«Ян» kitabından alıntılar, sayfa 6
" -Спальня для девочек, кухня для всей семьи, диван, чтобы слушать музыку и кровать, чтобы заниматься любовью! -похвалился он."
Мы разглагольствуем, разглагольствуем, важничаем изо всех сил, страшные как черти, но мы безраздельно принадлежим своим дамам…
"Издалека меня можно принять за подростка, но вблизи я выгляжу как старый дурак."
Мой единственный талант - оценивать по достоинству таланты других.
К тому же я был любознательным… Интересовался искусствами, историей, историей искусств, прикладными искусствами, способами производства, промышленностью, промышленным производством, эргономикой, морфологией, вещами, людьми, мебелью, модой, текстилем, печатью, графикой… в общем, на самом деле, интересовался всем. Всем, все время и во все времена. Единственное «но» заключалось в том, что я не талантлив. Нет-нет, это правда. За время учебы я и это узнал. Я не талантлив и так уж устроен, что мне не хватает ни амбициозности, ни духу, чтобы создать что-то новое.
Окей, но есть еще один очень глупый вопрос: как стать эгоистом, когда ты таковым не являешься?
"Как же сложно быть собой, когда ты сам себя не вдохновляешь.""Как же сложно быть жестоким, когда ты добрый.""С любимыми не знакомятся, их узнают.""Счастье узнают по звуку, с которым оно уходит.""В свете свечей люди кажутся более красивыми и умными."
Я уже не настолько ее люблю, чтобы продолжать ломать комедию, прикидываясь будто мы влюбленная пара, но я слишком сильно люблю людей, чтобы обижать кого бы то ни было, пусть даже речь идет о том или о той, кто скальпирует мои фильмы, мои десерты и мое детство.Да. Даже ее.Как же сложно быть жестоким, когда ты добрый. Как же сложно кого-то бросить. Как же сложно собраться как следует, настроиться и дать самому себе однозначную установку, когда авторитарность вызывает отвращение.Как же сложно отнестись к самому себе настолько серьезно, чтобы в одностороннем порядке принять решение, которое изменит жизнь другого человека, и как же это пафосно — говорить об «одностороннем порядке» в двадцать шесть лет, сидя на кухне в маленькой буржуазной квартирке двоюродной бабушки своей подруги, которой нет дома в три часа ночи, потому что она на работе.
— Ян?— Гм…— Не позволяй им тебя уничтожить.— Что простите?— Защищайся. Защищай свое гнездо.«Какое еще гнездо? — я молча скрипнул зубами, — уж не те ли 80 кв. м, двоюродной бабушки Берто двумя этажами ниже?»Должно быть, я рассмеялся вслух, потому что он ответил:— Естественно, я говорю тебе не о квартире тетушки Урсулы.Молчание.— А о чем же вы мне говорите, Исаак?— О тебе. Твое гнездо это ты сам. То, кем ты являешься. И именно это нужно защищать. Если ты сам этим не займешься, кто это сделает за тебя?Я все равно не понимал, что он имеет в виду, поэтому он принялся разжевывать свою мысль более доходчиво, давая мне еще одну попытку:— Ты прекрасен, Ян. Ты очень хорош. И речь идет не о твоей молодости, шевелюре или огромных светлых глазах, речь о том тесте, из которого ты слеплен. Ты знаешь, распознавать прекрасное — это моя профессия. Распознавать и оценивать. И на сегодняшний день я уже не бегаю по аукционным залам, сегодня уже мне звонят из разных стран мира и благоговейно выслушивают мой вердикт. Не то чтобы я такой ушлый, просто я знаю. Знаю истинную ценность всего.— Да что вы? И сколько же я, по-вашему, стою?Я уже сожалел о том, что обратился к нему таким тоном. Какое ничтожество. Напрасные угрызения совести — он похоже меня не слышал.— Речь идет о твоем взгляде, о твоей любознательности, о твоей доброте… О том, как ты умудрился влюбить в себя всех обитателей моего дома за такой короткий срок, что и не расскажешь, посадить моих дочек к себе на колени и без памяти влюбиться в мою любимую без всякой задней мысли о том, чтобы ее увести. Я говорю о внимании, которое ты уделяешь деталям, людям, вещам. О том, что они тебе доверяют, и о том, что скрывают от тебя. Алис впервые говорила о своей маме с тех пор, как ее не стало, впервые она вспоминала ее живой и в добром здравии. Благодаря тебе, Ян, благодаря тебе Габриэль вернулась к нам этим вечером и сыграла для нас несколько нот из Шуберта… Я ведь не выдумал это? Ты ведь тоже это слышал?Его глаза сверкали в темноте.Я согласно закивал, чтоб он оставил меня в покое. Ладно, чего уж там, не стану же я снова распускать нюни из-за какой-то там тетки, которую я даже и не знал…— Речь идет о той нежности, с которой ты говоришь о тех, кого любишь, и защищаешь то, что тебе принадлежит, я говорю о наших покупках, которые ты еженедельно затаскиваешь к нам наверх, и о кусочках картона, которыми ты блокируешь замок входной двери с тех пор, как похолодало, и которые я вытаскиваю по утрам, чтоб другие соседи не устроили тебе скандал. Я говорю о твоих отдавленных пальцах, об этих слезах взрослого мальчика, уставшего и голодного, о твоих страданиях, о твоих улыбках, о твоей деликатности, здравомыслии, добродушии, наконец, которое меня разозлило, хотя именно на нем и держится наша цивилизация, и я это прекрасно понимаю. Я говорю тебе о твоей элегантности, Ян… Да, о твоей элегантности… Не позволяй им все это испортить, иначе ведь что от вас останется? Если ты и тебе подобные не станут защищать свои гнезда, тогда… тогда как… это… Во что превратится мир? (Молчание.) Ты меня понимаешь?— …— Ты плачешь? Но… Но почему? Ты плачешь из-за того, что я тебе наговорил? Слушай, иметь столько достоинств это не так уж страшно, разве не так?— Да пошел ты, Моиз.Он аж подскочил, хмыкнув от удовольствия так, что разбудил золотую рыбку.— Ты прав, старик, ты прав! Давай, — сказал он, коснувшись своим бокалом моего, — за любимых!
Алис встретила нас на кухне с дымящейся чашкой в руках.Она чмокнула мужа в лоб, поблагодарив за чай, и сообщила, что ей неловко расстраивать нашу компанию, но она очень устала и мечтает поскорее улечься в кровать.(Она сказала не «пойти спать», а именно «улечься в кровать», и это снова меня задело.) (И словно этого было недостаточно, произнося эти слова, она вытащила длинную шпильку, удерживавшую ее волосы собранными на затылке, встряхнула головой, и… ох… предстала совершенно другой. Алис с распущенными волосами.) (Более мягкой и менее яркой.) (Уже обнаженной, так сказать…) (Ахая, охая, зардевшись и бормоча сам не зная что, я чувствовал насмешливый взгляд ее мужа, сверливший мне спину.)
