Kitabı oku: «Пленники чести», sayfa 3
– Ну что ж, это тогда точно не привидение, – заметил Александр Иванович.
– Можно мне пойти с вами? – робко спросила Наталья.
– Если вы не боитесь, то я не смею вам возражать. Мне даже будет спокойнее идти с вами, – сказал Александр, заменяя оплывшие свечи в подсвечнике на новые.
– Одной оставаться было бы куда страшнее, – сказала Наталья.
Александр Иванович пристегнул к поясу саблю, взял подсвечник и вышел с Натальей Всеволодовной из комнаты. Затем он запер дверь, дважды повернув ключ в замке, и положил этот ключ к себе в карман. И так они пошли по бесконечным тёмным коридорам замка, останавливаясь у дверей тех комнат, где спали наследники господина Уилсона. Однако отовсюду, где бы они ни останавливались, слышались храп или сопение.
– Свет от открытого огня слепит глаза, – сказал Александр, – мы можем просто и не увидеть этого человека.
Они прошли множество коридоров, лестниц, гостиную, столовую и другие залы, но нигде не заметили и человеческой тени. Замок был пуст, нигде не слышалось даже лёгкое поскрипывание половиц. Персоны, что были изображены на портретах, развешанных по стенам, грозно смотрели на них нарисованными глазами, блестевшими в темноте. Казалось, они были недовольны ночными посетителями.
– Может быть, кто-то из этих важных господ решил прогуляться по замку и посмотреть, все ли спят, – сказал Александр улыбаясь.
– Они мне всегда казались чересчур таинственными и даже призрачными, – промолвила Наталья. – Такие строгие, почти живые. Иногда мне казалось, что они движутся.
Под конец они спустились в большой зал у парадного входа, где потолок поддерживался десятками колонн, соединённых готическими арками. В темноте приходилось ступать очень осторожно, так как откуда-то дул сильный сквозняк, грозивший погасить дрожащее пламя свечей. Молодые люди сторонились каждой колонны, казавшейся в тусклом свете привидением. За тяжёлыми дубовыми дверями выл ветер. Сквознячок шевельнул пламя свечей, и Александру с Натальей показалось, что они увидели чей-то тёмный силуэт между колонн. Поручик осторожно передал девушке подсвечник и взялся за рукоять сабли. Тут сзади них некто неожиданно и громко кашлянул. От внезапности все вскрикнули и отпрянули в разные стороны.
– Боже мой! Какое счастье, что это вы, Альфред! – воскликнула Наталья Всеволодовна, разглядев в мерцающем слабом свете дворецкого в ночном колпаке и халате, со свечёй в руках.
– Я мог тебя так убить, приняв за призрака или вора, – сказал Александр Иванович, принимая подсвечник из рук Натальи.
– Ваши милости изволят потешаться надо мной, – сонно проворчал Альфред, поправляя халат. – Не жалеете вы моих седин, молодые люди, бродите тут по ночам, не проявляя уважения ни ко мне, ни к этому дому, ни к покойному вашему дядюшке.
– Прошу простить нас, и даю слово, что у нас не было и мысли шутить над тобой, – ответил Александр Иванович. – Но скажи, не ты ли час назад заходил в комнату Натальи Всеволодовны?
– Ваша милость всё шутки шутят, – обиженно произнёс Альфред. – Во-первых, единственный ключ я отдал вам, Наталья Всеволодовна, во-вторых, час назад я спал, а вы изволили разбудить меня своими разговорами и беспрестанной ходьбой по коридорам, – тут Наталья хотела что-то сказать, но дворецкий не дал ей этого сделать. – Попрошу не перебивать, – сказал он строго, – в-третьих, у меня нет привычки бродить по ночам по замку и искать несуществующих привидений. И последнее, я прошу вас отправиться спать без лишних разговоров и не шуметь, а то из-за ваших детских шалостей мне завтра достанется от господ наследников.
Затем Альфред повернулся и ушёл к себе в комнату по узкому коридору, ведущему из колонного зала в комнаты для прислуги. Долго ещё слышалось ворчание престарелого дворецкого, эхом разносившееся по залам: «Что за молодёжь пошла, чему их только жизнь учит!» А молодые люди, словно отчитанные строгим преподавателем дети, побрели к себе, гадая, чьи же шаги и голоса слышал в эту ночь Альфред. Был ли это дух их недавно почившего родственника или призрак этот не одно десятилетие бродит по замку, они не знали. Ясно было только, что это привидение объявилось неспроста.
Расплавленный воск со свечей в подсвечнике стекал на медные подставки и долго не застывал.
– Раньше Альфред был добрее и веселее, – заметила Наталья.
– Я уверен, что он остался таким же в душе, – ответил Александр.
– У меня к вам просьба, Александр Иванович, – сказала Наталья.
– С радостью исполню всё, что вам будет угодно, сударыня, – ответил её спутник.
– Простите мне мою нескромность, но можно я переночую у вас в комнате? Мне там будет намного спокойнее, – краснея, сказала она.
Александр Иванович сразу же согласился, сказав, что будет охранять её сон. В тишине и мраке они вернулись. Когда они подошли к двери Александра, он достал ключ, но обнаружил, что она открыта. Поручик резко распахнул её, ворвался в комнату, обыскал всё помещение, но там так никого и не оказалось. После этого он оставил девушку в комнате одну, попросив её запереться. Сам он сел на пол перед дверью. Конечно, Александр старался не смыкать глаз, но сон всё-таки одолел его.
Проснулся он на рассвете, сам удивившись, что не встал по привычке в седьмом часу утра, ведь осенью солнце встаёт поздно. Привычными движениями Александр размялся и поправил свой мундир. Затем он постучал в дверь и спросил:
– Наталья Всеволодовна, вы спите?
– Нет, – раздался её голос, – вы что-то хотели?
– Да, вы не против, если я покину вас на время, чтобы узнать, как идут дела, ведь сегодня похороны, – сказал Александр Иванович.
– Вы правы, идите, – ответила она, – Я оденусь и немного позже найду вас.
Александр простился с ней и ушёл. Она же тем временем надела платье и пошла в свою комнату, чтобы переодеться в траур для похорон. Она долго приводила себя в порядок перед зеркалом в кованой раме, висевшим на стене. Это зеркало нравилось ей с детства и казалось самым нарядным из всех зеркал мира. И, как не было её сердца полно суеверного страха, она всё же решилась снять с него покрывало, хоть и верила, что в зеркале отразится её покойный дядюшка Уилсон. Она смотрела не себя с робостью. Прежние мысли о красоте казались ей дикими в этот день. Сердце щемило от мысли, что она продолжает жить, когда единственный по-настоящему близкий ей человек ушёл из этого мира. За окном сгущались свинцовые облака, хотя и было довольно светло. Ветер постукивал в окошко, позванивая стёклами.
Тем временем слуги уже давно встали и вовсю готовились к похоронам. Пришёл священник из храма, находившегося неподалёку. Он сидел в людской, внимательно перелистывая страницы Евангелия. На нём была длинная чёрная ряса, на груди на цепочке висел серебряный крест. При входе в людскую Александр Иванович, успевший привести себя в порядок и начистить до блеска сапоги, поздоровался с ним и узнал, что траурная процессия выйдет из замка в десять часов утра, когда соберутся все родственники. Процессия двинется прямо на местное кладбище. Александр пошёл сообщить об этом Наталье и столкнулся с нею в дверях. Её щёки вспыхнули, а очи опустились долу. В чёрном траурном платье она выглядела таинственной и прекрасной, словно бутон чёрной розы. И Александр невольно залюбовался этим хрупким и нежным цветком, почти забыв, по ком она надела этот траур.
После того, как он рассказал ей всё, что узнал о предстоящем погребении, они вместе сели на скамью у стены людской, которая была заставлена шкафами с посудой, кастрюлями, специями, съестными припасами и многим другим. Посреди людской стоял большой деревянный стол для слуг, застеленный грубой льняной скатертью. На столе была солонка, блюдечко и плетёная корзинка с чёрствым хлебом. Маленькая дверь в углу людской вела в винный погреб, где хранились выстроенные тесными рядами дубовые бочки с вином и мёдом. На кухне, к которой примыкала людская, возились насколько поваров. Они в жаре и духоте готовили поминальное угощенье. Всё это молодые люди рассматривали очень внимательно, не смея начать беседу. Однако в какой-то момент их глаза встретились и оба их личика вспыхнули румянцем смущения, а глаза опустились. И так они продолжали сидеть тихо, чуть дыша, совсем рядом друг с другом. Они слышали, как открылась парадная дверь замка, и в колонный зал внесли гроб. И тут же мрачные и тяжёлые мысли вновь погасили едва проскочившие искры безмятежности, так неуместно вдруг просочившийся в их разум. Нет, то было время скорби, не терпящей иных мыслей, ведь умер близкий им человек, и пришло время проститься с ним навсегда. Так было положено, таков людской закон.
Без четверти десять в людскую вошёл Альфред, одетый в траурный фрак.
– Ах, вот вы где, – сказал он, – господа уже изволили собраться в зале, вам следует поспешить.
Потом он поздоровался со священником и попросил его следовать за ним, попутно дав поварам несколько указаний. В колонном же зале собрались все родственники и слуги умершего господина Уилсона, не было только его жены. Двери были широко распахнуты, и ветер, залетая в зал, трепал бардовое покрывало, которым был накрыт небольшой стол. На этом столе стоял закрытый гроб. Никто не обратил особого внимания на появление Альфреда со священником. Одни деловито переговаривались между собой, другие стояли молча, опустив голову. Священник благословил присутствующих и прочитал молитву. После этого шестеро слуг, одетых в траурные ливреи, подошли к гробу, чтобы нести его до кладбища. В этот момент госпожа Симпли сказала священнику повелительным тоном:
– Святой отец, на улице сегодня холодно, давайте не будем затягивать прощание, сделаем всё быстро и разойдёмся.
– Дочь моя, – ответил ей священник, – обряд погребения свершится так, как он должен свершиться, без бесовского поспешания.
– Так начинайте же скорее! – возмутился Алексей Николаевич
Священник ничего не сказал, он молча отправился вслед за гробом, за ним последовали родственники, слуги, в завершении процессии шли музыканты, игравшие траурную мелодию. Процессия шла довольно быстро, подгоняемая вечно спешащим Алексеем Николаевичем, который даже хотел отправиться впереди гроба, но его предупредили, что это плохая примета, и ему пришлось идти рядом со всеми. По пути следования процессии к ней присоединились несколько соседей покойного, крестьяне, жившие на его земле и все местные жители, хорошо знавшие и любившие господина Уилсона.
С высокого холма трое мальчишек наблюдали за этой процессией: за гробом шёл священник, почти вровень с ним шагал Алексей Николаевич, за ним шли супруги Симпли, потом Карл Феликсович, Павел Егорович, за ним, чуть приотстав, Александр Иванович и Наталья Всеволодовна. Сразу за наследниками следовал небольшой оркестр, игравший траурный марш, редко попадая в ноты. А за оркестром тянулась толпа из соседей, слуг и просто тех, кто знал покойного. Всё было скромно, без тени помпезности, и казалось какой-то зловещей репетицией, но никак не теми похоронами, которых был достоин господин Уилсон.
Ветер дул прямо в лицо участникам похоронной процессии, старался сорвать с них шляпы и растрепать плащи. Солнце так и не показалось из-за плотных тёмных облаков, того и гляди должен был начаться дождь, способный превратить сельскую дорогу в непроходимое болото. Голые деревья, убранные опустошённые поля – всё казалось безжизненным и мрачным. Наконец процессия, миновав небольшой мост старинной кладки, прибыла к высокой белой церкви. За нею начиналось старое кладбище, где покоились все представители рода Уилсонов, а так же их верные слуги. Это царство мёртвых, окружённое старинной каменной оградой, никогда не отличалось особой приветливостью, а в такой день и вовсе выглядело устрашающе. Между серых каменных надгробий в самом центре кладбища была вырыта глубокая яма.
Священник снова прочёл молитву. Родственники, одетые в траур, подобно стаи чёрных ворон, выстроились в линию и нехотя слушали слова святого отца.
– Может, мы откроем крышку гроба, – тихо предложил Павел Егорович, – надо всё-таки попрощаться с покойным.
– О нет, Павел Егорович, – возразила госпожа Симпли, – этого делать совершенно не надо, я не переношу вид мёртвого тела. Вы ведь не хотите, чтобы мне здесь сделалось дурно?
– Да, уже можно забить крышку! – поспешно выкрикнул Алексей Николаевич, обращаясь к слугам.
Крышку забили. Громко взвыли медные трубы, фальшивя и дребезжа. Гроб бережно подняли, затем под звук траурного марша на верёвках опустили в вечный покой. При этом Наталья горько заплакала, склонившись к плечу Александра Ивановича. Павел Егорович бросил горсть земли в яму, затем это сделал Александр, и Наталья дрожащей рукой тоже бросила горсть земли, потом Альфред, слуги и соседи господина Уилсона. Господа же стояли чуть поодаль, отвернувшись, словно ничего не замечая. Лопаты мерно стучали, звонко ударяясь о глину и камни. Яма постепенно наполнялась землёй. Когда могила была зарыта, и над ней вырос небольшой холм, в изголовье вбили резной деревянный крест с табличкой. Ещё немного постояв, люди стали расходиться, ведь начал накрапывать дождь и вновь поднялся холодный ветер.
– Во дворе стоит каменный памятник с тумбой для могилы господина Уилсона, – сказал дворецкий.
– Зачем покойнику памятник? Он и крестом с табличкой обойдётся, – заявила в ответ госпожа Симпли.
Услышав такие слова, Наталья Всеволодовна чуть не упала в обморок, но Александр поддержал её. Между тем, господа поспешили отправиться к замку, поскольку стоять дольше они не желали. Их разговоры были далеки от похорон, ибо насущные мелочные заботы беспокоили их куда более чем думы о вечном. Вслед за господами двинулся и священник.
– Святой отец, зачем вы идёте с нами? Поминки – это чисто семейное дело, – сказал господин Симпли.
– Я был приглашён на похороны, – начал священник.
– Что, разве, святой отец, никто не умер больше во всей округе? – громко спросил Карл Феликсович, на что удивлённый священник только покачал головой. – Ну и ступайте тогда в храм, пока нет покойников, помолитесь о душе нашего почившего дядюшки, – с усмешкой продолжал он, в упор глядя на священника.
– Никогда бы не подумал, что у такого добродетельного христианина может быть столь бесноватое потомство, – сказал священник Альфреду, стараясь отойти подальше от господ.
– Я тоже, – буркнул дворецкий, – ни за что не стану прислуживать этим хамам.
– Ты можешь служить мне или Наталье Всеволодовне, – предложил Александр Иванович, услышав эти слова.
– Благодарю, ваша милость, но я порядком устал от работы. Я уже не молод. Я планирую в скором времени оставить службу, как это ни трудно мне сделать после стольких лет. У меня есть домик в Бастерхилле, туда я уеду, и буду жить со своей женой Розой, – с горечью отвечал Альфред.
При выходе с кладбища Александр заметил нищего, закутанного в жалкие обноски, поверх которых был накинут старый изношенный серый плащ. Несчастный кротко стоял у самой ограды, опираясь на костыль, и протягивал иссохшую костлявую руку с глиняной кружкой. Лицо его скрывал капюшон, а горло было замотано грязной тряпкой, что, по всей видимости, должно было скрыть уродство нужды от глаз господ прохожих. Он был сгорблен и слегка покачивался при сильных порывов ветра, дрожа от холода.
– Какая гадость, – презрительно произнёс Алексей Николаевич, проходя мимо.
Александр Иванович подошел к нищему и положил в его кружку медный пятак.
– Спасибо, добрый человек, – прохрипел нищий, спеша спрятать монету за пазуху.
Его голос показался поручику очень знакомым и вызвал странное волнение. Александр прошёл несколько шагов вперёд, обернулся, но нищего уже не было на прежнем месте, словно бы он сквозь землю провалился. Горе и чувство великой несправедливости, вызванное последними событиями, захватили его разум, и он много думал обо всём, что видел и слышал накануне, пытаясь представить, что ждёт его впереди. Он взял Наталью под руку и старался утешить её, как мог, но девушка всё плакала, и он тоже был готов пролить слёзы, но всячески удерживал себя, сочтя, что это будет недостойными офицера.
Замок в этот день выглядел особенно мрачно и угрюмо. Все слуги разошлись по домам или, если идти было некуда, сидели по своим комнатам. Прежний хозяин умер, а новый ещё не успел объявиться, поэтому и некому было прислуживать. Всё опустело и замерло, словно вместе с господином Уилсоном ушло и всё его достояние. В большой столовой с занавешенными зеркалами был накрыт длинный стол. Спустя полтора часа Альфред и ещё один слуга, Борис, подавали еду. На стене висел парадный портрет Михаила Эдуардовича Уилсона, перевязанный чёрной лентой. Господа сидели строго и мрачно, подобные пантеону богов подземного мира, одетые во всё чёрное. В их глазах горел жадный огонёк, вызванный фантазиями о собственном беспечном будущем. Но, как и подобает в такие минуты, все старались показать, что озабочены лишь событиями этого дня. Они потребовали себе много вина и еды, чтобы, как они выразились, заглушить боль утраты.
– Когда я была маленькой девочкой, – сказала госпожа Симпли, указывая на портрет, – я пририсовывала всем этим скучным лицам в рамках рога, уши и усы.
Александру Ивановичу и Наталье Всеволодовне стало не по себе от этой фразы, ведь никто из них даже и не помышлял о таком надругательстве над собственной фамилией: воспитание привило им исключительное почтение к предкам. А между тем госпожа Симпли собиралась отпустить очередную остроту, связанную со своим детством, но тут вмешался Борис, который был человеком простым и прямодушным.
– Простите, госпожа, но не могут же все люди на свете быть похожими на вас, – сказал он, с улыбкой наливая ей бокал вина.
– Хам! – вскрикнула опешившая леди, не обращая внимания на сдавленные улыбки и смех окружающих. – Как ты смеешь говорить такое! Я сгною тебя на скотном дворе!
– Ещё не известно, станете ли вы владелицей этого замка и всех его окрестностей, так что не спешите, Елизавета Прохоровна, – сказал Павел Егорович, заступаясь за остроумного слугу.
– Стану, дорогой мой Павел Егорович, вот увидите, стану! Я всю жизнь к этому шла! – кричала госпожа Симпли. – И уж поверьте, я найду способ унять этих неблагодарных хамов!
– Замок может быть оставлен по завещанию любому из нас, – строго сказал Карл Феликсович.
– Да и какой же вы будите помещицей без денег, любезная Елизавета Прохоровна, ведь всё состояние нашего дядюшки вам вряд ли достанется, – сказал Алексей Николаевич.
– Старик точно знал, что я нуждаюсь в деньгах, поэтому он наверняка оставил их мне, – сказал Карл Феликсович, постукивая пальцами по столу.
– А вот и нет! У него был один любимый племянник! – вскричал Алексей Николаевич, отрываясь от рюмки портвейна. – Я оказал покойнику столько услуг, что он мне должен не меньше половины всего…
– Ну как же вы могли? Да ведь о вас он и не вспоминал! – возмутилась госпожа Симпли. – Но вот уж кому, так нам с мужем он и впрямь был должен! Мы столько гостили у него! Моего мужа он любил как родного!
– Он и впрямь называл меня дорогим другом, – с чувством проговорил господин Симпли, стараясь быть в этой короткой фразе как можно более убедительным.
– Не сомневаюсь, вы и впрямь обошлись ему дорого! – съязвил Карл Феликсович.
И снова затянулся долгий разговор о былых заслугах каждого, кто претендовал на наследство. И шум этой беседы звенел над общим столом, то становясь ожесточённым, то наполняясь лестью, пропитанной едкими упрёками, и казался бесконечной бессмыслицей. Строились невероятные планы и высказывались фантастические идеи. Наталья и Александр сидели на другом конце стола подле друг друга, чураясь общества своих жадных родственников. Вдруг девушка вздрогнула и шепнула Александру:
– Мне кажется, что за нами кто-то следит.
– Ну что вы, Наталья Всеволодовна, этого быть не может, – удивился Александр Иванович.
– Нет, я точно чувствую, что за нами кто-то тайком наблюдает, поверьте мне, у меня мурашки по коже от страха, – испуганно шептала она.
– Но Альфред и Борис сейчас на кухне, а все остальные только и заняты спором, слуг же я не видел весь день, так что некому за нами следить, – возразил Александр.
– Но я это чувствую, – продолжала Наталья.
– Должно быть, вы устали и немного не в себе после похорон, но я всё же верю вам, здесь порой происходит что-то необъяснимое, – ответил Александр.
Постепенно девушка, однако, успокоилась и решила, что её тревоги, в самом деле, связаны с переживаниями по смерти дядюшки. Поминальная трапеза между тем продолжалась ещё долго. Господа, немного успокоившись, примирились друг с другом, решив, что разговор по существу проведут после оглашения завещания. Когда обед был окончен, они перешли в гостиную с камином.
– С вашего позволения, Александр Иванович, я пойду отдохнуть, после похорон мне не очень хорошо, – сказала Наталья, обращаясь к молодому офицеру.
– Разумеется, Наталья Всеволодовна, позволите мне проводить вас до вашей комнаты? – спросил он.
– Благодарю, вы очень любезны, однако не стоит, я и так вас многим утруждаю, – краснея, ответила она.
– Александр Иванович, – вдруг обратился к нему Павел Егорович, – не соблаговолите ли примкнуть к нашей компании, поверьте, вы отнюдь не чужды нам. Не хотите ли вы сыграть с нами в преферанс или что иное?
– Идите с ними, я сама доберусь до своей комнаты, – мягко сказала Наталья и улыбнулась.
Александр Иванович поклонился ей и отправился к родственникам в гостиную. Тем временем в столовую вошёл Альфред. Он убрал со стола, собрал посуду и ушёл на кухню. Спустя минуту, в столовой открылась потайная дверь, из которой вышел человек, одетый в лохмотья, лицо его скрывал капюшон и грязная повязка. Он прислушался, затем закрыл за собой дверь и быстро направился прочь из столовой. Он прошёл по коридору, подошёл к декоративной голове льва, повернул её, и открылась другая потайная дверь, за которой этот человек и исчез. За ним дверь тут же затворилась, а голова льва встала на место.
В гостиной между тем сидели супруги Симпли, Павел Егорович, Александр Иванович, Алексей Николаевич и Карл Феликсович. Все, кроме Александра Ивановича, решившего предаться чтению книги, сидели за круглым столом и играли в карты. Игра постепенно подходила к концу и уже намечались проигравшие. Когда партия закончилась, Павел Егорович обратился к Александру:
– Отчего вы не играете с нами, милости просим, место за столом ещё есть.
– Я не люблю карты, Павел Егорович, – ответил поручик, прерывая чтение.
– Признаюсь, мне самому немного надоели карты, – сказал Павел Егорович, – Не откажитесь ли вы тогда от партии в шахматы?
– Отчего бы не сыграть, – согласился Александр Иванович.
– Вот и замечательно, вы не против, если я возьмусь играть белыми, – сказал Павел Егорович, подходя к шкафчику, где лежала шахматная доска.
– Разумеется, не против, – улыбнувшись, ответил Александр.
Джентльмены сели за игру, остальные же не обратили на них особого внимания.
– Признаюсь, мне не очень везёт в карточной игре, – сказал Павел Егорович, расставляя фигуры, вырезанные из слоновой кости и покрытые цветным лаком.
– Кому не везёт в картах, тому везёт в любви, – сказал Александр.
– Я всегда говорю то же самое, – ответил Павел Егорович, делая первый ход. – Не уверен, однако, что эта крылатая фраза верна. Ещё никогда не встречал на задворках игорного дома людей радостно переживающих за свих невест или супругов.
Затем последовал ответный ход Александра Ивановича и партия началась. Павел Егорович был хорошим шахматистом, одно атака сменялась другой, и на этот раз он был совершенно уверен в своей победе. Но неожиданно Александр сказал:
– Вам шах и мат, Павел Егорович. Конь съедает короля, вы проиграли.
Противник внимательно рассмотрел доску, сделал кое-какие вычисления в уме и с изумлением взглянул на поручика.
– Вот, что значит, что вы драгунский офицер, – сказал он, – ну и лихо же вы управляетесь с конницей!
– Ну что вы, это просто совпадение, вы тоже заставили меня немало подумать, – ответил польщённый и смущённый Александр Иванович.
– Неужели наш талантливый гроссмейстер изволил проиграть армейскому юноше, – с усмешкой сказал Карл Феликсович, отвлекаясь от преферанса.
– Да, друг мой, – ответил Павел Егорович, ничуть не смущаясь, – ведь в отличие от некоторых карточных игроков, он выигрывает абсолютно честно.
– Поостерегитесь так говорить, Павел Егорович, ведь я могу и обидеться на вас, – пригрозил ему Карл Феликсович, заметно помрачнев.
– Шахматы без сомнения глупая игра, – в один голос заявили супруги Симпли.
Однако поручику более не хотелось находиться в душной гостиной в компании родственников. Он откланялся и покинул заседавших господ, проводивших его равнодушными взглядами. Зайдя в свою комнату, он накинул шинель, надел тёплые сапоги и, заперев дверь на замок, направился к выходу из замка. В колонном зале всё ещё не был убран деревянный стол для гроба, накрытый бардовым покрывалом. Поручик постоял немного рядом с этим столом, жалея, что так и не увидел в последний раз своего деда, потом отворил дверь и вышел из замка. Снаружи было сыро, кое-где блестели лужи, в которых отражались лучи тусклого заходящего солнца, проглянувшего сквозь брешь в облаках. Ветер гудел между стволов вековых дубов, росших вблизи замка, который как будто нависал над окрестностями неприступной громадой. Александр Иванович медленно спустился по ступеням, ведшим в сторону от главного входа, и побрёл вдоль южной стены по неширокой дорожке, выложенной булыжником. Всё кругом покрывали опавшие листья. На чёрных ветвях переговаривались меж собой вороны и галки. С высокого холма всё было видно на многие мили окрест. Скошенные поля, редкие голые лиственные деревья и покрытые инеем хвойные леса расстилались перед ним, как на ладони. Этим живописным ковром можно было любоваться бесконечно долго. Повернув за угол, он прошёл к кованой калитке, за которой начинался пейзажный парк. Впереди показались скамейки, стоявшие напротив друг друга. На одной из них сидела Наталья Всеволодовна в чёрном платье и чепчике. Она смотрела в покрытую лёгкой дымкой даль. Рядом с ней стоял белый мраморный стол, сплошь усыпанный листьями. Александр подошёл ближе и встал рядом со столом, разглядывая эти листья. Наталья заметила его, но поспешила опустить взгляд своих прекрасных глаз.
– Как вы себя чувствуете? – спросил молодой человек, посчитав молчанье неловким.
– Благодарю вас, мне уже лучше, это место всегда успокаивало меня, – ответила Наталья Всеволодовна.
– Давно ли вы здесь сидите, – поинтересовался Александр.
– Я пришла сюда минут десять назад, хотя тут не замечаешь времени, так что я могла просидеть здесь и целый час, – ответила она, снова поднимая глаза и улыбаясь так мило и нежно, как могла улыбаться лишь она одна в этом унылом мире.
– Я тоже помню это место, – сказал Александр Иванович, немного помолчав.
Он ещё раз огляделся. Вниз уходил пологий спуск, усеянный вросшими в землю валунами. Ивы склонились к земле, касаясь своими серебристыми ветвями скамеек. Высоко в небе парил кречет.
– Здесь ничего не изменилось, тут так же тихо и безлюдно, как и было когда-то, – сказала Наталья Всеволодовна.
– Интересно, знает ли кто из наших родственников об этом месте? – спросил Александр.
– Я уверена, что нет. И прошу вас, не стоит им говорить о нём. Пусть это место останется нашим с вами маленьким секретом, – сказала Наталья.
– Хорошо, – ответил он, садясь рядом, – пусть это будет нашей тайной.
Начинало понемногу темнеть. Ветер играл одинокими листочками, не успевшими облететь с тонких ветвей. Умолкла синица, громко щебетавшая в ветвях ивы, улетели воробьи, чирикавшие возле одной из скамеек, с ветвей дуба снялись и полетели к лесу четыре чёрных вороны. Вскоре широкая тень замка накрыла и скамейки, и деревья, и весь склон. Но он и она сидели рядом, не проронив ни слова, ещё долгое время, пока темнота совсем не сгустилась.
– Прошу вас, будьте здесь завтра утром в одиннадцать часов, – прошептала она.
Александр Иванович кивнул, поцеловал её руку, а потом они молча встали и пошли в замок. Не встретив никого из слуг или родственников, они разошлись по комнатам. Обоим нужен был отдых после бессонной ночи и тяжёлого дня.
Глава III
Ночью небо над Уилсон Холлом тучи покрыли особенно плотно, вися так низко, что чуть не касались шпилей башен. Когда часы пробили полночь, начался дождь. Сначала он мягко, словно бы стесняясь, постукивал одинокими каплями по черепице замка, затем окреп и уже без всякого смущения забарабанил в окна, ну а потом стал совсем злым и словно с цепи сорвался, превратившись в чудовищный ураган. Сучья, листья, солома и щепки летели, поднятые мощными порывами ветра, ударяясь о плотно закрытые ставни. Ветер словно бы штурмовал пристанище наследников господина Уилсона, стараясь вывести, выкинуть их из этого дома, забросив их куда-нибудь подальше, чтобы даже духу их не осталось в Уилсон Холле. Но все старания стихии были тщетны. Твердыня замка не склонилась перед её грозной силой, ибо переживала и куда более страшные бури.
Все в эту непогожую ночь спали спокойно, кроме одного человека. Павел Егорович никак не мог заснуть. Он вслушивался в шум ветра за окном, его вой в каминных трубах, постукивание ставней, скрип вековых сосен во дворе, и многие другие звуки отвлекали его ото сна. Но непогода отнюдь не была причиной его бессонницы, и не поражение в шахматной партии занимало его мысли, он размышлял о своей жизни в целом. Задумавшись, он пришёл к выводу, что в последние годы стал просто жалок. Прежде он был твёрд, умел принимать и отстаивать свои решения, но теперь… Теперь он обмяк, стал безвольным, рыхлым, все начали помыкать им, в доме поселилось бесчисленное множество приживалок и нахлебников, которые пили и ели за его счёт без всякого стеснения. И Алексей Николаевич тоже в своё время запустил в его карман свои загребущие ручонки, да так запустил, что в этом кармане образовалась изрядная дыра. Павел Егорович обеднел, растерял друзей и уважение окружающих, да и сам переслал улыбаться себе. Руки опустились, и лишь в книгах находил он утешение. Он хотел быть добрым, а прослыл на всю округу человеком глупым и бесхозяйственным, так что даже те, кого он когда-то щедро угощал у себя дома, теперь не очень охотно принимали его в своём обществе. Павел Егорович сам не понимал, как с ним могло такое случиться. Он ругал себя за безволие и слабохарактерность, из-за которых даже не был женат. Все, к кому он сватался, отвечали отказом, и каждый такой отказ причинял невыносимую боль и душевные муки. Однажды он влюбился, горячо и страстно, но дама его сердца уехала от него, обещав «хорошенько подумать над его предложением». А бедный Павел Егорович поверил словам ветреной актрисы и почти ежедневно писал ей трогательные письма, но ответа всё не было и не было. Некоторые письма, не дойдя до адресата, возвращались обратно отправителю. И тогда этот несчастный человек с головой ушёл в чтение сентиментальных романов, ибо на страницах книг видел ту жизнь, которую он упустил навсегда.
