Kitabı oku: «Суд присяжных: последний шанс Фемиды. Адвокат в процессе с присяжными: стратегия и тактика защиты», sayfa 47
Таким образом, вердикт присяжных заседателей содержал противоречия в части установления фактических обстоятельств причинения осужденным телесных повреждений потерпевшему».
Как я уже говорил выше, помимо злой воли, есть место и судебной ошибки, которая, тем не менее, все равно приводит к отмене приговора (особенно оправдательного). В большинстве приведенных примеров, скажем, нельзя понять – с чем мы столкнулись: с судебной ошибкой или злым умыслом судьи? Более того, я готов признать, что в большинстве случаев это именно судебные ошибки, однако возникли они в большинстве случаев из-за того, что судья всеми силами пытался подыграть обвинению. Уж если иногда сам судья не понимает, что он пишет в вопросах, то куда в них разобраться присяжным?! Так, постановлением Президиума ВС РФ от 31 августа 1994 г. (цитирую по Бюллетеню №2 ВС РФ за 1995 г.) установлено, что в деле, рассмотренном в Московском областном суде сложилась следующая ситуация:
«Перед коллегией присяжных заседателей в вопросном листе были поставлены два основных вопроса: 1) Виновен ли Т. в том, что, угрожая убийством П. и используя ее беспомощное состояние, совершил с ней насильственный половой акт в извращенной форме? 2) Виновен ли Т. в том, что совершил в отношении несовершеннолетней П. развратные действия, направленные на удовлетворение своей половой страсти, выразившиеся в обнажении ее тела и непристойных прикосновениях к нему?
Коллегия присяжных заседателей на первой вопрос дала отрицательный ответ, на второй – утвердительный. Президиум Верховного Суда РФ, отменяя приговор и определение Кассационной палаты, указал следующее. Во-первых, как видно из вопросного листа, вопросы о виновности или невиновности Т. поставлены с нарушением требований ст.449 УПК РСФСР, то есть сформулированы таким образом, что коллегия присяжных заседателей не могла ответить, доказано ли, что соответствующее деяние имело место, и доказано ли, что это деяние совершил подсудимый. Во-вторых, из отрицательного ответа на первый вопрос нельзя сделать однозначный вывод: или присяжные заседатели согласились с мнением адвоката, как оно изложено в протоколе судебного заседания, что изнасилование возможно только в случае насильственного полового сношения в обычной форме, или, вопреки показаниям потерпевшей и подсудимого, пришли к выводу о недоказанности самого факта совершения Т. преступления, как оно описано в вопросе».
Можно констатировать, что вопросный лист в данном случае подвергся не менее насильственным и извращенным действиям процессуального характера: склоняя коллегию к «нужному» вердикту, председательствующий ставит вопросы настолько противоестественно, что присяжные вынуждены давать ответы, которые содержат внутренние противоречия.
Но самое характерное в описанных ситуациях то, что УПК РФ не предусматривает права защитников знакомиться с вердиктом присяжных заседателей до его оглашения и сообщать председательствующему об ошибках в его содержании. То есть ошибки в вопросном листе будут выявлены защитой только после его официального оглашения, когда никаких процедур для их исправления законом уже не предусмотрено…
А теперь посмотрим еще одно любопытное судебное решение, которое, пожалуй, представляет куда больший интерес и пользу для стороны защиты, нежели чем для обвинения. Кассационное определение ВС РФ от 23 января 2013 г. №81-О12—94СП интересно прежде всего тем, что определенный, имеющий место разнобой в ответах присяжных заседателей далеко не всегда является основанием к отмене вердикта. В данном случае разобрана довольно часто встречающаяся ошибка при заполнении вопросного листа, когда после ответа о непричастности или невиновности подсудимого, присяжные заседатели, тем не менее, решают по существу вопрос о снисхождении в отношении данного подсудимого:
«Несостоятельным необходимо признать заявление адвоката Хитяник Т. Н. о нарушении ст.343 УПК РФ. Как усматривается из вердикта, присяжные заседатели дали отрицательный ответ на 141 вопрос (событие, связанное с вымогательством <…> тысяч рублей у потерпевшего Г. За отрицательный ответ высказались 8 присяжных заседателей, а за утвердительный – 4.
На последующие вопросы в рамках этого же эпизода обвинения, в том числе и о том, заслуживает ли Сучков А. И. снисхождения, присяжные заседатели также дали ответы: за утвердительный – 8, за отрицательный – 4 (то есть результаты голосования те же, что и при ответе на 141 вопрос).
По мнению защитника, нарушения ст.343 УПК РФ в данном случае выразились в том, что присяжные заседатели, дав отрицательный ответ на вопрос о доказанности события, на остальные вопросы в рамках этого же эпизода обвинения должны были вписать слово «без ответа».
Следует отметить, что аналогичная конструкция ответов судом была допущена и по некоторым другим эпизодам обвинения (частично был постановлен оправдательный приговор).
Судебная коллегия считает, что в сложившейся ситуации нет никаких нарушений ст.343 УПК РФ, регламентирующей вынесение вердикта. Из взаимосвязанных положений ч.ч.7 и 8 ст.343 УПК РФ достаточно четко и недвусмысленно следует, что ответы на вопросы вносятся старшиной присяжных заседателей в вопросный лист непосредственно после каждого из соответствующих вопросов, то есть на каждый вопрос должен быть ответ, отвечающий требованиям ч.7 ст.343 УПК РФ. Лишь в случае, если ответ на предыдущий вопрос исключает необходимость отвечать на последующий вопрос, старшина с согласия большинства присяжных заседателей вписывает после него слова «без ответа».
Таким образом, последняя конструкция заполнения ответов – это есть право большинства присяжных заседателей, она не носит императивного характера во всех аналогичных случаях. Ответы на оспариваемые вопросы не являются противоречивыми. (…)
Вопрос №145 сформулирован следующим образом: «Доказано ли, что 1 сентября 2005 года, около 24 часов, после совершения на Г. нападения и предъявления ему требования о передаче денег, чтобы окончательно завладеть находящимся в пользовании Г. автомобилем…". Далее изложены фактические обстоятельства, связанные с захватом, перемещением и удержанием потерпевшего. На этот вопрос присяжные заседатели дали утвердительный ответ. По событию, связанному с выдвижением Сучковым А. И. Г. требования о передаче <…> рублей, присяжные заседатели дали отрицательный ответ. По этому эпизоду обвинения Сучков А. И. оправдан по п. «а» ч.3 ст.163 УК РФ за отсутствием события преступления.
На основании вердикта присяжных заседателей он осужден, в том числе, по п. «а» ч.4 ст.162 УК РФ (по эпизоду разбойного нападения на Г.). Изложенные выше обстоятельства свидетельствуют о том, что, дав утвердительный ответ на 145-й вопрос, присяжные заседатели не сделали никакого исключения, то есть, учитывая, что они дали отрицательный ответ на 141-й вопрос (событие, связанное с вымогательством денег), они должны были исключить из 145-го вопроса слова «…и предъявления ему требования о передаче денег…". Следует признать, что существует противоречие в ответах на 141 и 145-й вопросы, но оно является несущественным и не влияет на законность, обоснованность и справедливость оспариваемого обвинительного приговора».
Обратным примером действия Верховного суда в сходной ситуации служит Определение ВС РФ от 14 июля 2004 года по делу №16-о04—36сп. Здесь, согласно ответов присяжных заседателей в вопросном листе, подсудимый был признан невиновным, но при этом заслуживающим снисхождения, что, в свою очередь, повлекло отмену приговора. Два мира – два Шапиро, как обычно)
19.4.9 Постановка вопроса о снисхождении
В соответствии с ч.4 ст.339 УПК РФ, в случае признания подсудимого виновным ставится вопрос о том – заслуживает ли он снисхождения? Согласно пункта 31 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 22 ноября 2005 г. №23 «О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих судопроизводство с участием присяжных заседателей», если подсудимый обвиняется в совершении нескольких преступлений, образующих реальную совокупность, вопрос о снисхождении должен ставиться применительно к каждому деянию. При идеальной же совокупности ставится один вопрос о снисхождении. Очевидно, что и в протоколе судебного следствия должна быть дана ссылка на ч.4 ст.339 УПК РФ…
19.4.10 Объединение вопросов о доказанности деяния и доказанности причастности подсудимого
Да, закон предусматривает возможность объединения вопроса о доказанности деяния и о виновности в деянии конкретного лица. Однако, в некоторых случаях такое объединение влечет за собой нарушение законодательства. Это характерно для случаев, когда защита признает доказанность события преступления, но при этом оспаривает участие в преступлении подсудимого. В качестве примера можно указать Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 09.12.2008 г. №19-о08—62сп. Кроме того, Верховный суд РФ считает нарушением и те редкие ситуации, когда суд вообще «забывает» поставить первый вопрос – т.е. вопрос о доказанности события преступления (См., например, «Судебные решения и определения, вынесенные Военной коллегией Верховного Суда Российской Федерации в июне 2005 г.», журнал «Право в Вооруженных Силах» №11 за 2005 г.»).
19.4.11 Постановка непонятных вопросов
Вопросы, которые ставятся перед присяжными, должны быть сформулированы в понятной для них форме – это требование сформулировано в ч.8 ст.339 УПК РФ. Иное ВС РФ расценивает как нарушение, влекущее отмену приговора. Естественно, что «оценка на понятность» подразумевает учет субъективных факторов – мнение «о понятности» конкретного судьи, его общую эрудицию, настроение и пр.
Здесь можно привести в пример решение Верховного суда, принятое в Кассационном определении ВС РФ от 1 июня 2004 г. за №81-О04—29сп. Оправдательный приговор по этому делу был отменен в связи с тем, что вопросы, поставленные перед присяжными заседателями, были им непонятны. Вот на какое нарушение конкретно указывает ВС РФ:
«Так, формулируя вопросный лист, председательствующий изложил вопрос под №1 таким образом, что ответ на него не дает четкого представления о том, относительно каких обстоятельств принято решение присяжными заседателями. Данный вопрос включает в себя описание не только деяния в отношении Ю. и ее имущества, но он включает в себя и мотив совершения данного деяния. Такая постановка вопроса привела к тому, что присяжными заседателями дан ответ, из которого непонятно, что же они имели в виду, давая ответ на первый вопрос «нет, не доказано»:
– либо они пришли к выводу, что не доказан мотив совершения деяния (нападение с целью завладения имуществом потерпевшей);
– либо они пришли к выводу, что не доказано, что в отношении потерпевшей были совершены насильственные деяния, повлекшие ее смерть;
– либо они пришли к выводу, что не доказано, что из квартиры были похищены деньги.
Неясность вердикта стала возможной и потому, что председательствующим по делу присяжным заседателям не было разъяснено положение закона, в соответствии с которым они могли признать доказанным, что потерпевшей были причинены телесные повреждения, повлекшие смерть, и не доказано, что на нее было совершено нападение с целью завладения имуществом и похищены деньги, или наоборот. (…)
В соответствии с ч.3 ст.339 УПК РФ, после основного вопроса о виновности подсудимого могут ставиться частные вопросы о таких обстоятельствах, которые увеличивают или уменьшают степень виновности либо изменяют ее характер, влекут освобождение подсудимого от ответственности.
Из этого следует, что в частных вопросах могли быть поставлены иные вопросы, в том числе, направленные на установление мотива совершения деяния».
То есть, как видно из процитированного, основанием отмены послужило, во-первых, мнение суда о том, что соединение в одном вопросе сведений о деянии и мотивах его совершения – недопустимо. Эта позиция ВС РФ могла бы быть объявлена еще одним примером двойных стандартов и «выдумывания» несуществующих норм права (с учетом того, что любой вопрос о доказанности деяния включает в себя массу самостоятельных фактов), если бы не указание на тот факт, что председательствующий не разъяснил порядок признания недоказанным части утверждения в вопросном листе.
Несмотря на кажущуюся «мелочь», этот момент крайне важен для стороны защиты! При произнесении председательствующим напутственного слова, необходимо обращать внимание на те разъяснения, которые он дает и в частности о том – как признать недоказанным ту или иную часть вопроса в вопросном листе. В случае выявления неразъяснения, это можно отразить либо в возражениях на напутственное слово, либо оставить в качестве апелляционного повода…
Вообще, оценивая такую сложную процессуальную материю как «понятность поставленного присяжным вопроса», ВС РФ иногда в качестве обоснования своих решений применяет весьма любопытный метод – помимо анализа спорного вопроса по существу, суд решает вопрос о его «понятности», анализируя сопутствующие ему события. К примеру, в Кассационном определении ВС РФ от 1 июня 2004 г. №81-О04—29сп суд сделал вывод о нарушении требований п.8 ст.339 УПК РФ, т.е. о том, что вопросы поставлены в непонятных формулировках, в связи с тем, что присяжные заседатели четыре раза удалялись в совещательную комнату и в том числе три раза только потому, что вердикт был признан неясным и противоречащим.
И тут же, чтобы лишить читателя иллюзии о хоть какой-то определенной правовой позиции ВС РФ по указанному вопросу, сошлюсь на Апелляционное определение ВС РФ от 19 декабря 2013 г. №32-АПУ13—14сп – в этом случае суд посчитал, что неоднократное возвращение присяжных заседателей в совещательную комнату для устранения допущенных в вопросном листе ошибок уже не является признаком непонятности сформулированных вопросов, поскольку сами присяжные об этом не заявляли…
Кстати, иногда ВС РФ отказывает и прокурорам. К этим решениям (по понятным причинам) я отношусь с особым трепетом, поэтому и использую в книге ссылки на них гораздо чаще, чем такие решения появляются статистически в общей массе. Так, говоря о понятности вопросов, поставленных перед присяжными, ВС РФ иногда занимает замечательную позицию в обосновании своего решения «от обратного»: «Понятно ли сформулированы вопросы присяжным? Если присяжные ничего у председательствующего не спрашивали – значит понятно». Именно такая позиция была зафиксирована в Постановлении Президиума Верховного суда РФ от 27 января 2010 г. №294-П09ПР:
«Доводы в представлении о том, что формулировки вопросов могли оказаться сложными для восприятия и понимания присяжными заседателями, противоречат материалам дела, из которых следует, что после оглашения вопросного листа у присяжных заседателей не возникло неясностей по постановленным вопросам, поскольку они не обращались с просьбой об их разъяснении».
Соответственно, хотелось бы обратить внимание защитников на применимость подобного рода аргументов в случае оспаривания приговора суда противной стороной в апелляционной инстанции по сходным основаниям.
Наконец, еще одним, эталонным, примером того, как в погоне за обвинительным вердиктом суд «выворачивает» вопросный лист наизнанку, да так, что работать с ним становится совершенно невозможно – служит Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 18.04.2006 по делу №74-о06—4сп. Второй инстанцией в вопросном листе по данному кейсу было обнаружено следующее:
«…Вопрос №9 в вопросном листе был сформулирован таким образом: «Доказано ли, что имело место следующее деяние: 13 января 2005 года около 13 часов в г. Якутске во дворе дачи без номера по ул. Сергеляхское шоссе, 13 км преследовали, с кухонным ножом в правой руке, контролера третьего разряда бытового сектора Якутского отделения энергосбыта В. в связи с осуществлением им служебной деятельности, что, держа нож за клинок, бросили в спину В., что В., заметив это, сумел увернуться от ножа?».
Присяжные ответили: «Нет, не доказано».
Следующий вопрос, №10, председательствующий сформулировал так: «Доказано ли, что это деяние (описанное в вопросе 9) совершил подсудимый А. с намерением лишить жизни В.?». При этом судья предложил отвечать на заданный вопрос в том случае, если дан утвердительный ответ на предыдущий вопрос.
Вопрос присяжные заседатели оставили без ответа. Это было связано с тем, что из вопроса №9 не понятно, в связи с чем преследовали потерпевшего В. «с кухонным ножом в правой руке». В вопросе указано, что В. преследовали «в связи с осуществлением им своей служебной деятельности». Однако в связи с осуществлением какой именно «служебной деятельности» его преследовали, в вопросе не раскрыто.
В вопросе №9 также присяжным предложено ответить, доказано ли, что в спину В. бросили нож. Но из такой формулировки вопроса нельзя сделать вывод о том, с какой целью бросили нож в спину потерпевшему. Этот вопрос (о намерении А. лишить жизни В.) был поставлен в следующем вопросе (№10), который оставлен присяжными без ответа, поскольку им было предложено ответить на него в том случае, если будет дан положительный ответ на предыдущий вопрос.
Из изложенного следует, что вопрос о доказанности фактических обстоятельств деяния, согласно предъявленному обвинению, судья раздробил, и фактические обстоятельства деяния, вне какой-либо связи в их развитии, разделил на самостоятельные вопросы. Такая постановка вопросов не позволила представить, как развивалось инкриминируемое А. деяние. Термины в вопросе не раскрыты и требуют от присяжных заседателей собственно юридической оценки при вынесении ими своего вердикта.
Аналогичные нарушения закона (нераскрытие существа самих деяний, в совершении которых обвинялся подсудимый, а также включение в вопросы терминов, требующих собственно юридической оценки при вынесении присяжными заседателями своего вердикта) были допущены председательствующим судьей и при формулировке других вопросов по эпизодам преступлений, которые инкриминировались А.
Так, в вопросе №1 присяжным было предложено ответить на вопрос о доказанности причинения боли участковому уполномоченному милиции С. в результате нанесения ей удара ладонью правой руки по лицу в прихожей веранды вышеуказанной дачи, куда она пришла в форме сотрудника милиции вместе с помощником участкового С.О. «для исполнения своих должностных обязанностей». Аналогичный вопрос был поставлен и в отношении С.О. с той лишь разницей, что ее ударили при выходе из помещения дачи рукоятью кухонного ножа в предплечье.
Не содержит описания преступного деяния, как то изложено в обвинительном заключении, и вопрос №13 о доказанности нанесения удара ножом в область живота сотруднику ОМОН милиционеру Ш. Вопрос содержит общую формулировку о том, что удар ножом Ш. был нанесен «во время исполнения своих обязанностей по охране общественного порядка и общественной безопасности». Однако какие именно «служебные обязанности по охране общественного порядка и общественной безопасности» он исполнял, в вопросе не раскрыто. Из самого вопроса также не ясно, с какой целью указанный сотрудник милиции прибыл в дом А.
Таким образом, ни один из указанных вопросов не раскрывает полной картины инкриминируемых А. деяний (существа обвинения с указанием мотивов совершения преступлений).
Между тем в обвинительном заключении указано, что А. покушался на убийство В. (контролера отделения энергосбыта РАО «ЕЭС») и с целью причинения ему смерти сделал прицельный бросок ножа в спину потерпевшего, когда тот стал убегать от А. При описании преступного деяния в обвинительном заключении также указана причина конфликта, произошедшего между А. и В., в результате которого В. обратился за помощью в милицию. В обвинительном заключении также указаны служебные полномочия, которые осуществлял В., когда исполнял свои обязанности по обследованию жилых дач и выявил несанкционированное подключение дачи абонента А. к электроэнергии, после чего А. в целях недопущения оформления акта о нарушении правил электроснабжения нанес удары рукой по лицу и удар монтировкой в область предплечья В.».
Якутск, конечно, далеко, но как то уж совсем на учебный суд похоже для второкурсников юрфака, а не на реальное судебное дело, честное слово…
19.5 Постановка частных вопросов
Тему постановки частных вопросов пришлось выделить в самостоятельный раздел по причине ее особой важности и определенной «самостоятельности» в контексте проблематики формулирования вопросного листа.
В необходимых случаях, в соответствии с ч.3 ст.339 УПК РФ, отдельно ставятся также вопросы о степени осуществления преступного намерения, причинах, в силу которых деяние не было доведено до конца, степени и характере соучастия каждого из подсудимых в совершении преступления и т. п. Адвокат, в рамках защитительной позиции и с учетом ограничений, установленных УПК РФ, вправе внести предложения о постановке соответствующих вопросов, включая вопросы о доказанности отдельных деяний, влияющих на степень и характер вины подсудимого. Вопросы, предлагаемые защитником, должны быть ясными, логичными, вытекать из судебного следствия и защитительной речи.
Вообще, постановка перед присяжными заседателями частных вопросов является мощным инструментом защиты в борьбе за права и законные интересы подсудимого. Однако использование этого инструмента сопряжено со значительными трудностями как процессуального, так и внепроцессуального свойства. Более того, имеются примеры, когда некорректная постановка частных вопросов не только не улучшала, а напротив – ухудшала положение подсудимого, в том числе приводя к отмене впоследствии оправдательных приговоров…
Впрочем, немалую долю трудностей в постановке частных вопросов по делу вносит далеко неоднозначная позиция судов и, в том числе, Верховного суда РФ. Более того, к сожалению, известно немало случаев, когда законные и обоснованные требования защиты о постановке частных вопросов просто игнорируются председательствующим.
В книге «Защита по уголовному делу» (под редакцией Е.Ю.Львовой) приводится пример рассмотрения уголовного дела в отношении подсудимого Кузькина. При формулировании вопросов, судьей был поставлен вопрос о доказанности совершения убийства в состоянии аффекта. Причем присяжные признали это именно убийством в состоянии аффекта, а не убийством с отягчающими обстоятельствами по которому Кузькину было предъявлено обвинение. Кассационная палата, отменяя этот приговор, указала, что в соответствии с ч.1 ст.435 УПК РСФСР, присяжные были вправе разрешить в формулировке вопросного листа только вопросы относительно того деяния, в котором обвинялся подсудимый. Все же другие вопросы обязан решать председательствующий единолично.
Между тем, однако, ч.2 ст.449 УПК РСФСР предусматривает возможность постановки вопросов, позволяющих установить виновность подсудимого в менее тяжком преступлении… Тем не менее, при новом рассмотрении дела, следуя указаниям Верховного суда, вопрос об аффекте поставлен не был – и Кузькин был осужден по п. «и» ст.102 УК РСФСР.
По другому делу, где защитник занимал аналогичную позицию аффекта, председательствующий все-таки поставил в вопросный лист соответствующий вопрос, но в такой формулировке: «Доказано ли, что А. лишил жизни Б. в связи с тем, что последний нанес оскорбление его дочери?». Присяжные, думая, что отвечают на вопрос об аффекте, указали: «Да, доказано». Тогда как любому юристу ясно, что из такой формулировки следует квалификация по ч.1 ст.105 УК РФ, т.е. умышленное убийство на почве личных неприязненных отношений.
Словом, при постановке вопроса по деянию, содержащему несколько квалифицирующих признаков, важно добиваться от председательствующего, чтобы эти признаки были поставлены не в первом вопросе о доказанности деяния, а в качестве дополнительных вопросов к вопросу о причастности. Это позволит присяжным без труда произвести соответствующую дифференциацию. Особенно это важно в тех случаях, когда подсудимый оспаривает какие-либо обстоятельства или квалифицирующие признаки, признавая обвинение в остальной части.
Согласно ч.3 ст.339 УПК РФ, после основного вопроса о виновности подсудимого, могут ставится частные вопросы о таких обстоятельствах, которые влияют на степень виновности, либо изменяют ее характер, или даже влекут за собой освобождение подсудимого от ответственности. В данном случае законодательство имеет определенное противоречие само в себе, поскольку юридические вопросы присяжными не выясняются, а виновность – это как раз такой юридический вопрос. Соответственно, защите придется серьезно подумать над тем, как следует «извернуться» и изложить вопрос о виновности в доказывании фактических обстоятельств, влияющих на виновность.
Итак, в ч.3 ст.339 УПК РФ, допускающей постановку частных вопросов, дан исчерпывающий перечень тематики таких вопросов. Вот он:
– Вопросы об обстоятельствах, которые влияют на степень виновности. Под этими обстоятельствами, очевидно, следует понимать фактические деяния, содержащие в себе признаки смягчающих вину обстоятельств, предусмотренных ст.61 УК РФ. При этом, надо понимать, что это не могут быть вопросы, прямо требующие ответа от присяжных о наличии или отсутствии смягчающих вину обстоятельств, поскольку в силу п.6 ч.1 ст.299 и ч.2 ст.334 УПК РФ – их разрешение относится к полномочиям судьи. Также, наверняка, будет отказ в постановке вопросов, требующих от присяжных заседателей разрешения вопросов права, либо выхода за пределы предъявленного обвинения. Так, например, будет отказано в постановке вопроса о доказанности наличия у подсудимого несовершеннолетних детей, беременности, собственного несовершеннолетия и т. п. В то же время, вполне возможно поставить перед присяжными вопрос о наличии фактических обстоятельств, которые, при их последующей юридической оценке председательствующим, будут указывать на совершение преступления в результате физического или психического принуждения, либо в силу материальной, служебной или иной зависимости; либо будут указывать на совершение деяния в рамках необходимой обороны, при задержании лица, совершившего преступление, в обстоятельствах крайней необходимости, обоснованного риска, исполнения приказа или распоряжения; или будут говорить о противоправности или аморальности поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления.
– Вопросы об обстоятельствах, изменяющих характер вины – это те обстоятельства, которые являются фактическим основанием для вывода об иной форме вины (неосторожность вместо умысла) или иной разновидности одной и той же формы вины (косвенный умысел вместо прямого; легкомыслие или небрежность). Полагаю, нет особой необходимости разъяснять влияние формы вины на возможную квалификацию деяния. Так что вопросы относительно характера виновности являются очень важными для защиты. Какими были действия вашего подзащитного: умышленными или неосторожными, был ли вообще умысел на вмененное деяние? Если нет, то на что были направлены его действия? Вот цель такого рода вопросов. Формулируются они, например, так:
Вопрос 1. Доказано ли, что потерпевший Иванов погиб от ножевой раны, причиненной ему в область передней стенки грудной клетки?
Вопрос 2. Если на первый вопрос дан утвердительный ответ, то доказано ли, что указанное в этом вопросе деяние совершил Сидоров?
Вопрос 3. Если на второй вопрос дан утвердительный ответ, то виновен ли Сидоров в деянии, указанном в первом вопросе?
Вопрос 4. Если на третий вопрос дан утвердительный ответ, то доказано ли, что Сидоров нанес удар ножом Иванову, пытаясь предотвратить нанесение ему (Сидорову) Ивановым удара металлическим прутом, находившемся в руках Иванова?
Вопрос 5. Если на третий вопрос дан утвердительный ответ, то доказано ли что Сидоров, после нанесения удара ножом Иванову, вызвал скорую помощь и подручными средствами пытался остановить кровотечение из раны Иванова?
– Вопросы об обстоятельствах, влекущих за собой освобождение подсудимого от ответственности. При этом надо понимать, что вопросы об обстоятельствах, указанных в п.п.3—6 ч.1, ч.2 ст.24; п.п.3—7 ч.1 ст.27; ст. ст. 25 и 28; ч.7 ст.246 УПК РФ на разрешение присяжным не ставятся, поскольку их разрешение отнесено к исключительной компетенции председательствующего (ст.254 и п.1 ст.350 УПК РФ). В принципе, в этом есть свой смысл, поскольку вопросы об истечении сроков давности или применения акта амнистии очевидно требуют юридических знаний. Вопросы же о таких обстоятельствах как необходимая оборона, крайняя необходимость, физическое или психическое принуждение и других, указанных в гл.8 УК РФ, могут ставиться в понятных присяжным заседателям «неюридических» формулировках, однако они не являются обстоятельствами, влекущими освобождение подсудимого от ответственности, поскольку вообще исключают ее вместе с преступностью деяния. В общем, этот пункт прекрасно иллюстрирует тезис о том, что наше уголовно-процессуальное законодательство крайне несовершенно и парадоксально. С определенными оговорками, можно попробовать включить сюда вопросы о доказанности фактических обстоятельств, указывающих на необходимую оборону, обоснованный риск, крайнюю необходимость, причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, физическое или психическое принуждение, исполнение приказа или распоряжения.
– Вопросы о степени осуществления преступного намерения. То есть речь идет о том, было ли окончено преступление.
– Вопросы о причинах, в силу которых деяние не было доведено до конца. То есть имел ли место добровольный отказ от совершения преступления, либо оно не было доведено до конца по независящим от подсудимого причинам.
– Вопросы о степени и характере соучастия каждого из подсудимых в совершении преступления. В данном случае речь идет об эксцессе исполнителя, форме сговора, устойчивости группы и т. д.
– Вопросы, позволяющие установить виновность подсудимого в совершении менее тяжкого преступления, если этим не ухудшается положение подсудимого и не нарушается его право на защиту. В случае с этой категорией вопросов, существует весьма спорный момент, когда суд отказывает в постановке вопроса о совершении менее тяжкого преступления по причине того, что подсудимому оно не вменялось. Соответственно, вопросы данной категории должны затрагивать именно фактическую сторону деяния, позволяющую произвести переквалификацию преступления на менее тяжкое, например, убийства с квалифицирующими признаками (ч.2 ст.105 УК РФ) на убийство без таковых (ч.1 ст.105 УК РФ), или же переквалификация убийства – на причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего (ч.4 ст.111 УК РФ) и т. д.
