Kitabı oku: «Герой утренней зари. Часть 1», sayfa 3
Глава 4. Самый темный час – перед рассветом
– Вставай! Вставай!
Резкий женский крик заставил меня без раздумий вскочить на ноги и открыть глаза. Ромашка стояла в паре десятков метров от меня, окруженная тремя… Нет, это были не люди. Сгорбленные фигуры, рваные лохмотья и явно нечеловеческие крики позволяли идентифицировать их как чудовищ. Каких именно – я не знал.
– Долго ты будешь там стоять? Может, сделаешь уже что-нибудь? Им так-то нужна твоя кровь, не моя!
Увидев, что их добыча стала непосредственным участником происходящих событий, одна из фигур двинулась в мою сторону. И только сейчас я увидел ее лицо. Был ли это он или она – не важно, теперь это было – оно. Длинные растущие в разные стороны клыки, перекошенное лицо, на месте одного из глаз зияла пустота, другой же был затуманен неестественно белой пеленой. Оно было чем-то похоже на зомби, но, в то же время, выглядело куда страшнее.
– Меч! – устав сдерживать оставшиеся две фигуры, из последних сил закричала Ромашка.
Я обнажил клинок. Ничего не произошло. В моих руках был самый обычный меч, только золотого цвета. И на что я рассчитывал…
Закончить мысль я не успел. Монстр нанес неуклюжий, но быстрый удар своей костлявой рукой с длинными ногтями… или же когтями…
Еле успев увернуться, вернее, отпрыгнуть от первого удара, я постарался как можно больше разорвать дистанцию, попутно обдумывая план действий. Однако мое планирование завершилось, когда я уперся спиной в ту самую березу, под которой мы пообещали друг другу спасти мир…
Второй удар застал меня врасплох. Каким-то чудом я смог отделаться ранами на левом плече, в то время как береза позади меня с треском повалилась на землю. Монстр готовился к третьей, решающей атаке.
Я посмотрел на Ромашку. Она лежала на земле без движения. Чудища склонились над ней, словно не понимая, что им делать дальше.
Неужели все так и закончится? Монстр передо мной издал оглушительный победный крик. Я закрыл глаза.
* * *
«Просыпайся… Пора…», – недавно я уже слышал эту фразу, однако в тот раз… – «Проснись…»
– Ну, еще пять минут…
– Просыпайся, а то опоздаем, ты же сам хотел туда пойти…
Я знал, чей это был голос. Я знал, что это была за комната с белыми стенами, небольшой двухъярусной кроватью, высоким черным шкафом и небольшой такого же цвета тумбочкой. Я знал, что это за пластиковый стол и почему один из двух стульев лежал в углу без ножки…
Девочка лет восьми теребила мальчика лет пяти за плечо. Вчера они договорились тайком, рано-рано с утра, пойти к речке. Они делали так уже не в первый раз, и каждый раз по возвращении им приходилось выслушивать длинные и нудные нотации родителей… Вернее, выслушивать приходилось только ей, мальчик был младшим ребенком, и отец обычно ограничивался строгим взглядом и запретом есть сладкое. И не смотря на это, буквально на следующей неделе, все повторялось вновь.
– Вставай! Мы уже скоро уедем! Когда еще мы увидим такой рассвет?
Летом, во время каникул сестры, мы на месяц уезжали на дачу. Родители не могли взять отпуск на подольше, а потому в каждую такую поездку мы «отрывались, как могли». Играли с соседскими ребятами в футбол, сделав ворота из палок; купались в речке; воровали яблоки; гладили каждую встречную собачку и кошечку. И, конечно же, по утрам сбегали посмотреть рассвет. Здесь они были невероятные…
Туман, больше походивший на пар, стелился по воде, заполняя белыми облаками низину, по которой протекала речка. Где-то в соседних кустах стрекотали сверчки, просыпались первые утренние птицы… Вдали пока только начинал распеваться соловей… Первый луч осветил полянку, за ним и второй, и третий… Вскоре теплый, нежный розовый свет заполонял собой все пространство вокруг, играя на воде, пока еще не сбросившей с себя белую пелену, в такт уже разыгравшемуся оркестру. Мы держались за руки, сидя на пригорке, а на душе… Душа была окрашена в такой же теплый розовой цвет, какой был вокруг.
И сестра… Ее улыбка…
– Отличное тогда было время… – я резко обернулся, голос явно не принадлежал этому месту. – Я бы даже сказал, счастливое… Скажи, ты ведь был тогда счастлив?
На вид ему было 14 лет и… он полностью состоял из… света? Только этот свет не слепил, я видел утонченные черты его лица, чистую улыбку, аккуратный, немного вздернутый нос, выразительные глаза и взъерошенные в виде костра волосы. Они были теплого, янтарного цвета.
– Позвольте представиться, Кладий, – он сделал небольшой, но довольно учтивый поклон.
– А вы…
– Можно и на «ты», все-таки предполагается, что мы будем «боевыми товарищами», – с его лица не сходила доброжелательная улыбка. – Итак, Андрей, до того, как ты начал себе придумывать, «что такое счастье», скажи, был ли ты тогда счастлив?
Мальчик лениво, нехотя встал с кроватки. Не спеша натянул носки, надел штанишки, поверх майки, в которой спал, накинул кофточку, застегнул липучки на ботиночках, взял девочку за руку, и они вместе, на цыпочках, вышли из комнаты. Все-таки мальчик тоже любил рассвет и тоже боялся, что скоро уже не сможет его увидеть, но тогда, в те самые дни…
– Да…
– Хорошо. Не хочешь немного прогуляться?
Его вопрос не оставлял мне вариантов ответа.
* * *
Мы вышли на улицу, в небольшой дворик, где росла белая сирень. Хоть мальчик и девочка ушли совсем недавно, на улице уже стоял день. С соседнего участка раздавались веселые крики ребят. Судя по звукам, они играли в «чапаева».
Калитка оказалась незапертой. Через нее мы вышли на одноколейную проселочную дорогу, соединяющую деревушку с другим, цивилизованным миром. У соседских ворот лежала Буся. Ее любили все: и хозяева, и дети, и взрослые. Она была ласковой, умненькой и обладала тем очарованием, которое присуще только дворняжкам. Я не мог пройти мимо, не погладив ее, впрочем, таким был не только я.
И мне было страшно, когда я думал о том, что произойдет дальше.
Дверь резко и со скрипом распахнулась, острый железный угол ударил собаку в бок, попутно прижав ей хвост. Она взвыла, подскочила и, не поняв спросонья, что произошло, прихватила ближайшую часть тела обидчика, тут же, поскуливая, отступила назад.
Мальчик заплакал. Укус был не глубокий, но достаточный чтобы остались следы и из двух ранок пошла кровь. На его плач сразу же прибежали ребята, Буся, опустив голову, пыталась подойти, зализать рану, извиниться, однако кто-то из мальчишек, еще вчера приносивший ей косточки, оставшиеся после ужина, грубо оттолкнул ее ногой.
Мама с тетей Лизой, возвращавшиеся из сельского магазина, бросили сумки и подбежали, расталкивая толпу ребят.
«Усыпить. Собаку, почувствовавшую кровь, – не исправить, это уже волк. Нет? Вызову полицию. А если твоего ребенка она укусит и не за ногу, а за шею? Все, сейчас позвоню Мише, он быстро разберется…»
В тот день папа весь вечер провел в доме тети Лизы и дяди Степы. Тогда я в первый и в последний раз вживую услышал выстрел. После этого папа пришел домой, бросил маме короткое «довольна?» и закрылся в своем кабинете. Это было последнее наше лето в деревне.
«Подрастешь – поймешь», – это был весь мамин ответ на вопрос, почему Буси больше нигде не было.
– Ты хотел этого?
– Конечно, нет! – ответил я, изо всех сил подавляя грусть и горечь в голосе.
– А если бы твоего ребенка укусила собака?
– Я… Я бы точно не…
– А если бы твоя жена, мать твоего ребенка, была также категорична?
Я промолчал. Я не был в такой ситуации, я не знал, что бы я делал, но…
– Ты ведь теперь понимаешь, не так ли?
– Да… – я с ужасом обнаружил, что и правда – «понимал».
– Знаешь, дети ведь прекрасны, хотя бы тем, что они честны. Они лишены предрассудков, предубеждений, правил, ответственности. Дай им волю, они будут делать, что захотят; желать, что захотят; мечтать о том, о чем захотят. Неважно, хорошие это вещи или плохие, для них таких понятий нет, они будут во всем искренни. Скажи, Андрей, что такое хорошо и что такое плохо? Быть счастливым – хорошо?
– Да.
– Сбегать из дома по утрам – хорошо?
– Нет.
– А сбегать из дома, чтобы быть счастливым – это хорошо или плохо?
На этот вопрос я затруднился ответить, но Кладий не стал ждать.
– Понимаешь, дети не размышляют над такими вопросами. Ты сейчас думаешь: «А как же родители? Они ведь будут волноваться, как же различные риски, угрозы, вдруг ребенок заблудится, или его кто-нибудь похитит, или…» Ты додумываешь условия, которых в задачке нет, быть может, я вообще спрашивал про тебя сегодняшнего, взрослого тебя, и за всем этим шумом своих мыслей ты не обращаешь внимание на самое важное… Скажи, тебе ведь нравилась Буся?
– Да.
– Будь ты на месте отца, ты бы смог поступить также?
– Я… Я бы…
– Я не прошу тебя сказать, что бы ты сделал, просто ответь, смог или нет?
– Смог.
– А тот мальчик, с прокушенной штаниной, плачущий от боли – не смог бы. Ребенок, которого укусили – не смог бы, а ты бы смог. Ты стал довольно жестоким, Андрей. И в то же время, еще глухим и слепым. Скажи, о чем ты мечтаешь?
– Я…
– Видишь, за всей твоей «взрослостью», «правильностью», «зрелостью», ты не слышишь себя, ребенка, который знал, о чем он мечтает и чего он хочет. Ты не видишь свою мечту, даже если ты можешь ее назвать, ты не можешь ее представить в реальности.
Мы оказались на асфальтовой дорожке возле школьного стадиона. Трое ребят возвращались по домам после матча. Они давно играли вместе и, пусть только во дворе, но им не было равных.
– Ребят, я хочу с вами серьезно поговорить.
– Надеюсь, не про…
– Нет, о девочках думать мне пока рано. Может годам к 25… Или 30… И вам я советую с этим тоже повременить, потому что…
– Потому что…?
– Мы должны стать лучшими в мире.
Я смотрел на все это с улыбкой, однако мальчик 14 лет, всегда идущий в центре компании, был серьезен. Он верил в то, что говорил. И ребята верили ему.
– Скажи, почему ты отказался от этой мечты? Ты ведь правда этого хотел? Ты ведь правда любил футбол? Ты ведь правда хотел вместе с ними стать лучшим в мире?
– Да, но попасть на профессиональный уровень…
– Там, где есть слово «профессиональность», нет души… – грустно протянул Кладий. – И ты отказался от своей мечты только потому, что для родителей это было «просто хобби»? Они привели тебе кучу непонятных аргументов, и ты, поверив, что никогда не сможешь стать футболистом, так легко отступился от своей мечты? Мальчик и девочка продолжали каждую неделю сбегать по утрам, каждый раз получая наказание, потому что так они чувствовали себя счастливыми. Ты отказался от мечты, потому что так… правильно? Логично? По-взрослому? Или, может быть, мечта слишком глупая?
– Она была недостижимой.
– Андрей, ты разговариваешь с человеческим воплощением утренней зари, перемещаясь между своих воспоминаний, ты правда хочешь сказать, что мечта стать лучшим в мире футболистом – недостижимая? – Кладий снова по-настоящему лучезарно улыбнулся. – Знаешь, мне кажется, ты не совсем понимаешь, для чего все эти двусмысленные нравоучения, и это, опять же, из-за твоей зашоренности. Я тебя не виню, ты слишком долго прожил в мире взрослых людей, но сейчас ты должен стать другим. Скажи, герой – знает, чего он хочет?
– Конечно.
– Герои руководствуются правилами, предустановками, предубеждениями? Можешь не отвечать. Вспомни сказки, былины. Герой – тот, кто вопреки всем обстоятельствам, вопреки всем законам логики всегда выходит победителем. Мир подстраивается под героя, а не герой под мир. Ты должен понять, что теперь ты – герой, – с этими словами в его руках появился тот самый меч, его меч, меч-кладенец, меч утренней зари, – Лови!
Я неловко схватился за рукоять, в то время как в его руке возник самый обыкновенный железный прут. Плавный, как будто разминочный, удар справа, затем такой же слева и еще один, чуть быстрее, сверху. Я отражал их весьма неловко, стараясь держать меч и стойку, как когда-то видел в рыцарских фильмах и роликах о средневековых боях в интернете.
– Скажи, Андрей, зачем тебе волшебный меч, если ты пользуешься им как обыкновенным железным прутом? – удары ускорялись, движения Клавдия становились все более резкими, и в то же время отточенными и выверенными.
Первый удар достиг цели, затем второй, и третий, пришедшийся точно под ребра. Дыхание сбилось, я упал на колени. Кладий подошел и, смотря на меня сверху вниз, сказал:
– Ты, взрослый ответственный человек. Образованный, интеллигентный, пытающийся делать все правильно, по уму, как надо. И ты настолько жалок… Скажи, ты правда думаешь, что можешь одолеть воплощение меча в фехтовании? Ну же, давай свое коронное: «Это невозможно!»
– Но это правда не… – удар металлом по щеке прервал мое возражение, изо рта начали падать на асфальт капли крови.
– Меня может победить любой ребенок, мечтающий стать героем. Нужно просто захотеть. Слышишь? Не просчитать, не продумать, просто пожелать и придумать. Понять, чего ты хочешь здесь и сейчас. Закрыть глаза и представить, чего ты хочешь здесь и сейчас. Ты должен увидеть это, увидеть то, как ты побеждаешь. Не спрашивать: «Как я могу победить?», – а увидеть сам момент победы.
Еще один его удар пришелся на мое правое плечо.
Момент победы… Глаза сами по себе закрылись от боли. Темнота. И в этой темноте, чувствуя только боль, я понял, что ничего больше нет. Есть я, есть мой враг, и только одно чувство – боль. Я хочу от нее избавиться, но я не хочу умирать. Я хочу победить того, кто мне причиняет боль. Я хочу, чтобы мой клинок настиг его. Дуга, поражающая его, дуга, которую не остановить, бесконечная, быстрая, тонкая и неуловимая, словно сам свет. Удар.
* * *
Боль прошла, я чувствовал себя полностью здоровым. Уверенно встав на обе ноги, открыл глаза. Кладий сидел на пронзающей окружающую тьму белой полосе, по-ребячьи дрыгая свисающими с нее, будто с качелей, ногами.
– Можешь, когда захочешь, – он явно был в приподнятом расположении духа.
– Что произошло?
– Ты победил, блестящий и неотразимый удар. Был бы на моем месте кто-то другой, его бы уже не было на моем месте.
– Но…
– Если ты сейчас задашь вопрос «как», то второй раунд будет более жестоким.
Я решил прислушаться к его предостережению, к тому же, я понемногу начал понимать, к чему было все «это».
– Значит, то, чего хочу я?..
– Ну, не забывай, что я все-таки меч, а не лампа с джином, так что все желания на свете исполнить не смогу. Но в бою ты должен стать ребенком, чистым и искренним, как луч восходящего Солнца, ты должен знать и видеть в реальности свои желания, только тогда я тебя услышу. В противном случае я смогу вступить в игру только на грани твоей смерти, как, например, сейчас. Надеюсь, ты помнишь, на чем все закончилось?
– Подожди, я понимаю, к чему было воспоминание про рассвет и про футбол, но, если это все, то к чему было про…
– Это небольшая личная просьба. Делай то, что сам считаешь правильным, а не то, что ты можешь понять и представить как правильное. И тогда мне не придется становиться оружием возмездия фантомной справедливости… У нас, у мечей, тоже есть свои мечты и желания, – он подмигнул, все с той же светлой улыбкой, хотя в голосе его все-таки проскользнули нотки грусти…
Глава 5. Герой
Незнакомый, почерневший от копоти полок. Через узкие, едва различимые щелочки с боем пробивались угасающие солнечные лучи. Боль в левом плече напоминала о ночной схватке, однако она не напоминала о ее результатах или о том, как я оказался в этом месте.
– Наконец-то ты проснулся, – сказал будто бы тысячу лет, хотя на самом деле один день, знакомый голос.
Ромашка прикладывала к моему оголенному плечу то ли травы, то ли цветы, и после слов, которые я не мог разобрать, и слабого мерцающего зеленого свечения боль начинала понемногу уходить.
Я повернул голову: за фигурой берегини из-за занавеси на нас смотрели сразу несколько пар детских глаз.
– За работу! Веники в руки и пошли, неча знахарке с богатырем мешать! – строгий, но в то же время любящий голос, вероятно, принадлежал матери и хозяйке избы.
– Что случилось? Опять малые балуются? – мужской, взрослый и бархатистый голос.
– А то, интересно им все-таки, дети ведь… – голос хозяйки в этот раз прозвучал так, словно интересно было не только детям.
– Да, не каждый день в выжженном поле богатыря и знахарку-то найдешь…
С последним утверждением сложно было не согласиться… Только вот…
Да. Я закрыл глаза и, кажется, понял, о чем они говорили.
– Если вкратце, то ты не придумал ничего лучше, кроме как сжечь дотла упырей и всю опушку в придачу. Причем сделал это настолько примечательно, что вспышку света было видно даже в деревне, люди из которой нас с утра и нашли, – подтвердила мою мысленную догадку Ромашка.
И почему первое, что всплыло в моем воображении за секунду до того, как когти упыря отделили бы мою буйну голову от тела, – взрыв? Хотя если так подумать, то вполне нормальная реакция. Эх, Кладий, Кладий, чувствую, натворим мы с тобой дел…
– Ты сама-то как, цела?
– Поцелее твоего буду… но… духам упырей сдерживать все-таки сложновато. А потом еще героев залечивать… Ладно, может и не поцелее… – ее шутка прозвучала как-то… удручающе. Я посмотрел на ее лицо: оно было сильно бледнее обычного… Уставшие глаза уже не выражали той радости и безудержной энергии, какие были у нее вначале. Переведя взгляд чуть выше, я заметил еще одно отличие.
– Ромашка, а где твой венок?
Теперь она не пыталась отшучиваться. Ей правда было тяжело.
– Нам надо его найти, но одна я в лес идти боюсь. Без него… – пауза продлилась бесконечно, – без него у меня остается один день.
Это было последнее, что я ожидал услышать.
– Но… это же, – я резко отринул от себя слова «просто венок», – почему?
– Ты должен знать, что у мужчины сила в бороде, у женщины красота в косе, у нас, берегинь, способность поддерживать оболочку, похожую на человека, – в венке. Потерявшая венок берегиня навсегда становится обитателем мира духов и не может контактировать ни с людьми, ни с животными, ни… – в ее глазах появились слезы.
– Мы найдем его, обещаю, – я приобнял ее здоровой рукой. Больное плечо понемногу намокало.
* * *
Вечерело. Пока Ромашка училась у хозяйки различным девичьим премудростям в готовке и помогала накрывать на стол, из последних сил стараясь делать вид, что все в порядке, я решил немного подышать свежим воздухом, размять свежезалеченную руку, да и все тело в целом. Хотя Миролюб и Прасковья, как и их дети, называли меня богатырем, вряд ли я бы смог, подобно Илье Муромцу, 33 года пролежать на печи и пойти крушить врагов направо и налево. Даже после дня вынужденного постельного режима ноги уже передвигались с большим трудом, шея затекла, а в области поясницы появились не самые приятные ощущения. Как ни крути, переход с ортопедического матраса на каменную лежанку дался мне довольно тяжело, а если быть немного точнее – не дался вовсе.
Все же в избе было душновато. Освежающий вечерний ветерок объяснил это как никто другой. Несмотря на то что уже темнело, вокруг дома собралось очень много народу. И стар, и млад – все желали увидеть богатыря своими глазами.
Никогда не любил быть в центре внимания, но…
Почему-то я не мог просто развернуться и закрыть за собой дверь. Эта, так сказать, «популярность» была другая… Это не были фанаты, зрители, болельщики, это были настоящие люди, люди, смотрящие на меня глазами, полными надежды.
– Славный богатырь, – из толпы вышел седовласый человек преклонного возраста, при взгляде на которого в голове возникло слово «староста». – Надеюсь, мой сын вас никак не посмел обидеть?
– Нет, что вы, ваш сын – замечательный. Он позаботился и обо мне, и о моей… спутнице. Я ему очень благодарен.
– Отрадно слышать… Славный богатырь, я знаю, что вы не останетесь в нашей деревне надолго, однако позвольте нам хотя бы немного помочь вам в борьбе против лиха, прошу вас, примите эти скромные подношения, – он поклонился и протянул мне деревянный амулет со сложным, искусно вырезанным узором.
После старосты люди подходили, кланялись, дарили кто продукты, кто корзинки, кто топоры, кто рубахи… Я не знал, как должен был все это унести на себе, оставалось надеяться, что у Ромашки есть какое-нибудь астральное хранилище, ну или какая-нибудь «всевмещающая котомка», на худой конец… Однако и отказываться я не мог. Почему-то я знал, что люди отдавали самое ценное, что у них было. Последней подошла девочка лет шести. В ее руках была простенькая куколка без лица, одетая в расшитое разноцветными нитками платьице.
– Дяденька богатырь, а вы правда всех спасете от чудищ? – ее серые бездонные глаза излучали такую веру, что я не мог ответить ничего другого.
– Конечно, ничего не бойся, и спасибо тебе большое, очень красивая кукла.
Она заулыбалась, в ее голосе больше не было и тени сомнения, только чистая, искренняя радость:
– Да! Я ее сама сделала, ну, может, с платьем мама чуть-чуть помогла…
Я тоже улыбнулся. Хотя ситуация с Ромашкой меня тяготила, как говорил Кладий, «здесь и сейчас», я не мог не улыбаться.
Перетащив все съестное в дом, таким образом немного восстановив свои физические способности, я повесил оберег старосты на шею, а куклу на пояс. Мне так и не удалось прогуляться по деревне, но я дышал, и не только воздухом, а еще чем-то, намного более чистым.
За длинным приземистым столом собралась вся семья. Отец, мать и 8 детишек, троим из которых вряд ли было больше 7 лет. Еще один ребенок мирно спал в баюкалке, подвешенной в углу избы.
Стол не изобиловал разнообразием яств, однако то, что имелось, было по-настоящему вкусным. Хлеб, различные овощи, вершки и корешки, мясо… Должно быть, по деревенским меркам, это – самый настоящий пир. Впрочем, мои мерки не сильно отличались от деревенских, так как это был первый, и, возможно, последний раз, когда я мог поесть домашнюю, приготовленную с любовью еду.
Единственное, что омрачало ужин, – мой спор с Миролюбом.
– Я не могу остаться, мы должны срочно кое-что найти и сразу же вернемся…
– Богатырь, смилуетесь, лихо ведь кровь чует, ваша кровь к нам приведет, того и гляди – ночью быть беде. Пока запах не затерялся, одну ночь, прошу вас, побудьте с нами.
– Я бы с радостью… но… – я посмотрел на из последних сил державшуюся Ромашку, – мы правда быстро, может быть, успеем еще до захода Солнца. К тому же, вам бояться нечего, после прошлого раза вряд ли они снова моей крови захотят…
– Помилуйте, даже если так, всего одну ночь, чтобы деткам было спокойней, да и нам на душе легче…
Время шло, еда исчезала со стола, а разговор пошел уже на пятый, или на шестой круг. Я не мог оставить Ромашку из-за каких-то глупых домыслов. Мне очень не хотелось обижать приютившего нас хозяина, но другого выбора не было.
– Ромашка, пойдем. Миролюб, если вы так боитесь, закройте покрепче двери и до нашего прихода никому не открывайте, я наложу защитный оберег, так что ни вам, ни вашим детям ничего не будет угрожать. Спите спокойно.
Конечно же, никаких оберегов я не знал. Просто уже устал от этого бесконечного спора, не ведущего ни к чему. Все-таки, люди здесь хоть и добры, искренни, не глупы, но порой слишком… Они слишком легко и глубоко верят. И если сегодня им нужна эта вера, то я им ее дам.
Прочитав смесь «гаудеамуса» и обряда изгнания демонов, проще говоря, выкрикнув первые пришедшие в голову латинские слова и пообещав скоро вернуться, я начал углубляться в лес, сопровождаемый последними лучами закатного Солнца и едва державшейся на ногах Ромашкой.
* * *
– Ты уверен, что знаешь дорогу? – спросил слабый, едва слышимый голос немного позади меня.
– Нет…
– Может, тогда я поведу? – она попыталась улыбнуться, но у нее не получилось.
Мне было больно на нее смотреть. Эта была не та… не та Ромашка, которую я знал. Она еле говорила, еле шла, еле дышала. Я не мог больше продолжать так идти. Развернувшись, я подошел к ней и поднял ее на руки. Я не спрашивал разрешения, да если честно, здесь оно не было нужно. Она была легкая, и мне казалось, что с каждым моим шагом, с каждой новой загоравшейся на небе звездой, она становилась все легче. И что самое страшное, возможно, я был прав.
– Направо… За той березой еще немного праве…
– Ты уверена?
– Да, я все-таки дух, я свой след не потеряю, – теперь она уже не пыталась улыбаться.
Я уже почти перешел на бег, с каждой секундой боясь все сильнее. Да, она дух, берегиня, мой провожатый, но почему-то я не хотел ее терять. Не так. Не сейчас.
На удивление, в этом лесу даже ночью было светло. Однако я не различал дороги. Я просто следовал голосу, становившемуся все тише, пока мы, наконец, не дошли…
Здесь не было ничего, кроме обгоревшей травы. Черная, формы идеального круга выжженная степь. А над ней… Бесконечное, сияющее миллионом бриллиантов небо… И даже в этой мрачной мертвой степи звезды находили свое отражение. Посредине, возле парящего над землей венка, в хаотичном, но в то же время безупречном порядке росли ромашки. Сомкнутые лепестки их белых бутонов составляли свою астрологическую карту по беспроглядной тьме выжженной земли…
– Мы пришли, – сказала берегиня с явным выдохом облегчения.
Я опустил ее на землю. Невесомой, почти что призрачной походкой, она подходила к венку. Пройдя, проскользнув, пролетев через бездну, она дошла до оазиса посреди черной пустыни. Словно следуя ее шагу, ромашки… расцветали. Вскоре казалось, что из желтых сердцевинок создается, загорается новое Солнце. И посреди этого Солнца, стояла она, держа единственную надежду насладиться его лучами в руках.
Теперь я почувствовал усталость. Не физическую, нет… я чувствовал, что за два дня произошло слишком многое… И я знал, что это только начало. И если бы в моем мире всеми силами старался вернуть все как есть, избежать столь кардинальных изменений, то здесь… Я чувствовал себя… свободным?.. Да, я всего лишь должен спасти мир… И в спутниках у меня берегиня и живой меч… И мне нужно победить местных богов… Но… Я отвязал от ремня куклу и взял ее в руки. Да, я смогу это сделать.
– Ты же понимаешь, что это не настоящий оберег? В бою пользы от нее никакой, так же, как и от… – вот она, старая добрая Ромашка.
Я знал, что она не поймет, потому что… просто знал, поэтому не хотел тратить силы на объяснения и бессмысленные споры после.
– Может, продолжим наш путь? Вряд ли тебе действительно нужны все те вещи…
– Мы все равно должны вернуться, как минимум, потому что я обещал, – мой ответ не оставлял шанса на возникновение дискуссии.
– Хорошо, не знаю, когда ты успел вжиться в роль героя, но пусть будет так, только сначала давай сходим кое-куда?
– Это далеко от деревни?
– Нет, как раз по пути, – она загадочно, но по-доброму улыбнулась.
По дороге обратно я все-таки смог разглядеть, услышать окружающий нас лес. Белые стволы берез, словно лучи света, пробивающиеся из-под земли, делали и без того хорошо освещенную тропинку еще светлее. Трава под ногами мягко шуршала, в редких зарослях кустарника стрекотали сверчки. Прохладный ветерок приятно обдувал, тихо-тихо напевая на ушко свою ночную колыбельную. Мы шли, и время текло по-другому… Если по пути сюда его было катастрофически мало, то сейчас оно тянулось бесконечно, им хотелось наслаждаться.
Однако любая дорога имеет свое начало и свой конец. Ромашка, не проронившая до этого ни слова, остановилась и не поворачиваясь сказала: «Пришли».
Мы были у озера. Посреди него, прямиком к огромному бледному шару, светлой полосой проходила дорога. Я был в сказке, и я верил, что если пойду по ней, то обязательно дойду. Белый диск был настолько близко… Плавно переводя взгляд от водной глади к ночному небу и обратно, я не сразу заметил, что берегиня нежно одергивает меня за плечо.
– Посмотри…
На берегу не то в коротких летних платьях, не то в длинных легких рубахах играли в догонялки девушки. Их зеленые волосы развевались в такт дующему с воды ветерку, а ясный и яркий смех пробивался сквозь тьму, достигая сердца и разжигая в нем огонек. Они были… Прекрасны… Все в этом месте было прекрасно.
– Ты обещал, что спасешь всех от чудищ… Скажи, ты избавишься от них? – ее слова были серьезными, а значит, это то, что действительно ее беспокоило.
– А кто они?
– Русалки. Люди верят, что они зло. Скажи, ты убьешь их?
Девушки прекратили играть и, заняв лежащие близ воды камни, начали прекрасную, чарующую песню на неизвестном мне, но понятном чему-то внутри языке.
– Если бы не обереги Мокоши, возможно, ты бы уже присоединился к ним, – холодным тоном продолжала Ромашка. – Русалки чувствуют по-другому. Они любят людей, однако в своей любви к ним они переходят все границы, зачастую пытаясь забрать любимого с собой домой, на дно. Скажи, они заслуживают истребления?
– Ромашка, я…
– Подожди. Ты сейчас не сможешь дать мне ответ. Я… Я просто хочу, чтобы и люди, и русалки, и берегини, и даже упыри могли жить в мире. Этот мир прекрасен, и его любят не только люди. Просто… – она обреченно усмехнулась, – Нет, я не рассчитываю, что ты станешь героем не только для людей. И я не верю, что это возможно, я не знаю, зачем тебе это говорю. Это просто мечта…
