Kitabı oku: «Синг-Синг», sayfa 3

Целый рой мыслей и ощущений, словно встревоженные пчелы, зажужжал в голове Мортона; внезапно хлынув из забытых тайников, они толпились, перебивая друг другу путь и увлекая одну за другою… Не судьбы он боится, а людской толпы, той толпы которая отняла у него молодость, сожгла в нем все что было прежде так свято, чисто и дорого! Но сознание что он без ропота перенес все муки, разве оно не должно примирить его с новою жизнью и с толпой? О воля, о свобода души и тела, вы, лучшие блага смертных, осените его и будьте ему отныне взамен всего что было дорого! Разве можно вернуть что он потерял двадцать лет тому назад?… Как странно создан человек и как зыбки его желания! Давно ли он считал минуты своего освобождения, а теперь, когда он волен идти куда хочет наравне с миллионами других граждан, он стал в тупик, точно ребенок которого учат ходить. Вот пред ним вся даль, весь свет впереди, а он все еще пятится и как будто не может отделаться от тех мыслей что в течение могильного заключения накоплялись в душе точно мириады мелких морских молюсков на дне обширного океана… И чего бояться! Люди забыли его и конечно ужь не ждут его невероятного возвращения. Да, решено, идти надо, но… не сейчас… потом… после, когда взойдет луна, когда заиграют яркие звезды и ночь своим темным покровом успокоит людей; зарю же он встретит восхищенным взором уже не один, а с другими людьми, братьями о Христе.

Суровое лицо Мортона просияло; он полною грудью вдыхал ароматичную вечернюю прохладу. Погасающие лучи заката, слившись в одно багровое дымчатое пятно, обливали своим ровным светом фигуру Мортона… Он и мрачная могила Индийца как бы погрузились в какую-то огненную лаву неописуемого вечернего колорита. Впивая взорами чудную картину природы, этот недавно отверженный всеми и самим собою человек смирялся духом… Тяжелый рок его пощадил и в стенах тюрьмы, Мортон чувствовал сердцем что Создатель этого дивного мира не позабыл его, ничтожного… Рай, чудный, бесконечный рай!.. Умереть теперь было бы ужасно!.. Жить надо, жить сызнова, наравне со всеми. О, эти все не знают что такое рай на земле, где настоящее счастье человека! Вот он рай, вокруг нас, а счастье здесь – в сердце каторжника который полжизни был лишен дара сознавать это!..

Взволнованный своим умилением, Мортон склонил голову на решетку могилы. Слезы давили его груд и приступали могучею живительною волной к иссохшему горлу. Еще два-три содрагания могучего тела, и благодатная роса души оросила его исхудалые щеки. Мортон не был в силах удержать горячий поток слез которые лились из наболевшей души точно хрустальные капли бурного горного ручья сквозь твердые сталактиты пещеры в Синей долине Калифорнии. Вокруг Мортона, в перелесках, щебетали запоздалые пташки и громче всех навсевозможные лады заливался пересмешник⁹, этот неугомонный комик американских паросников… Встревоженные вечернею сыростью и прохладой, мошки и москиты как-то жалобнее тянули свою хоровую заунывную песню. Казалось, они убаюкивали Мортона, и глаза его слипались в истоме; свобода его сморила. Солнце давно уже село, и окрестность начинала утопать во мраке, который иногда озарялся фосфорическим мерцанием сгущенной атмосферы. Мортон как бы застыл на месте и, несмотря на все усилия, не мог преодолеть дремоты. А в те мгновения когда, как ему казалось, он преодолевал ее, докучливое пение москитов почему-то смолкало, и вместо его тихо звучала колыбельная песенка тех дней когда над малюткой Чарли горячо молилась женщина даровавшая ему тяжелую жизнь…

IV. Листки из прошлой жизни Мортона

Мортон родился в Чикого, «торговой столице» Запада или «городе прасолов», которые прозвали его Porcopolis'ом – Нигде на свете не приготовляют такой вкусной свинины, ветчины, солонины и corned beef, как в этом городе, расположенном на западном берегу озера Мичиган. В 1830 году в Чикого было всего двенадцать домов, одна улица, одна часовня, одна школа, одна гостиница и одна таверна. Отец Мортона был из первых сеттлеров и так-сказать «строителей» Чикого, который только в 1833 году подучил право называться городом. Домик старого Мортона стоял на берегу озера, где сеттлер содержал перевоз. Родители маленького Чарли, довольно зажиточные люди, постарались дать своему сыну хорошее воспитание в городской школе. По окончании курса молодого Мортона отправили в Нью-Йорк учиться ремеслу; Чарли чувствовал большую склонность к механике и потому был отдан отцом в ученье к известному мастеру Гардингу, у которого пробыл три года. Ему минуло двадцать лет когда он сделался искусным механиком и поступил на службу в обширные мастерские компании Гудзон-Риверской железной дороги. Красивый и атлетического телосложения, молодой человек был одним из первых мастеров компании; его любили все начиная с главного инженера до чернорабочих которые таскали или возили в тачках уголь. Пробыв с полгода в мастерских, Мортон получил в свое заведывание громадный локомобиль приводивший в движение все сверлильные и токарные станки механической мастерской. Этою мастерской заведывал инженер Костерфильд, который очень любил Мортона и оказывал ему отеческое внимание. Посещая сначала по воскресным дням дом радушного инженера, Мортон вскоре стал близким человеком в семье Костерфильдов и совершенно привык к тому чтобы все члены её называли его sans faèon «Чарли», а не мистер Чарлз Мортон или мистер Мортон. Даже единственная доч инженера, мисс Нелли, то и дело звала его в насмешку little Charlie (маленький Чарли)! Это очень потешало родителей, которые не могли налюбоваться богатырским ростом Мортона. Мисс Нелли была красивая блондинка и настоящая нью-йоркская belle. Ей минуло всего семнадцать лет когда Мортон впервые сделал свой call (визит) Костерфильдам по приглашению мистера Нокса Костерфильда.

Рекомендуя своего фаворита, Костерфильд сказал жене и дочери:

– Любите его как сына и брата: это редкий молодой человек, хороший работник, не пьяница, не лодырь и безупречно честен.

– Очень рада с вами познакомиться, мистер Мортон, с нынешнего дня прошу вас не забывать что семья Костерфильдов вам не чужая, отозвалась мистрис Костерфильд, протянув руку.

– Ну, а ты, стрекоза, что скажешь? обратился добродушный инженер своему кумиру.

– Что тут слова терять?! Понятно что я и мистер Мортон будем друзьями. Знаете что, папа, он мне очень нравится, жаль только что Господь не пожалел материала… Вашу руку, новый товарищ, если ваша душа так же велика как тело, мы с вами скоро сойдемся.

Костерфильд расхохотался, выслушав оригинальную тираду мисс Нелли.

Мортон, покраснев до ушей, протянул свою мозолистую руку красавице и пробормотал:

– Я не нахожу слов благодарить вас, мистрис Костерфильд, и вас, мисс Костерфильд. Я тем более ценю теплоту ваших слов что у меня здесь в этом громадном городе нет никого родных…

– Старики моего молодого друга живут в Чикого, пояснил мистер Костерфильд.

– Ах как далеко! отозвалась на это хозяйка дома.

– Отчего вы не перевезете ваших стариков в Нью-Йорк? спросила мисс Нелли, проворно работая иглой по канве.

– Они сами не желают жить здесь; отец не хочет расстаться с берегами озера Мичигана у которых он поседел, а матушка терпеть не может безбожного Вавилона, как она называет Нью-Йорк.

– А! это другое дело, вымолвила мисс Нелли и углубилась снова в свою работу.

– Что верно, то верно! Нью-Йорк это хуже Вавилона… это Содом и Гоморра вашего века, заметил мистер Костерфильд. – Посмотрите, сегодня воскресенье, а что делается на улице!

– Ах, папа, какой ты пуританин, да разве можно чтобы Нью-Йорк, эта столица Нового Света, походил на квакерскую деревушку или шекерскую молельню?!

– Ну, там как хочешь, мой друг, а в былые годы всего этого не было. А кто виноват? Эмиграция… вся эта переселенческая голь, которая переплывает Атлантику для того чтобы ловить у нас Фортуну чуть не за косы.

– Куда же деться всем этим европейским беднякам, как не к вам? горячилась мисс Нелли.

– Дома сидели бы лучше и приносили бы пользу родной стране, а то ведь до того дошли что целыми княжествами эмигрируют. Вот недавно я читал что из какой-то немецкой страны удрали ночью, тайком, в Америку все жители оставив дома лишь покойников на кладбище, полицейских стражников, арестантов в тюрьме и самого герцога Адольфа или Рудольфа, хорошенько ужь не помню, по счету чуть ли не XXXVII герцога этого имени.

– Да, но ты забываешь, мой друг, что в Германии такие княжества не больше наших средних городов, заметила мистрис Костерфильд.

– Ну, их! досадливо махнул рукой мистер Костерфильд.

– Вы несправедливы, папа, ваши немецкие гости или как вы их называете дармоеды в настоящее время оказывают нам большую пользу.

– Эх, доченька, полно тебе учить меня, старика!

– Ну, будет вам спорить о Немцах, они сами по себе, а мы сами по себе. Пойдемте в столовую и позавтракаем, приглашала мистрис Костерфильд.

Все отправились за хозяйкой в столовую. Мортон, не принимая никакого участия в разговоре касательно немецких эмигрантов и «дармоедов», сидел все время и слушал, изредка поглядывая на чарующее личико мисс Нелли. «Как она хороша!» думалось молодому механику.

Ему пришлось сидеть рядом с мисс Нелли, которая беспрерывно осаждала отца вопросами по тому или другому предмету.

– Что же вы-то запечатали свои уста точно безмолвствующий факир? спросила мисс Нелли своего кавалера. – Вы может-быть не любите болтать?

– Смотря по тому когда и с кем.

– Со мною, например?

– С вами нельзя болтать, потому что, вы сейчас осадите, ответил улыбаясь Мортон.

– Хе, хе, хе! Это верно; моя Нелли настоящий прокурор, подхватил Костерфильд; – чуть кто начинает брехать, она сейчас со своим veto, стоп машина!

– Когда же это я покушалась останавливать чье-нибудь красноречие?

– А меня ты разве не осаживаешь? весело спросил мистер Костерфильд.

– Тебя? Да, во это совсем другое дело! С кем же мне и спорить если не с отцом? Мистер Мортон, неужели вы соглашаетесь во всем с вашим стариком?

– Почти всегда.

– Какой же вы после этого мущина!

– Я уважаю мнение отца и матери.

– И я уважаю моего папу, но несмотря на это редко соглашаюсь с ним: он свое, а я свое.

– Вы и с матушкой так спорите?

– О, нет, что касается мамы, то она во всем соглашается со мною.

– Значит балует вас?

– Ха, ха, ха! Браво, Чарли, вы угадали: именно балует, да еще как! Что принцесса Chatterbox¹⁰ ни скажет, то и верно.

– Я не могу пожаловаться на Нелли, вставила мистрис Костерфильд, бросив нежный взор на дочь.

– Хорошо, папа, ты меня конфузишь пред нашим гостем; ну я за это отомщу.

– Ой-ой! Чем же, моя красотка?

– Перестану спорить с тобой.

– Ну нет, благодарю! протянул отец мисс Нелли. – Это будет чересчур жестокое мщение, не так ли, Чарли?

– Верно, как дважды-два четыре, ответил Мортон, в душе млея от этой картины семейного счастья и душевной простоту.

Мортон стал часто посещать дом Костерфильдов, где он отдыхал душей. Мисс Нелли, привыкнув к молодому человеку, позволила ему занять место в числе её присяжных обожателей и ухаживать за ней согласно обычаю и правилам американского неизбежного flirt'а. Ни одному из этих обожателей, однако, мисс Нелли не оказывала заметного предпочтения; а Мортон вскоре убедился что он любит и любит со всем пылом первой любви.

Прошло пять месяцев после первого знакомства его с мисс Нелли. Был чудный сентябрьский день, когда в Нью-Йорке около четырех недель стоит «бабье лето». Зайдя к Костерфильду, Мортон застал мисс Нелли одну за роялем.

– Садитесь, маленький Чарли, и не мешайте, так как я разучиваю одну вещь Шопена.

– Вы долго будете играть?

– Не знаю, а что?

– Мне нужно с вами поговорить.

Мисс Нелли взяла первый аккорд Шопеновского ноктюрна.

– Не стесняйтесь, если важное дело, то говорите под аккомпанимент этой чудной мелодии. Знаете, я не люблю терять время, оно дорого; я должна к вечеру разучить ноктюрн чтоб играть порядочно.

– Что за спешка такая?

– Я обещалась сыграть сегодня у мистрис Роджерс, у неё будет прием и музыкальный вечер.

– Кто это мистрис Роджерс?

– Профан же вы, маленький Чарли, если не знаете кто мистрис Лили Роджерс! Это наша первая оперная звезда и колоратурная певица.

– Так, так… ну, в таком случае я зайду завтра.

– Как хотите, а по моему лучше сделать сегодня что быт-может не следует откладывать до завтра.

– Это ваше мнение?

– Да.

– В таком случае я останусь и подожду пока вы разучите ноктюрн… чей вы сказали?

– Шопена, ну не мешайте. Я начинаю: раз… два…

– Извините, еще один вопрос: где ваши старики?

– Папа отправился на какой-то митинг, а мама поехала в Бруклин к тёте.

Мортон, придвинув большую качалку к роялю, взял со стола последний нумер журнала Scribners Monthly и углубился в чтение. Мисс Нелли, не обращая внимания на «маленького Чарли», стала сериозно разучивать ноктюрн. Страстные звуки мелодии охватили всю душу молодой девушки; она была даровитою пианисткой. Мортон изредка поднимал голову и смотрел на восхитительную дочь мистера Костерфильда; мало-помалу он заслушался, отложил книгу и, прислушиваясь к игре, погрузился в думу, пока мисс Нелли не обратилась к нему со словами:

– Послушайте, Чарли, что с вами? Я вот уже минут десять как остановилась, а вы все сидите и точно слушаете, а по моему, просто спите… Не хорошо, маленький соня!

– Извините, я не сплю, я просто замечтался.

– О чем же вы мечтаете, практический человек? Как бы нажит побольше денег… Вы должно-быть обожаете доллары?

– Нет, не особенно.

– Вот как! Вы на чем же свихнулись, Чарли? вы быть-может утруждаете ваши мозги отыскивая вечный двигатель?

– К чему? Он уже найден.

– Не слыхала что-то!

– Да хоть бы пар, это вечный двигатель нашего предприимчивого века, но я знаю другой вечный двигатель, который сильнее пара… двигатель дарованный нам Небом!

– Это что за редкость такая, нельзя ли ее найти в музее Барнума?

– Нет.

– Где же в таком случае?

– Здесь, мисс Нелли! бухнул Мортон, указав рукой на сердце, и покраснел как вареный рак.

– В вашем левом боку? что за странность!?

– В сердце каждого из вас.

Мортон подошел близко к мисс Нелли, которая лениво наигрывала какую-то заунывную, тихую мелодию.

– Я вас не понимаю, проговорила она, подняв глаза.

– В сердце первым божеством по вашему считается что?

– Вы без аллегорий, Чарли, я не люблю когда такой Геркулес как вы старается говорить языком щедушного адвоката. Вы это не про любовь ли намекаете?

– Да, про любовь.

– Что жь, хорошее дело! Ну, а вам-то она к чему понадобилась?

– Да разве я неспособен любить как и все?!

– Не знаю, я об этом предмете пока не размышляла… Вы что… же влюблены?

– Да.

– Поздравляю!

– Еще рано поздравлять, мисс Нелли; для этого мне надо получить от вас то чего я желаю.

– Что именно?

– Вашу любовь. Я вас люблю, Нелли. Желаете ли вы быть моею женой?

Лицо Мортона покрылось ярким румянцем. Мисс Костерфильд посмотрела на мощную фигуру «маленькаго» влюбленного Чарли.

– Это что? шутка или сериозно?

– Разве можно этим шутит!? горячо воскликнул Мортон с сияющими глазами. – Видит Бог что я не шучу! Я готов…

– Знаю, знаю: умереть и так далее. Послушайте, Мортон, что я вам скааку: я вас люблю как брата, но женой вашей быть не могу.

Что-то словно ударило Мортона в самое сердце; вся краска мгновенно сбежала с лица, он опустил голову и стоял пред мисс Нелли бледный, неподвижный.

– Не огорчайтесь и не сердитесь на меня, я не виновата. Клянусь вам, Чарли, я никого не люблю!.. Видно мое время еще не подошло или я неспособна любить. Как вы полагаете?

– У приговоренного к смерти не спрашивают о лекарствах, глухо ответил Мортон.

– Пустяки!.. Кто говорит о смерти?… Разве вы не мущина?

– Что жь дальше? отозвался Мортон.

– Если мущина, то и будьте им. Останемтесь друзьями… сестрой и братом, тогда вы увидите что и я вас люблю, но по своему.

Мисс Костерфильд встала и протянула ему руку.

– Благодарю вас, Нелли. Видно не судьба.

Мортон осторожно пожал крошечную руку молодой девушки.

– Ну, этого не говорите; не сегодня так чрез год вы быть-может влюбитесь в другую… Мало ли нас в Нью-Йорке?

– Много, но таких как вы, Нелли, только одна, спокойно проговорил неудачник. – Будьте счастливы и не упрекайте меня за то что я обеспокоил, вас. Прощайте!

– Как это прощайте, почему же не до свидания?

– Я не в силах…

– Это что такое! воскликнула девушка, схватив его за руку. – Как! и вы тоже из слабых… из тех которые потерпев фиаско у женщин теряют голову и чувство собственного достоинства? Я всегда думала о вас лучше… Неужели в таком громадном теле скрывается малодушное сердце!? Нет… нет, вы мущина… настоящий мущина! Вы должны остаться, и я желаю это всей души чтобы наша дружба никогда не теряла своей прелести из-за того что вы меня любите. И я вас люблю по своему… Неужели вы в состоянии огорчить меня, Чарли? горячо говорила мисс Нелли.

Чудные голубые глаза её впились своим теплым взглядом в смущенное лицо Мортона, который слушая этот чарующий мелодичный голос, дрожал всем телом словно звуки эти терзали на куски его молодое неопытное сердце. Наконец, пересилив искушение, он ответил дрожащим голосом:

– Для вас и вашего счастья я на все готов.

– Слушайте, Чарли, у меня нет братьев, отец уже стар; я буду счастлива если вы отныне будете моим братом, защитником в жизни. Хотите? Да?

– Клянусь что пока я жив, никто не посмеет обидеть… оскорбить вас! восторженно воскликнул Мортон. Стан его выпрямился, большие черные глаза заискрились, а красивое сериозное лицо механика свидетельствовало что его слово никогда не расходится с делом.

Мисс Костерфильд с улыбкой смотрела на него и думала:

«Какой он красивый и что у него за рыцарская душа!..»

Потом она протянула ему обе руки и сказала со слезами в голосе:

– Чарли, с этой минуты я ваша сестра!

– Благодарю вас, Нелли, и прошу вас никогда не сомневаться в моей преданности.

– Ну, а теперь, когда небо прояснилось и все тучки прошли, что же вы так на меня смотрите? Поверьте что я все та же.

– Да… да, все та же, задумчиво проговорил Мортон, выпустил дорогую руку и бросился вон из гостиной.

«Как мне его жаль!» тихо проговорила мисс Нелли, идя обратно к роялю. Девушка начала было снова играть прерванный пассаж ноктюрна, но игра не клеилась; мисс Нелли погрузилась в раздумье, и руки её соскользнули с клавишей на колени. «Господи!» думалось ей, «неужели из-за меня должен страдать такой хороший человек как Чарли Мортон? Бедный!.. бедный!..»

Вечером мисс Нелли отправилась на музыкальный вечер и soirée dansante мистрис Роджерс. В салоне знаменитой певицы мисс Нелли Костерфильд произвела не малый фурор вновь разученным ноктюрном Шопена. Вокруг талантливой девушки собрались все корифеи Нью-Йоркской консерватории: профессора апплодировали ей, а известный Апшиц предсказывал ей великую будущность. Всех более восхищался Итальянец синьор Джованни Барильоне, первый тенор труппы итальянской оперы известного импрезарио Макса Марецека.¹¹ Синьор Бариле был прекрасный певец, хороший актер, красавец каких мало и большой сердцеед… Нью-йоркские леди сходили с ума от него, мужья ревновали и боялись пускать своих жен в Academy of Music на Четырнадцатой улице близь Бродвея.

Роскошная красота молодой Американки привлекла взоры записного волокиты, который увивался весь вечер около мисс Костерфильд.

– Carrissima signorita, вам надо посвятить себя артистической карьере, у вас божественное toucher, замечательная экспрессия, редкая техника и этот, знаете, священный огонек художника, напевал ей Итальянец.

– О, сэр, вы чересчур льстите! Я быть-может порядочно играю, до мне далеко до артистической силы.

– Нет, нет! Я сам артист и понимаю что ваша молодая натура озарена свыше. Работайте и вы увидите что я не ошибаюсь.

Мисс Нелли была в упоении; ее хвалили со всех сторон, но ни чьи похвалы не звучали так сладко. Черные огненные глаза синьора Бариле так и прожигали насквозь душу и воображение молодой Американки, которая сознавала что она еще не видывала такого красивого джентльмена. Она еще больше очаровалась когда он по её просьбе спел серенаду из Севильского цирюльника. Мисс Нелли дала себе слово не пропускать ни одного оперного вечера когда будет петь синьор Бариле. Если Бариле так очарователен среди салонного общества, то на сцене он должен быть просто «велик».

Три дня спустя после вечера у мистрис Роджерс мисс Нелли в сопровождении Мортона отправилась в оперу; давали неизбежного Трубадура с Бариле в роли Манрико, он был в самом деле очаровательным Манрико. Восторг публики был неописуем: рукоплескания поминутно оглашали громадную залу, цветы в виде чудовищных букетов, корзинок и венков сыпались со всех сторон к ногам красивого и изящного тенора…

– Как вы находите этого певца, Чарли? спросила мисс Нелли у Мортона.

– Хорош, отчеканил сериозный механик.

– Не только хорош, а феномен… полубог на сцене!

– И то может быть; я, по правде сказать, не умею восторгаться как вся эта нарядная толпа.

На другой день мисс Нелли пошла на Бродвей и купила у фотографа Кольгета большой портрет синьора Бариле…

Юркий Италиянец узнал что мисс Нелли стала его поклонницей и часто видел ее среди публики в те вечера когда он пленял нью-йоркскую публику. В салоне мистрис Роджерс этот общий баловень был своим человеком. По его просьбе, хозяйка часто приглашала мисс Нелли. Вскоре Италиянец сумел вскружить ей голову… Тут только стала она сознавать что такое любовь и не раз твердила мысленно: «Я люблю Бариле так как меня любит Чарли Мортон!..»

Некоторое время она удачно скрывала это чувство, но скоро стало ей это не под силу. Однажды Мортов сказал ей:

– Нелли, вы переменились… У вас болит душа.

– Почему вы это думаете? переспросила Нелли, вся вспыхнув.

– Вы влюблены… Не скрывайте.

– А хоть бы и так…

Мисс Нелли отвернулась.

– Я знаю в кого… сдержанно продолжал Мортон.

– Тем лучше, ответила она, не оборачиваясь.

– Будьте осторожны и не увлекайтесь чересчур.

Мисс Нелли посмотрела на Мортона, и вдруг, приподнявшись на ципочки, положила ему руки на плечи.

– Не заботьтесь, Чарли, дружок, проговорила она с ласкающею улыбкой, – я знаю себя.

– Сохрани вас Бог!

Мортон простился, ушел и пропадал целые две недели. В течение этого времени Бариле сумел настолько сблизиться с Нелли Костерфильд что она в минуту упоения и в сладком трепете выслушала его горячее признание. Мисс Нелли была счастлива как только может быть счастлива восемнадцатилетняя девушка влюбленная по уши. Родители ничего не знали об этой любви, так как ни мать, ни отец никогда не видали Бариле и не ездили в оперу. Воркуя в доме мистрис Роджерс, мисс Нелли почти забыла о существовании Чарли, старавшагося скрывать тревогу которая охватила его истерзанную душу и преданное сердце. Разузнав всю подноготную о волокитстве Бариле, Мортон неоднократно порывался открыть все родителям мисс Нелли, но не делал этого боясь что неприятная весть нарушит тихое течение счастливой жизни стариков Костерфильдов. Он стал зорко следить за Бариле, вникать в его жизнь и выслеживать все его свидания с мисс Нелли у мистрис Роджерс. Мортон надеялся на благоразумие молодой девушки и немного успокоился зная что американские невесты не легко поддаются краснобайотву разных волокит или beau¹² в роде счастливчика синьойра Бариле который пожинал цветы любви среди замужнего контингента богатых пылких матрон и «независимых леди» Нью-Йорка. В то время когда мисс Нелли полюбила тенора, он наслаждался ласками жены одного банкира, жившего в своем мраморном доме на Пятой Аллее. Про эту связь узнал конечно и верный страж Нелли, «маленький Чарли»… Оперный сезон приближался к концу, и Мортон был от души рад что наступило время отъезда Бариле в Рио-Жанейро, куда тот был приглашен на весь зимний сезон за огромный гонорар. «Он уедет, застрянет там, и Нелли понемногу вылечит свое сердечко от этой наносной любви»… мечтал Мортон заботясь о своей «сестре». Но Мортон ошибался: мисс Нелли полюбила Бариле не мимолетным или капризным чувством, а искренно, до боготворения. Бариле совсем опутал девушку обещанием жениться на ней тотчас после своей tournée по Южной Америке. Мисс Нелли верила и только просила его поскорее возвратиться «в Штаты» чтобы потом сделать формальное предложение её родителям.

– Они согласятся, дорогой Джонни, говорила она Италиянцу, добавляя: – я ведь буду к тому времени совершеннолетняя и по нашим законам никто не может воспрепятствовать нашему браку. Клянись что ты жить без меня не можешь, страстно шептала мисс Нелли, лаская роскошные кудри певца.

Синьор Бариле клялся всеми святыми Италии, но почуяв теперь свою силу, он стал уговаривать девушку чтоб она бежала с ним в Бразилию.

– Никогда!.. К чему бежать если мои родители согласятся? порывисто воскликнула молодая Американка.

– Не согласятся, я это предчувствую…

– Во всяком случае если ты меня любишь, то все-таки поезжай к моему отцу и проси у него моей руки.

– А если он откажет?

– Тогда… ну, тогда я обвенчаюсь с тобой тайно… здесь, в Нью-Йорке, а потом доеду с тобой, мой милый, по всему свету делить с тобой славу, счастье или горе и даже…

– Я не понимаю к чему все эти формальности с родными? Уедем в Рио-Жанейро, и на другой или на третий день по приезде я поведу тебя, ангел мой, к алтарю.

– Не терзай меня. Посуди сам, разве я могу бежать? Ведь мой побег убьет отца и мать! Нет… нет, не требуй невозможного.

– Истинная любовь готова на все жертвы, а ты сомневаешься и боишься разделить со мной…

– Я умру за тебя, но не могу убить моих стариков!

– Так оставайтесь с ними, а я поеду один в Бразилию и уже не возвращусь в этот бездушный край где все на счет и на меру, даже любовь!.. холодно проговорил Бариле!

– Это ваше последнее слово?

– Последнее.

Несчастная мисс Нелли не верила своим ушам; она побледнела как накрахмаленный воротничок на её платье, устремила молящий взор на безжалостного Италиянца, хотела сказать ему, но язык не слушался…

– Теперь я вижу, прелестная синьорита, что вы меня не любите. Я жертвую всем, карьерой и славой, чтобы соединить свою судьбу с вашею, а вы посылаете меня к отцу чтоб он унизил меня своим отказом. Знаю я этих пуритан-отцов которые смотрят на нас, иностранных артистов, как на бродяг. К отцу вашему я не пойду! В моих жидах течет благородная кровь неаполитанских маркизов да-Бариле. Даю вам три дня сроку обдумать все, и если ваша любовь так же велика как ваше упорство и щепетильность, то вы дадите мне знать в гостиницу что вы согласны следовать за мной… если же нет, я уеду один.

Цыганствующий отпрыск неаполитанских маркизов взялся за шляпу, отвесил низкий поклон и направился к выходу.

В течение трех ужасных дней бедная девушка боролась, колеблясь между дочерним долгом и своим роковым чувством.

Мортон все еще не показывался. Он по-видимому избегал встречи с мисс Нелли, но когда та, не вытерпев, написала своему «другу и брату», он явился немедленно.

– Спасите, я погибаю! проговорила она, тщетно усиливаясь придать этим словам вид веселой шутки.

Мортон помолчал, как будто и ему трудно было говорить.

– Кто же готовит вам погибель? Бариле? спросил он как-то неестественно спокойно. – Я его убью как собаку, этого италиянского фигляра! прошептал Мортон, злобно сверкнув глазами, с искаженным лицом. – Чего он хочет от вас?

– Он требует чтоб я бежала с ним…

Мортон дрожал как осиновый лист… Холодный пот выступил на его высоком лбу.

– Куда ж это? спросил он.

– В Бразилию… в Рио-Жанейро.

– Образумьтесь…. он хочет погубить вас….

Мисс Нелли с чисто женскою непоследовательностью глубоко оскорбилась.

– Кто дал вам право так говорить со мною и пятнать моего жениха?

– Не забудьте что я вам брат, Нелли! В такие минуты надо мною никто не может быть судьей, а всех менее вы сами.

Мисс Нелли теперь только заметила как похудел Мортон за эти две, три недели, словно после тяжкой болезни; она покраснела и протянула ему руку.

– Скажите, что мне делать? Бариле отказывается лично просить у отца моей руки.

– Странно, протянул Мортон, уставясь внушительным взглядом в лицо Нелли, – в таком случае вы сами должны поговорить с отцем.

– Я боюсь что отец откажет, ведь он так ненавидит иностранцев, а актеров… артистов вообще…

– Конечно, он пошлет вашего тенора ко всем чертям, как всякий отец.

– Так что же делать?

– Не удерживать Бариле и покориться своей доле. Заглушить сердце и взяться за разум и силу воли.

– Я не в силах расстаться с ним.

– Вы должны это сделать ради себя… ради отца и матери. Пощадите их седины.

– Бариле может-быть согласится обвенчаться тайно… здесь, в Нью-Йорке.

– Вы ему намекали об этом?

– Да, но он предпочитает сыграть свадьбу в Рио-Жанейро.

По лицу Мортона пробежала не то саркастическая, не то злобная улыбка:

– Ваш жених большой дипломат.

– Я вас не понимаю, Чарли.

– Ну, а если он в Бразилии раздумает венчаться?

– Бесчестно, Чарли, подозревать его в таком подлом намерении!

– Сердце не обманывает…. Наконец я вынужден говорить вам горькия истины…

– Только не голосом беспристрастного судьи говорит ваше сердце, а голосом… соперника. За что вы ненавидите Бариле?

Мортон побледнел и понурил голову.

– Чарли, вы должны мне помочь!

– Чем?

– Уговорить отца, а маму я сама уломаю.

– Все кроме этого.

– В таком случае, я сама поговорю с отцом. Надо действовать смелее и не полагаться на других…

– Не упрекайте меня, Нелли! Видит Бог что я ничего сделать для вас не могу.

– Ну, и не надо, я сама выпутаюсь как-нибудь. Прощайте; сегодня вы из рук вон!

Мортон молча вышел. Вечером мисс Нелли объяснилась с отцом, который, спокойно выслушав горячую тираду и признание дочери, сухо ответил:

– Нет, это не ходит; я не согласен. Если же твой Италиянец дорожит своею шкурой, пусть лучше убирается поскорей из Нью-Йорка. By Jove, я из него и дурь всю, и тенор его проклятый выколочу.

Подошел срок когда мисс Нелли надо было уведомить Бариле что она готова к отъезду или вернее к бегству… Написав коротенькую записку, мисс Нелли просила Бариле назначить ей свидание; он ответил что будет ожидать ее у себя в отеле после шести часов. Мисс Нелли сообщила все Мортону, который убедительно просил ее не ходить на это свидание, тем более в гостиницу.

– Я должна идти, ответила Нелли, – это будет наше последнее свидание, а для того чтобы вы, Чарли, не беспокоились, я попрошу вас проводить меня.

– Хорошо! сказал Мортон, стиснув губы почти до крови.

В назначенный день и час мисс Нелли и Мортон отправились на площадь Мадисона в гостиницу Clarendon House, где жил синьор Бариле. Дойдя до отеля, мисс Нелли попросила Мортона подождать её возвращения в читальне гостиницы.

– Постарайтесь отделаться скорей; если вы решились бросить его, то и ходить к нему было не зачем.