Kitabı oku: «Блики Солнца. Сборник рассказов», sayfa 4
Стол переговоров
Вот говорят, что в семейной жизни, главное – это находить компромиссы. Для этого нужно садиться за стол переговоров и слушать партнера, и чтобы партнер тебя слушал… ну и все такое.
Мои родители прожили в браке 60 лет. За это время они успели и меня вырастить и брата, погулять на одной и на другой свадьбе и понянчить внуков – моих племянников. Ссорились ли они? О, да… много-много раз. По пустякам и не очень. Иногда не разговаривали неделями, не скрывая это от нас с братом. Отец и мама никогда не прятались за отговорками, а честно говорили, что поссорились и им нужно время, чтобы помириться. Потом они мирились – снова мама болтала и смеялась, а отец подкалывал ее совсем по-дурацки и… они были на одной волне.
Но никогда! Ни единого раза они не сидели за столом переговоров! Никогда! За все 60 лет. Их «столом переговоров» была она – папина любовница, как звала ее мама – черная лаковая ГАЗ 13 «Чайка», отец купил ее на свои сбережения вскоре после рождения первенца – моего брата – и любил чуть меньше мамы. Родители всегда на отдых ездили вместе и брали с собой нас с братом: летом – на шашлыки, зимой – на лыжную базу…
Каждый раз, поссорившись, родители расходились по разным комнатам, а потом отец брал ключи от машины и шел за мамой, брал ее за руку и вел в гараж. И как бы зла не была мать, она покорно следовала за отцом – «стол переговоров» – это святое. В гараже они вставали по разные стороны от машины (мама, рост которой был чуть больше метра, всегда вставала на скамеечку) и говорили, положив руки на крышу авто. Один говорил, другой слушал, потом наоборот. Они говорили не друг с другом, они говорили с машиной, рассказывали ей почему поссорились. Так они и мирились…
Когда брат серьезно поссорился со своей девушкой, отец дал ему ключи от «Чайки». «Езжай, сынок, мирись и слушай, что скажет!», – сказал тогда папа. Через год брат и Лена (та его девушка) поженились. Но и потом они, поссорившись, приезжали сюда. Всегда порознь – он на машине, она минут через 10 после, на такси. Оба хмурые и молчаливые. Шли в гараж, где «Чайка» слушала их. Мама в такие дни всегда немного нервно ставила тесто на блинчики, а папа ухмылялся: «Не переживай, наша девочка и не таких мирила!»
Честно говоря, я никогда не верила в то, что машина может помирить, мне просто нравилась эта семейная традиция, как и многие другие, типа нарядной ёлки на Новый год и кулича на Пасху, или семейных обедов по праздникам… я радовалась, что мама и папа уже столько лет вместе… И никогда не верила, что это благодаря авто 19-какого-то там года выпуска.
Не верила, пока не разругалась, что называется в «пух и прах», со своим женихом. Отец зашёл ко мне в спальню, когда я стояла с ножницами в руке, намереваясь в клочки порезать свой свадебный наряд. В руках у него были ключи. «Ну-ка, пошли», – строго сказал он. И мы пошли в гараж. Он поставил нас с Павлом по разные стороны «Чайки» (да, мне, как и маме пришлось встать на скамеечку, чтобы чувствовать себя более-менее комфортно) и сказал, уходя, только одно слово: «Говорите!» И вот тогда я почувствовала это. Почувствовала всю ту магию этого места; всю глупость нашей ссоры. И полувековую мудрость железного сердца машины, спасшей уже ни один брак…
P.S.: Родителей нет уже почти пять лет, ушли один за другим с разницей в 4 дня. А папина любовница все еще стоит в гараже. Мы с братом по очереди «выгуливаем» ее, уезжая со своими половинками, то на шашлыки, то на лыжную базу. И у него, и у меня в семье бывают ссоры, но каждая из них заканчивается одинаково – примирением, стоя по разные стороны от лаковой крыши ГАЗ 13 «Чайка». Вчера племянник поссорился с девушкой… Брат отдал ему ключи со словами: «Езжай, сынок, мирись и слушай, что скажет!». «Чайка» продолжает свою скромную службу на посту нашей личной семейной Гестии.
Ступени
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Иван Петрович каждое утро, спускаясь в подземный переход пересчитывал ступени. Их всегда было одинаковое количество, но Иван все равно пересчитывал, просто так на всякий случай. Утром 14 мая он сделал это как обычно, хотя ему и хотелось от радости прыгать через две ступеньки. Шутка ли, ни каждый день человек получает ключи от собственной квартиры. Пусть небольшой, но все же квартиры, где есть отдельная ванная комната и кухня. После трех лет в общежитии, где на 6 семей была единственная кухня и уборная, собственная квартира казалось Ивану Петровичу раем. Мойся в ванной сколько влезет, жарь на кухне картошку и валяйся на диване. Хотя наш герой и не был лентяем, но, признаться, минувшие выходные он именно так и провел: валялся на диване, жарил картошку и мылся в ванной, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Супруга (именно женитьбе Иван и Наталья были обязаны получением «своего угла») уехала к родителям в деревню, и Иван хозяйничал сам.
В то утро 14 мая он весело бежал через подземный переход на трамвайную остановку, чтобы ехать на родной завод в утреннюю смену. Иван Петрович был токарем. Ступени в переходе были новенькими, его открыли совсем недавно, всего-то несколько недель назад. А вот и трамвай, ярко-синий, сверкая свежей краской на бортах, подъехал к остановке и замер, распахнув двери. Прокомпостировав билет, Иван Петрович улыбнулся ласковому весеннему солнышку и приветливо помахал рабочим, вешавшим фонарь над остановкой. Один из них махнул Ивану в ответ.
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Кристина родилась осенью. В ноябре. Иван хорошо помнил, как стоял под окнами родильного отделения и с тревогой ждал новостей. Не менее хорошо он помнил и тот день, когда уже немолодая нянечка вручила ему огромный конверт с новорожденной на крыльце этого самого медучреждения, когда он приехал забирать домой жену и дочку. Это был один из самых радостных дней в жизни Ивана Петровича. В тот день он снова считал ступени в переходе, спеша на трамвай. А потом они с Наташей и Кристиной ехали обратно на таком же ярко-синем трамвае, и он очень крепко прижимал к себе ярко-розовый конверт. Был уже вечер, когда они вышли на своей остановке и ярко-желтые фонарь освещал все вокруг, делая остановку как-то по особенному уютной, несмотря на первые заморозки и моросящий дождик.
– Какой же у нас все же красивый город, – вздохнула мечтательно Наталья, беря мужа под руку и прижимаясь к его плечу. Он только улыбнулся в ответ, приподнимая краешек розового одеяльца от ветра.
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Теперь уже они каждое утро считали ступени вместе. Папа и его школьница-дочка.
– До вечера! – помахал он рукой в окно отъезжающего трамвая.
– До вечера, папа! – крикнула в ответ Кристина, стоя на тротуаре.
Иван Петрович каждое утро провожал дочь в школу, находившуюся на две остановки раньше, чем завод, где он работал. Вечером Кристина уезжала домой раньше, но всегда ждала его дома у окна, из которого был виден и переход, и трамвайная остановка, освещенная ярко-желтым светом фонаря. По вечерам уже она махала ему в окно, когда он приближался к дому.
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Снова он считал один, иногда чуть грустно вздыхая и тут же одергивая себя. После школы Кристина поступила в столичный институт. Получила профессию, по распределению попала в Подмосковье, да так там и осталась. Они с Наташей ездили в прошлом году на свадьбу…
Скоро-скоро внуки народятся. Скорей бы уж. Так хочется понянчить, поиграть, научить всему, что сам знаешь, и снова считать ступени, сжимая в своей руке крошечную ручку, хоть на мгновенье, но возвращающую молодость…
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Ступени от времени потемнели, местами на них появились щербины и сколы. В 90-е убыточным стало предприятие городского электротранспорта и только чудом еще не закрылось – новые трамваи теперь не закупали, а старые не красили. Да и фонарь на остановке все чаще не работал. Ивану Петровичу не хватало его теплого желтого света, создающего уют даже в первые заморозки и изморось.
Вчера он уже не считал ступени. Вчера заслуженного ветерана труда проводили на пенсию…
Твоё время
***
Женщина в белоснежном, тщательно застегнутом на все пуговицы халате вошла в палату. Осторожно опустившись на стул у постели больного, она замерла, глядя на лицо спящего человека. Его лицо было спокойным и умиротворенным, как часто бывает во сне. Он слегка улыбался, немного по детски и немного наивно. Женщина сама улыбнулась и в этот момент он открыл глаза.
– Света, ты пришла, я так ждал. Вот все не умирал, ждал, пока ты приедешь со своей конференции, – тихо прошептал он. Его скрипучий голос был едва слышен.
– Ну что ты, дедушка, ты еще на моей свадьбе танцевать будешь, – улыбнулась Света. И в ту же секунду почувствовала, что она больше не врач. Она снова стала маленькой девочкой, для которой весь мир огромный и добрый. Она взяла морщинистую руку деда в свои нежные ладошки и поразилась насколько та была холодна. Не сдержавшись, она спросила:
– Дедушка, что тебе снилось?
– Луг и много цветов. Белые и фиолетовые, – ответил дед, улыбаясь чуть загадочно и мечтательно. – Наша деревня. Я увидел себя снова молодым, совсем еще пацаном. Мы с мальчишками бегали в лес, собирали валежник. Снег ещё не сошёл, но в воздухе уже пахло совершенно по весеннему. Я бежал в огромных валенках, оставшихся мне от отца… Он ушел на фронт прошлой осенью, а его валенки и телогрейка остались дома. Он отдал их мне, как самому старшему в нашей семье. Сказал, чтобы я заботился о братьях, присматривал за ними, пока он не вернется. И я всю зиму 41-ого проходил в тех валенках и все ждал, когда же отец вернется, но он все не возвращался. В тот день мы с братьями были в лесу, когда я увидел мужчин в серых шинелях… они пришли к нашей деревне. Это были фашисты. Мы спрятались в лесу, вечером на нас наткнулись партизаны, преследовавшие тот немецкий разведотряд. Больше я никогда не видел мать, никогда больше не был в родной деревушке. После войны я узнал, что место то сравняли с землей, жителей расстреляли, потому что многие помогали партизанам и отказались отдавать немцам еду в тот весенний день. А снилось мне время будто уже после войны… луг, заросший белыми и фиолетовыми цветами… жарко. Конец мая… И вот иду я по лугу, а навстречу мне бегут мама с сестренкой. Смеются обе. Я тоже вроде как побежал к ним навстречу, а ноги не бегут, вязнут словно в болоте. И я проснулся. Такой вот сон, внучка… Ждут они меня там, по ту сторону.
– Дедушка… я очень тебя люблю, – улыбнулась девушка, целуя деда в морщинистую щеку.
– А я тебя, мой цветочек. Ты не бойся, что я умру. Меня там ждут те, кого я уже очень давно не видел. Кого я очень люблю, – ласково попросил ветеран.
– Я не боюсь, я буду очень скучать, – едва сдерживая слёзы, ответила Света.
– Не плач, – улыбнулся дедушка, – однажды ты скажешь это своей внучке. А пока этого не случилось, я буду ждать тебя и приглядывать за тобой…
***
Сердечный приступ застал Светлану Сергеевну в магазине. Вроде ещё только 60, а сердце уже пошаливает. «Скорая» … больница… яркий свет… и огромный луг, усеянный белыми и фиолетовыми цветами. «Сон! Сколько же лет прошло с того дня, когда ей этот сон рассказал дедушка? 30! Как быстро летит время!» – подумала Света. Подняла женщина глаза, а на другом конце луга стоит дедушка и что-то кричит ей, Света хотела побежать к нему навстречу, но ноги не слушались, словно бы увязая в болоте… И она проснулась в палате.
***
Молодой ординатор торопливо вошёл в палату, на ходу застегивая халат. Присел на край стула у постели матери и замер с тревогой в глазах, держа ее руку в своих ладонях.
– Мама, ты только не умирай, – попросил он.
– Не бойся, сынок, твой прадедушка не пустит меня на тот свет, – улыбнулась женщина в ответ, – когда-то давно он обещал, что я еще успею понянчить внучку.
Фальшивая кража
В ныне далекие СССР-овские годы учебы в институте были у меня две подружки. Дружили мы, как говорится, не разлей вода. Везде вместе ходили: на танцы, на капустники, в кино, даже на картошку ездили вместе. Дружбе нашей женской многие завидовали, многие удивлялись, но против никто ничего не имел.
Пять лет пролетели незаметно. Полным ходом шла подготовка к защите диплома. Весна. Май. Голова кружится от счастья и любви. И вот одной из моих подружек – Ирке – отец прислал денег. По тем временам сумму немаленькую. Ну, подарок на день рождения или к защите. Не знаю. Прислал в общем. Ирка счастливая до безумия деньги спрятала в общаге на антресоли, собиралась после защиты купить путевку и махнуть к морю. О деньгах никто кроме нас троих не знал. И когда, спустя неделю, деньги пропали, подозрение сразу пало на меня и на Надю – третью подругу. Ирка плакала, грозилась пойти в милицию, опозорить. Конечно, ей никто не поверил – откуда у студентки такие деньги! Да и не поймала же она воровку за руку. Так дружбе нашей пришел конец. Я сразу после защиты уехала по распределению в Куйбышев, Ирка – в родной городок, а Надя – поехала в Крым, отдыхать. Конечно, ее Ирка и обвинила в краже. Мол, позавидовала подружка и решилась на такую подлость.
Так бы и жила я в неведении и подозревала бы подругу, если бы не встретила ее нежданно-негаданно на улице Севастополя, спустя 10 лет после того случая. Встретились, разговорились, кто да как теперь. И я не утерпела, спросила: «А помнишь, Надя, как у Иры деньги в общаге украли? Она ведь на тебя думала!» «Помню, – спокойно ответила подруга. – Только никаких денег у нее никто не крал! Мы с Ириной сводные сестры. У нас разные папы, а мама одна. Деньги эти мне папа прислал. А на почте их Ира получала, потому что я болела. Она мне их отдавать не хотела, поэтому я просто взяла их и уехала в Севастополь к папе, как и мы с ним и договаривались. Просто никому ничего не стала рассказывать, чтобы не выносить семейные дрязги. Хотела быть выше этого.»
Хранители душ
тик-так***тик-так***
Дед Артём как всегда в послеобеденный час распахнул окно настежь и присел за свой рабочий стол, примостив рядом внушительную армейскую кружку, до краёв налитую горячим чаем. Не спеша, аккуратно и любовно свернул самокрутку. Закурил, глубоко затянувшись, и задумчиво посмотрел за окно. По весеннему небу лениво плыли облака, ветер раскачивал молодые березки на опушке небольшого лесопарка, начинающегося сразу по ту сторону скоростной автомагистрали.
– Что ж ты, старый, себя не бережёшь-то?! Простудишься ведь, – заходя в комнату, проворчала Настасья – жена деда Артёма.
– Молчи, мать, – ответил тот, – день нынче дивный и солнышко уже по летнему греет.
– Простудишься, – настаивала на своём жена.
– Цыц, … баба!
Настасья Никитишна только рукой махнула – спорить с мужем она не умела. Себе дороже выходило. Жена ушла, тяжелой, шаркающей походкой, а дед Артём погрузился в работу. Дело своё он любил и пользовался немалым уважением соседей. Он был часовщиком. И хотя в нынешнее время профессия эта – не редкость, не то, что до войны, а прибыль приносила. Со всего города и области везли деду Артёму на починку часы. Старинные, антикварные, дореволюционные, а порой и обыкновенные. Он с любовью принимал в свои руки «больных», порой самых безнадёжных. Что-то подкручивал, заменял в механизме, продлевая тем самым жизнь хранителей времени. Вот только не любил дед Артём электронику.
– Не часы это, – говаривал он, бывало, своему внуку и приемнику, – нет у них сердца. Запомни, внучек, механические часы, это тебе не бездушная электроника! Они живые, с годами, подстраиваясь под ритм жизни своего хозяина, они начинают тикать в унисон с его сердцебиением, жить с ним одной жизнью. Механические часы – часть своего хозяина. Я знал много случаев, когда вроде бы исправные часы отказывались работать, а потом выяснялось, что в момент смерти своего хозяина они были на нём. Смерть человека часто становится смертью его часов. Уже никакая сила не способна заставить их вновь тикать! Но бывало и так, что стоявшие много лет после смерти хозяина часы, вдруг сами собой начинали тикать, это означало, что душа их владельца снова вернулась в наш мир …и скоро в семье появится малыш… Помни, Пашка, часы – это хранители душ.
Внук Пашка внимательно слушал деда, перенимая не только его знания, но и его мудрость. И нелюбовь к электронике.
тик-так***тик-так***
Часовщика не стало тёмной ноябрьской ночью. Умер от пневмонии, долго проболев, дед Артём. А спустя два года почила и Настасья Никитишна. Опустила квартира. Лишь внук Пашка иногда заглядывал сюда. Грустно присаживался за старый дедушкин стол и все вертел в руках часы деда Артёма, приговаривая, будто покойник мог его слышать:
– Эх, деда-деда, я тебе не верил, а вот она сказка твоя, былью обернулась. Остановились часики-то, сломалось в них что-то, как ты ушёл. Возвращайся, деда…
Но никто не отвечал Пашке в пустой квартире, никто, даже часы в его руках…
тик-так***тик-так***
«Горько! Горько!» – заливисто кричали подружки невесты, за ними тянули «шарманку» остальные гости. Светка краснела, смущалась, подставляя губы под Пашкины поцелуи… А гости хором кричали:
– Один, два, три, четыре…
Квартира деда Артёма досталась молодым. В первую же годовщину свадьбы в знакомых с детства стенах, Пашка отчетливо услышал в темноте: «тик-так, тик-так, тик-так…»
– Показалось, – подумал Пашка, срывая с себя одеяло. Бегом бросился в дедушкину комнату, не включая света, нашарил на столе часы и сердце сжалось от знакомого тиканья.
тик-так***тик-так***
Тёмной ноябрьской ночью, на свет появился долгожданный первенец Светланы и Павла. Крепыш почти в 5 кг. веса. Всю ночь дежуривший в коридоре отец, не сомкнул глаз, всё ходил из угла в угол, прислушиваясь к крикам из предродовой и пытаясь отгадать голос супруги. Волновался, хотя доктора и говорили, что причин нет и всё сжимал в руке старые дедушкины часы.
– Как сына-то назовёте, – донимали молодого отца родственники.
– Артём, – не задумываясь, отвечал Пашка и добавлял, смущаясь, – в честь дедушки. Он всегда говорил, что если однажды остановившиеся часы снова пойдут, значит его душа вернулась в наш мир.
А Светлана, слушая эту историю, улыбалась, вспоминая как-то рассказанное Пашкой воспоминание о деде Артёме и его любви к механическим часам, подсказавшее ей оригинальный способ сообщить мужу о беременности.
Машина времени времен СССР
– Как говорится, танцуйте, товарищи! – заявил на утренней планерке главврач нашего мед. учреждения, хитро улыбаясь.
– Неужели премия! – всплеснула руками дородная заведующая отделением патологии, выразив надежды всего коллектива «Родильного дома №8 г. Челябинска».
– Почти угадали, – улыбнулся главный.
– План по КС поднимать не будут? – с искренней надеждой вопрошал главный гинеколог.
– Ремонт будет! – решив больше не томить коллег, провозгласил шеф. – Поступило финансирование и теперь можно запускать тендер, искать подрядчика, ну и… все такое.
Ремонту были рады. Старые полы и истертый линолеум давно просились на свалку, а роженицы то и дело писали в соцсетях о деревянных окнах, в которые дует. Много чего хотелось, но сделали то, на что хватило денег. В частности заменили пол в приемном отделении на первом этаже. Бригада была (как ни странно) русской и работала бойко.
В самый разгар работ случилось странное ЧП.
Серега и Игорь уже заканчивали разбирать старые полы в приемном, когда вдруг ни с того ни с сего помещение заполнилось сизовато-молочным дымом.
– Пожар что ли? – удивленно вскинул брови Серега.
– Да не… – усомнился напарник. – Не пахнет ничем. Фигня какая-то, нав…
Договорить он не успел. Туман рассеялся и прямо посреди отделения возник молодой улыбающийся мужчина в темно-синей рабочей спецовке и с какой-то железякой, напоминающей то ли часы, то ли компас, в руках.
– Привет! – радостно помахал рукой незнакомец.
– Здрасссьте, – все так же неуверенно протянул Игорь. – А Вы кто?
– Михаил! – представился гость. – Инженер-строитель. Я из 1980-го.
– Простите… из какого-какого? – не поверил Серега.
– Из одна тысяча восьмидесятого года, – медленнее произнес Михаил. – Я изобрел машину времени и вот я здесь! Я ненадолго, только хотел узнать как живут наши потомки, что у вас тут? Как? Коммунизм-то построили?
– Кхе-кхе… ну это… эм… – замялись потомки.
– Значит нет, – как-то буднично подвел итоги Михаил. – А я говорил, что войны эти до добра не доведут. Третьей Мировой-то хоть не было пока?
– Не было, – улыбнулся Сергей и вдруг спохватившись, спросил, – а вы-то там как, в своем «восьмидесятом»? Говорят, при Брежневе жилось хорошо! Все было: еды вдоволь и платили зарплаты хорошие… Мне отец все рассказывал…
– Дурень он! – махнул рукой гость из прошлого. – Зарплата у плотника хорошо, если 200 рублей, а прокорми-ка на эти денежки пятерых малых. Работа тяжелая. С продуктами вроде ничего, но мяса нет… годами не видим. Зато негров кормим и в Камбоджи, и в Индии, да и Ирану помогаем. Войны. Войны. Все ждут и боятся Третьей Мировой. За детей страшно… – гость хотел еще что-то сказать, но тут вокруг снова начал сгущаться тот самый туман.
– Третьей Мировой не будет! Не бойтесь! – только и успел крикнуть напоследок гостю из прошлого Серёга.
– Вот тебе и «щассливое советское прошлое», тьфу, – подражая старческому голосу, сплюнул Игорь. – Кругом одни отписки для «галочки» и политкорректность.
P.S.: рассказ основан на записке (послании из прошлого), найденной в одном из роддомов г. Челябинска. (https://maxim-nm.livejournal.com/440985.html).
Полный текст письма таков:
«1980 год. 16 октября. Здесь работала бригада плотников Горланова Николая. Плотники Лавренов Михаил, Литвиненко Михаил, Аникин Федор и другие. Всего 16 человек. Зарплата плотника 5-го разряда 180—200 рублей в месяц. С продуктами вроде-бы и ничего, а вот мясо мы не видим годами. Наш руководитель Брежнев отправляет все заграницу неграм Камбоджи, Индии, Ирану, Кореи. Вобщем, жить не очень легко. В Мире не спокойно. Войны, войны. Кто найдет эту записку, сообщите. Пока всё. До свидания. Лавренов»
