Kitabı oku: «Шорох листьев», sayfa 2

Ладно, кого он обманывает? На самом деле ему хотелось мяса. Мяса того, кто идёт впереди. Настоящего живого мяса – жареного, варёного, запечённого, тушёного. Он буквально ловил аромат свежей хрустящей корочки, рот наполнялся слюной, все мысли сводились к одному – мясо, еда, еда – это жизнь!

«И дальше что?»

Чей это был голос? Он вздрогнул.

Тишина.

Свой внутренний? Или… ну нет, впереди – просто животное, и никакой мистики. Усталое, последнее, чудом выжившее животное. Не важно, что дальше. Закончить эту игру и всё, а выигрыш будет его – человека. Человек всегда в итоге выигрывает на протяжении уж десятков тысяч лет. Разве не так? В конце концов, кто находится на вершине эволюции? Кто занимается испокон веков охотой? Кто подчинил себе всё живое на Земле?

Человек.

И кто разрушил всё живое…

II

В котелке тихо закипала вода. Последние дни варил он нечто наподобие супа из всего, что находил в пути. Бывало, даже попадались укатившиеся некогда в спешке консервы, затаившиеся в кустах и под листвой, но в последнее время в ход шла в основном кора, трава, съедобные более-менее коренья. Раньше он ещё подходил к умершим городам в поисках еды. Но запах оттуда шёл настолько невыносимый, нечеловеческий, что даже через три слоя платка он не мог вдыхать, не ощущая рвотных позывов. К тому же, он боялся. Если это вирус, тот мог бы передаваться по воздуху и всё ещё иметь способность заражать и убивать. А если химическое отравляющее вещество – оно также могло бы быть до сих пор опасным. Ведь всё случилось так быстро и спонтанно, никто ничего не успел осознать – ни причину, ни следствие.

Сам он жил отшельником уж давно, недалеко от глухой деревеньки в глубинке, до которой только часа два добираться по непролазному бездорожью. Вроде бы название у неё было «Марьино», а может «Марьево», сейчас уже и нет резона вспоминать – нет там ничего. Зверья в лесу водилось тьма тьмущая – от мала до велика, и рыбы в озере не меньше – карпы, караси, сазаны, здоровенные щуки. Ну и скотину держал домашнюю. Рядом с домом сажал кукурузу и овощи, наведывался в заброшенные старые фруктовые сады. Природа была щедра в его краях. Единственное что связывало его с внешним миром – необходимость спускаться по реке раз месяц или два в деревню за самым необходимым. Хотелось иногда увидеть какого-никакого человека живого, перекинуться парой слов и взять в сельском магазине соль, сахар, мыло, книги или газеты, и быстренько вернуться назад в свой мир.

Ему хватало этой жизни вдоволь – животных, природу, леса он искренне всей душой любил, а вот людей – не особо.

Ах да, была у него ещё собака – Вера, беспородная дворняга, верный спутник на охоте. И кот был, Задирой его прозвал – рыжий хулиган. Всегда на рыбалку сопровождал, и своего никогда не упускал… Куры были, всех по именам знал, коза – Василиска… Это особенное счастье истинной свободы: реки, поля, леса – всё существовало для него одного.

Где это всё теперь? Как это вообще могло случиться? Он проживал тот ужасный День в своей памяти уже тысячу раз. И тысячу раз он не мог сдержать убегающую от осознания пережитого слезу.

В то самое утро человек, которого называли отшельником, спускался в своей старенькой лодке по реке в Марьино – пусть уж будет Марьино – оставив хозяйство на Верку и Задиру. День запомнился в мельчайших деталях: летнее солнце ярко светило, легкий ветер трепал седую бороду и шевелил густые белёные волосы, пахло хвоей и озером. Мошкара кружилась над его соломенной шляпой, под лодкой плескалась мелкая рыбёшка, а по берегам деловито суетились дикие утки. Он любил природу всей душой, но каждый раз внутри себя радовался, словно ребёнок, когда приходило время наведаться в деревню. Оставаться долго он там не мог, ибо всегда чувствовал себя неуютно среди множества людей, а толпу и сплетни так вообще на дух не переносил.

Причалив к деревянному мостику, он привязал лодку к столбику, взял суму и направился к деревне. Когда же отошёл от озера и поднялся повыше, ему в лицо внезапно ударил нехороший и странный запах. Отшельник резко остановился, не понимая, что это такое. Воняло вроде бы и химией, и вроде бы чем-то протухшим, мясным. Запах был ему совершенно незнаком. Постояв в нерешительности, обвязал на всякий случай платком нос и рот, но тошнотворный запах всё равно пробивался.

Прислушался – тишина. Завязал ещё один платок поверх первого и медленно и осторожно пошёл по тропинке. У края деревни дышать было попросту невозможно: согнувшись пополам, он едва сдерживал рвоту. Странное удушающее вещество наполняло воздух повсюду вперемешку с запахами трупного яда и всеобщего хаоса.

Он кинул беглый взгляд и отвернулся. Собрался с силами – глянул снова: везде лежали тела. Люди, животные, птицы – все мёртвые, скрюченные, и видно не первый день. В голове забило тревогу – бежать! Бежать, спасаться бегством! И он побежал. Бежал в ужасе без оглядки, раз упал, содрав ладони в кровь, поднялся, снова побежал, запрыгнул в лодку и принялся яростно налегать на вёсла. Вдруг осознал, что его рвёт, трясёт и качает из стороны в сторону. Вернувшись назад сам не зная как, лишь с божьей помощью, и даже не привязав лодки, он залетел в полуобморочном состоянии в домик и упал с грохотом на пол.

Рвало его три дня кряду, с температурой, болями и судорогами во всем теле, с галлюцинациями и видениями; находился он на грани. Принимал все травы и настои, какие у него только были, выгреб лекарства из своей скупой аптечки – все, какие нашёл. Что можно было съесть – съел. Мазал себя зелёнкой и йодом, обтирал спиртом. Сжевал засушенные на зиму травы без разбору – лекарственные и нет, выпил в горячке всю запасённую процеженную воду. На третий день, полностью обессиленный и обезвоженный, он всё же выполз из своего жилища, на четвереньках, шатаясь как пьяный, в мозгу звенело одно – надо выпустить скотину из сарая, иначе умрут от голода и жажды! Доползши на четвереньках до сарая, он дёрнул задвижку. Внутри его встретила тишина.

Больше ни млекопитающих, ни птиц живыми он не видел.

Но он – выжил. Один.

Всю павшую скотину пришлось хоронить, и Верку, и Задиру – до всех добрался мор. Он громко проклинал всё вокруг, совершая древний извечный ритуал погребения, ненавистный каждому живому существу, но всегда – неизбежный. Выл, как волк. Три дня не находил себе места, бросался на стены, громил всё, что попадалось под руку. Видел призраки погребённых везде, в каждой тени, а перед сном всегда вставала перед глазами картина увиденного в деревне.

Потом успокоился. Он выжил. Его разум выдержал.

Рыба в озере была всё ещё съедобной. Так он продержался какое-то время совсем один. Календарь больше не вёл, счёт времени был потерян. По его примерным подсчётам, тяжело болел он больше недели, но уверенности не было.