Kitabı oku: «Долгое прощание с близким незнакомцем», sayfa 11
– Куда уж верней, – подтвердил я. – Только кто ж согласится давать свои кровные деньги – ведь это стоимость трех-четырех легковых машин – на какую-то плешь?
– Не волнуйтесь. Предоставьте это дело мне. Серьезно. Не смейтесь. Может, на какую другую плешь и не дадут, а уж на эту беспременно!
II
Очень скоро я убедился, что энергия движимого желанием попасть на «плешь» Абазы действительно неисчерпаема. Мне еще не раз и не два приходилось повторять свои сообщения перед разными лицами, от позиции и щедрости которых зависела в конечном счете судьба задуманной Андреем Владимировичем экспедиции.
После нескольких повторных выступлений я впервые всерьез посочувствовал Амундсену: триумфально возвращаясь из полярных экспедиций, он вынужден был ездить с лекциями о своих странствиях, чтобы заплатить по долгам и собрать хоть часть средств на очередное рекордное предприятие. Конечно, наши расходы были несопоставимы с амундсеновскими, но и круг наших потенциальных жертвователей не шел по своим финансовым возможностям ни в какое сравнение с сообществом английских, американских и норвежских богачей. Однако оказалось, что увлеченных уфологией людей, готовых оторвать от себя гроши единственно ради интереса и под репутацию Абазы, гораздо больше, чем можно было ожидать. Суммы разных величин поступали на почтовый адрес комиссии, и оргкомитет по проведению экспедиции «Плешь» постепенно убеждался в том, что расчет Абазы на энтузиазм адептов НЛО себя оправдал, что было немного удивительно, но не очень.
Куда более удивительным стало то, что Абаза добыл-таки снимки, сделанные нашими спутниками в указанном мной месте, а еще больше – что на круглый объект на поверхности таежного плато картографы при дешифровке фотографий никакого внимания не обратили. Должно быть, дружно сочли его пузырем эмульсии пленки, приходившимся каждый раз на одну и ту же точку координатной сети. Как бы то ни было, но теперь экспедиция точно знала широту и долготу того места, в которое собиралась попасть, а Абаза еще больше уверился в истинности моих слов.
Надо сказать, за ним тоже не заржавело. Он стал регулярно выдавать мне все новые и новые материалы, касающиеся НЛО, которые выдавать случайному встречному было бы действительно неразумно. Как бы ни старались власти отсечь свой советский научный мир, а вместе с ним и всех интересующихся обывателей от циркулирующей в мире информации об НЛО и деятельности уфологов, давно уже создавших свой интернационал,
с прессой, исследовательскими центрами и общедоступными лекториями, в полной мере это не получалось. А зная об этой забугорной активности, они все-таки не решались обрушить на собственных уфологов слишком грубые репрессии. Единственное, чего ни в коем случае не могли себе позволить члены комиссии по исследованию НЛО, так это взять деньги от иностранных коллег, которые охотно дали бы их, поскольку не сомневались, что внимание инопланетян в значительной степени приковано именно к советскому социуму и к советской территории. Читая статьи иностранных специалистов, я не мог не заметить, что они упоминают то тут то там сообщения Абазы и других членов комиссии.
Надо сказать, что это были действительно авторитетные люди в своих отраслях знания, и на месте ЦК и КГБ стоило бы признать, что серьезные ученые, безусловно доказавшие свой советский патриотизм честным трудом на благо родины, то есть на их, ЦК и КГБ, благо, не стали бы заниматься ерундой, а тем более продавать Родину. Но факт получения денег из-за рубежа, от врагов социалистического строя и империалистов, руководство страны однозначно признало бы доказательством шпионажа в пользу иностранных держав. И потому серьезные люди собирали необходимые средства у заинтересованных и сочувствующих буквально по сотне, по десятке. Тем не менее денежный фонд экспедиции пополнялся довольно быстро, и мы надеялись, что к нужному времени средств будет достаточно.
Абаза попросил меня написать знакомому авиационному начальству Северо-востока о наших планах и нуждах, а также посоветоваться, как лучше все организовать на месте. Такое задание выполнить было нетрудно. Не одно мое непосредственное начальство, но и важные лица из территориального управления гражданской авиации были мне довольно близко знакомы, потому что летали со мной не только по служебным делам, но и на самую лучшую в их жизни рыбалку или охоту, куда Макар телят не гонял, а приземлиться и взлететь без особых затруднений мог только я. Я очень надеялся, что людьми такие вещи не забываются даже если они поднялись на высокие этажи служебного здания, а ты, наоборот, совсем покинул его.
Надежды мои оправдались. Из четырех запрошенных лиц трое вскоре ответили. Правда, один из этих людей, самый симпатичный, уведомил, что его переводят в центральный аппарат министерства, и поэтому мы не застанем его, но он передаст преемнику наказ содействовать нам и, в крайнем случае (но именно в крайнем), готов будет помочь нам из Москвы. Двое других начальников оставались на месте. Один из них порекомендовал мне двух вертолетчиков, с которыми имело смысл связаться заранее. Им временами случалось бывать в интересующим нас районе, и они могли бы присмотреть, какие точки вблизи от нашей плеши подходят для высадки. Это был очень дельный совет. Вкусы пилотов самолетов и вертолетов в отношении посадочных площадок существенно разнятся, и узнать мнение корифеев-вертолетчиков стоило загодя. Будущее полетное задание вряд ли могло привести их в восторг, но мысль о том, что к ним обращается с просьбой посодействовать и сам готов с ними лететь известный в недавнем прошлом своей ненормальностью пилот Ан-2 Волгин, могла подсластить пилюлю.
Это вранье, что смелый летчик только и ждет или ищет дела потрудней да поопасней. Я вполне представлял, что даже лучшим в профессии неохота бывает связываться с заданием, о котором они заранее не могут сказать определенно, что оно им по плечу. А вокруг нашей точки всё было сложно. Во-первых, далеко от базы. Поэтому долго перебирать варианты посадки, тратя бесценное в данном случае горючее, недопустимо. Во-вторых, рельеф. Кругом крутые скальные или заросшие тайгой хребты. Само плато невелико и сплошь в тайге. Галечных кос на реках и ручьях, врезавшихся каньонами в скалу, нет. На вершинах гольцов каменные развалы. В-третьих, погода. В этих краях никакая метеослужба не в силах вовремя предупредить обо всех переменах направления и скорости ветра, а главное, о неожиданных ухудшениях видимости во время полета. Пускаться в такое предприятие и лишний раз искушать судьбу нормальный человек вряд ли захочет. Словом, я сразу внял совету своего бывшего начальника и написал обоим рекомендованным вертолетчикам (отметив, кстати, в письмах и это лестное для них обстоятельство), совсем не рассчитывая получить ответ, но твердо зная, что при случае они непременно попробуют уяснить ситуацию в районе плеши.
Я посоветовал Абазе не тянуть с выбором четырех других членов экспедиции. Желательно было еще до отъезда на край земли выяснить, нет ли среди кандидатов какой-то непреодолимой взаимной неприязни. Тем более, что предстояло провести вместе в двух или трех палатках не неделю, а месяц или полтора. Я по опыту знал, что многие интеллектуалы, когда они вынуждены делать бытовую работу: готовить еду, таскать и рубить дрова, мыть посуду и убирать за другими в свое дежурство – очень легко раздражаются и выходят из себя. Предварительное знакомство, конечно, не гарантировало совместимости, но могло сослужить хорошую службу.
За исключением экстрасенсов, специалистов, готовых отправиться смотреть и документировать плешь в тайге у черта на рогах, было предостаточно, но подавляющее большинство из них могли оставить свою основную работу только на время очередного отпуска, то есть на двадцать четыре рабочих дня или двадцать восемь календарных. Я сильно опасался, что в такой срок мы можем не уложиться, и настоял, чтобы Абаза обязательно об этом предупреждал. Он поддался нажиму неохотно, и я не сразу понял, почему, однако вскоре догадался. Большинство толковых специалистов молодого возраста, готовых выполнять не только профессиональную, но и всю остальную работу, а также относительно легко переносить холод и полевые неудобства, по этой причине сразу отпадало. Оставались либо доктора наук, либо кандидаты, которым положен отпуск в тридцать шесть рабочих дней, а такой публикой не очень-то покомандуешь, особенно если они возненавидят первобытные условия, в которых им придется жить, а заодно и друг друга. Приходилось надеяться только на то, что доктора докторам рознь, что и среди них найдутся такие, которые продолжают оставаться молодыми людьми, движимыми научным энтузиазмом. Я еще раз вспомнил об этом, когда стал составлять список вещей, необходимых в тайге, поскольку Абаза поручил мне и это. Соображая, сколько надо взять топоров, я автоматически вписал в свой перечень «6» и только потом спросил себя, почему именно шесть. Мысль моя была, вроде бы, предельно понятна: все должны одинаково работать, особенно если придется готовить вертолетную площадку перед обратным вылетом. Значит (перефразируя есенинское выражение «кажному мужику по пинжаку, каждой бабе по паре ведер»), «кажному» мужику надо дать по топору. Выходит, именно шесть. Так, да не так. Неизвестно, все ли они умеют обращаться с топорами, не поломают ли топорище при рубке леса? Там, на месте, делать новое топорище будет сложно. Значит, надо взять больше. А сколько? Я подумал и записал – 8.
Набор других инструментов я решил сделать экономным по весу и общим, мечтая чтобы им умели пользоваться все члены экспедиции, а бензопилой – минимум двое. Насчет ружей и спиннингов мое решение было очень простым и демократичным – пусть берут все, у кого они есть, однако лучше, чтобы их не было меньше трех. Это и прокормиться, вероятно, поможет, и уверенности людям придаст и отвлечет и развлечет в случае долгого ожидания вертолета. Чтобы жизнь тогда не превратилась в сплошное ожидание, желательно было бы обзавестись радиостанцией. У Абазы есть знакомства среди военных связистов на генеральском уровне, вот ему и карты в руки. Но чего у наших генералов не было, так это воки-токи. А для экспедиции, в которой каждый участник – вполне неповторимая индивидуальность, заполучить переговорные устройства, действующие в пределах нескольких километров, были просто необходимы. Никакие обязательства соблюдать в полевых условиях строгую дисциплину в полном объеме такой публикой выполняться не будут. Непременно кто-то в особом душевном состоянии или в глубокой задумчивости, или будучи чем-то задет, или обижен, или даже внезапно заинтересован чем-нибудь, обязательно уйдет из лагеря, никого не поставив об этом в известность. А там ищи его, где хочешь, хоть неделю, хоть год. Даже если я потребую, чтобы ни один из нас никогда не расставался с компасом и обладал определенными навыками в ориентировании. Кстати, насчет карт Абаза меня почти успокоил, сказав, что договорится о получении космических фотографий нашей местности и достанет карты стотысячного масштаба. Оговорку «почти» я смогу выбросить из головы только тогда, когда буду иметь на руках и снимки, и карты вкупе с разрешением на их использование, поскольку все они идут в нашей солнечной стране только с грифом «секретно». Я даже не могу решить, что у нас тяжелее достать: достоверную подробную карту местности или воки-токи. Секретить карты в условиях, когда американцы давным-давно охватили всю нашу территорию космической съемкой (как и мы их), глупо, потому что секретность создает трудности только для своих, а не для вероятного противника. Тем не менее попасться с картой, на которой стоит гриф, на глаза любому гебешнику, значит пустить экспедицию под нож, если не будет официального разрешения.
Воки-токи наша родная промышленность не выпускает в сколько-нибудь порядочном исполнении. Тем не менее, моряки торгового флота закупают их для себя, потому что без этих приборов управлять малочисленными экипажами крупнотоннажных судов почти нереально. Это вроде слегка облегчало задачу доставания. Правда, моряки потребуют денег, но с деньгами у нас будет легче, чем с легальной покупкой за рубежом. Еще один возможный путь – получить с десяток воки-токи в подарок от богатых зарубежных собратьев-уфологов и переслать их нам с каким-нибудь сочувствующим дипломатом. На этот вариант я очень слабо надеялся, потому что наша дипломатия на персональном уровне – это осторожность и еще раз осторожность, но вовсе не риск. Впрочем, в семье бывает не без урода, даже в том смысле, в каком выгодно нам.
Оставалось только позаботиться о пленках, кассетах, элементах питания для видеосъемок, и я с нервной дрожью чувствовал, как быстро распухает экспедиционный груз. Я уже предупредил Абазу, что мои предварительные прикидки транспортных расходов могут оказаться серьезно заниженными, и с каждым днем все более убеждался в этом. Но одной своей мыслью я так до сих пор и не решился поделиться с Абазой. Наш расчет на авиационный транспорт как на единственное средство доставки и вывоза экспедиции был вполне объяснимым и, если так можно выразиться, современным. Но я-то лучше всех знал и его слабые стороны. Обстановка безнадежного ожидания вылета, витающая над сидящими в жестких креслах или лежащими вповалку на полу пассажирами, когда тебе становятся в деталях знакомы их фигуры и лица, когда и тебе делается стыдно за ту систему, в которой ты служишь, за то, что они всё еще здесь, в такой обстановке, а ты не в силах ничего изменить, даже когда твое умение позволяет доставить кого-то из них в нужное место, была мне слишком хорошо известна. Человек, заплативший системе деньги, становится ее невольником. И мы, члены экспедиции, тоже должны были стать такими невольниками, поскольку добраться до цели со своим грузом иначе не могли. Но! Как раз из нашего пункта можно было, после небольшого перехода, сплавиться к морю, а там в устье реки находился поселок с взлетно-посадочной полосой и более или менее регулярным воздушным сообщением с двумя большими поселками, из которых уже можно далеко улететь, аж до магистральной трассы Дальний Восток – Москва. Не исключено, что я слишком уж серьезно продумывал план эвакуации, но мне действительно становилось легче и веселее на душе, когда я понимал, что выход в «жилуху» мы в принципе можем осуществить самостоятельно. Была бы лодка подходящей конструкции. Или две – например, две ЛАС-5.
Когда Абаза увидел в моем списке две надувные лодки, он спросил:
– Там что, озеро или затопленный кратер?
В его голосе смешивались удивление и ехидство.
– Нет, что Вы! Это на всякий случай. Чтобы можно было выбраться хотя бы самосплавом.
– Сколько времени на это понадобится?
– Примерно месяц. Возможно, недели три.
– За месяц нас и вертолетом доставят.
– Если его за нами пошлют.
– А что, могут и не послать?
– В нормальной жизни – нет, конечно.
– А что тогда значит в «ненормальной»?
– Ну, например, когда случается что-нибудь страшное в крупном масштабе.
– Например?
– Например, какое-нибудь кошмарное землетрясение в Тихоокеанском огненном кольце или рядом с ним. Или война. Тогда о нас могут забыть или, даже продолжая помнить, должны будут нами пренебрегать. Тут уж будет не до нашего спасения.
– Вас послушать, Николай Михайлович, волосы на голове встанут дыбом.
– Изо всех сил стараюсь выполнять ваше поручение, Андрей Владимирович. Вы просили предусмотреть снаряжение на все мыслимые случаи жизни. Вот я их и предусмотрел.
– Хм, – буркнул Абаза и надолго задумался. – А где эти лодки можно достать?
– У военных, из списываемого снаряжения. Они продают его вполне официально. Оплата через отделения связи, переводом. Там же и надувные спасательные плоты – знаете, такие понтоны с палаткой?
– А плоты на сколько человек?
– Есть разные. На шесть, на десять и даже больше. Подобные могут быть и у торговых моряков.
– Так, может, тогда лучше один плот?
– Не думаю. Тяжел, всё в одной упаковке. На воде тихоходен и неповоротлив. Лодки маневреннее и, по-моему, надежней. На них и сплав быстрей.
В конце концов в списке остались две лодки. Видимо, Абазу тоже не устраивало стать случайной жертвой эпохальных исторических потрясений или катастроф. Однако к лодкам я прибавил еще и шесть надувных спасжилетов. Сказав «А», приходится говорить и «Б».
Абаза тем временем вербовал добровольцев. Я уговорил его сначала кликнуть клич в соответствующих кругах и просмотреть кандидатуры откликнувшихся. Затем с подходящими нам познакомиться и даже устроить в природной обстановке сбор на несколько дней. После этого выбрать, но не раньше.
Надо сказать, что голосу моего благоразумия он внял с довольно кислой миной. Да и то сказать, у него был свой идеал: высокий профессионал – интеллектуал, с которым можно до одури обсуждать проблемы. А мне нужен был человек, который не превратится в недовольное и ненавидящее всех животное с гонором, в свою очередь ненавидимое всеми. Но ведь и Абазе хотелось застраховаться от подобной заразы, и он нехотя согласился со мной. К моему удивлению, заявок на четыре вакантных места в экспедиции поступило не так уж мало – в среднем семь на каждую специальность. Абаза ожидал, что будет больше. Судя по всему, меня надо было считать осторожным пессимистом, его – умеренным оптимистом.
В письмо с приглашением в экспедицию мы с Абазой включили просьбу указать, какого рода работу они хотели бы выполнять, имеют ли они опыт работы в полевых или походных условиях, готовы ли, помимо основных дел, выполнять обязанности бытового характера (приготовление пищи, заготовка дров, установка бивака и т. д.). Я полагал, что людей, которые напишут, что не намерены участвовать в такой работе, не будет, однако ошибся. Целый ряд интеллектуалов считал себя столь ценным приобретением, что, по их мнению, экспедиция сама должна была побеспокоиться о поварах и рабочих. Документы таких претендентов я сразу откладывал в сторону, Абаза же размышлял подолгу, прежде чем последовать моему примеру. Таким корифеям науки и техники мы отвечали стандартным письмом, в котором благодарили за отклик и за готовность отложить на время свои дела ради поездки на край света, однако комиссия рекомендует направить в поле для сбора данных и образцов более молодых и еще не достигших высот в науке людей, надеясь воспользоваться предложенными ими высококвалифицированными услугами при анализе и обработке привезенных экспедицией материалов. Это здорово облегчило нам дальнейший труд по отбору кадров. Первый шаг был сделан, и Абаза стал почти столь же решительным, как я.
Процедура личного знакомства с претендентами была простой. Беседу вел Абаза, я в основном слушал его вопросы и ответы претендента и лишь изредка вставлял свой вопрос. Как он определял их фактическую, а не номинальную научную компетентность, я понимал не всегда. Но вот в делах походных и житейских мы явно менялись ролями, и уже он не всегда понимал, что мне импонирует в одних людях и кажется неприемлемым в других. Однако я доверял его выводам, а он моим. Кандидатуры тех, кто не прошел ни по критериям Абазы, ни по моим, мы больше не обсуждали. Те же, кто удовлетворял нас обоих, автоматически становились кандидатами второго тура. Над остальными приходилось задумываться.
Поразительно, но нашим общим требованиям удовлетворяли представители только одной специальности – геологи. А вот подходящих фотографа-оператора и экстрасенса мы с первого захода так и не нашли. Среди предложивших свои услуги служителей киноискусства не оказалось ни одного трезвенника – никого, кто мог завязать с выпивкой на всё время экспедиции. Короче, с оператором вопрос на время завис. Не лучше было и с экстрасенсом. Хотя несколько обладателей сверхнормальных способностей и предложили свои услуги, нам не составило особого труда понять, что ни экспедиция, ни уфология их не интересуют. Они явно рассчитывали застолбить не освоенную пока что «территорию» и выйти на новый уровень известности и новую клиентуру. Против этого не было бы возражений, если бы существовала уверенность, что они станут делать свое дело. Но уверенности не было. Абаза решил не торопиться: вдруг кто еще проявится. Пока же я позаботился лишь о том, чтобы зарезервировать для экстрасенса отдельную палатку. Мне не раз доводилось слышать, что в присутствии экстрасенса многие здоровые люди чувствуют себя плохо. Больным его воздействие идет во благо, а здоровым, пусть и не всегда, во вред. Вообще, может, ну его к лешему! Однако в комиссии все были уверены, что без экстрасенса никак не установить наличие каких-то неуловимых для приборов эффектов – он требовался, даже невзирая на риск, что кому-то или всем участникам экспедиции станет не по себе в его присутствии.
Ну, раз нужен, значит, нужен. Будем ждать.
А пока мы делали каждый свое дело – и Абаза, и другие члены комиссии, и я, и даже часть кандидатов, вполне справедливо решивших, что чем раньше и активнее они примутся за работу, тем выше их шансы попасть на «плешь».
Добывать снаряжение и продукты было непросто, однако к весне имущество экспедиции сформировалось уже в таком виде, что мы могли осуществить тренировочный сбор. Место выбрали не сразу. С точки зрения экономии лучше было остановиться на Подмосковье. С позиций же определения рабочих качеств и совместимости кандидатов лучше было отъехать от Москвы подальше, в более глухое место, притом такое, где действительно нашлось бы чем серьезно заняться. Я поинтересовался у Абазы, не получал ли он известий о каких-либо странностях в радиусе пятисот-шестисот километров от Москвы, где-нибудь в северных районах Нижегородской, Вологодской или Кировской области?
Порывшись в картотеке, Андрей Владимирович нашел сообщение, что в Вятке, то есть в Кировской области, почти у границы с Коми, в лесах, до которых еще не добрались леспромхозовские лесосеки, охотники обнаружили странное место, где на них нападала, что называется, моро́ка: они незаметно для себя теряли ориентацию, их начинало «водить» (хотя раньше в той местности ничего подобного не происходило), а потом возникало ощущение, что их вроде как выталкивают оттуда. Выходили охотники из места порчи в не совсем здоровом состоянии: у кого слегка кружилась голова, кого лихорадило. И все как один клялись, что ни за какие коврижки не сунутся туда снова. Ориентировочно границы «пятна» очерчивались верховьями нескольких рек вблизи водораздела между системами Вятки и Вычегды. Космические снимки ничего необычного там не фиксировали.
По карте выходило, что обследовать надо местность километрах в двадцати от поселка Важелка. Путь от Важелки к «пятну» по весенней тайге вполне подходил в качестве испытательного трека для всех участников, в смысле выносливости и пригодности к работе. На сами исследования и испытания мы с Абазой отводили неделю.
