«Дама с собачкой (адаптированный текст)» kitabından alıntılar, sayfa 2
Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей.
Если она здесь без мужа и без знакомых, – соображал Гуров, – то было бы не лишнее познакомиться с ней.
Вот тебе и дама с собачкой… Вот тебе и приключение… Вот и сиди тут.
И в эту минуту он вдруг вспомнил, как тогда вечером на станции, проводив Анну Сергеевну, говорил себе, что все кончилось и они уже никогда не увидятся. Но как еще далеко было до конца!
Каких только не бывает в жизни встреч!
У него были две жизни: одна явная, которую видели и знали все,
кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая
совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая - протекавшая тайно. И
по какому-то странному стечению обстоятельств, быть может случайному, все,
что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не
обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других,
все же, что было его ложью, его оболочкой, в которую он прятался, чтобы
скрыть правду, как, например, его служба в банке, споры в клубе, его "низшая
раса", хождение с женой на юбилеи, - все это было явно. И по себе он судил о
других, не верил тому, что видел, и всегда предполагал, что у каждого
человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая,
самая интересная жизнь. Каждое личное существование держится на тайне, и,
быть может, отчасти поэтому культурный человек так нервно хлопочет о том,
чтобы уважалась личная тайна.
От прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое; и о таких, — как, например, его жена, — которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное; и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую.
«Ну, пускай поплачет, а я пока посижу», – подумал он и сел в кресло.
По образованию филолог, но служит в банке.
Он смотрел ей в неподвижные, испуганные глаза, целовал ее, говорил тихо и ласково, и она понемногу успокоилась, и веселость вернулась к ней; стали оба смеяться.
