Kitabı oku: «Долгое прощание с близким незнакомцем», sayfa 10
– Ну, насчет волевого – не мне судить. А насчет времени – да. Я, с вашего позволения, юный пенсионер в тридцать шесть лет. Работать могу, но пока ни с каким делом не связался.
– Вам случалось летать в верховьях Нижней Тунгуски и Вилюя?
– Нет. Мой район бы к востоку. Низовья Лены, Индигирки, Колымы. Ну, и Чукотка, конечно. Бывал в разных местах вдоль Охотского побережья.
– И ни разу не видели «летающих тарелок?»
– Ни разу.
– Странно. Из тех районов тоже поступают сведения о частых встречах.
– Я и сам удивляюсь. По глухим углам летал вроде чаще других. И некоторые из сослуживцев видели, а я – нет.
– Что же они вам рассказывали?
– Да разное рассказывали. Один – это еще в военной авиации было – рассказывал, что во время его дежурства аэродром прямо сверху был весь залит ярким светом. Кто светил – понятно. Другой – мой командир звена – говорил, что во время ночного полета увидел перед собой огонь. Он, как говорится, дал газу и пошел на сближение. Источник света тоже прибавил скорость и стал удаляться. Мой командир решил не отставать и опомнился только тогда, когда увидел, что летит со скорость 2,2 Маха, а огонь вдруг развил совершенно невероятную скорость и быстро от него ушел. В гражданской авиации у знакомых тоже бывали случаи встречи с тарелками днем. Говорили, лететь рядом с ними было неприятно – приборы не работают, стрелки мечутся, как ненормальные. Правда, это длилось недолго. Но на нервы действовало порядком, тем более, пассажиры на борту.
– А двигатели у них не барахлили? – спросил Абаза.
– Если бы барахлили, они сказали бы об этом прежде всего.
– А какая была видимость во время этих встреч?
– Хорошая. Либо чистое небо, либо незначительная облачность. А что?
– Да нет, хотелось понять, могли ли они хорошо видеть. Это были действительно тарелки?
– Тарелки или Шляпы – что-то среднее. Вели себя пришельцы спокойно, но по всему было видно, что они в любой момент могли уйти, куда хотят. А уж о том, что в любой момент могли угробить самолет – и говорить нечего. Но, видно, это им было ни к чему.
– Да, ни к чему… – раздумчиво повторил за мной Абаза.
– Пожалуй, – продолжил он, – это единственное, что нам понятно. Будь они агрессивны, вторжение давно бы уже произошло. Что бы мы могли им противопоставить?
– Атомные бомбы? – предположил было я.
– Ерунда, – возразил он. – С их возможностями – и не суметь вывести из строя и системы наведения, и системы инициации взрыва? Ерунда! Даже если бы нам, землянам, пришла в голову мысль покончить ядерным самоубийством сразу всему человечеству – они бы и то не позволили.
Я поразился, насколько точно он передал и мои собственные мысли на сей счет.
– Другой бы спорил, я – не буду, – сказал я. – По моим представлениям, мы совершенно безоружны перед ними. Мы выглядим даже хуже, чем дикари, вооруженные копьями, луками и стрелами, в сравнении с белыми людьми, у которых винтовки, пулеметы и пушки. Неужто нас ограждает он полного порабощения этими инопланетянами только их культурное табу.
– Вот именно, – подтвердил Абаза. – Их культурное табу.
По огню, который впервые в течении нашей беседы зажегся в его глазах, я понял, что этим суждением впервые расположил его к себе. Он продолжил:
– Может быть, помните такого героя повести Бориса Лавренева «Сорок первый» —поручика Вадима Говоруху-Отрока. Он сказал малиновому комиссару Евсюкову: «Тебе этого не понять…
– Разница культур!» – подхватил я.
– Именно! И ничто другое!
– Андрей Владимирович! Но неужели им при их культурном превосходстве и, в сравнении с нами, знании интересно наблюдать эпохи первобытного варварства, которые они давным-давно миновали?
Он снова с любопытством, словно ничего подобного и не рассчитывал услышать, взглянул на меня.
– Здесь, увы, я могу высказывать только свои догадки, и они вряд ли в чем-то серьезно отличаются от ваших. Видимо, их прошлые варварские цивилизации, сходные с нашей, ушли в прошлое настолько давно, что им действительно любопытно произвести натурные археологические наблюдения. При этом они обязали себя придерживаться принципа невмешательства.
– Думаю, так, – кивнул я. – А узнать, к чему они пришли, я имею в виду в социальном смысле, есть какие-то шансы?
– Исключить не могу. Просто рука не поднимается, – признался он, – но, думаю, это крайне маловероятно. Ведь такого рода откровенность с их стороны еще надо заслужить. А чем?
Он пожал плечами.
– Продвижением к их совершенству, – снова предположил я.
– Наверно, но лишь при условии, что мы сами нащупаем правильный путь. А вы ведь сами знаете, насколько по-разному люди представляют себе «правильный путь».
Последние два слова он произнес с нарочитой аффектацией, вкладывая в них скорее презрение, чем сомнение.
– Скажите, Николай Михайлович, – продолжил он после обдумывания какой-то своей мысли, – у вас не прошло желание сотрудничать с нашей комиссией после того, как я вполне откровенно информировал Вас о том, что мы, образно говоря, почти так же голы, как и вы?
– Нет, не прошло. Все-таки это «почти» на сколько-то отлично от нуля, – ответил я. – И мне хотелось бы самому принять участие в том, чтобы величина этого «почти» возрастала.
– Как вы это себе представляете?
– Честно говоря, мне почти нечем похвастаться. Единственный опыт, который у меня есть в области прояснения неизвестного, – это анализ причин летных происшествий, случавшихся со знакомыми летчиками. Иногда они ухитрялись выжить, чаще же – нет. Комиссии, которые работали после аварий, на мой взгляд, не всегда докапывались до истинных причин.
– А Вы докапывались?
– К сожалению, не всегда, однако большей частью – да. Думаю, что лишь поэтому я и дожил до пенсии и теперь вот нахожусь перед вами.
– Мне Пионовский рассказывал о Вашей летной репутации, – усмехнулся Абаза. – Не скрою, это одна из главных причин, по которой я согласился на встречу с вами.
– А другие причины? – перебил я, чтобы избежать возможных комплиментов.
– Еще одна, как мне подсказывает интуиция, да и жизненный опыт тоже, – отличный летчик вряд ли согласится работать по заданию органов.
– Что, стараются внедрить?
– Вы даже не представляете, как настойчиво.
– Значит, есть риск, что меня теперь попробуют привлечь…– Свой вывод я сделал вслух, и Абаза согласно кивнул.
– К счастью, испортить мне летную карьеру они уже не могут. И заслуженную пенсию тоже вряд ли отберут.
– Если вы не будете очень сильно возникать, когда не надо, – возразил он.
– А вам они…– я замялся, подбирая подходящие слова, – уже в чем-то воспрепятствовали?
– Да. Но со мной, ерунда. Почти пустое – не дали защитить докторскую диссертацию. Только и всего. Невелика потеря, – махнул он рукой. – Другим, бывало, доставалось хуже.
– Как, например?
– Лишали допуска, следовательно, попросту увольняли с секретной работы. Кое-кого подвергали психиатрической экспертизе. Наверное, догадываетесь, какой?
Я кивнул:
– Это у них есть в запасе для любого.
– Вот в том-то и дело, – сказал Абаза, – в том-то и дело… Сколько сообщений от очевидцев по этой причине не доходит до нас, а часто и до них!
– Об этом я знаю.
– Скажите, а вы могли бы совершать поездки из Москвы в интересующие нас места с командировочными удостоверениями от нашей комиссии для встреч с очевидцами или для наблюдений? За счет комиссии, разумеется.
– Время у меня есть, готовность встречаться с вашими корреспондентами – тоже. Вот только стоит ли мне брать от вас командировочные удостоверения? Ведь вы, как я пониманию, остаетесь «неформалами». Не лучше ли мне встречаться с людьми без этих бумаг?
– Совсем без бумаг – тоже плохо, – убежденно возразил Абаза. – Могут и за шпиона принять. А так мы – хоть и плохонькое, но все же прикрытие. Как бы… – он тоже не сразу подобрал слова, – неодобрительно они ни относились к нашей деятельности, все-таки нас не разогнали. Правда, и выпрямиться в полный рост не позволяют. Ну, и то ничего.
Я кивнул, соглашаясь.
– Вообще говоря, я согласен был бы отправиться и в длительную экспедицию или засесть где-нибудь в глуши, если есть шанс вести там натурные наблюдения. Вряд ли у вас, я хочу сказать, у членов комиссии с учеными званиями, есть возможность надолго оставлять основную работу. И вообще Москву.
– А Вы женаты?
– Нет, обошлось.
– Если не секрет, почему?
– Так свободней. У меня никогда не было уверенности, что доживу до пенсии. Зачем подводить женщину с ее расчетами на меня?
– Стало быть, Вы действительно очень часто сильно рисковали, – сделал вывод Абаза, не столько спрашивая, сколько подтверждая про себя то, что, очевидно, слышал от Пионовского.
– Когда говорят – «сильно рисковал», – возразил я, – хочется спросить, что именно имеют в виду. Если игру на авось, то это не про меня. Я, конечно, не хочу создавать впечатление, что, мол, все могу рассчитать. Но все-таки стараюсь рассчитывать свои возможности заранее. Свои и самолета.
– Но я уже слышал, что Вы совершали посадки и взлеты с немыслимо малых площадок. Ни один авиационный специалист не мог в это поверить.
Я пожал плечами.
– У них были все основания не верить. Я бы и сам не поверил, если бы в таких ситуациях кто-то действовал только по правилам.
– Так Вы их еще и нарушали?
– А как иначе? Инструкции же пишутся не просто так, не с потолка.
– Ну да, я знаю – кровью летчиков, – вставил Абаза.
– Нет, я сейчас не об этом. Если маневрировать при посадке так, как предписано, пробег машины по земле молитвами и мастерством сильно не уменьшить. Поэтому, в некоторых случаях – подчеркиваю – в некоторых! – когда не было иной возможности сесть на совсем куцую полоску, я использовал аэродинамические торможения всеми плоскостями почти перед касанием к земле. Вообще это чревато потерей устойчивости. При больших углах атаки слишком легко свалиться на крыло или на хвост. Короче, чем-нибудь воткнуться в землю, и если ты не сросся с аппаратом в одно целое, это действительно сильно рискованно. Учить такому я бы никого не взялся. К подобным вещам надо обязательно приходить самому. Причем пробовать кое-что втихаря, когда никого больше нет на борту. В моем способе сокращать пробег при посадке в мою пользу, пусть и в запрещенном режиме, но все же работает аэродинамика. А при взлете, когда негде разбегаться, еще труднее. Я же не могу по своей воле увеличить мощность мотора или изменить планер. Что есть в машине, то и есть. Иного не появится. Даже при самом горячем желании.
– И как же Вам удавалось взлетать?
– Когда как. Иногда удавалось своими силами на сколько-то метров удлинить полосу. Конечно, она все равно оставалась куцей, но для самолета почти без груза и с небольшим запасом горючего, да при встречном приличном ветре, позволяла взлететь. В трех случаях использовал и без меня известный способ – спрыгнуть с обрыва в конце полосы. В двух случаях в дополнение к тормозам колес использовал трос-швартов, закрепленный одним концом за мертвый якорь на земле, чтобы еще на стоянке можно было разогнать мотор до предельной мощности, потому что без этого одни штатные тормоза на месте самолет на полном форсаже не держат. А так механик по моему сигналу освобождал конец троса, закрепленный на фюзеляже, и благодаря этому машина начинала разбег с бо́льшей тягой, чем при нормальном отпускании тормозов.
– Как же он освобождал швартов? Обрубал что ли?
– Это уж его секреты. Я объяснял, что мне нужно, а он придумывал. Конечно, не в режиме импровизации. Это мы с ним пробовали заранее на полосе нормальной длины, замеряли пробег до открытия и на этой основе уже действительно импровизировали на местности, когда в этом бывала крайняя нужда.
– Крепко же он верил в Вас!
– Как и я в него. Без этого в авиации не то что экспериментировать, но и просто летать невозможно. От работы механика зависит успех всех без исключения полетов, а от виртуозности летчика – только некоторых. Знающий дело пилот нипочем не поставит себя выше своего механика, несмотря на то, что именно он – командир, а механик – подчиненный.
– Мда-а… – протянул Абаза, снова о чем-то задумавшись. – Знаете, – наконец заговорил он, – я рад, что Вы пришли к нам. Видно, что вы человек наблюдающий, сомневающийся и ищущий. Для начала я готов дать Вам материалы, которые позволят войти в курс дела. Если прочитанное не охладит, я думаю, мы сможем сотрудничать. Если охладит – не обижусь. Идет?
– Идет, – согласился я.
Абаза достал из небольшого сейфа рядом со столом несколько папок. Раскрыв одну, он спросил:
– Вы знаете иностранные языки?
– По-французски могу говорить, по-английски читать и переводить со словарем.
– Ну, тогда это упрощает мою задачу. У нас есть собственные обзорные материалы, но имеет смысл прочесть кое-что в подлиннике. Тем более, что там есть и фотографии, которых нам порядком недостает. Ксерокопии, к сожалению, тут неважнецкие, но других нет.
Из всех папок, которые он выложил на стол, он отобрал несколько переплетенных тетрадей.
– Вот. Здесь основное и из фактов, и из домыслов. За неделю прочтете?
– Думаю, прочту.
– Ладно, приходите, как прочтете, хотя лучше заранее позвонить.
– Тогда, до свидания.
Я вышел с сознанием удачи. Абаза произвел на меня впечатление сдержанной и умной деловитостью и, что греха таить, интересом к моей собственной, уже бывшей, пилотской судьбе. Однако понять такого человека, как Абаза, было не просто. Не слишком-то он доверчив. Но вот поверил же мне и в меня. Мда-а-а – вслед за Абазой повторил я про себя.
Как я и ожидал, наиболее интересными оказались сообщения летчиков, фотографии и некоторые обобщающие материалы, в том числе статистические. На карте мира были разными значками отмечены места, которые НЛО посещали особенно часто. На территории СССР тоже были отмечены определенные места. Правда, в пояснениях к карте было указано, что сведения по СССР не полны, поскольку там уфология официально не признается наукой.
Глядя на эту карту, я надолго задумался. Всё это были, главным образом, малонаселенные и труднодоступные территории или редко посещаемые акватории Мирового океана. Чем могли руководствоваться инопланетяне, когда выбирали такие места? И могла ли такая дислокация подсказать, что́ именно было главным объектом их исследований? Если «гостей» интересуют «натурные социальные наблюдения», их надо бы проводить в густонаселенных районах. Правда, и в таком случае базироваться можно в медвежьем углу, а там, где требуется, разместить незаметную аппаратуру. Но могло быть и другое. Например, пришельцы ищут какие-то важные для них ресурсы. Тогда малоосвоенные территории очень даже подходят: по иронии судьбы главные кладовые нашей планеты приходятся именно на них, а еще на океанические разломы – это кстати, могло бы объяснить, зачем им понадобилось «обнюхивать» пустынные акватории. Сибирь и Арктика предоставляли в этом смысле громадные возможности – сколько хочешь «ненаселенки», сколько хочешь нетронутых богатств! Вместе с тем на карте Сибири было совсем немного значков «НЛО», причем приходились они на наиболее людные районы. Вывод напрашивался сам собой – из ненаселенных мест сообщений не поступало, во-первых, потому что наблюдать там некому, и, во-вторых, если и есть кому, то куда сообщить? А, в третьих, если допустить, что информация передавалась, то, скорее всего, она оседала в секретной лаборатории ВПК – КГБ. Неплохо было бы взглянуть на их карту… На ней могли быть обозначены не только точки базирования, но и трассы полетов НЛО, поскольку данные радиолокационного контроля воздушного и космического пространства наверняка передавались именно туда. Мне давно было известно, что радиолокационщики вполне уверенно отличают неземные летательные аппараты от наших, человеческих, что вся территория СССР и акватория прилегающих морей с той или иной интенсивностью контролируется сетью радиолокационных станций. Правда, по приказу какого-нибудь недоумка все эти наблюдения могли потом никуда не передавать, но даже для нашей изумляющей весь мир страны это было бы, пожалуй чересчур.
Что было для меня совершенно ново, так это сведения об НЛО не только в форме тарелки или плоской шляпы, но и в виде сигар. Однако самым впечатляющим стало, пожалуй, то, что среди инопланетных кораблей встречаются особо крупные, несущие нескольких существенно более мелких. Наличие «тарелконосцев» заставило было усомниться в том, нужны ли инопланетянам стационарные земные или морские базы, но тут же подумалось, что и авианосцы землян нуждаются в портовых стоянках, как бы ни были они велики в сравнении с кораблями других классов. И еще одна вещь пробудила во мне воспоминании о странном следе, который я однажды наблюдал во время полета в самом дальнем углу восточносибирской тайги. В статье французского автора со ссылкой на американца рассказывалось о том, как тот на отдаленном от населенных пунктов перуанском плато наткнулся на круговой отпечаток какого-то громадного тела, видимо, инопланетного корабля, поскольку почва была обожжена и оплавлена в пределах этого круга и в целом немного просела. Диаметр отпечатка составлял семьдесят метров. Это было очень похоже на то, что три года назад видел я.
Через неделю я снова был принят Абазой.
– Ваши впечатления? Нашли для себя что-то новое? – сразу после приветствия спросил он.
– Да, и довольно много.
– А что именно?
– Характер распределения встреч с НЛО на поверхности нашей планеты.
– Что Вам бросилось в глаза?
– То, что места самых частых встреч совпадали с малонаселенными и труднодоступными местами и, возможно, с местами крупных минеральных залежей.
– Верное впечатление. Что еще?
– Наличие у них «тарелконосцев» – больших кораблей, что снимает проблему наземных баз.
– Так. А кроме этого?
– Сообщение из французской статьи об американце, наткнувшемся на след посадки летающий тарелки.
– А это почему?
– Потому что я сам три года назад видел сверху нечто подобное.
Мой ответ вызвал мгновенную перемену в лице Абазы – как будто он вдруг узрел какое-то чудо.
– Минутку! – сказал он и перегнулся вбок, к нижнему ящику в тумбе своего стола. Выпрямившись, он положил перед собой несколько больших фотографий, быстро перебрал их и две протянул мне.
– Похоже? – еле сдерживая нетерпение и азарт спросил он.
Я не стал спешить с ответом, хотя сразу увидел на той фотографии, которая лежала сверху, что ОЧЕНЬ похоже. Однако сперва надо было взглянуть, что на второй. Там тот же след был снят с высоты человеческого роста, и была видна его глубина. Судя по длине топорища, которое, торчало заменяя масштабную линейку и возвышаясь над бортом впадины, глубина ее была всего порядка сорока сантиметров. Граница впадины вырисовывалась очень отчетливо. Как тогда, у меня.
– Сколько в диаметре? – спросил я.
– Семьдесят метров.
«Значит, это тот самый след, о котором писалось во французской статье», – понял я. Фотография была очень четкой, отпечатанной сразу с черно-белого негатива, а не пересъемкой с другой фотографии. Это означало, что КГБ не сумел перекрыть все каналы взаимодействия наших уфологов с иностранными. Это порадовало.
– Удивительно похоже, – наконец, подтвердил я вслух. – Я тогда тоже оценил диаметр на метров семьдесят-восемьдесят.
– Расскажите, где и как это было, – попросил, нет – потребовал Абаза.
Как он ухитрился совместить обе интонации, осталось для меня загадкой.
– Это место было в стороне от обычных полетов нашего отряда. Сюда, в общем, некого возить, разве что охотоведов во время авиаучета численности копытных. Это когда лежит снег. Или лесных пожарных во время летней жары, да и то не каждый год. Но в тот раз я выполнял санрейс. Меня направили забрать роженицу из поселка к востоку от наших обычных трасс в другой поселок, с больницей. Ничего сложного в том полете не было: прилетел, сел возле перевалбазы на колеса (снег еще не лег) и взял на борт роженицу. Время поджимало. Схватки вот-вот могли перейти в настоящие роды, а у меня при роженице – только молоденькая медсестра. С белым от страха лицом. В самолете холодно, да и сумерки уже на носу. Лечу напрямик, по радиоприводу. На всякий случай поглядываю на местность под собой и сличаю с картой: мало ли – вдруг еще понадобится здесь летать? И по привычке ищу, нет ли мест, хоть мало-мальски пригодных для посадки, благо у меня есть право на самостоятельный выбор. Ничего подходящего не замечаю. И вдруг, проходя над плато по пути к перевалу через хребет, вижу в тайге замечательно круглую плешь, ровненькую, как дно кастрюли. Что за черт, думаю. Я даже чуть подвернул к ней, чтобы рассмотреть получше. Шел я над плато на высоте метров шестьсот, снижаться не стал, потому как мне и дальше предстояло набирать высоту перед перевалом. Но видимость прекрасная, солнце невысоко, светит сбоку, тени подчеркивают контур площадки. Заметил, что дно опаленное, по сторонам – радиально поваленные вершинами вовне и тоже опаленные деревья. Ни на какой случайный пожог не похоже. Странное место. Я еще тогда подумал, не ракета ли оттуда стартовала. Только кто бы ее мог сюда затащить? Тем более, ракету такого масштаба? Мысль об НЛО тоже промелькнула, но площадка в тайге ушла назад, я отметил место, где она находилась, и сосредоточился на полете.
– Вы не облетели это место?! – С надеждой и упреком воскликнул Абаза. Он, как оказалось, был мастер совмещения эмоций.
– Нет, конечно. Женщина вот-вот разрешится от бремени в самолете, горючего в обрез – куда мне было облетать эту плешь? Пожалел, конечно, что не могу, но и только.
– И больше не наведывались туда?!
– Нет. Я же говорю: это место далеко в стороне от наших обычных трасс, а самовольничать даже таким пилотам, как мне, можно лишь в определенных пределах. Малую авиацию, сами, наверно, знаете, из рук в руки рвут – всем надо куда-то лететь, отправлять срочные грузы и все такое. А туда даже на неофициально дозволенный начальством пикник или на охоту не полетишь – и не только из-за того, что слишком далеко, но в первую очередь потому, что на самолете действительно сесть некуда. Уж в этом можете мне поверить!
– Да верю я, верю, – отозвался он, не в силах, однако, совсем скрыть досаду. – Это первый случай, когда обнаружено место посадки НЛО за Уральским хребтом. Но найти-то его вы можете?
– В чем вопрос! Если удастся достать вертолет, я его туда приведу. Он туда в аккурат сядет.
– Нет, прямо на него садиться нельзя, – возразил Абаза.
– Почему?
– А вдруг там высокая радиоактивность? Мы же не знаем, на каком принципе работают их двигатели!
– А как было с радиацией здесь? – я ткнул пальцем на фотографию.
– Здесь не было никакой, кроме фоновой. Но все равно садиться на необследованную площадку нельзя – вдруг повышенная радиация все-таки есть. А, кроме того, это может и не получиться.
– Чтобы обычный вертолетчик не посадил машину в круг диаметром в семьдесят метров? Чепуха!
– Нет, возможно, не чепуха. Американцу, который это снимал, не удалось не только сесть в этот круг, но даже на высоте в три тысячи футов пролететь точно над ним.
– Как так?
– А вот так! Его машину каждый раз что-то отбрасывало.
– Стойте! – вспомнил я, мысленно перенесшись в свой полет. – Я проходил сбоку от плеши, чтобы видеть ее, но достаточно близко. И тогда я точно почувствовал, что как раз с ее стороны в левое крыло словно кто-то слегка наподдал снизу – совсем несильно, но так было. Я тут же выровнялся, и больше меня не трясло, как и до этого.
– Это очень важный признак! – обрадовано воскликнул Абаза. – Вы даже не представляете, насколько ваше свидетельство может облегчить нам организацию экспедиции!
– Вы так думаете? – спросил я, вкладывая по подхваченной от него манере одновременно нотки сомнения и удовольствия.
– Несомненно! Вы ведь знаете, что никто нас официально не признает и не поддерживает. Но кое-какие деньги нам все-таки жертвуют. И не только члены комиссии, среди которых есть видные и довольно состоятельные по нашим меркам люди. Как вы думаете, во что обошлась бы туда экспедиция из четырех-шести человек?
– Ну, я не могу судить обо всех расходах. Но насчет стоимости дороги могу примерно посчитать. Билет на самолет до Магадана в один конец 160 рублей. Кладите 200. Дальше местный самолет, ЛИ-2 или АН-2 – по двойному полярному тарифу – еще около того. Если будет какой груз сверх 10 кг на одно лицо – а так, конечно, и будет, – то за каждый килограмм тоже возьмут по двойному тарифу. Ну, допустим, еще 200. Итого в один конец на самолет – порядка 600 рублей с носа. Но это не все – самое дорогое – вертолет. На шестерых с грузом надо оплатить спецрейс на МИ-4, это 1200 рублей в час. Лететь туда в один конец часа полтора, но возьмут, наверное, за два. Да в обратный конец тоже два. Вот вам уже 4800 рублей или округленно 5000. Если можно управиться с исследованиями за час – полтора, можно улететь на том же вертолете. Если нет, придется заказывать еще один рейс для вывоза в поселок. Это еще 5000 на всех. Ну, и снова 600 рублей на дорогу из поселка в Москву на каждого, если не наберете образцов камней и древесины суммарным весом больше съеденных продуктов. Стало быть, дорога на шесть человек в оба конца обойдется кругом-бегом в… – я на несколько секунд задумался, – примерно в 17000 рублей. Должен предупредить – обязательно надо иметь и резервные деньги на случай продолжительных задержек – погода там, или ожидание очереди на спецрейс, или еще что-нибудь непредвиденное.
– Сколько времени может уйти на эти непредвиденные задержки?
– Да кто вам наперед скажет? В этих краях никому никаких гарантий по времени не дают. Можете в двое суток добраться до места из Москвы, если повезет, хотя это не очень вероятно, а можете и в две недели не уложиться.
– Что же, по-вашему, надо на всякий случай резервировать месяц?
– Если исходить из умеренного оптимизма, тогда, наверное, так.
– А если из умеренного пессимизма?
– Тогда, пожалуй что, месяца полтора. Погода там очень неустойчивая. Земля почти необорудованная, летать сложно. Кто ж выпустит самолет или вертолет при плохой видимости? А накроет землю ненастьем, кто знает, сколько тогда ждать прояснения – три дня, неделю, десять дней?
– Может быть, месяц? – с сарказмом спросил Абаза.
– Может быть, и месяц, – кивнул я, – хотя такое случается редко. Но ведь другим способом и за месяц не доберешься.
– Каким другим?
– Караваном лошадей или оленей. Смотря куда идти. Где растет трава – тогда с лошадьми, если нет, то с оленями.
– С ума сойти! В наше время!
– Это точно! Тем более, что в каких-то местах наверняка придется тропу для каравана прорубать. Широкую, потому как лошади или олени пойдут с вьюками. Поэтому лучше и выгоднее сидеть и ждать борта или погоду.
– Нет чтоб человек принес одну только приятную новость!
– Это уж, как водится: в бочку меда уж кто-нибудь, да вольет минимум ложку дегтя. Такова жизнь.
– Ладно, – махнул рукой Абаза. – Вы меня отрезвили!
– Нереально? – спросил я.
– Да нет, просто трудно, а не нереально. На питание, на командировочные суточные, полевые, глядишь, набежит еще тысяч двадцать.
– Возможно, поменьше, но набежит.
– Ладно, потом прикинем поточнее. Но вы-то хоть заранее укажите нам это место.
– Давайте карту, желательно миллионного масштаба. Укажу. Кстати, если у вас есть возможность каким-то образом познакомиться со съемками Земли из космоса по заказам картографов, то это место у них наверняка уже на заметке для карт стотысячного и даже пятисоттысячного масштаба. Тогда координаты будут известны всем абсолютно точно, – сказал я.
– Это мысль, – отозвался Абаза и сразу стал что-то про себя соображать. – А у вас у самого есть подходящие знакомства?
– Среди картографов – нет. У них давно уже свои самолеты с аппаратурой. Мои знакомства больше подходят для другого. Уговорить летное начальство поскорее дать нам борт. Или объяснить что-нибудь сомневающемуся летчику. Вряд ли туда полетят с охотой. Неизвестно ведь, найдется ли рядом с плешью место, пригодное для посадки вертолета, или придется высаживать с трапа в режиме зависания. Для обратной дороги еще можно будет что-то найти и расчистить – для этого не помешает взять с собой «Дружбу» – бензопилу. Ведь на сотни километров вокруг – дикая горно-таежная местность и высокие хребты с гольцовым вершинами. Неласковый, в общем, пейзаж.
– Ну уж вы, Николай Михайлович, не старайтесь меня расхолаживать! Все равно не получится! Уже разожгли!
– Ладно, не буду, хотя я вовсе не считал, что пугаю. Просто говорил, как есть. Кого вы еще, кроме себя, хотите взять в экспедицию?
– Вы готовы?
– Я готов. Но кроме проводника, то бишь меня, кто еще нужен вам там, на месте?
– Физик с радиационной аппаратурой. Желателен и химик.
– Уже четверо вместе с нами. А вы по специальности кто?
– Механик. Но по теории, а не по машинам.
– Понятно. Кончали мехмат?
– Да. Ну, кое-что соображаю и в астрономии.
– Подойдет, – сказал я. – А кто еще? С точки зрения найма вертолета без разницы – четыре или шесть человек. Хоть восемь. Другие расходы с ростом численности состава, конечно, возрастут. Писатель-фантаст вам не нужен?
– Нет, уж лучше реалист, а не фантаст. А кинематографист-оператор нужен. Безусловно.
– Кто еще?
– Я считаю, стоило бы взять экстрасенса. Иначе как узнать, есть ли там какие-то необычные поля, которые нынешняя аппаратура фиксировать не способна?
– Действительно, – согласился я, немного подумав. – Неплохо, если он походит с рамкой и по самой плеши, и вокруг. Может, что и обнаружит. Получается шесть человек. Больше никого не потребуется включать? В принципе одна-две вакансии возможны, хотя и не очень желательны. Кроме вас, кто-то будет рваться в экспедицию несмотря ни на что?
– Уверен, что да.
– Берите людей с экспедиционным опытом, хоть с каким-нибудь, даже спортивно-туристским, но обязательно таежным. Там же не курорт, а жить, возможно, придется долго.
– Ладно, я это учту. Сам я ходил и в горные, и в таежные походы, так что могу понять. Гнус свирепствует?
– До самых холодов.
– А охота там какая возможна?
– Возможна любая – и на медведя, и на сохатого, и на дикого северного оленя, даже на горного барана, если экспедиции будет разрешено его добыть. Кроме того, на мелочь – на глухаря, рябчика, зайца, кабаргу. А кто встретится, трудно предсказать. Может быть, и никто. Рыба, пожалуй, будет в любом случае. Еще ягода в подходящий сезон.
– Ясно. Ну, охота и рыбалка – это так, развлечение и подспорье. Не больше. Экспедицию надо снабдить всем по полной норме. Так?
Я кивнул.
– Будем считать, что наша сегодняшняя встреча положила начало экспедиции под условным названием «Плешь». «След НЛО» было бы приличней и солидней. Но кто заранее докажет, что это след и НЛО? А плешь – она и есть плешь, верно?
