Kitabı oku: «Сюеме не будет! Там, где горы и «Приоры»…», sayfa 2
– Никаких, – пожала плечами Я.
– Как Вячеслав?
– Дурно ему! – со вздохом закатила Я глаза.
– Опять напился, да? – понимающе покачала головой Пилял.
– Ну, да.
– Значит, на природу не поедете?
– Нет, конечно, – хмыкнула Я. – Баранов даже с кровати сползти не в состоянии.
После грандиозной попойки Славику было очень плохо, он лежал неподвижно, а если поднимался, то чтобы исполнить в уборной оперу Стругальского.
– Хочешь, пещеры покажу? – внезапно спросил спаситель.
– Далеко идти? – осведомилась Я.
– Не-а. До конца посёлка, а там в гору подняться. Ты как, выносливая?
– Осилю, не волнуйся! – заверила Я.
– А этого хомяка чё с собой потащишь? – кинул Баранолог презрительный взгляд в сторону Норочки.
– Сам ты хомяк высокогорный! – разозлилась Я. – А это шпиц! Померанский! Конечно, потащу, она мне как дочь!
Бытдаев любезно взял на себя выполнение функций моего личного проводника. По дороге к пещерам Я пыталась запомнить имечко Баранолога. Но мой мозг отказывался понять, как можно было наречь сына Пилялом! Вот звучное отчество Баранолога – Азаматович – мне понравилось!
Бытдаев устало объяснял, что Пилял – нормальное имя:
– Аза! Всем девочкам нравится моё имя! Одна ты какая-то, млин, неправильная!
– Кому же интересно оно нравится? – недоверчиво хмыкнула Я.
– Лине Барановой! Она меня ласково называет Пилечка или Пиляша.
– Тоже мне нашёл ласковость. Звучит как собачья кличка! – фыркнула Я и решила, что никогда не буду так называть Барановеда: Я не привыкла повторять за кем-то, тем более за Барановой.
– Слышишь, а у твоей псины какая кличка? – оскалился Бытдаев.
– У неё имя! Нора! Норочка! – Я погладила шпица по холке.
Пещеры впечатления не произвели. Я ожидала увидеть длинные, просторные, каменные коридоры или причудливые, покрытые аспарагусно-зелёным мхом, гроты, но обе оказались неглубокими, с широким входом и сужающиеся к тупику. Снаружи пещеры были сплошь исписаны незатейливыми фразами в духе «такого-то декабря сего года здесь был Мага». Ну и без матерных словечек, естественно, не обошлось.
– Ничего особенного! – заявила Я Барановеду.
Тогда парень предложил:
– Ну, чё, давай тогда на лыжах покатаемся?
– Я не умею, – засомневалась Я в удачности идеи.
– Ничего, – не отступал абориген и, прищурившись, хмыкнул. – Я тебя научу.
К лыжам Я была не готова.
– Говорят, у вас есть озеро любви? – спросила Я, уходя от альпинистской темы.
– Есть, – кивнул Пиля.
– Отведи меня лучше туда.
– Рано ещё, Принцесса. Снег лежит. Летом приезжай – сходим. Говорю же тебе, лыжи освоить надо, – не уступал Баранолог.
– Ну, ладно, пошли! – со вздохом согласилась Я.
У Пиляла зазвонил телефон. Бытдаев снял трубку и затарахтел на каком-то корявом турецком. Когда он закончил говорить, Я поинтересовалась:
– Что за язык такой забавный?
– Не забавный, а карачаевский! Лучший язык в мире! – высокомерно заявил Баранолог. – Хочешь, тебя обучу?
– Зачем? – искренне удивилась Я.
«С трудом представляю, каким образом карачаевский может мне в жизни пригодиться!»
– Вот как будешь хорошо говорить – женюсь на тебе!
Я засмеялась:
– Я замуж не тороплюсь.
– Ничего, процесс учёбы долгий! – джигит хлопнул себя по карманам. – Анасын сигеим! Сигареты выронил, наверное. Ну, что ты будешь делать!
Я протянула парню свою пачку.
– Спасибо, – выудил Пилял никотиновую трубочку.
– А как по-карачаевски сигареты? – поинтересовалась Я и тоже закурила.
Пилял призадумался, вытянул губы и выдал:
– Тютюн.
Я умилилась:
– Скажи ещё раз.
– Тютюн, – повторил джигит.
Произнося это слово, он так забавно складывал тонкие губки в трубочку… Ах, милее зрелища не придумаешь!
От Бытдаева Я узнала ещё много замысловатых карачаевских словечек (правда применить их в оживлённой беседе удавалось крайне редко, ведь Я ни с кем в посёлке не общалась). Например, придурков, пофигистов и всех необразованных невоспитанных парней Пиля величал словом «джохар», а хороших «джаш» («пацан»). Временами, Баранолог обращался ко мне «ариум» – моя красивая», «джаным» – «душа моя» или «алтыным» – золотая моя.
Когда Пилька злился, «анасын сигеим» и «ана» не сходили с его тонких уст. На мой вопрос о семантике экспрессивных выражений, Бытдаев нехотя ответил, что «это что-то типа русского «твою мать», только переводится не «твою мать», а «того мать».
За катаньем на лыжах и весёлыми разговорами прошёл весь день. Лучший друг Пиляла Маджир Зульпагаров поехал с нами (и временами оказывался очень кстати: так, например, пока Я осваивала лыжи – он развлекал крошку Нору!). Маджир показался мне весёлым жизнерадостным парнем. Его шуточки наносили непоправимый удар по Бытдаевскому самолюбию. Когда мы пререкались с Баранологом – Зульпагаров неизменно становился на мою сторону.
– Ты такой классный, Маджир, – смеялась Я и ласково называла Зульпагарова «къарнашым» («Брат мой!»).
– Да? Я того на «Приоре» катал»! – недоверчиво лыбился тот.
– Ага! – утвердительно кивала Я. – В следующий раз с подругой из Ростова приеду, познакомлю тебя!
Юный джигит этой новости несказанно обрадовался. Когда Я спросила, какие девушки ему нравятся, он заявил: «Орлова, такие как ты! Я его душу мотал!»
Общение с Баранологом шло полным ходом. Временами на меня накатывали приступы нежного дружелюбия, и тогда Бытдаев вместо язвительных «Баранолога» и «Барановеда» удостаивался моего великодушного «Пиля» или «Бытдаюшка». Хотя он отзывался и на дурацкие прозвища. Да ему ли привыкать?! У парня же как у приличного индийского божества сто имён!! Баранов величал соседа Пилюлькиным или Пилялкиным, Лина слащавила: «Пилечка, Пиляша, Пилюня». Маджир так и вовсе отличился – в минуты душевных перепадов он погонял друга Рябчиком (Собственно Рябчиком звали чёрно-белого спаниеля – собаку Бытдаева. Почему Зульпагаров так окрестил лучшего друга осталось для меня загадкой!). Русская мама звала Илюшей. Да, да, мама у Пили была русская, и он этим очень гордился. Бытдаев постоянно твердил, что никогда не возьмёт в жёны карачаевку. «Мать у меня русская, и я на русской женюсь!» – повторял он.
Пилял казался мегаэкзотичным! На фоне гор он смотрелся весьма брутально. Он был груб, дерзок и циничен. Его своеобразный юмор, приправленный пошлостью и ехидством, зачастую оставался непонятым даже друзьями. Он высокомерно утверждал, что знает в Ариу-Къызе каждую тропинку, якобы нет в округе ни одной вершины, на которую бы он не поднялся, а его рассказы (скорее всего выдуманные) об опасных приключениях в горах звучали интереснее местных легенд. С ним в лесу Я даже глубокой ночью чувствовала себя спокойно. Душка Барановед научил меня прикуривать от костра, карабкаться по отвесным скалам, ездить на коне, кататься на лыжах, болтать на кэраче…
С ним было нескучно. Он привнёс в мой отдых новый вкус, так сказать, досуг изрядно разнообразил, хех… До того как нас свела судьба, Я кроме пьяной рожи Славутича на фоне высоких гор ничего не видела.
Выходные закончились так не вовремя. Надо было уезжать. Тут и господину Баранову полегчало. К слову сказать, моё общение с Пилялом Вячеславу очень не понравилось. Стоило только зайти за ворота после прогулки, как старый дуралей схватил меня за локоть и стал трясти:
– Это что ещё такое? Где ты шлялась полночи с этими носорогами?
– Не твоё дело, – резко ответила Я и вырвалась.
– Бродит хрен знает где с чуркобесами деревенскими…, – возмущался шеф.
– Между прочим, эти «чуркобесы» твои соседи – возразила Я. – Мог бы проявить хоть немного уважения.
Но Славик пропустил мою реплику мимо ушей и продолжил свои разглагольствования:
– А я, дурак, защищаю тебя перед Зиной, перед Лёликом… Видимо, они правы, я действительно ослеп.
– Ослеп, ослеп, – согласилась Я, смерив помятую рожу начальничка презрительным взглядом. – От бесконечного пьянства!
– Что ты с ними делала? – заверещал босс.
– Каталась.
– И всё?
Я поймала паузу и загадочно улыбнулась.
– Ну?! – занервничал шеф.
– Нет не всё! – ехидно оскалилась Я.
Баранов покрылся ярко-красными пятнами:
– Издеваешься, да? А если Константину Николаевичу расскажу, как ты тут гуляешь с грязными оборванцами, с местным чернозёмом?
Я ухмыльнулась и перекривляла:
– А если Я расскажу, что ты, старый дурак, хочешь соблазнить его любимую племянницу?
Славутич прижался ко мне и зашептал:
– Азочка, ну ты же знаешь, тебе я всё прощу… От тебя всё терпеть буду…
От шефа разило потом и перегаром, а смачные чмоканья напоминали свинячью возню…
– Моё дело. С кем хочу – с тем катаюсь! – отпихнула банкира Я.
– Константин Николаевич бы рад был, коли видел, как я тебя берегу, опекаю, пылиночки сдуваю! Если б я не знал Пилюлькина, что он мой сосед и порядочный человек – ты бы и шагу со двора не ступила! – заверил Вячеслав.
Мы уехали. На прощание Пилял подарил мне талисман от шайтанов собственного изготовления – пять деревянных палочек разной длины, перевязанных подозрительным грязным шнурком.
Я повесила этническую диковинку над кроватью. Иногда по вечерам, лёжа в постели, Я задумчиво разглядывала рукотворную штучку, думала о живописном горном посёлке и вспоминала разные карачаевские словечки.
«Всё-таки есть что-то выразительное в этом языке. Красиво же звучит «сюйгеним» – моя любимая, «мен сени сюеме» – «я тебя люблю»…
Июнь 2010, КЧР
От Ариу-Къыза меня отделяла пара километров. «Интересно, Пилял дома? Надо постараться заехать на Хубиева так, чтобы он меня не заметил. Поверну перед центром и зарулю сверху».
Я специально не предупредила о своём приезде. «Баранолог очень удивится, когда вечером Я, как ни в чём не бывало, продефилирую мимо его избушки».
Я кралась по кривой улочке в предвкушении встречи с Зиной.
Суркова представляла собой противную, ворчливую, крупногабаритную старушонку с жидкой паклей пожжённых рыжих волос и маленькими, заплывшими жиром поросячьими глазёнками.
Безработная Зина целыми днями торчала в огороде: выращивала овощи, сажала цветочки. Она сдавала пустые комнаты туристам. Полученные деньги противная родственница оставляла себе, оплачивая коммунальные услуги. Это было причиной вечных жалоб на нехватку средств, жадность Вячеслава и несправедливость судьбы. Раньше Суркова жила в станице Зеленчукской. По молодости она слыла дамой, не обременённой стеснительностью. С возрастом моральность Зиночки резко возросла. Она на глаз могла определить несерьёзность девушки в процентном соотношении и красочно описать всю низость безнравственного поведения современной молодёжи. Я не приглянулась ей с первого взгляда. Позиционировала она меня не иначе как «проститутка!».
«Ахах, Зина сейчас просто выпадет!» – подумала Я. И действительно, увидев мою машину и услышав звонкое «Здрасьте!», Суркова поменялась в лице и картинно схватилась за сердце. Едва успев ответить на приветствие, она тут же задала больной вопрос:
– Ты надолго?
– Как получится, – коварно улыбнулась Я, наблюдая за изменением цвета лица Сурковой. – Не волнуйтесь, тёть Зин, Я на втором этаже буду жить, Вячеслав мне ключи оставил.
– А сам когда приедет? – заволновалась бабёнка.
– Не знаю, – отмахнулась Я.
– Лёлик на выходных собирался, – начала Суркова и осторожно добавила. – С Ирмой (Ирма была престарелой подругой запойного Барановского братца).
– Мне всё равно. Это дом Вячеслава! – фыркнула Я, подхватила чемоданы и протопала наверх.
Я приняла ванную, навела макияж, сварила кофею и вышла на балкон с пачкой сигарет. В памяти всплыли Гулины слова: «Главное только с карачаями не гуляй. Ты баба красивая, а они на внешность дюже падкие… Плохие они. Держись от них подальше. Кто с карачаями свяжется – тому счастья не будет, помяни моё слово! Я сама уехала из тех краёв. И дочку заклинаю: замуж, только за русского!»
«Странно, люди здесь простые, гостеприимные, – подумала Я, – всегда помогут. А Пилял так вообще золото. Ну, грубоват, конечно, зато в его речах ко мне море заботы и нежности. Эти слова точно не про него! Может и есть плохие „карачаи“, но мой Бытдаев – приятное исключение».
С балкона открывался чудный вид не только на ариукъызские пейзажи, но и на домишко Баранолога, который состоял из трёх разномастных построек, соединённых между собой. Убогая деревянная избушка, покрытая облезлой зелёной краской, крошечная серо-коричневая землянка и прямоугольное строение без окон и с одной единственной дверью жались друг к другу как слипшиеся макароны. За этим архитектурным «шедевром» величественно возвышался огромный деревянный сортир. Сразу за ним расстилался большой огород, заросший бурьяном. Все владения были огорожены от посторонних кривым ненадёжным забором разной высоты и фактуры. Казалось, будто Пилял использовал для возведения дивной изгороди всё, что подвернулось под его рабочую руку: побитые листы шифера, брёвна, фанеру. По сути оградка не спасала от вторжений, скорее служила каким-то декоративным целям.
«Так, машинки нет, стало быть, и джигита нашего дома нет» – отметила Я про себя и набрала Пиляла:
– Вечер добрый!
– И тебе, родная! – отозвался Барановед.
– Кем занят?
– Никем, – спокойно вымолвил джаш. – Делами.
– Как погода Ариу-Къызе? – туманно начала Я.
– С утра нормальная была, – ответил Бытдаев. – Щаз не знаю, я в Черкесске.
«Вот оно как!»
– Когда вернёшься? – кашлянула Я.
– Не знаю, Принцесса. Поздно. Может, даже здесь заночую, – голос недовольный, на заднем фоне мужские голоса.
– Ты с кем? – осведомилась Я.
– С Маджиром.
– Ну, ладно, – Я томно вздохнула, – освободишься – набери.
– Хорошо.
Что ж, Бытдаева нет, так что план на вечер вырисовывается незатейливый: пожевать хычинов, глотнуть коньячка по случаю благополучного прибытия и проехаться по окрестностям.
Зима-Весна 2010, Ариу-Къыз
Я стала часто приезжать в Ариу-Къыз. Всё шло по накатанной программе – Баранов с дружками убирались водкой в тряпки, а мы с Баранологом катались до утра. Иногда с нами ездил Маджир. Время от времени Я брала с собой какую-нибудь подружку, правда ростовские фифы смотрели на простых ариукъызских аборигенов как на грязное пятно на белом листе.
«Отдыхала с Азкой в Ариу-Къызе. Местных карачаевцев почти не встречала. Видела мельком. А теми, которых узрела, не впечатлилась: мохнатые, загорелые дочерна, грязнорукие, в непонятных засаленных тряпках с выцветшей надписью „Adidas“ и злобным выражением на лицах. Гулять с ними? Вот уж спасибки! Мне подобная экзотика ни к чему!» – так или примерно так делились они впечатлениями от поездки. Они были светскими дамами и привыкли к городским мачо. В Ариу-Къызе дамочкам на второй день становилось невыносимо скучно. Тут не было клубов и магазинов, ресторанов и спа-салонов. Зато хватало опасных моментов для нарощенных ногтей, волос и ресниц. Вылазки в горы под чутким руководством господина Баранова изрядно выматывали нежных гламурных цыпочек, компания Бытдаева приводила всех подруг без исключения в ужас. Неотёсанный Пилял общался с девушками сквозь зубы. Обращался он к даме не иначе как: «Эй ты, курица!» Второй раз девчонки уже не хотели ехать. Разве что только Ася Тришина и Аревик Бзазян…
С Аськой-то всё понятно. Она со мной хоть на край света. А вот Аревик вряд влекли сюда прелести гор – Бзазян явно вознамерилась обзавестись в Ариу-Къызе парочкой поклонников…
Маджир обхаживал то Асю, то Аревик, взял у обеих телефоны, названивал им в Ростов. Тришиной так вообще в любви клялся. В одну из наших с Аськой поездок мы успели распить с аборигенами бутылочку винца, и Маджир уверял, что полюбил Тришину с первого взгляда.
Наши разговоры с Пилялом могли длиться часами. Мы то считали проценты любви, то начинали пререкаться и подтрунивать друг над другом. Никто долго не выдерживал слушать подобные диалоги.
«Боже! Как он меня терпит?» – думала Я всякий раз, вступая с Пилялом в словесную баталию.
Даже Ася, услышав несколько наших бесед, сделала замечание:
– Ядрёна-ворона! Как ты с ним разговариваешь! Шпыняешь как собачонку! Я бы на месте Бытдаева обиделась бы.
Пилял не обижался, но время от времени злился. Ругались мы часто и эмоционально. Зато как мирились! После бурной ссоры Я часами выслушивала, какая Я распрекрасная, и как мой Джигит ценит свою Принцессу. Ну, тут уж и Я могла ввернуть пару нежных ласковых пассажей, потому как хотя обычно «ласковых» от меня Пилялу доставалось и немало, но по большей части они были нецензурными.
Все полгода, что мы общались, Я над Пилялом откровенно издевалась. Он писал мне ванильные эсэмэски, звонил и признавался в любви, попутно интересуясь: «Сен мени сюемисе?» – «Ты меня любишь?» На животрепещущий вопрос Я отвечала в лучшем случае смехом, в худшем – смачным сарказмом. Как и любой девушке, мне было приятно послушать, какая Я замечательная, но всерьёз возможность каких-либо отношений с Баранологом Я даже не рассматривала. Тем более в Ростове у меня был мужчина…
Какие могут у нас быть отношения с Бытдаевым? Право смешно. Разве что платоническая любовь. На расстоянии. Большом расстоянии. Эдак километров в пятьсот, ахах…
Правда иногда Я предавалась безумным фантазиям о необычной экзотической любви городской девушки и молодого гордого горца. В моих мечтах у Бытдаева появлялся романтический ореол и целый набор редких качеств. Возможно, вышедший из мира грёз герой интересовал меня гораздо больше простого грязного чабана…
Но сможет ли сын гор покорить дочь степей?
Июнь 2010, КЧР
Весь вечер Я кайфовала. Покаталась по посёлку, от души наелась хычинов и лагмана, посидела покурила у реки. Людей в центре было много. В основном туристы: спортсмены, скалолазы, семейные пары с детишками.
Местные бродили тут же. Парни все как один выхаживали в костюмах и майках с огромным лейблом «Adidas» и резиновых шлёпках (Не зря Барановед в шутку величал каждого такого встречного односельчанина «Adi-джаш»! ). Этот карачаевский стайл всегда приводил моих модных подруг в недоумение.
Ничего плохого и ужасного в джигитах не было. Почему Гуля велела не связываться с «карачаями» оставалось загадкой. В конце концов, вступать в интимные отношения с карачаевцами не входило в мои планы, и Я перестала забивать голову этими вопросами. Навернула несколько кругов вокруг посёлка, накатила три раза по пятьдесят коньяку для сугреву и отправилась спать.
Пилял в половине первого прислал эсэмэску: «Сладких снов, птица моего сердца». Я метнулась на балкон – тачки не было.
«Значит, в Черкесске остался. Выходит, „явление Христа народу“ автоматически переносится на завтра», – решила Я и со счастливой улыбкой на лице отошла ко сну.
Часть первая
Ночь, голубая ночь, сколько на небе звёзд…
День первый
Июнь 2010, Ариу-Къыз
Утром проснулась в девять. Полюбовавшись на сонную белую мордашку в зеркало умывальника, окрестила себя «бледной поганкой» и решила непременно позагорать. Желудок стонал от голода. Но в холодильнике Баранова как назло не осталось ничего съедобного: полки сплошь забиты склизкими ошмётками, полусгнившими овощами, заветренными остатками сыра и колбасы, дурно пахнущими неопознаваемыми кусочками и открытыми упаковками вредного кетчупа и майонеза. Из рефрижератора несло помойкой. Я полезла в шкафчики: хлеб покрылся плесенью, в пачках с рисом и крупами копошились какие-то жучки… Сомнений не было: недавно в Ариу-Къызе побывал Лёлик со своей гоп-компанией.
Меня передёрнуло. Я взяла большой пакет для мусора и переместила всю «отраву» туда.
Кроме кофе и сигарет на завтрак ничего не светило. Но меня это не расстроило. Я выползла с огромной дымящейся кружкой на балкон. Зина увлечённо ковырялась в ярких цветочках.
– Доброе утро! – оскалилась Я как можно дружелюбнее. – Как спалось?
– Здравствуй, – буркнула Суркова, не поднимая головушки. – Нормально. Ты только окурки в клумбу не кидай.
– Что вы, что вы! Ни в коем случае! Как можно? Для этого пепельница есть! – помахала Я огромной стекляшкой над Зининой головой.
– Понашвыряют тут, понасвинячат, а мне потом с больной спиной выковыривать ваши бычки да крополя…, – заворчала Суркова.
– Так-то Пашка накидал в прошлый раз, собака! – заметила Я.
Зина испустила из пышной груди тяжкий вздох. Видимо вспомнила прошлый визит, когда Баранов притащил в Ариу-Къыз нашего завхоза Павла Юрьевича. Тот напился вдрызг, начал бродить по посёлку и знакомиться с народом, представляясь не иначе как «начальник АХО». С одним из adi-джашей Пашка опорожнил бутылочку коньячка, так что по возвращению мужика тошнило на каждом сантиметре Барановского двора. А ночью король АХО шатаясь выполз на балкон покурить и зачем-то высыпал на Сурковские грядки содержимое всех мусорных пакетов.
Я со своего «поста» взглянула на домик Пиляла. Машины по-прежнему не наблюдалось. «Загулял Баранолог в Черкесске. Ну, а мне пора превращаться в мулатку».
Я одела купальник, напихала в сумку все средства для загара и от загара, которые привезла с собой, от души намазалась эспэфэшечкой, выждала положенные сорок минут до начала действия крема, и помахала Зине ручкой:
– Я на речку!
– Не обгори. Жарко сегодня, – кивнула она на мои голые плечи.
По её взгляду было видно, что в случае моего «обгорания» тётка особо не расстроится и сметанкой или айранчиком не поделится.
«Никотином и кофеином сыт не будешь», – здраво рассудила Я и по дороге с аппетитом скушала огромный сочный хычин.
Июнь 2010, станица Зеленчукская
Сожительница Стаса Суркова Анна Пашина умылась и подошла к зеркалу. Она насчитала три свежие морщинки, но это не испортило настроения. Для своего возраста женщина выглядела вполне прилично. Не сильно оплывшая фигура, коротко остриженные светлые волосы, чистая кожа позволяли визуально скинуть несколько лет.
– Дорогая! Я поехал, – в ванную заглянул Стасик.
– Куда? – удивилась Аня.
– В Ариу-Къыз, – отчитался любовник. – Мы договорились с Пилялом и Маджирчиком поработать сегодня.
– Ладно, – Пашина пожала плечами. – К ночи вернёшься, или у мамы останешься?
– Не знаю ещё…, – замялся паренёк. – Я позвоню.
– Хорошо, – кивнула женщина.
Стасик чмокнул даму сердца в щёчку и ушёл. Анна зевнула. Что-то в последнее время она стала больше уставать и меньше высыпаться, и дело не в молодом любовнике, а в чём-то другом… Да и Станислав слишком сильно запал ей в душу. Первое время он был развлечением, а сейчас стал смыслом жизни. Иногда Пашина ненавидела себя за это. А ещё за дикие приступы ревности. Вот и сейчас. «Сказал, что с Пилялом будет работать. А на самом деле? С КЕМ или НА КОМ??!»
Анна вышла из ванной и набрала Суркову:
– Здравствуйте, тёть Зиночка!
– Анечка! Дорогая! Доброе утро! – радостно залепетала «родственница».
– Стасенька к вам поехал, на пилораме поработать…, – поведала мадам Пашина.
– Знаю, знаю…
– Что нового? Как здоровье?
– Да ничего хорошего, деточка. Ноги опять болят, спину ломит я ж всё сама, всё сама делаю…, – заохала Зина. – Хоть бы Славка прислал помощника.
– Как же Лёлик? Разве не гостит? – удивилась Аня.
– Гостить-то гостит! А толку? Как приедет – только пьёт да свинячит! – жаловалась страрушка. – Прошлый раз нажрались – весь огород загадили, тьфу!
– Ясно.
Суркова тяжело вздохнула:
– И постояльцев нет совсем. Зато сегодня Орлова приехала.
– Аза? Которая со Славкой работает? – уточнила Пашина.
– Ну, да.
У Анны ёкнуло сердце: молодая, красивая, обеспеченная Орлова – достойная соперница. Женщина кашлянула и спросила у Сурковой:
– Она одна?
– Да, – подтвердила Зина. – Вячеслав вроде как к выходным собирается.
– Настя знает?
– Не думаю. Ох, не люблю я всё это. Опять гулять будет до утра…, – закряхтела Суркова.
– С кем? Славика же нет! – удивилась Пашина.
– С Пилялом.
– С Бытдаевым?! – воскликнула Анна.
– Ну да. А ты не знала? – ябедничала Зина. – Уже полгода он её развлекает.
– Надо же…, – удивлённо протянула Пашина. – Стасик, надеюсь, в их игрищах не участвует?
– Что ты, что ты… Да не волнуйся, деточка, – пролепетала старушонка, – я за ним присмотрю.
– Спасибо, я ещё вечером позвоню.
– Ну, давай, конечно! – согласилась Суркова.
«Вот сука! Чёрт! Почему мне так не везёт? Пусть только попробует к Стасу моему подойти!» – женщина зло сжала в руке телефон и сломала себе ноготь.
Аза, конечно, не олигарх в юбке, самолёты и яхты не покупает. Но у неё квартира, хорошая машина, высокая должность и приличная зарплата. Орлова хорошо одевается, ездит отдыхать за границу. Для Стаса такая особа – предел мечтаний. В глазах Суркова она прежде всего не девушка, а спонсор.
Анна, естественно, тоже не бедствовала. У неё имелся свой маленький магазинчик в Зеленчуке. Но ведь конкурентка так красива, а главное молода…
Тревожные мысли роились у Пашиной в голове.
«Даже если Азе Стас не нужен (оно так, скорее всего, и есть), а вдруг Сурков западёт на одну из её расфуфыренных подружек? Орлова же вечно этих сучек гламурных в горы таскает! Этого мне ещё не хватало! И на черта ей Пиляшка? Интересно, интересно… В городе что ли мужиков мало??…»
Июнь 2010, Ариу- Къыз
Становилось всё жарче и жарче. В горах злое солнце. Оно быстро обжигает кожу. Не очень надеясь на супер-крем с запредельным SPF, Я, жаждая на время укрыться в тени, свернула в лесок. Зной сменился прохладой. Пели птички, шумела вода, хвойный запах щекотал ноздри… Тут и там на полянках виднелись палатки. Любителей дикого отдыха этим июнем в Ариу-Къызе собралось немало. Горели костерки, сквозь деревья крался дым, пахло шашлычком…
Я углублялась в лес, чтобы найти безлюдное местечко и приступить к солнечным ваннам. Наконец, приглядела райский кусочек на слиянии двух рек. Скинув майку и шорты, окунулась в прозрачную ледяную воду. Сонливость и усталость как рукой сняло. Обсохнув на солнышке, Я намазалась дивно пахнущим маслом для загара, уселась на пологое бревно и закурила. Воображение рисовало гладкую кожу чудного кофейного оттенка. «Месяцок в Ариу-Къызе – и моему загару позавидует даже Виктория Бэкхем. Красиво, когда для усиления контраста покрываешь ногти светлым лаком, облачаешься в белые или нежно-бежевые туники… И повод будет отовариться новым бронзатором».
Я прилегла на траву, подложив под голову сумку. На солнце меня разморило, глаза слипались. Перед мысленным взором плыли помады, пудры и прочие косметические прелести. «Так и заснуть недолго, а там и сгореть, и вместо радости – волдыри на теле. Надо встать покурить». Я нащупала сигареты, щёлкнула зажигалкой и стала пускать дым вверх. По чистому небу медленно плыли большие мохнатые облака причудливой формы. В одном я разглядела сердечко. «Наверное, это знак свыше, что скоро в меня кто-то влюбится!»
Совсем близко послышался шорох, низкие мужские голоса. Я повернула голову: в мою сторону рулила колоритная парочка волосатых джигитов. «Местные?» Бабуины одарили меня проникновенным взглядом, поздоровались и разместились неподалёку.
«Только бы не начали приставать с идиотскими разговорчиками», – вздохнула Я.
От масла моя кожа лоснилась как лысина бывшего Зинкиного мужа. Я смыла средство в реке и напялила на мокрый купальник одежду. Как-то неловко было соседствовать полуголой с этими обезьянами. Я опять закурила. Один из мужиков в прикольных полосатых плавках вразвалочку подошёл ко мне, оскалился и рыкнул:
– Привет!
– Здорово! – отозвалась Я.
– Не скучно одной в лесу?
– Не-а, – выпустила дым Я.
– А заблудиться не боишься? – ухмыльнулся мэн.
– Я тут каждую тропу знаю, – фыркнула Я.
– Да ну?
– Ну да! – передразнила Я. – Я местная.
С минуту тип молчал, а потом заржал как ретивый конь:
– А-ха-ха -ха! Ты местная?! Ха-ха-ха! Не смеши мои трусы! Хо-хо!
Я нахмурилась:
– Твои трусы сами кого хочешь насмешат! Не веришь?
– Нет, конечно, – заикаясь от хохота, изрёк он.
– Почему?
– Серьёзно, откуда ты, красавица? – вопросом на вопрос ответил мужик.
– Говорю же, местная Я.
– Местная, да? – ехидно ухмыльнулся волосатый собеседник.
– Ага.
– С таким маникюром? – кивнул он на длинные, остро заточенные, ярко-красные ногти.
– Я в Черкесск езжу каждые выходные делать, – ляпнула Я.
– И причёску тоже там? – внимательно оглядел хохотун асимметричный боб.
– Ну, да.
– И татуировку? – указал он на моё плечико, украшенное изящным цветком лотоса (память о чудесном отдыхе в Таиланде).
– А что такого? – надула губки Я.
– Да ничего, не похожа ты на местную! – резюмировал джаш.
– Почему же? – с наигранной обидой спросила Я.
– Слишком аккуратная, – пояснил купальщик, – бабы же карачаевские в тазиках моются, ногти после рабочего дня приходят в упадок. Да и вообще, спины у них волосатые…
– Быть такого не может! – удивилась Я.
– Может, может! – заверил тип. – Говори, откуда приехала.
– Здесь живу! – не сдавалась Я.
– В лесу?
– Нет, в центре.
– А папа у тебя кто?
– Злой джигит, – съязвила Я.
Волосатик только головой покачал.
– Ты сам откуда? – полюбопытствовала Я.
– Из Ставрополя. Мы с друзьями частенько сюда приезжаем…
Последовал долгий красочный рассказ о том, как козырные ставропольские хлопцы с размахом отдыхают в Ариу-Къызе. Я натянуто улыбалась, курила и рассеянно кивала. Из головы не шли волосатые спины карачаевок. Почему они не давали покоя моему мозгу – неизвестно. Конечно, чего греха таить, здешние девушки красотой не отличаются, но попадаются среди них довольно миловидные.
Выслушав излияния владельца забавных полосатых трусов, Я стала вежливо прощаться:
– Пора мне. Папенька заволнуется.
– Так может проводить? – предложил тип.
– Право не стоит! Давайте, до свидания!
– Счастливенько! Так все-таки, откуда ты? – не унимался незнакомец.
– Местная, местная, – Я поднялась, отряхнулась. – Маникюром и татуировками нынче никого не удивишь.
– А спина?
– Побрила! – подмигнула Я и, сделав ручкой, исчезла в лесу.
«Что ж, с коренным населением слиться не удалось. И за карачаевку мне видно сойти не судьба». Я побродила по лесу, искупалась в реке, поднялась на небольшой водопад и побрела в сторону посёлка. В местной кафешке усмирила аппетит порцией пельмешек и запила их полезным травяным чаем.
«Надо отмыться от этого масла и найти Пиляла. За весь день он ни разу не позвонил! Видимо, сегодня нашлись дела поважнее «Принцессы».
Удивительно, но Я расстроилась. В последнее время меня почему-то стало печалить, если Бытдаев вдруг забывал напомнить о своём существовании.
Хмм… С чего бы это? Обычный парень, каких тысячи. Живи он в Ростове, Я бы на него даже не посмотрела, но здешняя природа предполагала романтику, наполняла сердце тёплыми щемящими чувствами.
«Надо же, раньше Я Пилю совсем не замечала. Всего полгода назад он казался мне грязным чабаном, почти что Барановской прислугой». Но каждая последующая встреча постепенно меняла моё отношение к Бытдаеву. Я всё больше и больше симпатизировала молодому джигиту.
В посёлок Я вошла под заунывные звуки мусульманских песнопений. В Ариу-Къызе строили мечеть, и несколько раз в день местный мулла включал запись нашидов. Муэдзин настойчиво призывал односельчан на молитву. Но, судя по всему, намаз здесь делали немногие.
