Kitabı oku: «Необычный астроном», sayfa 3
Вечер почти кончился, и на горизонте была видна только тускнеющая алая полоса и постепенно заходящее за горизонт красное солнце. На противоположной стороне уже вовсю одна за другой белыми точками загорались звёзды. Так как и днём, и вечером по небу почти не проплывало облаков, было холодно, и Гримлер то и дело ёжился.
Он подошёл к краю палубы и вновь стал думать о своём слуге. Ему вновь стали приходить в голову тревожные мысли: на корабль, на котором находится Николас, напали пираты, или начался шторм, и он затонул… Гримлер старался отгонять их, и со временем это у него получилось.
Примерно через час солнце полностью зашло, и на небе стало появляться всё больше звёзд. Берегов Франции уже почти растворились в темноте. Стало ещё холоднее, поэтому Гримлер поспешил уйти с палубы. После всего, что случилось в этот день, он чувствовал себя невероятно уставшим, поэтому, придя в свою каюту, сразу же повалился на кровать и почти мгновенно заснул.
Николас же, когда корабль, на который он сел, стал отходить от берегов, начал прогуливаться по его палубе, думая, что его господин скоро подойдёт к нему и прикажет идти за собой. Но время шло, а Гримлер всё не появлялся. Через пятнадцать минут слуга стал беспокоиться, но всё равно оставался на палубе, однако ещё через тридцать минут он уже всерьёз забеспокоился и решил сам поискать господина. Он спустился внутрь корабля и стал искать Гримлера по всем коридорам, а затем стал заглядывать во все каюты, двери которых были открыты (порой получая замечания от их обитателей), но нигде не мог найти господина. Наконец, утерянная память стала возвращаться к Николасу, и он стал сомневаться, что попал именно на тот корабль, на который ему нужно было садиться. Он вернулся на палубу и подошёл к матросу, проходившему мимо, с просьбой сказать название корабля.
– «Филипп Четвёртый», – кратко ответил он.
«Кажется, когда мы приехали в Кале, мой господин разговаривал с каким-то матросом» – вспомнил он пятью минутами спустя. «Господин указал на какой-то большой корабль, и матрос сказал, что он называется… Наполеон» – ещё через пять минут воскресил он и это событие в своей памяти. «А этот корабль зовут… Нет!»
Только сейчас Николас понял, что ошибся кораблём. «Господи» – думал он. «Что же я наделал! Не стоило мне отходить от господина и предаваться бездумному восхищению! Ох, мне нужно было стоять на месте и ни на что не отвлекаться»
Он ещё долго так увещевал самого себя, за то, что не последовал за Гримлером, так как он никогда не прощал себе любые, даже самые мелкие проступки. Николас начал метаться по судну, выкрикивая разные проклятия в свой же адрес. Другие находящиеся на палубе удивлялись и старались отходить от него, принимая нашего несчастного слугу за помешанного.
Спустя десять минут бессмысленных упрёков тот понял, что этим дело не исправить, несколько успокоился и решил спросить у того же матроса о направлении «Филиппа Четвёртого».
«Это судно идёт в Новый Орлеан» – всё так же кратко ответил он.
«А тот “Наполеон”, кажется, отправляется… в Саванну» – вспомнил Николас ещё через полминуты. «Новый Орлеан и Саванна разделены примерно тысячей миль. Это много, но не может быть, чтобы в таком большом городе не случилось так, чтобы я не мог найти экипаж, могущий довезти меня в Саванну. Я хочу непременно воссоединиться с господином» – размышлял он. «Он точно не отправится дальше, не найдя меня и останется в Саванне меня ждать. Он давно знает о моей верности и подумает, что я непременно отправлюсь к нему. Мне остаётся только найти экипаж, когда это судно прибудет в Новый Орлеан».
Подумав так, он ещё немного успокоился и, вместо безумного метания по палубе, стал просто спокойно, хоть и с небольшим беспокойством, прохаживаться по ней.
Но вскоре он стал опасаться за самого себя. У его господина была шпага, с помощью которой он мог защищать Николаса, если им встретится неприятель. Сейчас же, когда Гримлер и его слуга оказались разделены морской гладью и бортами кораблей, на которых они вынуждены оказаться, Николас оказался без защиты. У него не было ни шпаги, ни другого оружия, а схватываться врукопашную он не умел. Вдобавок, некоторые пассажиры «Филиппа Четвёртого» были, по всей видимости, злопамятными, так как, приняв Николаса за помешанного, теперь странно косились на него. Приняв это за открытую угрозу, он поспешил убраться с палубы.
Внутри он узнал, что капитан судна отвёл ему отдельную каюту и теперь его приглашают пройти туда. Николас был рад, но, когда он вошёл, в свой временный дом, увидел, что его состояние не очень хорошее. Стены были несколько обшарпаны, на столе и стульях были трещины, хоть и не слишком частые, а одеяло было слишком тонким.
Николас был немного опечален, но просить новой каюты у капитана не стал, считая, что привыкнет и к этому.
Так же, как и Гримлер, он почувствовал, что хочет есть, и также поужинал едой из своего рюкзака. Однако ел он без особого увлечения, так как к нему возвратились мысли о Гримлере и о своей беззащитности. После еды он не стал выходить на палубу, как его господин, а стал ходить взад-вперёд по каюте, а когда это ему наскучило, сел на свою постель, а ещё через двадцать-тридцать минут попытался уснуть, однако это ему долго не удавалось: он смог забыться сном только в одиннадцать часов.
На следующий день Гримлер окончательно смирился с неожиданного для него расставания с Николасом. Он надеялся, что его корабль сможет прийти туда, куда направляется, где бы это место ни находилось, и сможет найти его без приключений.
Своё время на «Наполеоне» он проводил почти также, как дома. Просыпаясь, он сразу же ел, затем, как и раньше, принимался сочинять стихотворения (но если «Наполеон сильно качало, он не брал в руки перо) или начинал тренировать свои умения во владении шпагой. При этом раздавался сильный шум. Соседи Гримлера вынуждены были слушать его, и многих он раздражал, и некоторые даже заходили в его каюту, однако, увидев его занятия, спешили уйти оттуда. Заметив это, Гримлер старался как можно реже упражняться со шпагой. После обеда он продолжал эти занятия, иногда делая перерывы, а после ужина ложился спать. Есть он старался поменьше, стараясь не истощить слишком рано взятое им из дома продовольствие. Отличием от домашней жизни были вышеупомянутые жалобы соседей, а также то, что ему приходилось всё делать самостоятельно. Время от времени он выходил на палубу, чтобы подышать воздухом, однако если на небе было много облаков и дул сильный ветер, то недолго оставался там. Он почтительно здоровался со всеми находящимися на корабле и старался не загораживать им дорогу (но с некоторыми ему пришлось объясниться по поводу шума из-за тренировок со шпагой).
Гримлер рассказал о себе, о своей цели и о приключениях капитану. Тот выразил сожаление, но в то же время восхищение, так как ему ещё не приходилось везти будущих учёных, впрочем, «Наполеон» был ещё новым судном.
Николасу сначала было очень скучно. Он не знал, чем заняться, так как не привёз с собой почти ничего, кроме еды. Поэтому, после завтрака он принимался ходить по кораблю, чтобы хоть как-нибудь занять себя. К тому же, у него стало развиваться чувство того, что любой человек, которого он встретит, непременно будет стараться сделать ему что-нибудь неприятное, поэтому старался как можно реже выходить из своей каюты, а когда ему не хватало воздуха, просто открывал окно. Однако скуке удалось побороть Николаса, а также и этот его страх, и он стал просить одолжить ему книги у остальных находящихся на борту «Филиппа Четвёртого». Благо, нашлись те, которые согласились дать их ему на некоторое время. Николас был глубоко им благодарен, и, приходя к себе, сразу принимался за их чтение, и вскоре у него стало развиваться пристрастие к чтению, раньше не наблюдавшееся. Он сначала читал всё без разбору, но вскоре стал отдавать предпочтение рассказам средней длины.
Занимая книги, Николас понял, что не все люди сразу же будут нападать на него при первой же встрече с ним. Это покажется странным, однако я забыл сказать, что эта боязнь людей была отчасти простимулирована тем, что (как, надеюсь, помнит читатель), когда он пришёл в Париж, все, кто ему встречались, смеялись над ним как над бедняком в лохмотьях, оскорбляли, а некоторые даже пытались ударить его. Поэтому даже когда Николас уже не выглядел как бедняк, у него всё ещё сохранялся небольшой страх перед людьми, усилившийся сейчас из-за потери господина. Однако теперь, успев поговорить с десятком пассажиров, которые были весьма доброжелательны к нему, он понял, что ошибался. Поэтому, всего за пару дней Николас стал более общительным, стал говорить с каждым встретившимся ему. Он также встретил тех, кто ранее счёл его выжившим из ума и извинился перед ними. Сейчас Николас больше не переживал по поводу «разделения» с господином.
Был тёплый и солнечный день. Облаков на небе почти не было. «Наполеон» уже прошёл половину своего пути. Прошла уже неделя с момента его отплытия. Гримлер встал, когда восход уже закончился, и солнце уже во всей своей красе сияло на небе. Гримлер быстро поел и сразу же вышел на палубу.
Сегодня он любовался морской картиной сильнее, чем в предыдущие дни, так как такого ясного дня ещё не было с момента его посадки на «Наполеон». Он был как никогда счастлив и вежлив, уступал дорогу всем попадавшимся ему. Капитан и порядочная часть команды «Наполеона» также были здесь.
Гримлеру же было очень приятно, и ему хотелось резвиться, как маленькому ребёнку. Он даже закрыл глаза от удовольствия, как вдруг услышал довольно громкий грохот, звучавший как разрушение дерева грубым ударом. Он вывел Гримлера из оцепенения, и он открыл глаза.
Команда «Наполеона» также услышала грохот, и г-на Дерни он очень встревожил. Он приказал на время бросить якорь. Капитан сразу же определил, что его источник находится не на корабле, так как ничего изнутри не могло издать такой громкий звук, чтобы он был отчётливо слышен с палубы. Поэтому он встал на правый борт, со стороны которого и раздался возмутивший спокойствие грохот, и посмотрел на воду, но почти сразу поморщился и отправился к группе матросов, стоявших около носа.
– Я вижу что-то белое, – начал он. – но не могу точно разглядеть, что, так как я уже стар, и мои глаза неслабо подводят меня. Кто из вас может сесть на шлюпку и узнать, что было причиной грохота? Всех она не выдержит.
Три матроса вышли вперёд.
– Отлично, – сказал капитан.
Вскоре шлюпка была вытащена, и эти трое сели в неё. Средний сразу же вызвался грести. Остальные взялись за рымы, и вскоре она была спущена на воду.
Матросы плавали около десяти минут, и за это время от них не было слышно ни одного слова.
Только через десять минут снизу донёсся печальный и обеспокоенный голос:
– Можете нас поднимать…
Несколько матросов, оставшихся на палубе, почувствовав тревогу, сразу же налегли на рымы, и вскоре шлюпка была поднята.
Один из матросов сразу же вышел из неё и сказал также опечаленно:
– Разрешите доложить, товарищ капитан!..
– Разрешаю, – ответил господин Дерни, приготовясь внимательно слушать своего матроса.
– В корпусе судна на уровне трюма была найдена пробоина длиной в четыре фута и шириной в семь. Она появилась из-за столкновения «Наполеона» с куском льда (который был куском, отколовшимся от большого айсберга, которые могут ещё существовать в этих широтах). У него есть очень острая часть, которая и задела наш корабль. Она находится на полфута ниже уровня воды, поэтому вода постепенно заливает трюм.
Если бы прямо на палубу «Наполеона» упало ядро пиратского корабля, это бы поразило капитана Дерни и остальную его команду меньше, чем то, что они только что услышали. Пробоина, судя по словам матроса, была небольшой, и немного заходила за ватерлинию, но всё равно она давала путь в трюм морской воде, и его может полностью залить, что приведёт к неизбежному потоплению «Наполеона». Большинство матросов стояло с раскрытыми ртами, и они даже забыли начать предупреждать пассажиров. Впрочем, все спастись не смогут, так как шлюпок было всего три, и они не способны вместить всех находящихся на «Наполеоне». И к тому же, никого из них, кроме Гримлера, на палубе почему-то не было, поэтому они не слышали слов спустившихся на шлюпке матросов.
Капитан стал винить во всём произошедшем только себя. Он мысленно проклинал себя за то, что предался, как глупец (по его мнению), дурману природы. Господин Дерни вменял в свои обязанности смотреть на океан и сообщать команде обо всём, что было способно угрожать «Наполеону», и сейчас очень злился, что не смог с ними вовремя справиться. Ярость на самого себя капитану удавалось сдерживать, но это давалось очень тяжело, и господину Дерни казалось, что она разорвёт сковывающие её цепи и одолеет его, и капитан начнёт бешено метаться по палубе, насколько ему позволяли это его годы.
Гримлер увидел капитана и догадался о его чувствах, и ему стало очень жалко г-на Дерни. Но в то же время он беспокоился за «Наполеон», а также и за свою жизнь. Однако ему удалось обуздать свои чувства, а затем он кое-что вспомнил.
Почти сразу же после знакомства с «Наполеоном» Гримлер решил лучше исследовать его с целью удовлетворения своего любопытства и лучшего понимания устройства корабля. Он заходил во все уголки судна, которые были ему доступны, и члены команды в этом ему не препятствовали. И когда два дня назад он зашёл в трюм корабля, он увидел около дюжины ящиков, каждый высотой в половину его роста, и шириной в четыре фута, а также один маленький ящик, который доходил ему только до колена, у всех не было верхней части. Гримлер заглянул внутрь и увидел в больших ящиках доски, на ощупь просмоленные, а в маленьком – молоток и гвозди. Он посмотрел на стены трюма и почти сразу же догадался, зачем эти доски были нужны.
Постоянные жители «Наполеона» были очень предусмотрительными: на случай, если в корабле образуется пробоина, были взяты гладкие доски (из похожих было сделано судно), которые затем смолились и были помещены в трюм. Так команда получала возможность заделывать небольшие пробоины способом, который был очень действенным, так как «пробкой» было то же, из чего и был сделан «Наполеон».
Сейчас, когда случай использовать эти доски наконец представился, но, судя по всему, все находящиеся на палубе, охваченные страхом и паникой, совершенно забыли про «спасительные доски». И Гримлер решил… заделать пробоину самостоятельно! У него вдруг появилось неудержимое желание выделиться среди остальных, спася тонущее судно и всех людей на нём.
Он рассказал о своём намерении капитану Дерни. Тот также вспомнил по доски и чуть было снова не начал проклинать себя за чрезмерную забывчивость, но Гримлеру удалось удержать его. Затем прошлые чувства капитана сменились на крайнее удивление: обычный человек предлагает собственные услуги по починке «Наполеона», что казалось ему очень странным. Капитан сначала не поверил Гримлеру и начал говорить матросам отправиться в трюм и начать ремонтировать корабль, но наш путешественник смог убедить г-на Дерни, что он прекрасно справится с этим. Не желая спорить с ним, капитан решил предоставить Гримлеру эту возможность.
Вслед за г-ном Дерни он снова зашёл в трюм и действительно увидел сильно подтаявший кусок льда, который примерно на полтора фута вдавался внутрь трюма и проделал небольшую пробоину в его правой стене. Так как, как уже было сказано, пробоина лишь немного заходила за воду, и кусок льда почти полностью затыкал её, воды в трюм «Наполеона» натекло немного, но даже такая пробоина может представлять опасность.
Чтобы лёд не помешал Гримлеру приступить к работе, господин Дерни отправился в сначала к матросам и приказал им вновь поднять якорь и через пару минут опять бросить его, а затем в рубку рулевого, где кратко разъяснил ситуацию и приказал ему отвести судно на пару футов влево.
Когда корабль был отведён от льдины, Гримлер сразу же принялся за дело. Он взял первую доску, гвоздь достаточной длины, чтобы прочно скрепить её с корпусом «Наполеона». Чтобы вода прекратила литься внутрь корабля, он начал чинить судно с самой нижней части пробоины.
Доски были достаточно большого размера и покрывали длину образовавшейся дыры. Гримлер тратил на одну доску четыре гвоздя: два с одной стороны, и два с другой. Приделав одну, он сразу же брал другую такого же размера и почти мгновенно возвращался на место работы. Он старался выполнять её наиболее аккуратно и тщательно, понимая, что от её качества зависит будущее «Наполеона».
Капитан стоял рядом и не переставал мысленно благодарить Гримлера за его столь неожиданную помощь судну. Он опять чуть было не начал распекать себя, на этот раз за излишнее, на его взгляд, недоверие, но смог удержаться. Но вслух высказывать свои мысли он не хотел, так как боялся сбить работу.
Всего на заделывание пробоины ушло шесть досок. Не прошло и получаса, как Гримлер встал, положил молоток на место и перевёл дух.
– Я закончил, – сказал он.
Капитан посмотрел на место пробоины. Она полностью исчезла с его глаз, уступив место идеальной, как могли судить его слабые глаза, стене из досок, которые были очень точно подогнаны друг к другу. При взгляде издалека она сливалась с остальной частью корабля.
Дерни был неизмеримо счастлив. Он рассыпался в бесконечных благодарностях Гримлеру за то, что он спас его корабль (хотя дыра и была небольшой). Тот был скромным, поэтому счёл излишними такие почести за его, на собственный взгляд, маленький труд.
Затем он и Дерни покинули трюм и снова оказались на палубе. Там капитан приказал матросам поднять якорь. Тот час же начал дуть свежий ветер, паруса надулись, и «Наполеон» поплыл с нормальной скоростью.
Дерни рассказал матросам про то, что произошло в трюме. А также представил им Гримлера. Те также стали благодарить его (хоть и не так сильно), а он немного покраснел из-за своей застенчивости, пусть и небольшой, но имевшей место быть.
– Право же, не стоит, – сказал он. – Что я такого сделал?
Капитан и матросы стали уверять его, что он спас «Наполеон», самое дорогое для них, а они сами выставили себя глупцами, так как забыли про запас досок, взятый ими же. Но Гримлер был больше не в силах вынести столько ласковых слов в свой адрес, и поэтому быстро ушёл (если не сказать – убежал) вниз, в свою каюту. Остальные спустя полминуты поняли его и решили больше не беспокоить.
Весь оставшийся день каждый матрос непременно улыбался ему, и большинство из них пытались сказать ему что-нибудь приятное.
