Kitabı oku: «Маленькие друзья больших людей. Истории из жизни кремлевского ветеринара», sayfa 2
Ко всем предыдущим докторам Жуня был нетерпим. Как только врач бесцеремонно брал его за ухо и поднимал ушную раковину для осмотра, он сразу же начинал душераздирающе верещать и грозно щелкать зубами, пытаясь избавиться от бинтовой повязки – импровизированного намордника. А уж когда начиналась чистка ушей от скопившегося гноя перекисью водорода – сплошной лязг зубов и жалобный поросячий визг, насквозь пронизывающий чувствительное женское сердце хозяйки.
Страшная боль, исходящая от воспалившихся ушей, эхом отдавалась и в сердце самого больного. Со слов Галины Леонидовны, однажды, при очередной процедуре лечения ушей, Жунечка, перестав истошно вопить, вдруг резко обмяк и, словно подкошенный, упал навзничь. Его маленькое тельце похолодело, а розовый язык в один момент превратился в синий, как у чау-чау.
Благо, что ветеринар оказался из питомника КГБ. Опытный врач не растерялся и не запаниковал. Он быстро снял с челюстей собаки тугую завязку и открыл окно для доступа свежего воздуха. Пес вскоре пришел в сознание и самостоятельно задышал. Молодость взяла свое. Собака хотела жить.
Вот на этом инциденте лечение Жунечкиного отита и закончилось. Пудель не выносил боль, а ветеринарные врачи, вроде бы крепкие люди, не выдерживали столь сильных нервных потрясений. Пес в любой момент мог умереть. Случись это с любимой собакой Генерального секретаря ЦК КПСС во время лечения – строгий партийный выговор, не говоря уже об исключении из рядов… По мнению партийных докторов, риск был слишком велик… А расставаться с «хлебной карточкой», как они называли партбилет, было крайне нежелательно. Это означало – прощай отдельная квартира за счет государства, поездки за границу за казенный счет, вне очереди покупка авто, почетное звание заслуженного ветеринарного врача и многое другое. Вот и остался бедный Жунечка без врача и лечения – один на один с гнойным отитом, который с каждым годом и месяцем становился все более и более тяжелым.
А после того как медики сообщили Галине Леонидовне, что очередной сердечный приступ может привести Жунечку к инфаркту и смерти, она вообще растерялась.
– Галя сама потом целый месяц лечилась от стенокардии. Если бы при мне такое случилось с кем-то из моих собак, мое сердце тоже, наверное, остановилось бы, как у Жуни, – проникновенным трагическим голосом сообщила Нонна.
Сказанное ею являлось чистой правдой. Подобные ситуации мне были хорошо знакомы. Многие владельцы больных собак или кошек после такого пережитого стресса решали для себя, что пусть уж их четвероногий друг живет с болезнью, чем умрет при садистском лечении. И они были, безусловно, правы.
* * *
Еще раз выслушав у Жуни слабенькую и разлаженную работу сердца, я пришел к окончательному выводу, что кровяной насос собаки, не по годам уставший и измученный многолетними страданиями из-за больных ушей, не выдержит их тривиального лечения. А другого-то у меня и не было. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как в первую очередь налаживать сердечную деятельность собаки, а уже потом браться за лечение больных ушей.
Но это было теоретически. А практически? На полное восстановление сердечной деятельности времени у меня совершенно не было. Кроме того, первопричиной тяжелого состояния собаки было совсем не сердце.
Обострившийся гнойный отит мог в любую минуту перекинуться на оболочки головного мозга. Развившийся гнойный воспалительный процесс сразу поразит главные мозговые центры жизнеобеспечения организма, что, конечно же, окажется несовместимым с жизнью, – в очередной раз прокрутил я в голове вероятное развитие ситуации.
Своими опасениями по поводу возможного осложнения, я откровенно поделился с Галиной Леонидовной. Ее лицо стало опять печальным.
– Анатолий Евгеньевич, если честно, то ваше сообщение для меня совсем не новость… О возможном развитии такого осложнения и внезапной гибели собаки меня предупредил лечащий врач из нашей кремлевской поликлиники. Но об этом я старалась не думать. Все надеялась, что нас это минует и мой любимый Жунечка доживет до старости.
Выдержав небольшую паузу и промокнув платком в очередной раз выступившие слезы, Галина Леонидовна продолжила:
– После разговора с вами у меня появилась маленькая надежда, что еще что-то можно сделать, чтобы спасти Жунечку от преждевременной смерти. Сделайте все возможное, только чтобы он еще немного пожил… Его болезнь затмила все мои увлечения… Сейчас он для меня самый любимый черный бриллиант в тысячу тысяч карат.
И мне ничего не оставалось, как в очередной раз повторить, что я попытаюсь придумать необычайно гуманный способ лечения ушей Жуни без наркоза и без боли.
Мои последние слова, на этот раз сказанные уверенным тоном, произвели такое впечатление на Галину Леонидовну, что она, мгновенно просияв, со словами «Мы на вас, Анатолий Евгеньевич, надеемся» крепко и чувственно поцеловала меня в щеку.
Таким благодарственным эмоциональным всплеском хозяйки моего важного пациента я был тронут и, конечно же, польщен. Но мое воодушевление быстро улетучилось, и его место опять заняла все та же тяжелая мысль о предстоящем поиске какого-то совершенно нового способа лечения Жуни. А то, что мне на этот момент нечем лечить отит и результат предстоящего поиска неизведанного мифического средства сейчас неизвестен, – так это же самый интересный и волнительный момент в жизни практикующего врача и ученого, рассудил я, вспоминая знаменитого на весь мир французского основоположника экспериментальной медицины, врача и ученого Клода Бернара.
* * *
Галина Леонидовна сварила нам кофе. Я сидел в окружении двух великосветских дам и двух собак и медленно отпивал горячий ароматный напиток из тонюсенькой полупрозрачной фарфоровой чашки, на обратной стороне донышка которой имелась эмблема из двух скрещенных мечей.
Поддерживая беседу, я одновременно фантазировал о том, что в данной тяжелейшей ситуации предстоящего лечения Жуни один из острых мечей принадлежит мне – ветеринарному врачу, а другой – болезни, грозящей собаке смертельным исходом.
И вот эта уже, можно сказать, начавшаяся между нами дуэль для меня будет нелегкой, а ее исход неясным. Однако для себя я решил твердо: добряка Жуню так просто не отдам в лапы мучительной смерти. Сделаю все возможное и даже невозможное. Спасение этой умной собачки для меня, ветеринарного врача, будет делом чести.
Тем более в лекарственных препаратах я был не скован. Галина Леонидовна сразу предупредила, что проблем с любыми медикаментами, даже с самыми что ни на есть дефицитными, у меня не будет. В «кремлевке» найдется буквально все, что потребуется. В моем непростом поединке с болезнью этим следовало непременно воспользоваться.
Я составил перечень необходимых лекарств, которые в городских аптеках отсутствовали. В первую очередь требовались сердечные препараты. Большим список не оказался, так как я хорошо отдавал себе отчет в том, что и самыми действенными лекарствами в непомерных количествах можно только навредить больному животному. Галина Леонидовна с моим разъяснением была вполне согласна.
Перехватив мой взгляд, обращенный в сторону маленького серебристого щенка, она тут же поведала, что эта собака всем сердцем любит мужа и что Элли сразу полюбил его, как только увидел, и лишь в нем признает своего хозяина.
– Элли так безумно любит Юру, что даже чувствует на большом расстоянии его приближение – вовсю виляет хвостиком и безумно суетится у входной двери. Когда он входит в дом, уж тут собачьим душевным излияниям нет конца. Одним словом, они, что называется, живут душа в душу… Лучшего счастья обоим, по-моему, желать не надо. А Жунечка преданно, ласково и нежно любит только меня…
Покончив с кофе, Галина Леонидовна предложила:
– Я, Анатолий Евгеньевич, буду присылать за вами машину, и вы можете потом пользоваться ею хоть весь день. А если надо, то папины помощники позвонят вашему начальству на работу, чтобы вас отпускали к нам в любое время. Как мне хочется, чтобы вы, дорогой Анатолий Евгеньевич, вылечили моего Жунечку, моего маленького страдальца…
Я поблагодарил Галину Леонидовну за столь любезное предложение и пояснил, что машиной с удовольствием воспользуюсь, а вот звонить на работу мне не требуется, так как в нашем институте обстановка довольно демократичная. Ученые трудятся над научными исследованиями, которые занимают основную часть их жизни. При этом никто ни за кем не следит: кто и в каком часу приходит на работу и когда уходит – никого не интересует. Трудовой день у нас не нормирован. Эксперименты идут с утра до утра. Круглые сутки напролет. Современные скоростные ультрацентрифуги крутятся день и ночь, осаждая различные вирусы, помеченные радиоактивными изотопами. От огромных скоростей, достигающих ста восьмидесяти тысяч оборотов в минуту, вирусы, которые и разглядеть-то можно лишь в мощный японский электронный микроскоп, оседают в миллиардных количествах на стенках пластмассовых пробирок в виде маленьких безликих бляшек, но уже заметных простому глазу.
– Анатолий Евгеньевич, и вы тоже работаете с такой современной техникой? – живо поинтересовалась Галина Леонидовна.
– Да, работаю, как у нас говорят, на молекулярном уровне! – отвечал я с нескрываемой гордостью. – После того как нами в этом году был впервые обнаружен и выделен вирус лейкоза крупного рогатого скота, с применением этих же реактивов и техники пытаюсь открыть вирус лейкоза собак.
– Вот, оказывается, какой у нас доктор, – вступила в беседу изумленная Нонна Щёлокова. – И когда же вы отдыхаете, Анатолий Евгеньевич?
– Вот сейчас и отдыхаю, общаясь со своими пациентами и их очаровательными владелицами. Правда, так бывает не всегда. Иногда встречаются такие, с которыми лучше бы вообще не встречаться. Но больных животных жалко, поэтому временами приходится терпеть их хозяев. Для подобных случаев у меня правило: проведу первую консультацию, и точка, – признался как на духу я своим собеседницам.
Галина Леонидовна и Нонна в один голос тут же повторили несколько раз: «Но мы же не такие, Анатолий Евгеньевич, мы же не такие? Вы нас, пожалуйста, только не оставляйте…»
– Вы, Анатолий Евгеньевич, будете у нас личным кремлевским ветеринаром, – серьезно произнесла Галина Леонидовна. – Я так папе и скажу про вас. Вашу кандидатуру он с удовольствием одобрит.
После того как я поделился с Галиной Леонидовной примерным планом лечения Жуни, мы договорились о следующей встрече, которая должна была состояться через три дня. Таблетки, которые я назначил Жуне, необходимы были для поддержания и восстановления его разлаженной сердечной деятельности. Одновременно они являлись профилактическим средством вполне возможного инфаркта миокарда. На фоне серьезной терапии сердца мне предстояло заняться непосредственно лечением гнойного воспалительного процесса ушей.
Что же касается маленького Элли, то через три дня из командировки должен будет возвратиться Игорь с нужной вакциной.
Вот эти три дня, взятые в виде тайм-аута, мне требовались для поиска какого-то совершенно нового способа местного лечения гнойного хронического отита, когда в полости ушных раковин совсем не осталось живого места. Если бы только это… Страшная боль маленькой собачки при любом, даже легком прикосновении к ее больным ушам. Вот от всего этого в эмоциональном порыве я опрометчиво и легкомысленно пообещал хозяйке избавить Жуню от болезни. Но тут же, одумавшись, задал себе «трезвые» вопросы: чем и каким образом? На эти два конкретных и важных вопроса никаких четких и внятных ответов в мыслях не было. И вообще, появятся ли они у меня в эти три коротких дня, я еще не знал. Полученное впечатление от маленькой собаки со страдальческими, почти человеческими глазами и ощущение неизвестности лечения болезни на какое-то время стали моим навязчивым состоянием, которое не отпускало меня ни днем ни ночью…
На прощание Галина Леонидовна преподнесла мне подарок – огромный флакон французского одеколона Aramis, который в то время был моим самым любимым.
О том, что Галина Леонидовна угадала мой вкус, я сообщил ей с благодарностью. Услышать это, как я понял, для настоящей женщины стало большим удовольствием.
Забегая немного вперед, скажу, что дело одним парфюмом не ограничилось. В ответ на все улучшающееся самочувствие ее любимого Жунечки я получал от нее все новые и новые подарки.
Мне стало ясно, что люди, независимо от своего положения в обществе, пусть даже самого высокого, видя, как отступает недуг и хворь их горячо любимых собак или кошек, особенно если их до тебя никто не смог вылечить, оказывались очень благодарны врачу. И в свою очередь также были всегда готовы прийти ему на помощь в случае необходимости. Или просто помочь решить какую-то, на первый взгляд, маленькую проблему, например, связанную с моей практической ветеринарной деятельностью.
Так вот, у меня вскоре появился свой личный врачебный бланк и личные круглая и треугольная печати ветеринарного врача. И это в то время, когда в семидесятых годах Министерство внутренних дел СССР дало распоряжение изымать у медицинских врачей их личные печати, полученные ими еще в послевоенные годы после окончания вуза. При том что окончившим вуз врачам личные круглые печати уже несколько лет, как не выдавали. Только ромбовидный нагрудный знак.
Ну а о ветеринарных врачах тогда речь вообще не шла. Бланки рецептов с заранее проставленными на них круглыми печатями учреждения были только в государственных ветеринарных лечебницах. Врачи, сидевшие на приеме больных животных, получали их от руководства в ограниченном количестве и потом за каждый использованный бланк отчитывались перед главным врачом.
А у меня теперь с выпиской рецептов не было никаких проблем. Не менее тысячи рецептурных бланков были в моем полном распоряжении. Мне даже показалось тогда, что такого количества может хватить на долгий период моей практики.
Кроме того, ЦК КПСС и Совет министров СССР издали постановление, в котором соответствующим министерствам и ведомствам поручалось разработать и приступить к выпуску экологических сухих и консервированных кормов для собак и кошек. Меня же пригласили возглавить новое направление в этом нужном деле.
Но это все произошло потом, когда Жунечка был избавлен от гнойного хронического отита и стал выглядеть на несколько лет моложе, а также перестал страдать сердечной недостаточностью. Пудель уже не тряс ушами и не расчесывал их в кровь. Он на них вообще перестал обращать внимание. Некогда ослабленное сердце пожилого Жуни стало работать намного лучше. Он уже без признаков одышки мог подолгу играть в мяч с молодым красавцем Элли и не уступал ему ни в скорости, ни в выносливости. Некогда горячий и потрескавшийся черненький собачий нос с гнойными корочками в углах его крыльев опять стал зеркально чистым, влажным и холодным…
* * *
Напряженная мысль поиска нового и действенного способа лечения застарелого гнойного отита заняла меня полностью. Обычным способом лечить Жунечку я не мог. И не потому, что эта собака принадлежала семье Генерального секретаря ЦК КПСС. Даже в случае, если бы на месте этой собаки оказалась совсем другая – из менее известной семьи, то все равно это тронуло бы меня до глубины души, и вполне возможно, у меня непременно возникло желание придумать что-то такое новое, более совершенное, действенное и, самое главное, безболезненное. Видимо, где-то в глубине моего врачебного подсознания скрывалось тайное желание найти новый, действенный способ лечения запущенного гнойного отита. Для реализации требовался только «детонатор», коим стал Жуня. В этом конкретном случае лечить такое умное, понятливое и доброе животное старым жестоким методом с использованием жгучего раствора перекиси водорода было бы с моей стороны обыкновенным издевательством над больным животным.
Все было именно так. Но без применения этого давно известного способа лечения отита очистить изъязвленный слуховой проход от скопившегося гноя, засохших корок и при этом не вызвать страшную и нестерпимую боль было просто невозможно. Вот в этом самом месте врачи начинали остро ощущать свою инфантильность и полнейшую беспомощность. В тот самый первый момент моей встречи с Жуней я не стал среди них исключением.
Я еще плохо себе представлял, каким таким неведомым способом и какими лекарственными препаратами можно было бы без психогенной травмы очистить уши от гноя и при этом не потревожить кровоточащие воспалившиеся язвы на всей внутренней поверхности как наружной ушной раковины, так и в самом слуховом проходе. А еще запущенный гнойный процесс среднего уха…
Если приступить к лечению известными апробированными средствами, разрыва сердца собаке не миновать. Инфаркт миокарда – довольно частый исход в подобных ситуациях.
Я отлично представлял сцену, которая возникнет при обычном способе лечения собаки. Как только я начну обрабатывать раствором перекиси водорода Жунечкины уши – у него сразу возникнет резкая, страшная, жгучая и нестерпимая боль. На всю квартиру раздастся жалобный собачий вой. Жуня резко мотнет головой – хирургический пинцет с ватным тампоном окажется мгновенно отброшенным в сторону по причине того, что я буду вынужден тут же выпустить его из рук, дабы не повредить им ухо. Страдальческий плач собаки сольется со стонами его хозяйки, судорожно хватающейся за сердце… А испытавший жуткую боль песик стремглав убежит и забьется куда-нибудь подальше от своего мучителя. Никакими силами для продолжения процедуры извлечь его из убежища будет невозможно. Подобный тяжелый сценарий разовьется в лучшем случае. В худшем – трагедийном – страдальческий плач собаки завершит развившийся обширный инфаркт миокарда, который раз и навсегда прекратит все мучения. Затем прибытие скорой помощи из кремлевской больницы, госпитализация хозяйки в кардиологическое отделение с некупирующимся приступом стенокардии, подозрением на инфаркт и гипертонический криз… Два инфаркта в доме за одно лечение отита – это слишком дорогая цена…
Правда, в моем врачебном арсенале было еще несколько способов избавления собаки от боли при ее лечении. Например, с помощью препаратов усыпляющего и релаксирующего действия. Но эти средства, способные вызвать у собаки быстрый сон, запросто могли вызвать и остановку ее слабенького сердца. Рисковать таким способом жизнью Жуни я тоже не мог. Немолодое животное выдержало бы всего два или от силы три сеанса наркоза. А может быть, не выдержало бы и одного! Ведь основным действующим началом релаксирующего препарата являлось кураре.
– Просто ужас какой-то, испытывать постоянный страх смерти любимой собаки! – твердо заявила бы Галина Леонидовна, услышав об этом методе лечения своего Жунечки, и, конечно, никогда бы не дала мне на это своего хозяйского согласия.
Существовал и еще один гипотетический путь лечения. С помощью местной анестезии ушной раковины и слухового прохода. Если предположить, что от наступившей временной глухоты собака не «взбесится» и я смогу спокойно промыть перекисью водорода ушную полость и начисто очистить ее от застарелых и засохших корочек, то, на первый взгляд, все должно быть нормально… При новокаиновом обезболивании во время процедуры собака никак не будет реагировать на то, что потревоженные язвы будут сильно кровоточить, а травмированная кожа, очищенная от гноя, будет огненно-красной. Вроде бы получалось все верно. Но и в этом способе был свой изъян. И довольно ощутимый. Местная анестезия действует ведь всего часа два или три от силы. А что будет с собакой, когда действие анестетика закончится? Опять нелегкий вопрос…
Мне живо представилась картина, наступившая после окончания анестезии. Вот тут-то и начнет с собакой твориться самое страшное. При таком обширном изъязвлении ушной раковины боль будет похожа на прикосновение к растерзанной коже железа, раскаленного добела.
Собака с неистовой силой, ревя и воя на всю огромную квартиру, начнет трясти головой, чесать уши лапами, разрывая их в клочья и одновременно терзая душу хозяйки… Одним словом, Жуня раздерет уши еще сильнее и они будут выглядеть гораздо хуже, чем до моего вмешательства. Тогда какой смысл в таком зверском лечении? Опять садизм какой-то, и все. К тому же кто мне разрешит так издеваться над больной собакой?
* * *
Напившись крепкого кофе, до самой поздней ночи я изучал различные справочники по фармакологии, отоларингологии, химии, биохимии и токсикологии и еще многие другие нужные книги. Выписывал в блокнот химические вещества и их формулы, лекарственные препараты, составлял из них различные комбинации и схемы лечения. Потом все зачеркивал и брался за новые. Затем снова и снова проверял на совместимость отобранные компоненты и рассчитывал предполагаемый лечебный эффект. Из нескольких десятков вариантов к утру на листе бумаги осталось не более восьми.
Короткий сон, и в семь часов я уже на ногах. Но ехать к больному Жунечке было еще преждевременно. Кое-какие мысли по лечению у меня уже имелись. Мне оставалось только воплотить их во что-то материальное.
Быстро проглотив завтрак, я первым делом направился в ближайшую аптеку, которая открывалась в восемь утра, где без труда приобрел некоторые из необходимых компонентов будущих лекарственных смесей. Остальные же составляющие моих прописей надо было добывать совершенно в других местах. В аптеках они не продавались. В «кремлевке» их тоже не было.
В семидесятые годы, да и позже, если кто-то еще помнит, можно было не иметь сто рублей, а иметь сто друзей. В этом случае любая вещь, которой не было в открытой продаже, у тебя обязательно будет. Причем совершенно бесплатно. Так что к вечеру необходимые ферменты, окислители и антибиотики лежали в моем холодильнике.
Утром следующего дня в своей лаборатории на точнейших аналитических весах я взвесил нужные количества сухих веществ. С помощью специальной импортной микропипетки отмерил биологический окислитель, фермент и сильнейший анестетик, который еще не использовался в клинической практике.
Каждую навеску я добавлял в раствор противовоспалительного препарата, налитого в стеклянную колбу под своим номером. Затем ставил колбу на подставку над газовой горелкой и нагревал. Когда кипение переходило в бурление, снимал готовую смесь и после быстрого охлаждения добавлял антибиотик, а колбу плотно закрывал тугой резиновой пробкой.
Эта работа выполнялась в условиях стерильного бокса, который мы обычно использовали для приготовления вакцины и клеточных культур. Подобным я мог гарантировать, что в уши больной собаки никакая другая инфекция извне занесена не будет.
После приготовления одного варианта все повторялось снова, но в других пропорциях и с другими реагентами. И так восемь раз, в восьми вариантах.
Потом я ставил каждую из восьми колб на электромагнитную мешалку, аналог домашнего миксера, и долго следил, как небольшой стальной сердечник, быстро вращаясь, равномерно перемешивал мое изобретение. А мозг сверлила все та же постоянная мысль: получится у меня с лечением Жуни? Или все мои старания будут потрачены впустую, а задумка на поверку окажется всего лишь жалким поползновением изобретательской деятельности?
К концу рабочего дня восемь различных вариантов лечебного раствора были уже готовы. Разлитые по флаконам из темного стекла с проставленными на них порядковыми номерами от первого до восьмого, смеси ждали, когда же я испытаю их на практике.
Нет, дорогой читатель, о том, чтобы свое изобретение вот так сразу и лихо испытать на страдальце Жунечке, и речи быть не могло. Передо мной стояли его умные глаза, полные слез и ужаса ожидания, что вот-вот он опять ощутит эту страшную нестерпимую боль, исходящую от ненавистных ему больных ушей. Ни в коем случае! У меня и в мыслях такое не могло появиться. Скорее бы я сам стал волонтером и на своих ушах испытал приготовленные средства, чем подверг бы опасности маленького доверчивого Жуню…
Но свои уши использовать в эксперименте, честно говоря, я тоже не собирался по ряду причин. Во-первых, отита у меня, к счастью, не было. Поэтому они оказались бы не совсем подходящими объектами для отработки методики и проверки действия средства для лечения гнойного процесса. А во-вторых, в моем распоряжении были другие уши, причем наиболее подходящие для этих целей.
Дело заключалось в том, что, помимо своей основной работы в должности научного сотрудника, я выполнял еще одну – на общественных началах исполнял обязанности главного ветеринарного врача институтской биологической клиники, в народе называемой виварием, и одновременно являлся его заведующим. Таким образом, необходимые для опыта лабораторные животные у меня были в достаточном количестве и в полном распоряжении. А о том, на каких именно четвероногих следовало проводить проверку своего изобретения, раздумий у меня тогда не возникло: лучших ушей, чем у кролика, придумать просто невозможно. Ушастый зверек как будто специально создан для этих целей.
Переодевшись в глухой и плотный хлопчатобумажный комбинезон и надев бахилы, я поднялся на третий этаж вивария, где в блестящих никелированных клетках сидели забракованные кролики, не занятые в эксперименте по различным причинам их некондиции. Мне предстояло лишь отобрать животных, у которых были больные уши с так называемой спонтанной патологией, или, проще говоря, с банальным отитом.
К моему великому огорчению, мне удалось найти всего лишь восемь кроликов с больными ушами. Я же рассчитывал на каждый номер приготовленного лекарства использовать как минимум трех животных. То есть рассчитывал на двадцать четыре кролика. Как-никак, статистика в достоверном биологическом эксперименте играла не последнюю роль. Но и это скромное количество было большой удачей.
Просмотр под микроскопом ушного секрета не выявил у кроликов клещей, которые у неухоженных домашних животных вызывают заболевание отодектоз, ушную чесотку. Это сразу избавляло меня от предварительного проведения антипаразитарного лечения и давало ценнейшую экономию драгоценного времени, которого у меня почти не оставалось.
Рабочий день был давно закончен, время приближалось к полуночи, и мне ничего не оставалось делать, как только повесить на клетки с отобранными животными восемь табличек с номерами и выдать моим подопечным дополнительно по большой морковке, пучку ароматного сена, немного овсянки и ехать домой спать. В моем распоряжении оставалось всего полтора дня. Один – завтрашний день и половина следующего. В семнадцать ноль-ноль черная «Волга» из гаража ЦК КПСС уже будет стоять у проходной института, чтобы затем доставить меня на улицу Щусева…
* * *
Утром следующего дня я уже находился в виварии. Лаборант Николай ловко брал кролика за шиворот, извлекал его из клетки и крепко удерживал, пока я заливал животному в уши лекарственный препарат соответствующего номера. Не более одной минуты уходило на каждого кролика. К моему немалому удивлению, животные при процедуре никакого сопротивления нам не оказывали. Вели себя смирно и по возвращении в клетки. Это вызывало у меня подозрение по поводу пригодности приготовленного средства. Но у грызунов могла наступить и запоздалая реакция на введенный препарат, размышлял я, испытывая внутреннее волнение… Показателем этого могло служить только время. Настенные часы тикали, стрелки двигались по кругу, а кролики на лекарство почти не реагировали. Это означало провал…
Однако, вовремя сообразив, что препарат-то, по моей задумке, как раз и должен действовать незаметно для животного, я прервал свои тягостные сомнения. Именно в этом и заключался первоначальный эффект его противовоспалительного действия. Вооружившись журналом и ручкой, как того требовал научный эксперимент, я стал внимательно наблюдать за поведением подопытных животных.
Восемь кроликов и восемь дневников. Общая поведенческая реакция животных и состояние внутренней поверхности ушной раковины записывались по минутам. Кто трясет ушами, а кто только слегка и лениво изредка водит ими из стороны в сторону или чешет их задней когтистой лапой, словно собака или кошка. У кого покраснели уши, а у кого нет. Кроме того, мое внимание было уделено и непроизвольному, то есть бесконтактному, отхождению содержимого ушной раковины у каждого зверька.
Я был так поглощен наблюдением за поведением своих подопытных помощников, что не услышал, как в помещение вошел мой приятель – талантливый врач и ученый Михаил Серебров. Он пригласил меня пообедать. Столовая уже закрывалась, и нам следовало поторопиться.
Основная часть работы уже была выполнена. Оставалось лишь наблюдать за тем, как слуховой проход продолжает самостоятельно и безболезненно очищаться от скопившегося в нем ушного секрета и как при этом ведет себя нежная кожа уникального кроличьего уха. Для получения полной картины действия лекарства мне требовалось еще некоторое время.
Кролики вели себя необычайно спокойно. Поэтому в этот свободный промежуток времени можно было позволить себе сходить в столовую и пообедать.
Во время обеда я посвятил коллегу, насколько это было возможно, в свою проблему. Она его не только заинтересовала, но и чрезвычайно взволновала. Дело в том, что Михаил Серебров окончил педиатрический факультет московского медицинского института. После вуза и клинической ординатуры он несколько лет проработал отоларингологом в детской городской больнице. Лечил у маленьких пациентов ангины, насморки, гаймориты, аденоиды, гнойные отиты и другие болезни. Ему не раз приходилось проводить операцию на ухе, чтобы спасти детский головной мозг от попадания в него гнойного инфекта и последующих осложнений.
Однако детишки, перенесшие такую трепанацию, от отита полностью не избавлялись. У многих больных воспалительный процесс затихал лишь на некоторое время, а при малейшей простуде сразу начинал полыхать с новой силой.
Так вот, услышав, чем в настоящее время я занят, Михаил отозвался о моей работе как об очень нужной не только для ветеринарии, но и для медицины. Он мне сообщил, что у людей, в том числе и детей, хронический гнойный отит не такое уж и редкое заболевание.
– Анатолий, если у тебя получится, – говорил он мне страстно, – это будет здорово! Надо обязательно запатентовать твое изобретение. Причем срочно! Десятки, сотни, тысячи детей страдают от гнойного отита. А в мире их миллионы. Они сразу забудут или вообще никогда не узнают, что такое постоянно вытекающий гной из уха и нестерпимая боль при туалете ушной раковины. А нам, врачам, не придется больше долбить в кости черепа дренажный проход для оттока гноя…
В этом добром человеке я видел прирожденного врача, по-настоящему любящего детей и свою профессию, который хотел объять все необъятное. Именно поэтому положительный отзыв такого специалиста, как Михаил, о выбранном мною направлении для лечения гнойного процесса оказался весьма ценным.
