Kitabı oku: «Ресакрализация. Фантастический роман с элементами трансцендентной эротики», sayfa 3
2. В ГРЕКИ
Нежно-смарагдовые всполохи светлячков, тихо жужжащих в плетенке, проникли сквозь закрытые веки – те дрогнули раз… другой, и Тобин наконец проснулся. В Пещере наступило «утро». Во рту все еще ощущался затхлый привкус грибов, а мысль была приятно расслаблена и легка. Что-то во всем окружающем, в ощущении от себя, от безмятежно посапывающей рядом Талли, было необычным, намекало на…
Конечно! Он ведь победил вчера! И сейчас находится в пещере вождя!
Будто укушенный водяной змеей, Тобин подскочил с циновки.
Совсем другая жизнь! Новая, полноправная, полнокровная, сильная… Да! Теперь мы хозяева, и это всем остальным надо с нами считаться.
Талли, разбуженная его активностью, открыла глаза и улыбнулась Тобину. Потянувшись к нему всем телом, она обвила руками мускулистый торс и потянула обратно на циновку…
___________________________________________________________________
…Чуть позже, завтракая приготовленными Талли яйцами пещерной ящерицы, Тобин вспоминал, что именно произошло вчера:
Он стоял на Ритуальном Камне перед Племенем с копьем Вождя в руке, ощущая себя полубогом. Раскатисто и громогласно, удивляясь силе собственного голоса, Тобин провозглашал, как они теперь будут жить дальше:
– Слушайте же! За стенами Пещеры есть другой мир – гораздо больше и богаче нашего… Там светит яркий свет и обитают удивительные звери. И самое главное – там живут другие люди! Похожие на нас. Приветливые, сильные, дружелюбные! Теперь нашему Племени предстоит выйти наружу и открыть для себя этот мир!
Народ Племени растерянно перетаптывался под Скалой – но возмущенных голосов не было слышно: видя окровавленное копье – символ власти – в руках бывшего ныряльщика, возражать никто не смел.
Неожиданно по сводам Пещеры заметались пронзительно-яркие всполохи, и из-за спин собравшихся показался Ва Ту с группой воинов, вооруженных факелами. Над головами прокатился гул голосов – люди Племени, ошеломленные, закрывали руками глаза, пытаясь защититься от слепящего света. Высветив на Скале горделивую фигуру Тобина, Ва Ту улыбнулся ему и взобрался на камень, встав рядом.
– Слушайте своего Вождя, люди – он говорит правду, – пророкотал Ва Ту. – Ваше Племя готово совершить Исход. Большой Мир ждет вас.
– Но мы не … – начал было Хорра, стоящий под самым камнем, щурясь сквозь пальцы от непривычно-яркого света фонарей.
– Все уже предрешено – осталось только покориться судьбе, которая преподносит такой щедрый подарок, – примиряюще возгласил Ва Ту. – Боги благоволят этому. Не так ли? – Шаман повернулся к новому вождю.
– Боги… – с некоторой неуверенностью начал Тобин, но затем быстро поправился, – несомненно, благоволят Исходу. Сегодня ночью мне было видение. Про жизнь на Поверхности! О как много там еды и пространства! Прорыватели ходов будут навсегда освобождены от своих тяжких обязанностей! Остальные – сохранят их. Никто больше не будет голодать! Последуйте же за мной в новую жизнь! – его голос окреп, обретая нотки гордости, силы и величия. – Жизнь, полную радости, изобильную и свободную! За пределы тесной Пещеры!
На сборы Ва Ту дал членам Племени одну ночь. С полного согласия нового Вождя, конечно же… Утром, наевшись запеченными – по-новому – на костре яйцами пещерной ящерицы, поцеловав Талли и откинув полог своей пещеры, Тобин увидел двух старых знакомых с Поверхности – воинов Ночных Леопардов с факелами, стоящих на страже. Заметив его, они улыбнулись и подняли руки в уважительном приветствии. Однако было абсолютно ясно, кто здесь осуществляет военный контроль. С другой стороны, эти воины сейчас по факту являлись его личной охраной, они же помогут вывести Племя за пределы Пещеры. Пока их с Тобином пути совпадали.
– Доброе утро, – неожиданно раздался голос Ва Ту, подошедшего откуда-то сбоку. – Ваше Племя уже готово к Исходу?
Тобин в ответ лишь мотнул головой в сторону пещерок соплеменников, начинающих откидывать пологи и, подслеповато щурясь, боязливо выходить из своих нор под свет факелов.
Ва Ту кивнул, промолвив:
– Хорошо. Выдвигаемся, когда догорит факел, – и протянул коптящую головню Тобину. – Возьми с собой моих людей, это поможет собрать всех быстро…
___________________________________________________________________
Вечером этого дня все Племя уже брело по тропинке, ведущей к поселению Ночных Леопардов. Несмотря на сгустившийся сумрак, многие вскрикивали от боли, выходя из Пещеры – и падали как подкошенные. Последние лучи заходящего солнца жгли глаза слишком сильно. Воины Леопардов поддерживали за руки тех, кто не мог идти самостоятельно.
Тобин шел, глядя на восходящий над горизонтом серпик луны и размышляя о будущем…
Что ждет их впереди? Смогут ли обитатели Пещеры приспособиться к дневному свету так же хорошо, как он – особенно старые и немощные? Не станут ли они рабами? Сдержит ли Ва Ту свое слово или все Племя будет перебито воинами Леопардов где-нибудь на полпути к стоянке – слепое и беспомощное, как головастики, вытащенные на сушу?..
Однако к полуночи все члены Племени были уже расселены по хижинам, которые Ва Ту, как выяснилось, предусмотрительно распорядился заранее – за несколько дней – для них приготовить.
Вопреки самым мрачным опасениям Тобина, члены его Племени не стали рабами – просто заняли не самые высокие позиции в иерархии Ночных Леопардов. Учитывая длительный период привыкания к яркому солнечному свету, было бы странно ожидать чего-то другого. Ва Ту сдержал свое слово – за что Тобин был бесконечно ему благодарен. Немного беспокоило другое – воины Леопардов сразу же после Исхода заняли Пещеру, встали с пиками на входе и не впускали туда ее прежних обитателей, вознамерившихся было после травмирующей встречи с Поверхностью юркнуть в привычный мрак. Таким образом, своего места, за исключением нескольких отданных на милость хижин, у них теперь не было.
___________________________________________________________________
Через неделю двенадцать членов Племени умерло, оказавшись не в силах справиться с ослепляющим светом Поверхности. Их глаза слезились и кровоточили, а кожа просто слезала на дневном солнце. Двенадцать! Почти треть. К счастью, в основном это почему-то коснулось именно тех, кого Тобин недолюбливал – в первую очередь, старейшин… А поскольку Племя влилось в общину Ночных Леопардов, вождем он быть теперь перестал – и поэтому даже формально не должен был испытывать угрызений совести по этому поводу. Вообще, после возвращения из мертвых, убийства Ашара и исхода, отношение среди соплеменников к Тобину можно было мягко охарактеризовать как «богобоязненное». Наверное, именно из таких ситуаций и вилась тонкая ниточка, связующая тропки судьбы в плотный клубок участи диктатора… Однако стремления во что бы то ни стало удержать власть у Тобина не было, как и желания плотнее прильнуть к бывшим соплеменникам; скорее, наоборот – хотелось отстраниться от всего этого и исследовать, наконец, бескрайний и распахнутый настежь мир вокруг. Тем более что и Ва Ту в последние дни неожиданно начал уделять повышенное внимание его обучению мастерству шамана.
Вообще, Ва Ту был, казалось, везде и сразу: он не только резко интенсифицировал все процессы в племени Ночных Леопардов – с полного согласия вождя Так Бо, конечно же, – но и быстро вошел в управление бывшими обитателями Пещеры. Обучая, поддерживая, помогая. Изменилась и его речь, став гораздо более развернутой и многословной. Впрочем, не потеряв при этом своей весомости.
Тобин наблюдал за всем происходящим с чувством, которое можно было бы описать как «восхищенно-заинтересованная отстраненность». Раньше оно было ему почти незнакомо. Вообще в последнее время его эмоции стали многомернее, а для их описания – хотя бы и для самого себя – требовались все более сложные обороты мысли. И слова. Целые реки, водопады и океаны слов. Невероятно много. Если раньше он довольно легко обходился без них, то теперь стремление облечь все в слова превратилось в особую разновидность внутренней необходимости. Тобин приписывал это шаманским практикам и влиянию Ва Ту, хотя где-то на задворках сознания жило смутное ощущение, что все значительно глубже…
Впрочем, это никак не отменяло того, что шаманское видение мира действительно серьезно вошло в его жизнь. Привычка помнить о том, что «все это происходит в моем восприятии» в сочетании с разнообразными отварами и веществами, смещавшими и расширявшими это восприятие, оказалась способной творить чудеса. Мало-помалу Тобин учился брать контроль над способом, посредством которого ощущал и мыслил – и хотя пока сам оценивал свои успехи как ничтожные, проступавшая сквозь бестолковщину первых усилий перспектива движения в этом пространстве порождала приятную волну энтузиазма.
Однажды ночью после очередной удачной практики с отваром Ва Ту оставил его у себя в хижине:
– Я хочу сказать тебе кое-что важное… – начал он, привычно буравя собеседника твердым наконечником взгляда. – Тобин, ты молод и умен. Ты умеешь открывать Новое. Это ценный дар – благодаря ему у тебя многое впереди. Мир гораздо больше, чем твоя Пещера и даже наши хижины – и ты доподлинно знаешь это. Поэтому я хочу отправить тебя обучаться дальше.
– Обучаться? – переспросил Тобин. – Дальше?
– Да, – неспешно кивнул Ва Ту. – Как, ты думаешь, становятся шаманами?
– Ну… – в сознании почему-то мелькнул образ шепчущей над котлом Наллики, – может быть, выпивают специальное снадобье?
– Этого недостаточно. Снадобье важно, но одного оно оставит на всю жизнь безмозглым калекой, а другого – сделает гораздо способнее.
– Тогда может быть, шаманы – такие сильные, как ты… Или боги.
– Воля богов всегда проявляется через людей и их поступки, – быстро свернул это рассуждение Ва Ту. – А такие, как я… – он неожиданно замолчал. – В действительности для того, чтобы стать хорошим шаманом, нужно много учиться. И я хочу предложить тебе дальнейшее обучение. Ты готов к нему?
– Да, – без колебаний ответил Тобин. Ва Ту был честен и добр к нему без особых на то оснований. Не было причин для недоверия ему и сейчас.
– Тогда пойдем, я кое-что покажу тебе.
И шаман повел его в горы…
Они шли долго: солнце уже успело взойти и проделать половину своего пути по небосклону, когда Ва Ту остановился посреди поляны, заросшей низкорослым кустарником, и указал на маленькие, почти незаметные утолщения под некоторыми из его веток, похожие чем-то на капельки-сталактиты. Однако, подойдя поближе и хорошенько рассмотрев такую капельку, Тобин с удивлением обнаружил, что это муравей. Точнее, его иссохшие останки, проросшие странными побегами. Прямо из головы муравья-носителя вытарчивал странный нарост: будто бы насекомое настолько силилось думать, что наконец испустило из головы овеществленную мысль.
– Это кордицепс, – негромко произнес Ва Ту. – Особый гриб. Его споры поселяются в теле муравья, берут контроль над его поведением, в первую очередь, над двигательными центрами, и заставляют вцепляться челюстями в ветку кустарника. Затем муравей умирает, а гриб, оказавшись в идеальных условиях внутри хитиновой тушки, прорастает прямо из его головы и продолжает свой цикл размножения.
– А в человеке он так не прорастет? – с некоторой опаской поинтересовался Тобин.
Ва Ту усмехнулся.
– Ты мыслишь правильно, – сказал он. – Но не беспокойся так сильно – мы все-таки не насекомые. А вот придать силу и разбег твоим мыслям кордицепс способен вполне. Так что не сомневайся и собирай.
Ва Ту показал, как именно это делается – и Тобин без лишних вопросов приступил к сбору…
После приема кордицепса состояние было специфическим, значительно отличающимся от грибного или отварного. Может быть, причиной тому была бессонная ночь, может быть теплые солнечные лучи – ведь сейчас они были на поверхности в жаркий летний день, – может быть, что-то, исходящее от намерения Ва Ту, но вместо прилива мощи, быстроты и желания действовать – как в прошлый раз – Тобин ощутил какую-то необычайную мягкую ясность, спокойствие и даже своеобразную дальнозоркость сознания. Казалось, что впитывал звуки, запахи и цвета он теперь гораздо глубже и объемнее. При этом все вокруг казалось погруженным в мягкий флер приглушенного сумеречного восприятия. И одно никак не мешало другому, а наоборот – каким-то парадоксальным образом дополняло.
Тобин присел на теплый от солнечных лучей камень, оказавшийся теперь в теньке, и слегка разомлел, наблюдая за полуденным маревом, поднимающимся над полевым разнотравьем. И чем дольше он сидел, тем больше ощущал, что какая-то особая сонливость и дремота обволакивает ум, делая его мягким и вязким, подобно меду. В какой-то момент он ощутил себя прямо-таки вынужденным откинуться на спину, радуясь тому, что камень теплый, и можно разложиться вот так, запросто.
И уснул. Точнее, погрузился в довольно странное аморфное состояние, заполнившее собой обычно резкий переход между бодрствованием и сном. В этом состоянии мысли и ощущения перетекали друг в друга, образуя теплые эмоциональные потоки. Устремившись по одному из них, Тобин ощутил такую невероятную расслабленность и комфорт, что заснул во второй раз – прямо изнутри первого сна.
В этом под-сне все было таким же, как и на реальной поляне, где он лежал сейчас на камне – или, по крайней мере, казалось таким же. Но особый ментальный привкус, сновидческое ощущение нереальности происходящего пропитывало собой каждый предмет вокруг, вкрадывалось в каждую мысль и ощущение.
Тобин поднял глаза на Ва Ту, сидящего на поваленном дереве напротив. Тот, улыбнувшись, молча указал ему куда-то вперед и вниз, добавив широкий окаймляющий жест рукой.
Присмотревшись к тому, как расположены оставшиеся на поляне оболочки муравьев, Тобин поразился. Они группировались настолько систематично, что казались пустыми зубами невидимого чудища, к каждому из которых была подведена сложная система из условных нервов в виде ветвей подземного кустарника. Однако это царство нитевидных хитросплетений, в отличие от привычной грибницы, было невидимым, не обладающим устойчивой материальностью – ведь реальным мицелием здесь и не пахло. Пытаясь осмыслить это противоречие, Тобин почувствовал, что заходит в тупик – и для обретения ментальной опоры принялся думать об обычных грибах. Грибница определенно была живым существом – но не в том же смысле, что человек или леопард. Бесчисленные ниточки гифов составляли единую причудливую сеть, протыкающую изредка землю копьями небольших плодовых тел – грибов, которые люди принимали за отдельные существа, хотя в действительности они были чем-то наподобие торчащих над поверхностью органов размножения.
Основное же таилось под поверхностью. Постоянно испускало и получало сигналы. И несомненно обладало каким-то подобием разума. Правда, как он теперь понимал, разум этот был далеким от человеческого. Но определенно хотел сохранить себя, разрастаться дальше, изменяться и процветать. Поэтому-то и был способен входить в контакт с человеком и влиять на сознание, в чем ему – Тобину – уже довелось убедиться.
В случае же с кордицепсом все промежуточные стадии подземного разрастания сети были свернуты. И укомпактованы в небольшое продолговатое тельце насекомого, которому и предстояло стать средой для развития мицелия. За всем этим проступало что-то ощутимо-тревожное, но что именно – мысль пока не была в состоянии нащупать…
Ва Ту кивнул, наблюдая глубокую сновидческую задумчивость на лице своего спутника, лежащего на камне; встал и неспешно направился к муравейнику, расположенному на самом краю той же поляны. Тобин, слегка проснувшись и подойдя к нему, обнаружил, что старый шаман рассматривает кусты папоротника, перебирая рукой остроконечные листья.
– Обрати внимание, – негромко произнес Ва Ту, – один и тот же узор повторяется на разных уровнях.
Тобин сосредоточенно воззрился на куст, силясь вникнуть в то, что имелось в виду. Действительно – каждая ветка папоротника по форме напоминала один большой лист, составленный из множества маленьких листочков. В свою очередь, множество веток, растущих из одного стебля, складывались в узор, воспроизводивший все ту же картину, но уже в глобальном масштабе растения в целом.
«Хорошо, общая идея самоподобия, выстраивающая из маленьких частей большие, понятна. Но что именно хочет сказать мне этим шаман?» – думал в своем полусновидении Тобин.
Как бы подслушав его мысли, Ва Ту указал рукой на виднеющийся вдалеке муравейник, сделав побуждающее движение вперед. Тобин, немного поколебавшись, направился к муравейнику, опустился перед ним на колени и, повинуясь очередному поощряющему кивку шамана, запустил руки внутрь, прямо в мягкий земляной конус.
Почти сразу же он ощутил легкое пощипывание в кистях от укусов. Однако, вопреки его ожиданиям, оно не казалось таким уж болезненным или откровенно неприятным. Было непонятно, кордицепс ли оказывают такое воздействие, полусон или еще что-то, но вдруг его сознание озарила вспышка никогда не испытанного состояния собранной в целостность множественности, очевидно проистекающего от сообщества покусывающих руки муравьев. Состояние было странным и трудноописуемым – в нем читались нотки страха, недоумения, растерянности и желания устранить угрозу, но под всем этим таилось что-то еще, гораздо более значимое.
Посидев так некоторое время, Тобин покосился на кусты папоротника на краю поляны. И вдруг его озарило – муравейник тоже был своеобразной грибницей, пронизанной коммуникативными гифами – но незримыми, а состоящими из социальных связей между муравьями. Которые и складывались в этот своеобразный коллективный разум, образуя его как маленькие листья папоротника – большую ветвь.
Тобин вытащил руки и встряхнул ими, сгоняя оставшихся муравьев. А затем просто встал и какое-то время стоял, глядя на шамана и улыбаясь от расширившегося понимания мира. Ва Ту через некоторое время поднялся и легким кивков головы призвал его идти дальше.
Они оказались у подножия высокой скалы. Шаман воздел руку, указуя на соты, прилепившиеся к горным уступам. Тобин смущенно улыбнулся: «надеюсь, мне не придется лезть в улей?», – с трудом разлепив слипшиеся от кордицепса губы, с легкой хрипотцой произнес он.
В ответ на это Ва Ту, облюбовавший поваленное дерево в теньке, молча кивнул на камень у подножия скалы: мол, сиди, наблюдай.
Тобин сел на камень, который успел основательно нагреться на солнце, и принялся наблюдать за пчелами, снующими по своим делам. Первоначально казавшееся хаотичным перемещение полосатых тел вдруг напомнило ему сложный и наполненный смыслом язык. Подробностей выражаемого на этом языке Тобин так и не смог распознать, но общий смысл танцев в воздухе и даже что-то, отдаленно напоминающее эмоциональное состояние роя, как и в случае с муравьями, уловил.
Сообщество пчел тоже определенно было сетью самоподобия – и сеть эта плелась сразу на нескольких уровнях, зримом и незримом. Рой в некотором смысле представлял собой одно большое существо, составленное из сотен маленьких жужжащих тел.
В сознании вспыхнула мысль: «А в случае людей? Неужели и между нами все так же увязано?»
Тобин повернулся к Ва Ту и вопросительно посмотрел на него – и под спокойным взглядом старого шамана рассуждение в его сознании стало разворачиваться дальше: «Но ведь человек может уйти из своей стаи, в отличие от пчелы или муравья. Как сделал я. Значит, хотя эти связи и есть в племени, они гораздо более гибки и подвижны, чем…» – неожиданно ему в голову пришла совершенно другая мысль. – «А вот на уровне моего личного ума… похоже… похоже, что мыслесвязи действительно очень напоминают грибницу! Возможно, это и объясняет изменение состояния после приема грибов, когда часть переплетений и узлов меняется в соответствии с узором принятого мицелия и становится другой. Получается, что я и сам в некотором смысле гриб. Рой. И куст…»
Тут сновидческая реальность дрогнула и поплыла – и через некоторое время Тобин обнаружил себя проснувшимся все на том же теплом камне. Было не до конца понятно, то ли он окончательно вынырнул в реальность, то ли оказался на первом уровне сновидения. Все эти теплые камни и поляны со скалами уже успели основательно перемешаться в его памяти. Но послание этого сна, глубокое откровение относительно природы роевых существ и их места в мире ощущалось несомненно полученным.
Тобин поднял глаза на Ва Ту, все так же невозмутимо сидящего на поваленном дереве, и не нашел ничего умнее, чем прошептать: «спасибо, учитель!»
Ва Ту с улыбкой кивнул, принимая благодарность.
– Ты хочешь понять больше? – спросил он. – Тогда тебе придется совершить длительное путешествие. Далеко-далеко, в нескольких лунах пути отсюда на закат есть страна греков. Они мудры и прозорливы. Там я обретал некогда свои знания. Теперь туда же предстоит отправиться и тебе.
___________________________________________________________________
Выяснилось, что Тобин далеко не единственный ученик Ва Ту, которому было предуготовано путешествие на запад. Группа, снаряжаемая старым шаманом «в греки», состояла из трех человек: долговязого и неулыбчивого Мяо, русой девушки-воина Наоди и его, Тобина. У Ночных Леопардов практиковалась ангелингия – воинами и шаманами могли становиться как мужчины, так и женщины, поэтому наличие девушки в отряде его не особенно удивило. А вот с Мяо что-то определенно было не так: с самого начала между ними установились какие-то настороженно-конкурентные отношения. В чем тут было дело, Тобин не понимал – но после первого же рукопожатия Мяо смерил его холодно-надменным взглядом и отвернулся. Вообще это был первый человек из племени Ночных Леопардов, который настолько открыто позволял себе проявлять подобное отношение на людях. Что заставляло задуматься – особенно, учитывая, что Мяо, как старший ученик, становился теперь главой их отряда…
Вечером этого же дня, когда Тобин собирал нехитрые пожитки в своей хижине, Талли принесла ему еще одну новость – она была беременна. По крайней мере, тошнота и существенная задержка говорили об этом.
Тобин не знал, как правильно относиться к такому известию – и счел за лучшее поцеловать жену и еще раз поговорить с Ва Ту, Так Бо и членами своего племени с просьбой всячески позаботиться о Талли до его возвращения.
Талли выглядела вполне беззаботной и, казалось, не сильно переживала насчет своего будущего. Попав к Ночным Леопардам, она на удивление быстро влилась в племя, сразу же завела подруг и освоила новое ремесло плетельщицы корзин. Ее глаза и кожа почти сразу привыкли к свету солнца. Более того, было похоже на то, что бескрайнее синее небо над головой и даже случающийся время от времени проливной дождь вызывают у нее неподдельную радость.
Вообще, вызывало удивление, насколько быстро Талли сумела приспособиться к новым условиям – по сравнению с другими сородичами. Может быть, повлиял пример Тобина, находящегося рядом, или статус жены вождя – пускай и номинального, – а может быть просто личная предрасположенность. Поверхность стала своеобразным испытанием на выбраковку для членов Племени, напоминая какую-то опасную болезнь – либо человек переживал ее, излечивался и становился еще крепче, либо просто умирал…
___________________________________________________________________
Наконец, настал день, на рассвете которого отряд из трех человек, после небольшого напутствия от Ва Ту и Так Бо, вышел из лагеря.
Первые несколько дней они быстро продвигались по привычной гористой местности, поросшей густыми лесами и населенной знакомыми племенами. Все в окрестностях знали Ва Ту, поэтому легко пропускали отряд с его меткой через свою территорию, часто еще и снабжая припасами. Но к утру восьмого дня их глазам предстала Великая Пустыня. С первого же взгляда становилось понятно, что название было дано не просто так – и несколько дней, а то и недель, придется экономить воду. Пустыня действительно была очень большой, простираясь насколько хватало глаз. Мяо, много путешествовавший ранее, поведал, что прежде – давным-давно – эти места тоже были цветущими, но после Поворота Мира все изменилось, и пришла Великая Засуха. Больше за этот день он ничего не сказал. Вообще Мяо был удивительно немногословен и замкнут для лидера, предпочитая раздавать редкие команды своим спутникам скупыми жестами и легким кивком головы.
С Наоди же Тобин болтал всю дорогу. Несмотря на почти мужскую силу и быстроту, она оказалась совсем не такой, как Мяо – наоборот, веселой и открытой, отличной рассказчицей, любящей забавные истории из жизни племени, над которыми они с Тобином заливисто хохотали. В свою очередь, он старался не отставать, делясь услышанным от Старейшин своего Племени легендами и мифами. Уже на второй день пути они с Наоди стали хорошими друзьями. А вот Мяо так и продолжал хранить горделивое молчание, держась несколько впереди и поодаль. Несколько раз Тобин пробовал задавать ему вопросы относительно дальнейшего маршрута их отряда – но получил в ответ лишь холодный, подозрительный взгляд и оставил попытки наладить общение.
День они провели у источника на краю Пустыни, запасаясь водой, а вечером, когда солнце перестало палить так сильно, двинулись прямо по песчаным барханам. С самого начала план по пересечению Пустыни был именно таков – двигаться вечером и по ночам, днем останавливаясь на сон. Для защиты от солнца они несли с собой специальные палатки, выданные Ва Ту. Сделанные из неведомого, но тонкого и прочного материала, в сложенном состоянии палатки занимали совсем мало места в заплечных мешках, но быстро раскладывались и позволяли обеспечить вожделенную тень.
Мяо, бывавший в этих краях ранее, все-таки снизошел до того, чтобы предупредить: «будьте осторожны, путь пролегает по землям, населенным претами – голодными духами».
И действительно – с каждым шагом вглубь Пустыни становилось все более очевидным, что много лет назад здесь случилось что-то ужасное. Иногда в разрывах мертвого песчаного покрывала под ногами проглядывали остовы разрушенных древних зданий – Тобин видел ранее только каменные пещеры и деревянные хижины, поэтому даже на эти торчащие из песка огрызки, сделанные из неизвестного материала, смотрел во все глаза, представляя, как они выглядели раньше. Однако помимо мертвых отзвуков прошлого, в этой пустыне таилось что-то еще – и в глубине подземных коридоров теплилась странная жизнь…
Со всей очевидностью проявилось это на десятый день пути. Разбив дневной лагерь в развалинах здания, на втором этаже, ставшем теперь крышей, они распределили дежурство и отправились спать по своим палаткам…
Мяо, взявший на себя роль часового в первой трети дня, вдруг пронзительно закричал, разорвав сон – да так, что Тобин прямо-таки подскочил на своем спальном коврике, кубарем выкатившись наружу. Наоди уже была рядом и даже успела вытащить лук. Неожиданно внизу, в разрушенном проеме двери, мелькнула какая-то черная тень, устремившаяся вверх по лестнице. Тобин выхватил из палатки копье и, резко развернувшись, почти не глядя, ткнул прямо в морду приближающемуся созданию – оно, скуля, отпрыгнуло прочь, вывалившись в окно, и рухнуло со второго этажа, подергиваясь и оставляя кровавый след на песке. Наоди послала стрелу в глаз другому, поднимающемуся снизу по останкам второй лестницы. Мяо пятился к ним задом, поднимаясь с первого этажа по ступенькам с длинным окровавленным клинком в руке, прикончив третьего. Четвертое лежало невдалеке у входа с его копьем в боку. Откуда-то снизу, из-под земли, очевидно, испещренной здесь катакомбами, раздался протяжный вой, означавший конец атаки. Однако после того, как он отзвучал, еще долго стояли они в окружении палаток, прижавшись друг к другу спинами и напряженно вглядываясь, вслушиваясь, вчуствуясь в окружающее пространство. К счастью, больше атак не было. Может быть, удалось перебить большую часть этих существ, а может быть, остальные просто не решались атаковать, увидев, что случилось с их сородичами.
Когда дыхание выровнялось и страх отступил, пришло время осматривать трупы. Сказать, что существа были отвратительны – значит ничего не сказать. Сросшиеся головы, ассиметричные черепа, наросты на туловище, деформированные ноги с вывернутыми назад коленями… Что-то было явно не так с голодными духами. После этого случая отношение к безопасности в их маленьком отряде резко изменилось: от разрушенных зданий они на всякий случай решили держаться подальше, условились не выпускать друг друга из вида – и даже в туалет стали ходить парами. С этим было связано неожиданное развитие отношений с Наоди. Русоволосая и стройная, сильная и гибкая как дикая пантера, Наоди с самого начала похода проявляла к нему косвенные признаки симпатии. Время от времени, думая, что он не видит – а возможно и наоборот, рассчитывая на это – она бросала на Тобина долгие взгляды искоса, всегда стараясь быть ближе к нему, чем к Мяо.
В пустыне же это особое отношение стало совсем очевидным. Мяо ее, похоже, совсем не интересовал. Тобин же после стычки с монстрами был окончательно и бесповоротно назначен защитником и сопроводителем в туалет. Поначалу, до первого нападения, пока опасность казалась далекой и абстрактной, Наоди отходила от него достаточно далеко – за соседний бархан. Однако теперь, когда стало ясно, что все всерьез и опасность близка, ситуация резко изменилась – и Тобин регулярно наблюдал треугольник русых волос внизу ее живота. Довольно быстро Наоди совсем перестала его стесняться – и в ярких лучах солнца легко можно было любоваться розовыми складками мясистых, сочных половых губ. Одним вечером, когда Мяо спал в своей палатке после дневного дежурства, Наоди потянула стоящего на часах Тобина в сторону ближайшего бархана – делать свои дела. Привыкший к этому зрелищу Тобин уже без зазрения совести пялился на разворачивающуюся картину, отстраненно размышляя о том, как, должно быть, приятно перебирать и пробовать рукой на ощупь все то, что свисает… и тут его взгляд, оторвавшийся от сникшей струйки, поднялся выше и натолкнулся на взгляд Наоди… Она поднялась, не отрывая от него влажно блестящих глаз, и подошла вплотную, глубоко и часто дыша – очевидно, перебирать разные части тела в воображении было приятно не только ему. Рука Наоди жадно обхватила его за бедра, стремительно проникла под ткань одежды, ощупывая и начиная совершать возвратно-поступательные движения. Тобин, окончательно осмелев, крепко сжал в ответ ее упругие полупопия, пробираясь пальцами во влажное пространство между ними. Там обнаружился удивительно большой и мягкий клитор.
– Талли далеко, а я здесь, – шепнула она ему на ухо. – И очень хочу тебя.
