Kitabı oku: «Ликвидатор не ошибается никогда», sayfa 6

Как могло случиться, что ему дали оперативный псевдоним Горец? Всегда псевдонимы даются «от противного», а тут – попали в точку. Случайность? Случайностей не бывает. Вернее – не должно быть. Он ощущает глубинную связь с этим местом, он ощущает себя горцем. Не могли кадровики такое представить. А может, изучая его генетический материал, поняли, кто он такой по происхождению? Хотя бы наполовину… Не исключено. Может, именно поэтому так зацепила его Гора и эта страна? Ее люди, деревни, городки в ущельях… Скорее всего, так и есть, ведь такой жгучей связи он нигде больше не чувствовал. Даже представить не мог, что такое возможно. И что теперь с этим делать?

Пока ничего не могу понять и решить, подумал он и провалился в сон.

На следующий день дошли до снегов. Восходители в альпинистских башмаках ступали тяжело, с опаской. А Горец, наоборот, разулся, легко шёл по насту босым, продолжая удивлять всех. Даже шутить пытался. Помогал женщинам, по-очереди забирая у них тяжелые рюкзаки. С двойной ношей шагал по склону, словно налегке. Групповод смотрел на него и думал, что этого необычного дядьку им бог послал. А он ещё сомневался! Да этот один всего их отряда стоит! Вон как мужчины, на него глядя, подтянулись. Очень неординарный мужик, очень. На привале поинтересовался, откуда Горец родом. Тот назвал город, инструктор наморщился, подумал и развёл руками – не знаю, мол, такого. Это в Южной Африке, сказал Горец, я там до того, как в цирк пойти работать, был рейнджером, людей на сафари водил.

А в цирк ушёл, потому сильно не нравилось мне, что люди зверей разрывными пулями бьют и ещё гордятся этим. Гордиться тут нечем, увлечённо говорил он, ты попробуй на льва с копьем выйди, как охотники-масаи. Слабо! Кстати, он действительно так думал и не видел в охоте ничего хорошего. На людей охотиться привык, а на зверей никогда не охотился. Хотя мог бы схватиться с леопардом или тигром один на один: у того – когти и клыки, у него – штык-нож. Это было бы справедливо, да не привелось. Да и за что животное жизни лишать? Для самоутверждения? Ему это без надобности, с лихвой насамоутверждался за все прошлые годы.

…На вершине под ярким солнцем и чистейшим, без единого облачка голубым небом лежал белейший снег. Группа ликовала, восхождение прошло отлично, они молодцы! Пели, плясали, фотографировались, развернули флаг. Горец пытался попасть в такт мелодии, мычал нечленораздельно: вот чем-чем, а музыкальным слухом природа его обделила. Раньше это его никак не занимало, а теперь было обидно.

Потом, когда все устали и присели отдохнуть, он немного отошёл и посмотрел по сторонам. Огромный мир раскинулся перед ним. Отсюда были видны все три главные озёра региона, отсюда просматривались многочисленные горы и долины, поля и пастбища, города и посёлки. Где-то в далекой дымке, там, где горизонт сливается с землей, угадывалось море. Целый мир, прошедший сквозь века, трагедии, драмы, кровь и пепел. И он стоял на крыше этого мира.

Однажды он уже был на Памире, где проходили двухмесячные горно-стрелковые и альпинистские учения. Памир – это как раз и есть «крыша мира», но – не его мира.

Это был мир тех людей, которые там живут. А здесь… Здесь другое дело. Здесь он стоял на крыше своего мира и со всей ясностью чувствовал и понимал это. Настолько остро ощущал возникшую связь, что даже в глазах вроде бы защипало.

Становлюсь сентиментальным, подумал Горец. Старею… А может, не в этом дело…

В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ

На обратном пути в город Горец больше молчал, на вопросы симпатичной спутницы отвечал односложно, говорил, что устал. В городе все разбежались по своим делам, договорившись повторить поход следующим летом. Милая женщина ясно намекала, что не прочь продолжить знакомство, но Горец особого энтузиазма не проявил, залёг в гостинице и два дня не выходил из номера. Думал.

Он понимал, что к прежней жизни вернуться уже не сумеет, потому что узнал о себе такое, что никому из ликвидаторов знать не дано: нашёл свои корни. Они же все – люди без рода-племени, это – важнейший фактор отбора, чтобы было в их жизни только одно – беззаветное служение, которому не должно мешать ничего личного. Служение без колебаний, вопросов и сомнений. Но сомнения у него появились уже после акции в Чикаго, и чем дальше, тем больше теребили душу. Вот Старший это уяснил, изгнал в отпуск. Но он никак не мог предположить, куда заведёт и до чего доведёт Горца этот трижды поклятый отпуск.

Горец понимал, что его миру грозит опасность. Что его мир может исчезнуть. А он, Горец, не может этого допустить. Зло должно быть остановлено.

Для Горца зло всегда было персонифицировано. Он не задумывался над тем, что злом может быть режим, идеология, религиозный фанатизм, да, в общем-то, любой фанатизм… Этому его никогда не учили, всегда умело держали в стороне от политики. Зло всегда выступало в обличии совершенно конкретной личности. Которая подлежала ликвидации согласно приказу. То-есть которую назначали злом его командиры. Этого было вполне достаточно.

Но даже когда вера в абсолютную правоту начальников поколебалась, его видение зла не изменилось. Зло всегда воплощено в конкретной личности. Зло должно быть наказано.

Горец подумал, что стал лучше понимать мотивы мстителей, памятник которым он видел в городе. Для них зло тоже было персонифицировано. Да только действовали они уже после того, как рухнул и исчез в кровавом потоке их (мой?) мир. А так не должно быть, действовать всегда следует на опережение. Их месть была политикой. Так, во всяком случае, понимал это Горец, как и любой ликвидатор абсолютно не берущий а расчёт никакие политические обстоятельства. В работе ликвидатора ни мести, ни политике нет места. Потому что тогда это уже не работа.

На самом деле, все очень просто. Он обрёл свой мир и должен был сохоанить его любой ценой. Потому что нельзя найти свой мир и себя в этом мире, а после – потерять. Потерять потому, что некто, олицетворяющий в его представлении зло, грозит железным кулаком, угнетая психику и рассудок людей, желая запугать их. Людей, с которыми он впервые в жизни сроднился. О причинах происходящего он не задумывался и знать их не желал. Потому что причины ведь каждый трактует по-своему. Поэтому и нет никакого смысла думать об этом.

Горец не собирается мстить. Он будет защищаться. Лучшая защита – нападение.

Ладно, думал Горец, все это – пустое философствование, удел нерешительных, вечно колеблющихся натур. Он так полагал, потому что размышлять был приучен лишь для подготовки акции. И это въелось в плоть и кровь, стало частью его природы.

Пора начать планировать акцию, вот тут придётся поразмыслить очень серьезно. Это станет самым нетривиальным и самым сложным заданием за всю его жизнь. Помощи ждать неоткуда. Обеспечение и предварительная разведка отсутствуют. Оружия нет, придётся доставать на месте.

Противодействия следует ожидать более чем серьезного, но это уж как обычно, нельзя преуменьшать возможности охраны объекта. Все это означает, что ему придётся провести в стране, куда он намерен переместиться, немало времени, намного больше, чем в обычных случаях. А каждый лишний день увеличивает возможность провала. Значит, потребуется конспирация самого высокого уровня, и это тоже надо продумать заранее. Многое, очень многое следует скрупулезно продумать…

Горец понимал, что вероятность гибели в данном случае будет очень высока. Ошибки надо исключить. Но ему даже в голову не приходило, что само его решение может быть ошибкой и в случае успеха привести к последствиям, противоположным ожидаемым.

Потому что ликвидатор не ошибается никогда.