Kitabı oku: «СИЗО», sayfa 2
Срочный вылет в Астану
Вскоре в сопровождении трех бравых офицеров Нацбюро меня вывели на улицу. Уже с их позволения я подошел к своей машине и с телефона водителя Саттара сообщил жене: «Ажекеня, я срочно вылетаю в Астану, вернусь сегодня! Целую!». Оставил Саттару и свое обручальное кольцо. На всякий случай!
В легковой машине меня посадили на заднее сиденье. Справа и слева от меня расположились сопровождающие, и мы двинулись в аэропорт. «Телефоны можете отключить!» – мягко, но в приказном тоне произнес один из них.
В VIP зале ожидания они предложили мне чай. Но мне уже было не до чая. Скоро сели в самолет. Там, на борту, как всегда, оказалось немало моих знакомых: мой друг Тагир Сисинбаев – именитый в стране юрист, адвокат, сидел прямо передо мной, чуть дальше летела известная летчица Тоты Амирова, ну и другие известные люди. Я, кивком головы, улыбаясь, поздоровался с ними, стараясь не подавать вида, что лечу в качестве подневольного. Телефоны мои – отключены, с обеих сторон от меня сидят сопровождающие: ни сделать лишнего движения, ни с кем бы то ни было поговорить!
Когда подлетали к Астане, ко мне обратился Тагир Сисинбаев:
– Бике, у тебя есть транспорт?
Я молчу, не зная, что ответить. А он смотрит на меня недоуменными глазами и не может понять, в чем дело. Тут за меня ответили мои «друзья»: «Дорогой, нам дальше ехать – в Караганду!»
Не знаю, догадался ли мой друг о моем незавидном положении или нет. Словом, у меня не было никакой возможности сообщить ему о том, что со мной произошло.
В Астане у трапа нас ожидало еще двое мужчин. Сели в «Тойоту» и резво помчались в город. На улице стоял пронизывающий мороз. Только выехали из аэропорта, как начались беспрестанные звонки на телефоны моих сопровождающих. «Едем, едем. Самолет задержался», – отвечал за всех старший из них.
Видать, недавно тут выпал обильный снег с дождем, потом ударил мороз, поэтому был сильный гололед. Естественно, по пути в город образовалась пробка. А ехать нам предстояло не на Левый берег Ишима, который ближе к аэропорту, а на Правый.
Минут через двадцать вновь раздались звонки – это коллеги из центра опять беспокоили моих сопровождающих. Состоялся тот же разговор. «Да, торопятся ребята», – поморщился я.
Вечер был туманным и промозглым. Долго ехали по скользкой трассе, где каждый водитель сквозь воздушный пар, оставляемый передним авто, пытался это авто обойти. По обе стороны правительственной трассы мелькали засыпанные снегом деревья, по встречной полосе, рискуя, пролетали опаздывающие. А наше авто, затертое среди разноцветного стада своих «собратьев», двигалось со скоростью пешехода. Я начинал мерзнуть, ерзал, прижатый двумя бравыми офицерами, которые время от времени поругивались со своими коллегами по поводу нашей задержки.
У меня в голове сновали свои невеселые мысли: я ни в чем не виноват, мне не в чем признаваться! Отвечу на их вопросы и последним рейсом вернусь домой!
По дороге я сильно продрог, еще бы, в летних туфлях, в летнем костюме, в плаще.
Где-то через полтора часа мы, наконец-то, добрались до здания Национального бюро по противодействию коррупции – так официально называлось это зловещее ведомство.
Здравствуй, Нацбюро! Я задержан?!
Мы вошли в здание Нацбюро, долго получали пропуск, и я всем своим нутром сразу почувствовал неладное, на меня повеяло холодное дыхание неволи. Суровые на вид автоматчики в бронежилетах буднично несли свою службу, несмотря на поздний час в пропускном пункте толпились какие-то люди, мне было невдомек, что это чьи-то адвокаты, ждущие своих клиентов, и печальные граждане, внезапно вызванные на допрос.
Меня поразила безразличная, казенная медлительность здешних служак, с какой они мне оформляли пропуск. Вся эта процедура больно отзывалась в груди, и в то же время вселяла в меня мимолетную надежду: все это дурной сон, может, и впрямь улечу сегодняшним поздним рейсом?!
И вот я иду уже в сопровождении конвоира, который так близко шагает сзади и командует, куда следовать в лабиринте многочисленных кабинетов.
Вошли в лифт. Конвоир нажал на кнопку четвертого этажа.
Долго шагаем куда-то, несмотря на поздний час, чувствуется, работники только сейчас вошли во вкус своей работы; по коридорам деловито сновали молодые люди. Вот, какой-то паренек, где-то мной виденный, рассеянно кивнув, обронил мне: «Салем!».
– Сюда, – указал мне конвоир, – показывая на кабинет с открытой дверью. Вошли.
За столом сидел молодой человек лет тридцати-тридцати трех, в очках, щуплый, среднего роста.
По нетерпеливому выражению лица, он сильно ждал этой встречи, чтобы скорее начать допрос.
– Садитесь, Бигельдин Кайрдосович, – несколько волнуясь, растягивая слова, тихо произнес хозяин кабинета, указывая на стул. – Меня зовут Адилет Ботабаев, я старший следователь Следственного департамента Нацбюро.
Потом он по бумажке скороговоркой прочел мне следующее:
– Вы подозреваетесь по уголовному делу досудебного расследования № 160000131000060 по статье 194 часть 3 пункт 2 УК РК.
– Я не понимаю! О чем речь! Давайте я запишу эти цифирьки!
– Не стоит этого делать. Скоро вы эти цифры запомните на всю жизнь! Вы в своей газете публиковали негативные материалы в адрес руководителей госорганов для получения государственного заказа. Факты подтверждаются заявлением руководителя управления внутренней политики акимата Жамбылской области Турмуханбетовой Р. и другими данными. Вы задержаны! – опять пробубнил следователь, не поднимая головы от бумаги.
При этих словах я ощутил странное чувство: щеки мои запылали огнем. На миг я почувствовал себя рыбой, которую, сняв с крючка, выбросили на горячий песок. Казалось, что сойду с ума от нестерпимой боли абсурдных обвинений, от всей этой казенной речи сопляка-следователя, выдавливающего из себя явно чужие слова. Об этом я догадаюсь позже, когда пойму, насколько он недалек и скудоумен, поскольку за него все эти вопросы готовили другие люди, которые тайно работали в соседнем кабинете. Но об этом расскажу позже.
«Может, это мне приснилось? Мне 61 год. Я известный в стране журналист, я создал четыре известных в стране СМИ! Депутат. Состоятелен. Имею три ордена, несколько международных наград. Перед моей газетой и порталом трепещут чиновники-коррупционеры. И я задержан, как вымогатель!!! Не может этого быть!
До сих пор я вызывал в людях положительные эмоции. Мной интересовались многие, уважали, кое-кто, конечно, завидовал, как же без этого в нашей жизни. Успешный человек без завистников – такого не бывает! Со мной многие хотели завязать знакомство, дружить. С меня брали пример: и в школе, и в армии, и в университете. Я имел влияние на вице-премьеров, министров, акимов областей, встречался с ними уже не в кабинетах, а в тиши VIP кабин престижных ресторанов. Это я диктовал, где встречаться с ними и когда. Всегда старался держать свое слово.
С детских лет я ставил перед собой большие цели. Добивался их и ставил другие задачи. Более сложные и актуальные. Я постоянно получал доказательства того, что я – один из лучших в своей сфере деятельности, что я необходим многим, как воздух. Порой я гордился тем, что меня причисляли к разряду self-made man – людей, которые сделали себя сами. А теперь какой-то несмышленыш, не умеющий связать двух слов, но облеченный властью карательного органа, некой аурой превосходства, дает мне знать, что все – не так».
В его глазах не было ни злобы, ни отвращения, ни презрения в чистом виде. Ему по службе нужно только четкое исполнение поручений начальства. Это я понял позже.
Именно по этой причине, его слова «Вы задержаны» были для меня громом средь ясного неба.
Ботабаев вежливо попросил меня сдать ему портфель со всем содержимым: сотовые телефоны фирмы «VERTU», с деньгами, кредитными карточками, часами «Rolex» – в общем, все, кроме одежды.
Крутой оборот: в редакциях начат тщательный обыск
Как стало мне известно позже, едва меня посадили в самолет, доблестные работники Нацбюро тут же прибыли в редакцию моей газеты и портала и начали тщательный обыск, который длился до утра следующего дня. Вот как это описывали журналисты российского Информагентства Regnum:
«Адвокаты заявляют, что обыск, проводимый сотрудниками Нацбюро по противодействию коррупции, проводится с нарушениями
Утром 16 ноября (около 06:00 утра по московскому времени) сотрудники Национального бюро по противодействию коррупции Агентства по делам госслужбы и противодействию коррупции нагрянули с обыском в офисы газеты Central Asia Monitor и информационно-аналитического интернет-портала Radiotochka.kz.
Как сообщил корреспонденту ИА REGNUM главный редактор Radiotochka.kz Бекжан Идрисов, борцы с коррупцией начали обыск, не дожидаясь приезда адвоката Алимжана Оралбая, представляющего интересы этого СМИ.
Когда адвокат все же добрался до места, он сразу же заявил протест, поскольку ордер на обыск был выписан на имя следователя Нацбюро из Астаны, который на обыске не присутствовал. Протест возымел действие. Обыск был прекращен, но ненадолго. У самого Бекжана Идрисова следователи изъяли мобильный телефон, якобы для проверки. При этом сам Идрисов не является подозреваемым. Со слов адвоката, борцы с коррупцией и здесь нарушили закон.
Следует отметить, что обыск в офисах СМИ проводится в связи с задержанием главного редактора газеты Central Asia Monitor и директора портала Radiotochka.kz Бигельды Габдуллина по подозрению в вымогательстве финансовых средств у государственных органов. Журналиста задержали в Астане сотрудники Нацбюро по борьбе с коррупцией 14 ноября 2016 года.
Между тем, главный редактор портала Radiotochka.kz Бекжан Идрисов не скрывает своего удивления по поводу происходящего.
«Обыск все еще продолжается (на 15:00 по Мск). Обыскивают все офисы, где работает Габдуллин – это наша редакция и редакция газеты Central Asia Monitor. Наш адвокат сразу же заявил, что обыск незаконен, поскольку в ордере указано имя другого следователя. Кроме того, у финполовцев (негласное название сотрудников Нацбюро по противодействию коррупции – REGNUM) отсутствовало постановление о формировании следственной группы, которая должна была проводить обыск. Это вещь достаточно формальная, но она важна с точки зрения соблюдения законности. Несмотря на это они продолжают обыск», – рассказал Идрисов по телефону корреспонденту ИА REGNUM.
ИА REGNUM: Известно ли, как задержали Габдуллина?
Я слышал уже две версии – обе противоречивые. Поэтому не могу ничего сказать по этому поводу. Насколько я понимаю, обвинение ему еще не предъявлено и мера пресечения не определена. Завтра (17 ноября) срок его задержания заканчивается, и завтра мы ожидаем каких-то новостей по этому поводу.
ИА REGNUM: В сообщении пресс-службы Нацбюро говорилось, что Габдуллина подозревают в вымогательстве финансовых средств у госструктур. Насколько обоснованы эти подозрения?
Давайте порассуждаем. СМИ, возглавляемые Габдуллиным, публикуют негативные статьи о каком-то чиновнике. Чиновнику это не нравится. Он считает, что опорочены его честь, достоинство и деловая репутация. Но в таком случае нужно обращаться в суд за защитой чести и достоинства. И если суд решит, что эти факты неверны, то СМИ должны будут опубликовать опровержение. Но ничего этого не было. Никто в суд не обращался. Из этого следует логичный вывод, что опубликованные в этих материалах факты, как минимум, правдивы. И тогда логично предположить, что этими фактами должны были заинтересоваться как раз-таки сотрудники антикоррупционного ведомства. А они делают все наоборот. Вот как выглядит ситуация с моей точки зрения.
ИА REGNUM: Сегодня глава Агентства по делам государственной службы и противодействию коррупции Кайрат Кожамжаров прокомментировал задержание Габдуллина. По его словам, Габдуллин с помощью шантажа вымогал деньги у первых руководителей акимата Жамбылской области и ряда министерств.
Это просто смешно. Я сегодня консультировался с юристами. Статья «вымогательство» – очень хитрая. Под нее можно подвести все, что угодно. И в казахстанской юридической практике навалом примеров. Когда люди, пытаясь вернуть долги, попадали под статью «вымогательство». Я еще раз бы хотел подчеркнуть: если кому-то не нравятся наши статьи – идите в суд и разбирайтесь там. Но никто не идет. Исков к «Радиоточке» по этому поводу нет.
ИА REGNUM: Но ведь речь идет о вымогательстве денег в рамках государственной информационной политики, так называемого госзаказа.
Если человек чист, то иди в суд. И ответ вымогателю в этом случае должен быть один: мы будем встречаться в суде.
ИА REGNUM: Central Asia Monitor и Radiotochka.kz участвуют в государственном информационном заказе?
Да. Участвуют.
ИА REGNUM: То есть, вы участвовали в тендере, выиграли его и никаких нарушений при этом выявлено не было?
Абсолютно верно. Но я бы хотел отметить: мы участвовали во многих тендерах, но выиграли только некоторые из них. Система электронных госзакупок предполагает абсолютную прозрачность: кто дал меньшую цену – тот и выиграл. И компьютер в этом смысле не обманешь. Поэтому, какая может быть там коррупционная составляющая – для меня полная загадка! А если электронная система госзакупок подвержена коррупции, то, ребята, это вопросы вообще не к нам, а к тем, кто эту систему разрабатывал. В этом смысле мы ничего незаконного не делали, поскольку участвовали в тендерах на общих основаниях. Да, несколько тендеров мы выиграли. Но в разы больше тендеров мы проиграли. Давайте разбираться тогда со всеми, кто их выиграл. Так ведь можно обвинить любого редактора СМИ, что он что-то вымогал.
ИА REGNUM: Не было ли у вас накануне задержания Габдуллина каких-либо конфликтов с какими-нибудь чиновниками? Может, вам поступали угрозы?
Не угрозы. Звонки недовольных публикациями поступают к нам регулярно. Если мы неправы, мы публикуем уточнения, опровержения, извинения. Что касается газеты Central Asia Monitor, то я ничего по этому поводу сказать не могу, поскольку в ней не работаю. Но я не понимаю, если честно, что происходит и с чем это связано. Но очень похоже на то, что здравый смысл покинул ребят в Астане, и они гоняются не за теми. Здесь хочешь-не хочешь, но напрашиваются мысли о политической окраске происходящего.
Напомним, помимо двух СМИ Габдуллин возглавляет Казахский ПЕН клуб и является депутатом Маслихата (местный выборный орган) города Алматы. В 2001 году Бигельды Габдуллин был вынужден эмигрировать в США из-за преследований по политическим мотивам, поскольку возглавлял оппозиционную газету. В 2004 году Габдуллин попросил прощения у президента Нурсултана Назарбаева и, вернувшись на родину, возглавил газету Central Asia Monitor».
Именно в тот момент я четко осознал: здесь в этом кабинете № 615 началась моя тюремная биография, именно тут состоялся мгновенный мой переход из одной жизни в совершенно другую. Когда везли сюда, я чувствовал себя еще свободным человеком, задержанным по недоразумению. Теперь, после начала глупого и непрофессионального допроса следователя, который по-простецки, по бумажке и буднично начал свое дело, я понял, что отправлюсь не домой к жене и детям, а прямиком – в камеру. Понял, что если финполовцы вцепились в тебя, как клещи, то не так просто от них отцепиться.
«Ну, что же, будем бороться и доказывать!» – заверил я себя, не понимая еще, насколько это наивно и бесполезно. Но такое понимание мне пришло потом.
– Верните мне мои телефоны, хочу сообщить жене о задержании.
Ботабаев рассмеялся.
– Вы меня смешите! Да разве заключенным разрешаются телефонные разговоры?!
– Я еще не заключенный, господин следователь!
– Вы имеете право лишь на один звонок. И то только с моего телефона.
– Хорошо! Но я не помню телефон жены. Дайте на минутку мои телефоны, надо узнать ее номер.
Следователь открыл дверцы сейфа, куда успели перекочевать мои личные вещи, и временно вернул мне мобильник.
Созвонившись с женой, я спокойным голосом объяснил ей:
– Радость моя, я задержан финполом. Нахожусь в Астане. Надо срочно найти адвоката. Сообщи об этом коллегам и Тагиру Сисинбаеву. Кстати, я с ним летел в одном самолете. Ладно, целую! Не переживай!
В Алматы меня задержали внезапно, поэтому вполне естественно, что мой портфель был набит различными бумагами, вплоть до деловых бумаг Международного казахского ПЕН клуба.
Началась муторная работа по описи каждой бумаги, каждого предмета. Следователь скрупулезно заносил в протокол название предмета, его регистрационный номер, содержание каждого листа бумаги. И эта муть продолжалась почти до двенадцати ночи.
В первом часу ночи усталый следователь передал меня в руки конвоиров, чтобы они доставили меня в ИВС – изолятор временного содержания.
Холодная цепкость наручников
Трое конвоиров вывели меня на улицу, и я впервые в жизни ощутил на своих руках холодную цепкость железных наручников. Именно тогда я до конца осознал, что такое неволя, что ты – настоящий арестант. Правда, когда сели в машину «Жигули», конвоиры, узнав меня, сняли наручники, сказав: «Извини, брат, нельзя перевозить без наручников, везде нашпигованы камеры!». «Ну и на том спасибо вам!» – поблагодарил я парней.
– Небось, вы давно не ели. Давайте по дороге заедем в магазин и купим кое-какие продукты, – предложил один из конвоиров. Заехали в магазин, купили кефир с булкой хлеба.
«Интересно, что меня ждет в камере? Какие люди мне попадутся? Как дальше будут развиваться события? Что подумают обо мне люди? Как чувствуют себя жена, дети, коллеги?» – миллионы вопросов роились в моей голове, которая и без того трещала от нахлынувших событий и проблем.
За стеклом машины, которая везла меня в ИВС, несмотря на поздний час в Астане, жизнь кипела. Там за стеклом был крепкий морозный ноябрь. Приоткрыли окно, и я сразу уловил приятные запахи вкусной пищи, заметил яркие рекламные щиты, услышал звуки музыки, льющиеся из ресторанов и кафе. К сожалению, уже чужие, вольные. Вот жареным шашлыком запахло. Вот чуть ли не домашней картошкой или просто кухней. Но ты очнись! Эти ароматы уже не для тебя – тебя везут в ИВС! Забудь пока обо всем приятном! Тебя ждет камера!
Двери ИВС были закрыты. Конвоиры долго и настоятельно стучали, пока не послышался недовольный голос изнутри:
– Че так поздно приезжаете?! Уже первый час ночи! Мы же предупреждали, что после 12 ночи никого не примем!
– Открывай, это из Нацбюро.
Слово «Нацбюро» отрезвляюще подействовало на ивээсника, тут же загремели дверные засовы, открылись двери.
По полутемному коридору конвоиры доставили меня в комнату так называемого приема. Там конвоиры расписались на какой-то толстой тетради, что живым и здоровым меня доставили в ИВС.
– Жалоб нет? – обратился тамошний надзиратель.
– Нет, наоборот, хочу поблагодарить ребят за кефир и хлеб, – ответил я, переходя уже в распоряжение новых надзирателей.
Когда за финполовскими конвоирами закрылись двери, надзиратель вошел в свою роль:
– Лицом к стене! Живо. Ноги шире.
Скажу честно, стена мне не понравилась. Пыльная, вся в буграх, покрашенная зеленой масляной краской, она не вызывала никаких приятных чувств. «Не стена Плача, а то бы уронил слезу!», – вздохнул я с иронией.
Он привычными движениями общупал мою одежду, потом скомандовал:
– Галстук, ремень, шнурки сдать. Так! Что у Вас за штуковина на воротнике плаща? Тоже сдать! Ремень плаща – сдать. Повернитесь ко мне!
Я по-военному развернулся.
– Вы что, депутат? – спросил офицер, не веря своим глазам. Его смутил мой депутатский значок на лацкане дорогого костюма.
– Да, депутат! – коротко и злобно ответил я.
– Нет, тут какая-то неувязочка! Сержант! – крикнул он, подзывая подчиненного.
– Лицом к стене! – опять потребовал он, оставляя меня подошедшему сержанту.
Пошли долгие телефонные переговоры с начальством. Только и слышны были слова: «Я не буду потом отвечать! Не имею права!».
Вернувшись, он скомандовал:
– Налево! Шагом марш!
В небольшой комнате, куда меня завели, приказали раздеться догола. Ох, как я тут с омерзением смотрел на все происходящее. Особенно я брезговал засаленным, холодным полом, обложенным дешевым советским кафелем.
Когда я разделся, офицер приказал:
– Присядьте! Раздвиньте ягодицы!
Он внимательно глянул на мой анус и сказал:
– Одевайтесь! То, что нужно сдать, передайте вон в то окошко.
Пока я одевался, из окна подали опись конфискованного имущества. Мне не хотелось сдавать депутатский значок. Это был маленький символ моей свободы, неприкосновенности, последняя надежда на освобождение, но офицер был непреклонен: сдать – и все тут!
Закончилась процедура осмотра и приема нового задержанного, и меня повели по длинному коридору. Слева и справа мелькали двери камер, о которых я имел представление лишь по фильмам и книгам.
Подошли к одной из них. Тут же прозвучал приказ конвоира:
– Лицом к стене! Ноги шире!
С лязгом и грохотом открылись замки, и я вошел в камеру – в доселе неведомый для меня мир.
Тяжелая дверь снова с тем же грохотом закрылась, шаги офицера гулко удалились.
Войдя в камеру, я на секунду задержался у двери: кровь ударила в виски мелкой дробью, потом оглушительным и редким прибоем.
«Чем дышать?» – сразу же я задался вопросом, вдыхая, зловонный воздух, пропитанный никотином, запахом неочищенной параши, едкого пота, несвежей еды.
В камере кроме двух железных кроватей ничего не было. Углубление параши кто-то заткнул синтетической бутылкой из-под кока-колы. Рядом с парашей лежал целлофановый мешок, набитый то ли песком, то ли еще чем-то сыпучим. Как позже я догадался, это была обыкновенная затычка, чтобы смердящая вонь, не распространялась из параши. Решив помочиться, снял грязную бутылку, оттуда ударил в мои ноздри ужасный запах мочи и кала.
Небольшое окошко, зарешеченное под самым потолком, было моим единственным призрачным напоминанием о свободе.
Снова лязг ключей. Грохот железа. Надзиратель занес мне пожелтевшие нестиранные простыни, трухлявый матрац, весь в лохмотьях, из которого кусками выдавалась вата.
Голова гудела, словно после легкого сотрясения мозга. В ней медленно блуждала утешительная мысль: «Нет, это неправда, не может быть!» Мысль отказывалась признавать новую реальность, пустоту! Заарканенный из объятий кипучего мегаполиса, из размеренной жизни, я лежал, задыхаясь, как рыба на песке. Разом пропали все звуки, запахи, волнующие глаз краски?! «Где я?! Что со мной происходит!?».
Уже второй час ночи. Незаметно приходит усталость. Я затыкаю уши ватой, которую извлекаю из дырявого матраца, натягиваю на голову тюремное одеяло, от которого разит сухой пылью и едким горем, прижимаюсь лицом к вонючей подушке. Надо забыться. Всё это – дурной сон. Вот если бы еще притормозить неотвязное сознание. И тут я заснул, словно на мягкой постели пятизвездочного отеля на берегу океана. Усталость – города берет!
Проснулся и все никак не мог понять, где нахожусь. И лишь запах зловонной параши и заборный казахский мат, который то и дело раздавался в коридоре, вернули меня в явь камеры.
Скоро из коридора начали доноситься какие-то постукивания, лязг открываемых замков. «ИВС просыпается, что меня ждет сегодня?» – подумалось мне, когда вновь лязгнули ключи от дверей, и мой нос почуял тошнотворный запах тухлой вареной рыбы. На фоне уже знакомого и противного запаха параши, эта свежая рыбная вонь взяла вверх и начала солировать, вызывая во мне рвотные рефлексы.
Я отказался от такого завтрака.
Вскоре из коридора послышались приближающиеся шаги:
– Габдуллин, Вы депутат маслихата?
– Да.
– Удостоверение имеется?
– Оно изъято следователем.
– Ладно, разберемся! – шаги удалились.
Прошло еще около часа. Вновь с шумом отрылась дверь и меня повели к выходу. Там меня уже дожидались конвоиры. Но это уже были другие, я бы сказал чужие. Они, недолго думая, надели мне наручники и повезли в Нацбюро. Конвоиры попались сплошь молчаливые, вовсе не такие, как вчерашние, которые откровенно сочувствовали мне, общались со мной, угощали кефиром и хлебом.
Получили мне пропуск, потом на лифте поднялись на четвертый этаж. Почему-то меня завели не к моему следователю, а в другой кабинет. Там сидел сухощавый, высокий, интеллигентного вида парень.
– Хотите чаю? – спросил он вежливым голосом.
– Да, спасибо! – ответил я охотно.
Разговорились. Я поинтересовался: чем грозит мне мое задержание.
Он был откровенен:
– Знаете, Бигельдин Кайрдосович, я заместитель Следственного комитета Нацбюро по оперативной работе. Фамилия – Андрей Угай. Скажу прямо, у Вас – нелегкая ситуация, я бы даже сказал, очень серьезная. Но вся эта возня может закончиться за пару недель, и Вы спокойно поедете домой к своим малолетним детям, если пойдете на сотрудничество со следствием, возьмете на себя часть вины, – голос его был тверд, чувствовалось, что этот человек отвечает за свои слова.
Я остался в задумчивости: какую вину мне брать на себя, если не чувствую за собой никаких финансовых нарушений.
Вскоре конвоиры завели меня в кабинет моего сле дователя. Тот встретил меня приветливо, словно старого знакомого.
– Как отдохнули? – то ли искренне, то ли с усмешкой спросил он.
– Спасибо! Как вы? – ответил я, думая про себя: «Скорее всего, не знаешь, в каких условиях содержатся задержанные. Тебя хотя бы на часок закинули в камеру, тогда бы ты не задавал такие вопросы, голубчик!».
Пока мы с ним перебрасывались незначительными фразами, в кабинет вошел солидный седоватый мужчина. Поздоровавшись с нами, он представился:
– Я адвокат. Меня зовут Жомарт Сарманов. Я прибыл по рекомендации Тагира Сисинбаева. Я знаю Вас, Бике, готов Вас защищать.
Я очень обрадовался его появлению: почувствовал, будто у меня разом выросли крылья. Я был уже не одинок среди этих шакалов, у которых одна цель – упрятать меня за решетку. Значит, сработал мой ночной звонок жене. Молодец, Тагир Мусаевич! Выяснилось, что Сарманов до меня защищал бывшего премьер-министра Серика Ахметова.
Тем временем атмосфера кабинета наполнилась серьезностью предстоящего действия: устанавливалась видеокамера марки «SONY» на штативе, заносились кресла, устанавливалось освещение. Специфический сленг, как барабанный перестук, резал мой слух, заставлял напрягаться.
Сыщики, как стервятники, обнаружившие падаль крупных плотоядных, основательно готовились к допросу, надеясь, быстро расколоть меня.
«Готовьтесь, готовьтесь! У вас ничего не получится! Думаете, гоп-стоп и клиент готов», – крепился я, готовясь к допросу.
Итак, судя, по протоколу, 15 ноября 2016 года, в Астане в здании Нацбюро в 13 часов 22 минуты был начат допрос.
