие не терять! «Бобо», – заметил я нашего минера в строю, – что у нас с минами?
– Все карашо, камандыр, – спокойно сказал он.
Мне очень нравился его подход к делу. Он выбрал себе помощника из молодых таджиков и постоянно его учил каким-то премудростям. Он нашел в доме много рыболовных снастей – леску, крючки, магниты и приспособления неизвестного мне назначения – которые собирался использовать для растяжек и минных ловушек. Он знал свое дело и не нуждался в присмотре или проверках. «Бобо» был самостоятельной боевой единицей.
Мы мало общались, но с ним было просто: я говорил – он делал. Не всегда так, как я говорил, но претензий у меня к нему не было.
– Все, урки, расходимся и делаем последние приготовления. Мирная жизнь закончилась. Теперь вы грязные наемники!
Произнеся это, я вспомнил самое древнее произведение про наемников, которое читал в своей жизни – «Анабасис Кира». Автобиографическое произведение греческого наемника Ксенофонта, который с десятью тысячами таких же, как и он, гоплитов целый год пробирался из Персии на родину в Грецию. Это был славный поход!
История наемничества, как профессиональных воинов, уходит корнями в Античность. Война – это одна из форм разрешения конфликтов. А если война существовала столько, сколько человечество, то всегда были те, кто делал из нее профессию. И всегда были те, кто писал о наемниках. Бертольд Брехт с его «Мамашей Кураж», Вальтер Скотт с его «Квентином Дорвардом», Рафаэль Сабатини – «Под знаменем быка». Или знаменитые заметки немецкого наемника времен «Тридцатилетней войны» Петера Хагендорфа, участника конфликта в составе армии Готфрида Паппенгейма. Ландскнехт, прошедший более 22 000 км с 1625 года до самого конца войны, оставил труд в 192 страницы, где простым языком, без словесных излишеств, написано обо всем, с чем он столкнулся, будучи рядовым ландскнехтом.
«Возможно, и о нас, кто-то напишет книгу», – подумал я.
Если ты командир, то ты не должен показывать, что боишься. Как ребенку нужны стабильные и сильные родители, которые дают ему базовое ощущение защищенности, так и подразделению необходим командир, который знает, что ему нужно делать. Им нужен командир, который всем своим видом показывает, что все под контролем. Я предположил, что «Крапиве» тоже сейчас не по себе: на нем была огромная ответственность за нас всех. Он, как и я, впервые оказался в ситуации, когда необходимо было вести в бой бывших заключенных и людей, не имеющих военной подготовки.
Месяц, который нам был послан Всевышним, был просто подарком. «Пересидки» из моего отделения уже приноровились где-то брать хороший чай и мастерски заваривать его со сгущенным молоком.
Я пришел к «Крапиве» и позвал к нам в комнату. Он не отказался. Мне было нестыдно пригласить его к нам – быт был налажен по высшему разряду: окна плотно заделаны, топились две печки-буржуйки, стоял стол с полным комплектом стульев. И, что самое главное, благодаря «Циститу» мы ели настоящий плов! Примерно через полчаса, после того как уехало второе отделение, он зашел к нам.
– Хорошо тут у вас, – сухо, по-солдатски похвалил он наш быт.
Во время еды мы пытались шутить и перекидываться ничего не значащими фразами, но всеобщее напряжение выливалось в неловкие паузы, которые ватой повисали в воздухе. Посидев с нами еще час, он стал прощаться.
– Пацаны. У нас не простое направление. Лесопосадка и поля. Будет сложно. В общем, я на вас надеюсь.
– Мы справимся, командир, не переживай, – спокойно ответили ему «Банур» и Женя.
Отказавшись от третьей кружки чая, командир попрощался и ушел к себе. Ночью мы погрузились на «Уралы», которые отвезли первые два отделения и выдвинулись в Клиновое.
