«Котлован» kitabından alıntılar, sayfa 22
Вощев подошел к подкулачнику и сделал удар в его лицо.
...его сердце затруднялось биться, но все же он надеялся жить в будущем хотя бы маленьким остатком сердца; однако по слабости груди ему приходилось во время работы гладить себя изредка поверх костей и уговаривать шепотом терпеть.
И, решив скончаться, он лег в кровать и заснул со счастьем равнодушия к жизни.
- Зачем же он был? - Не быть он боялся.Жизнь лошади уменьшалась все дальше, сумев дважды возвратиться - на боль и еду. Затем ноздри ее уже не повелись от сена, и две новые собаки равнодушно отъедали ногу позади, но жизнь лошади еще была цела - она лишь беднела в дальней нищете, делилась все более мелко и не могла утомиться.
Чиклин без спуску и промежутка громил ломом плиту самородного камня, не останавливаясь для мысли или настроения, он не знал, для чего ему жить иначе — еще вором станешь или тронешь революцию.
Сельские часы висели на деревянной стене и терпеливо шли силой тяжести мертвого груза; розовый цветок был изображен на облике механизма, чтобы утешать всякого, кто видит время.
Некуда жить, вот и думаешь в голову.
— Зачем же он был?
— Не быть он боялся.
Прушевский оставил барак и отправился бриться в парикмахерскую ночных смен; он любил,чтобы во время тоски его касались чьи-нибудь руки.
Не убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? – не решался верить Вощев. – Дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?
- Ты зачем здесь ходишь и существуешь? - спросил один, у которого от изнемождения слабо росла борода.
- Я здесь не существую, - произнес Вощев, стыдясь, что много людей чувствуют сейчас его одного. - Я только думаю здесь.
