Kitabı oku: «История одного мира. Часть I», sayfa 12
Я осознаю, что на самом деле сейчас я – всего лишь наблюдатель, я не могу контролировать свое тело, оно будто живет своей жизнью. И мне остается только смотреть за происходящим, устроившись поудобнее в собственной голове.
Когда это понимание проносится в моих мыслях, я будто отодвигаюсь от собственных глаз внутрь себя, и обнаруживаю себя в просторной комнате, наполненной светом, льющимся из двух огромных окон в стене напротив глубокого мягкого кресла, в котором я сижу, забравшись с ногами. За окнами, будто это огромные экраны, я вижу все ту же картину – песок, бой, выстрелы. Я всего лишь зритель. Я ничего не чувствую по поводу происходящего за окнами – я знаю, что меня защищают, что мое участие не нужно.
Тень по правую руку от меня падает, и я – который снаружи – поворачиваюсь, наклоняюсь, пытаюсь помочь товарищу, но он мертв. В груди его брони проплавлено сквозное отверстие. Это Толстяк Джекли.
Я осознаю самым краем сознания, что раньше я не помнил, как погибли мои друзья, но теперь, увидев искаженное болью лицо друга, вспоминаю, как один за другим гибли товарищи…
Эти воспоминания накрывают меня резкой волной – будто кто-то в моей голове открывает дамбу, долгое время удерживавшую немыслимое количество ледяной воды. Поток осознания-воды сносит меня и начинает кружить, затягивать, и, наконец, накрывает меня с головой.
Я вновь открываю глаза и сначала не могу понять, отчего все вокруг такое огромное: гигантские трехголовые лошади, а на них – гиганты. Наконец до меня доходит. Мне пять лет, я еду на крохотном пони, рядом брат. Впереди на скакунах – родители, они ссорятся. Это тот самый день. День смерти моей матери.
И я теперь уже знаю, что сейчас произойдет. Это осознание вновь приходит как поток воды, но он уже не такой мощный, и он не накрывает меня с головой, освобождения нет – я вынужден безвольно и беспомощно смотреть эти кадры до конца.
Вот мы приближаемся к красивейшей смотровой площадке на краю Синей Пропасти. Там, внизу, клубится туман, но сквозь него видно слабое синее сияние кристаллов.
Я подъезжаю поближе к родителям и слышу обрывок разговора, мать с надрывом в голосе говорит:
– Я не позволю тебе отдать его им! Если ты не смог добиться в свое время своего – то не надо свои неудачи пытаться компенсировать ребенком!
– Это вопрос решенный, в свое время он станет их орудием. Не мне выбирать, и уж тем более не тебе. От него зависит многое, а от них – еще больше. Ты никогда не сможешь этого понять. Есть вещи, которые стоят намного выше наших желаний, – спокойным, но таящим опасность голосом отвечает отец.
– Но это же твой ребенок, твой сын! Это не инструмент, не разменная монета!
– Нет, он – именно инструмент, это его судьба. Такого рода вещи не подвластны нам. Они все равно заберут то, что причитается им, и их не волнует, хотим мы этого или нет. Можешь мне поверить, я достаточно времени с ними знаком.
– Я не отдам его. Я заберу и спрячу его, и ты не сможешь мне помешать, – в голосе матери слышна абсолютная уверенность, которая может быть, только когда мать говорит о своем ребенке.
– Что ж, я знаю тебя и верю, что ты не отступишься. Но твое самодурство может все испортить. Прости, дорогая.
С этими словами отец коротким, быстрым движением бьет скакуна матери по крупу. Тот встает на дыбы, испуганно ржет и делает несколько неосторожных шагов навстречу пропасти.
Я как в замедленной съемке вижу, как огромный конь с матерью в седле начинает падать в пропасть в бесконечную туманную синеву. Последнее, что я вижу – это ее лицо. Спокойное, немного удивленное – и ее глаза смотрят прямо на меня. Мне кажется, что ее губы шевелятся, говоря: «Я тебя люблю».
Я снова открываю глаза. Вокруг высокие диковинные деревья, обвитые светящимися всеми мыслимыми цветами лианами. Над головой – мириады звезды, от их света все видно ярко, будто днем.
Я снова в космокостюме и с винтовкой в руках. Рядом со мной, прячась в тени деревьев, крадется генерал Савоне.
Впереди, за небольшим холмом, я вижу трепещущий свет костров. Я знаю, что это деревня, и знаю, что нам предстоит сделать там. Мы делали такое уже сотни раз.
Я не хочу этого делать, и в то же время что-то внутри меня рвется вперед, рвется, жаждет действовать. Я не могу с ним бороться, ведь я – всего лишь безучастный наблюдатель.
Мы черными тенями спускаемся со склона холма в деревню, освещенную десятками костров. Вокруг все нарядно, празднично. Поселение отрезано от остального мира, и жители не знают, что случилось в сотне километров от них пару часов назад. А если бы и знали – им бы это не помогло.
Мы разделяемся. Из-за угла мне навстречу выходит смуглый мужчина, в одной набедренной повязке. Пуля в лоб. Я не могу остановить палец, нажимающий на спусковой крючок винтовки, я могу только беззвучно кричать от ужаса. Зачем я этого делаю? Почему это происходит именно со мной?
Еще один мужчина, еще один труп. И еще, и еще. Потом сразу три женщины.
Я заглядываю в одну лачугу – пусто, в другую – и там тоже. Захожу в третью.
На меня смотрит пара внимательных, серьезных глаз. В них отражаются красные огоньки моих визоров.
Девочка меня не боится. Она знает, зачем я пришел и что я хочу сделать. И все равно не боится. Она просто стоит и смотрит на меня снизу вверх.
– Ты болен, очень, очень сильно болен. Тебе плохо. Тебя расщепило при рождении, и твоя судьба – сплошь страдание и боль. Но ты сможешь, сможешь излечиться. Нескоро, нет, не скоро. Но сможешь. Если захочешь, – девочка говорит странным, глубоким, совсем не детским голосом. Это даже не один голос, а целый хор низких, странно вибрирующих напевов.
Я молча смотрю на девочку. А она говорит, и говорит, и говорит. Что-то внутри меня очень хочет, чтобы она замолчала, но сейчас я так же сильно хочу, чтобы она говорила, и она говорит. Я знаю, что это очень важно, хоть и не могу пока понять, почему.
– В тебе есть много силы, но так мало света. Без света твоя сила растворяется в глубине, таящей тень и смерть. Найди способ высвободить свой свет, и ты станешь по-настоящему сильным. Сильнее всех на свете. И сможешь нас всех защитить. Но не сейчас. Сейчас ты не сможешь. Сейчас ты заберешь ее в Бездну, и она встретит там всех, кого ты забрал раньше.
Я делаю то, что мне говорит этот хор голосов, и почему-то тут же забываю ее слова, будто кто-то неведомый тряпкой стирает их с доски моей памяти.
Кевар очнулся так резко, что от неожиданности сел. Все воспоминания теперь были при нем, его жизнь впервые за двадцать пять лет сложилась в нечто осознанное и целостное, однако сейчас ему было никак не легче от этого – настолько жуткими оказались эти выпавшие воспоминания.
Но все же многое встало на свои места – и поведение отца после смерти матери, и то, что все-таки произошло на Фрактуре.
В то же время и новых вопросов появилось немало: о чем говорили родители? И, главное, куда и каким образом исчезали его воспоминания?
Кевар огляделся. Точнее, он попытался оглядеться, но ему это не удалось, поскольку он оказался в полной темноте. Что за черт? Сколько же он блуждал по глубинам своей памяти, что вокруг такая темень? Впрочем, он тут же осознал, что он уже не лежит на кожаной кушетке в кабинете Сессилии, а сидит в глубоком мягком кресле. Что происходит? Где он?
– Привет, братишка, – раздался голос из темноты. Голос был незнакомым, но при этом таким… родным? – У тебя много вопросов, и, на твое счастье, у меня есть на них ответы – как всегда.
– Кто ты? И где я, ради Великого Кристалла? – Кевар хотел скрыть сквозящий в голосе страх, но ему это не удалось. К тому же какой-то частью сознания он осознавал, что сейчас ему не удастся скрыть ничего.
– Да, Кевар, у тебя правда не получится от меня ничего скрыть – я слишком давно тебя знаю. Кто я, ты скоро поймешь. А где… Считай, что ты у меня в гостях. По твоей вине здесь я провела большую часть своей жизни. Но теперь это уже в прошлом.
– Что вообще происходит? – уже почти истерично повторил вопрос Кевар.
– О, это уже теплее. Происходит… Как бы тебе сказать. Происходит знакомство, инициация… начало нового витка спирали.
– Какой еще спирали?
– Спирали нашей с тобой игры. Игры, которая началась задолго до твоего рождения, но закончить которую предстоит именно тебе. Не без моей помощи, конечно.
– О какой игре ты говоришь?
– О, тебе еще предстоит узнать об игре. Чтобы ты сложил хотя бы общее представление о ней, скажу: нас не устраивает то, как устроен мир. Нас не устраивает, что происходит с человечеством. Нас вообще много чего не устраивает – как и многих других. Но в отличие от многих, мы решили действовать. И эта честь досталась мне. Вернее даже нам с тобой – поровну.
– Постой. Ты – Омбро? Омбро Кашита? – с еще большим ужасом спросил Кевар.
– Конечно, а кто же еще. Настало время нам с тобой познакомиться. Самое время.
– Что ты со мной собираешься сделать? Я не могу тебя никак интересовать – я не политик, у меня не власти, я даже уже не пытаюсь встать у тебя на пути. Зачем я тебе?
– Кевар, что за глупости. Ты никогда и не стоял у меня на пути. Ты вообще оказал мне в свое время такое немыслимое одолжение, что я даже не могу на тебя злиться за глупые поступки – ну, вот например, за то, что отпустил Змея. Но я даже не разозлилась на тебя – ты еще так молод и неопытен…
– Откуда ты знаешь?..
– Я знаю о тебе все, можешь мне поверить. Я знаю, когда ты первый раз поцеловался, я знаю о твоем сложном романе с доктором Вайт – если бы не твой уход на фронт, у вас даже могло что-то получиться. Я знаю, когда и как ты первый раз тайком выкурил свою первую трубку и что ты творил в студенческие годы во время загулов. Я даже знаю, как ты любишь подольше посидеть в сортире, читая книжки.
– Да кто ты вообще такая? – упавшим голосом проговорил Кевар.
– А еще я знаю, что случилось с твоим братом Крриком.
– А я не знаю, – вырвалось у Кевара.
– Конечно, потому что этим воспоминаниям я не позволила открыться тебе – к ним ты еще не готов, рано.
– Да что ты такое несешь? Отвечай, кто ты!
– А ты еще не понял, Кевар?
Неожиданно тьма в паре метров от него стала будто бы еще гуще, она начала принимать подобие формы, очертания человека. Наконец, эта осязаемая, глубокая темнота начала рассеиваться, и вокруг будто появился некий свет. Этот свет тоже был странным – он высвечивал только два кресла и сидящих в них людей, вокруг все так же была непроглядная темень. На Кевара светил неоновый голубой свет, на сидящего в кресле напротив человека – красный. Кевар поднял голову, чтобы разглядеть источники света, и ему на мгновение показалось, что над его головой в темноте – два гигантских глаза-визора, синий и красный. Он тряхнул головой, отгоняя жуткое видение и попытался сосредоточить взгляд на человеке напротив. Это удалось ему не сразу, но через несколько мгновений он смог как следует разглядеть его.
Омбро Кашиту можно было назвать интересной, даже красивой девушкой. Ей на вид было около тридцати. Аккуратные аристократические черты лица: тонкие губы, высокий лоб, длинные волнистые темные волосы. Но все эти детали будто были неким незначительным приложением к ее глазам. Большие, выразительные глаза, очень темные и глубокие. В них будто таилась мудрость, смешанная с печалью, верой и опасностью. Красивое, но не по-женски жесткое лицо наискось через правый глаз пересекал тонкий шрам, но он, на удивление, не портил пугающую красоту ее лица, даже наоборот, добавлял какого-то мрачного шарма.
Это лицо показалось Кевару таким знакомым, и при этом таким странным – с его правильными женскими чертами, с тонким длинным шрамом, идущим из-под длинной челки через правый глаз и почти до верхней губы.
Но все эти странные следы, которые наложила на эту девушку жизнь, показались Кевару куда как менее пугающими, чем само лицо.
– Что? Как ты это делаешь? Что это за фокус?
– Это не фокус, Кевар. Это мое лицо.
– Нет, это мое лицо! – невольно выкрикнул Аргомантис.
– Нет, не твое. Вернее, не только твое. Наше лицо.
– О чем ты говоришь? – истерично продолжал спрашивать Кевар. Он будто лишился последней опоры и теперь падал в бесконечную пропасть.
– Я знала, что ты не сможешь всего понять сразу и уж тем более поверить. Что ж, придется объяснять. Для начала уточню на всякий случай: конечно же, я – не ты, хвала богам. И ты, соответственно, не я. Но вот существовать друг без друга мы не можем. Еще бы, ведь у нас с тобой одно тело на двоих. Стоит признать, что осознала я себя далеко не сразу – только когда нам было пять лет, ну, ты даже уже догадываешься, после чего. И потом я уже не оставляла тебя ни на секунду. Я все время наблюдала за тобой и за нашей жизнью. Когда я была нужна – помогала тебе, брала твою боль и твои страхи на себя. Все-таки я намного сильнее тебя, уж извини, но это правда.
– Этого не может быть! Я никогда бы…
– Это естественная реакция: отрицание. Подумай, в какие моменты у тебя происходили провалы в памяти, как ты их называешь. Именно в самых сложных ситуациях я считала необходимым выбираться из своего укрытия – кстати, сейчас мы именно в нем – и брать контроль над нашим телом в свои руки. Мои методы, ценности и воззрения очень отличаются от твоих, так что ты бы никогда не смог бы справиться с проблемами также эффективно, как я. Так что ты без меня не дожил бы и до десяти лет, поверь мне. Впрочем, и ты мне всегда был необходим – без тебя я намного слабее. Я не настолько внимательна и умна, к сожалению, у меня не такая феноменальная память как у тебя…. в общем, мы необходимы друг другу – всегда были и будем необходимы. Особенно теперь, когда игра становится все более сложной и опасной.
– Я не верю. Я тебе не верю. Зачем ты все это говоришь?
– Скоро ты все узнаешь и поймешь. Но сейчас мне очень нужно, чтобы ты согласился на дальнейшее сотрудничество: по отдельности нам уже будет невозможно существовать, а план, или игру – называй, как хочешь – надо продолжать.
– Сотрудничество с тобой? С маньячкой, убивающей ни в чем неповинных людей? С сумасшедшей, утверждающей, что делит со мной тело? Ты вообще о чем?
– Я готова потратить немного драгоценного времени, чтобы объяснить тебе хотя бы малую часть того, что ты пока не понимаешь. Хочешь?
– Я хочу, чтобы ты оставила меня в покое и отпустила. Обещаю, что я больше не буду вмешиваться в твои дела.
– Я думала, что будет менее сложно, – вздохнула Омбро, – обычно ты не такой твердолобый. Что ж, тебя можно понять. И все-таки я объясню тебе некоторые вещи. В монастыре я получила определенные знания, которые прояснили, зачем я вообще существую. На самом деле наше с тобой существование намного важнее, чем ты мог даже предположить.
Слушай, Кевар, и запоминай, что я тебе сейчас скажу. Пойми – не бывает злых людей, есть те, кто не смог найти в себе добро. А суть добра – не в том, чтобы быть безупречным, а в том, чтобы искать, все время искать в себе, в окружающих, в мире вокруг лучшее, стремиться и совершенствоваться. И те немногие, кто избрал такой путь – путь очищения, роста над собой – именно они должны быть во главе общества. Но на деле всегда оказывается совсем иначе – заблудшие и потерявшие последние капли совести люди приходят к власти и получают возможность насаждать свои прогнившие взгляды другим. С помощью силы, с помощью лжи и хитрости. Они прикрываются красивыми речами, оберткой из будто бы благих намерений, они ловко манипулируют слабостями и верой людей, чтобы добиться своих личных корыстных целей. Эти тираны с ликами святых давно сбились с честного пути саморазвития, поиска добра и истины – они опустили руки и сами поверили в то, что в них не осталось ничего человеческого и праведного. Их ложные цели и ценности, ложное представление о себе полностью заменили и перекрыли все светлое, что в них когда-то было. А оно было – все дети изначально светлы и непорочны. И, кстати, стоит заметить, что в том, что с ними случилось потом, виноваты далеко не только они, но и их окружение: родители, учителя. Человека надо научить искать путь добра, иначе он растеряет остатки человечности.
Так или иначе, а наше общество давно нуждается, просто требует очищения от скверны, которая накопилась за долгие века. Эта скверна в разные времена имеет разные проявления, но она была всегда – и на заре развития человечества, и теперь, когда человечество приблизилось к концу своего жизненного пути.
Время от времени – крайне редко, намного реже, чем это нужно – возникают отдельные личности, достаточные сильные и чистые для того, чтобы хотя бы попытаться улучшить общество, но из-за того, что они не находят поддержки в обществе, это превращается в акт самопожертвования. Красивый, благородный, захватывающий дух – но оттого не менее бессмысленный и бесплодный. А даже если когда-то и случалось, что такой человек находил союзников и достигал цели, брал власть в свои руки – эта самая власть сбивала его со временем с пути, будто древоточец выгрызала сердцевину и стержень, превращая его в то, с чем он сам боролся в начале. Или, если он мог справиться с демоном власти, его все равно пожирали – на этот раз уже так называемые союзники, оказавшиеся не столь сильными духом. В любом случае, результат всегда един, и это замкнутый круг.
До Унгурабутов была другая династия правителей, до них – еще одна, до того человечество жило на планетах, и у них были свои правители, которые были ничем не лучше. Развитие общества, развитие человека как существа, эволюция – все это не смогло повлиять на неумение людей искать добро. А знаешь почему? Потому что для человеческой природы свойственно идти по пути наименьшего сопротивления – где проще, там и лучше – так думает большинство. А что может быть проще того, чтобы опустить руки, поддаться слабостям и погрязнуть во лжи и фальши?
Чтобы как-то регулировать все это, умные люди давным-давно придумали религии. Религия – отличная штука, до тех пор, пока она не становится средством манипуляции массами, а поскольку она создана, в том числе, и для этой цели, вывод вполне очевиден.
При этом вера – совсем другое дело. Чтобы жить и идти правильным путем, нужно во что-то верить – а в бога или, скажем, в науку, не имеет значения. Человек без веры – как планета без орбиты. Куда-то летит, но рано или поздно все равно разобьется или сгорит.
И вот в Сокрытом Храме и монастыре на Фрактуре существует настоящая вера, вера в светлое будущее. А для того, чтобы оно наступило, нужны мы с тобой. Считай, что мы – инструменты судьбы. Да, непросто начать воспринимать свою жизнь таким образом, но это необходимо. Дела, которые мы вершим по маленьким частицам – это великие дела. И абсолютно необходимые.
Ты меня понимаешь?
– Да, я тебя понимаю. Теперь понимаю, – задумчиво ответил Кевар, пристально глядя на девушку-близнеца, сидящую перед ним, – Но все эти смерти… Ничто их не может оправдать.
– Еще как может, Кевар. Кто-то должен взять на себя непростую роль человека, который замарает свои руки в скверне и крови, иначе мир к лучшему не изменить. И уж так сложилось, что этот человек – мы с тобой. Хочешь ты этого или нет, тебе придется принять этот факт и пойти со мной. Я просто очень надеюсь, что ты сможешь осознать это достаточно быстро – мне уже сейчас нужна твоя помощь. А вместе мы сможем добиться очень многого, я бы даже сказала – всего, чего захотим. В нашем союзе скрыта огромная сила, которая все эти годы была раздроблена между нами и скрыта в глубине.
– Я не могу… Это неправильно, так нельзя.
– Это правильно, и так нужно. Сейчас я покажу тебе большую часть моих воспоминаний, связанных с игрой. Потом, когда ты будешь готов, я смогу разделить с тобой все свои воспоминания, и тебе многое станет понятно.
– Я не хочу… становиться… соучастником.
– Когда ты увидишь и поймешь то, что вижу и знаю я, ты захочешь. Поверь мне. А сейчас смотри.
На этот раз Омбро открыла поток осознания не постепенно, как раньше, а моментально. В голове Кевара сразу исчезло огромное количество прорех – не все, конечно, но многие.
Вот он возвращается из реабилитационного центра, но вместо кошмарных снов, которые Кевар видел последние месяцы, ночами он (или, вернее, не совсем он) обустраивает склад в заброшенном районе. Вот он будто бы спит, но на самом деле смотрит на испуганное лицо брата, после чего пронзает его шею клинком. А вот он словно засыпает на летней террасе «Судьба Дет’кина», но в то же время крадется во дворец…
В огромной спиральной мозаике, которую он видит перед собой, становится все меньше пустых мест, воспоминания восполняют их. Конечно, отсутствующих элементов еще очень много, но теперь Кевар хотя бы видит само поле, саму спираль игры.
Это последнее осознание окончательно переполняет его – он больше не может бороться с бесконечной тяжестью, навалившейся на него. Он больше не может думать о том, какой выбрать путь – он это сделает, но не сейчас. Сейчас он просто хочет заснуть. Он закрывает глаза и отключается.
