Kitabı oku: «Вихри сансары», sayfa 8
– А знаете ли Вы, что Вы носите индийское имя? – кротко поинтересовалась Пунита.
– Да, мне поведал об этом наш гид, но причина, по которой мне дали такое имя, мне не известна: я сирота.
– А знаете ли Вы, что оно означает?
– Аниш – наш гид сказал, что так звали богиню, – ответила Майя.
– Имя Майя имеет глубокий теологический смысл, означающий иллюзорность бытия вселенной. По индуистским уложениям единственная реальность – это Брахман, а все остальное майя – иллюзия, мир страданий. Но спасение приходит через познание и озарение. Вы призваны в этот мир, чтобы выстрадать и получить великое озарение.
– Так хорошо это или плохо? – спросил Максим.
– Как и весь мир, – глубокомысленно ответила Пунита.
– Дайте вашу руку, – с нежной улыбкой произнесла она, как если бы говорила: «Будьте любезны, возьмите, пожалуйста».
Эту редчайшую способность – просить с интонацией предложения божественного дара – Майя никогда в своей жизни не встречала. Здесь, в Индии, даже нищие просили подаяние так кротко, с таким стремлением дать, а не взять, что Майе хотелось заглянуть в маленькую ладошку нищего, чтобы увидеть, какое же сокровище ей предлагают.
Пунита пристально рассмотрела левую ладонь, потом правую, потом снова левую, порывалась что-то сказать, затем резко встала и произнесла:
– Я знаю, что вам нужно, – и, извинившись перед Максимом, повела Майю в примерочную комнату.
Через несколько минут из нее вышла божественной красоты индианка и направилась к Максиму. Заметив стремительное движение девушки в свою сторону, он пристально в нее всмотрелся. И лишь тогда, когда незнакомка спросила: – Ну, как я тебе? – он по голосу узнал свою Майю.
– Не может быть, – нараспев, с придыханием произнес ошеломленный Максим. – Превосходно, восхитительно, сказочно величественно! Берем, берем, не снимай, в этом и пойдешь.
На ней было классическое индийское сари, не повседневное, а определенно праздничное.
– Это одежда невесты, но не свадебная, а та, что она носит перед свадьбой, – заметила Пунита.
– Сколько я вам должен? – спросил Максим.
– Нисколько, это мой подарок Майе, она апшегун (обреченная).
Последнее слово Пунита произнесла на хинди.
– Что-что? – не понял Максим.
– Во апшегун, – повторила та и удалилась.
Наступила томительная пустота, ощущение праздника вдруг улетучилось, как дым от благовоний.
– Что она тебе сказала? – спросил Максим.
– Ничего, – ответила Майя, – просто молча одевала меня в одежды, словно специально приготовленные для меня, и делала макияж.
Только теперь Максим понял, почему он совершенно не узнал ее. Никогда не прибегавшая к макияжу Майя была с густо обведенными черной тушью глазами. На лбу между бровями пестрел ярко красный бинди. И без того большие карие, всегда влажные, словно она только что перестала плакать, глаза Майи, были таинственно прекрасны, но теперь, красота эта вызывала ощущение трагизма.
Ситуация становилась нелепой, и они вышли из магазина. Шум автомобилей и оживленный гам прохожих скоро вывел их из оцепенения и, счастливые, они пошли по вечерней Агре, крепко взявшись за руки.
Все оборачивались на эту прекрасную пару влюбленных, не скрывая восхищения. У индусов, однако, прочитывалось непонимание, граничащее с осуждением – ведь она, безусловно, была индуской, а он – явным европейцем, что в Индии все еще считается недопустимым.
***
Утром Максим проснулся от душераздирающего крика Майи. Он разбудил ее и спросил:
– Что случилось?
– Мне приснился страшный сон. Мы летим в самолете, а вокруг нас белые, как молоко, облака, и ты говоришь: «А хочешь, я домчу тебя до Индийского океана на облаке?» – «Хочу, конечно, хочу», – почти кричу я в порыве счастья. Ты открываешь дверь самолета, и мы запрыгиваем на проплывающее мимо облако. Солнце светит так ярко, что слепит глаза, мы бегаем с тобой, как дети, дурачимся, и вдруг ты соскальзываешь и падаешь вниз. Я, не задумываясь, бросаюсь вслед за тобой, и меня охватывает ужас. Стремительный полет леденит тело и буквально выжигает душу. Да, да, душу. Я вижу свое тщедушное, летящее вниз тело и ощущаю, как душа моя сгорает, подобно комете, и мне нестерпимо больно. Страх и отчаяние мучили меня до тех пор, пока я не проснулась.
– Да не обращай ты внимания на эти дурацкие сны, – ответил Максим. – Смотри как нам хорошо. Радуйся жизни.
***
Оказалось, что отель расположен неподалеку от Тадж-Махала. Подошли к дворцовому комплексу. Аниш начал рассказ, словно магическое заклинание.
– Через минуту вы увидите Тадж-Махал – величественный и легендарный, нежный и романтичный. «Слеза на лице вечности», – так метко назвал Тадж-Махал Рабиндранат Тагор в связи с историей любви могольского правителя Шах-Джахана к своей жене Арджуманад Ману Бегам, которую за ее красоту называли Мумтаз Махал, что означает «украшение дворца». Во время родов четырнадцатого ребенка она умерла. Чтобы выразить свою любовь и горечь от потери, Шах-Джахан повелел построить в память любимой жены мавзолей, с которым по своей красоте не могло бы сравниться ни одно сооружение в мире. Через двадцать два года был возведен дворец, величие и красоту которого невозможно передать словами. И именно поэтому вы здесь, и через мгновение вашему взору откроется «Венец Дворцов» – так переводятся с хинди слова Тадж-Махал. Закройте глаза и доверьтесь мне.
Через несколько шагов Аниш попросил открыть глаза. Они стояли перед огромными арочными вратами, символизирующими вход в рай. В центре арки в отдалении виднелся маленький, почти воздушный беломраморный дворец, который приближался и рос с каждым шагом входящего в арку, открывая взору гармоничные минареты и ажурные мраморные решетки. Окутанный голубоватой дымкой утреннего тумана, Тадж-Махал был подобен миражу.
От арки до дворца тянулся водоем, в котором отражалось это величественное сооружение. По сторонам водоема стояли кипарисы, а за ними простирались цветущие сады. От волнения у Майи сдавило горло и перехватило дыхание. Она достала открытку с изображением дворца и сквозь выступившие слезы прочла на обороте.
«На память моей прекрасной индийской принцессе в день рождения!
Майя, я мечтаю поскорей вырасти и отвезти тебя в этот самый красивый в мире дворец. Твой родной братик Илюша».
В это самое мгновение она услышала пронзительное: «Майа-а-а». От группы молодых людей, стоявших в отдалении, отделился юноша и бросился к ней. Не понимая, кто кричит, Майя устремилась ему навстречу.
Это был Илья – единственный во вселенной родной человек. Они обнялись и, не отпуская друг друга, словно страшась, что их вновь разлучат, как сговорившись, произносили одни и те же слова: «Это ты, не может быть, не может быть, не может быть».
Майя показала Илюше открытку, и они разрыдались, не сдерживая эмоций. В этих слезах радость встречи перемешивалась с отчаянием утраты самого близкого человека. Сострадательные индийцы окружили их плотным кольцом и молча смотрели на эту трогательную картину. Многие плакали, не понимая в чем дело, подходили и, прикасаясь к их головам, что-то говорили. Эти непонятные слова были настолько добрыми и участливыми, что девочки из группы Ильи тоже расплакались.
– Это мой брат – Илья, – нарушила томительное ожидание окружающих Майя.
Вероятно, то же самое сказал по-французски Илья, и все бросились обнимать и целовать их.
– Ну почему ты не писал? – с обидой спросила Майя.
– Я писал, писал целый год, иногда каждый день, я даже, заподозрив родителей в нежелании нашего общения, сам отправлял конверты, но ответов не получал.
– Я так и думала, – сказала Майя и вновь заплакала. – Познакомьтесь, это мой жених Максим, у нас предсвадебное путешествие, по возвращении домой мы поженимся.
Представился и Илья. В этом году он поступил в университет на искусствоведческий факультет и на рождественские каникулы отправился с группой энтузиастов и фанатом Индии во главе – профессором Жаком в «большое индийское путешествие».
– Наша поездка завершена, и это последняя экскурсия. Рассказывать будет гениальный Жак, он знает Индию лучше любого аборигена. Как у тебя с английским, не забыла? – спросил Илья.
– Я учусь на переводчика.
– А у твоего друга?
– У него хороший разговорный, а что?
– Превосходно, я попрошу Жака рассказывать на английском. Думаю, ради такого случая ребята возражать не будут, и мы с тобой проведем эти счастливые часы вместе.
Артистичный Жак говорил так эмоционально, подробно и убедительно, как будто он был свидетелем всех упомянутых им событий.
Между делом Майя и Илья рассказали друг другу про всю свою жизнь, обменялись всевозможными адресами и поклялись больше никогда в жизни не теряться.
Восхищенный экскурсией, Аниш перед прощанием нарочито громко спросил Жака:
– Сколько я должен вам за мастер-класс?
Смущенный Жак улыбнулся и сказал: – Без вашей истории мои слова пусты.
Все разошлись, возбужденные пережитыми событиями.
– Сегодня самый счастливый день в моей жизни, – заключила Майя.
– А я для тебя ничего не значу? – с обидой произнес Максим.
– Все это произошло не со мной, а с нами. Иначе я себя и не воспринимаю.
Теперь уже Максим едва сдержал слезы от умиления и обнял Майю.
***
Самолет в Кхаджурахо летел так низко, что на земле видны были дома, автомобили и повозки. С высоты птичьего полета создавалось впечатление, что Индия – это сплошной населенный пункт с изредка встречающимися огородами. Именно огородами, а не полями – настолько малы были выгороженные участки земли. Рассматривая туристический проспект Кхаджурахо, Максим пытался шутить по поводу скульптур на храмах любви, но, не поддержанный Майей, стал вместе с ней любоваться земным пейзажем.
В аэропорту их встретил миловидный юноша на вид лет шестнадцати. Он подошел к Максиму и спросил:
– Вы русский Санкт-Петербург?
Выделить их из небольшой группы пассажиров было несложно. В самолете кроме них было четверо англичан, все остальные индийцы. Тем не менее, Максим иронично заметил:
– Или он из местного КГБ, или мы слишком русские.
И, стараясь улыбаться по-европейски, ответил:
– Да, да, мы из России.
– Максим и Майя, – утверждающе спросил юноша и, не дожидаясь ответа, представился. – Меня зовут Сабхаш, я буду вашим гидом в Кхаджурахо, следуйте, пожалуйста, за мной.
Он взял сумку из рук Майи и направился к выходу. Сели в машину, и на протяжении всего пути Сабхаш не произнес ни слова.
Кхаджурахо оказался небольшой туристической деревушкой, рассредоточенной вокруг трех групп храмов, все жители которой бойко занимались туристическим бизнесом.
Приехали в отель, построенный в классическом индийском стиле. Фонтан и многочисленные искусственные водопады приятно журчали и источали прохладу.
– Слушай, мы ему явно не нравимся, – с обидой сказала Майя.
– А почему ты так решила?
– Ну посмотри, как тепло, доброжелательно он общается с соотечественниками и как натянуто и холодно – с нами.
В это время Сабхаш, со смехом обсуждавший что-то на ресепшене, развернулся к ним, напрягся и по-полицейски сурово произнес:
– Ваши паспорта.
– Действительно, – протянул Максим и отдал ему паспорта.
Начали заполнять карточки для заселения в отель.
– Сабхаш, скажите, пожалуйста, мы выбываем из отеля пятого или шестого числа? – спросил Максим.
Сабхаш молчал. Максим повторил вопрос. Сабхаш напрягся всем телом и произнес:
– Я не понимаю.
– По программе мы здесь два дня, а на третий день мы в Варанаси, но когда мы отсюда выезжаем, пятого января вечером или шестого утром, нам неизвестно. Так что писать в карточке?
– Я не понимаю, – четко разделяя слова, с дрожью в голосе повторил Сабхаш.
Максим подошел к портье и задал ему вопрос по-английски. Сабхаш оживился, сам дал исчерпывающий ответ и признался, что плохо владеет русским языком. Конфуз был развеян.
***
Расположились в отеле, позавтракали и отправились на экскурсию.
– Кхаджурахо – огромный храмовый комплекс в центральной части Индии. Всемирную известность он приобрел большей частью благодаря скульптурам, которые изображают сцены из Камасутры. Существует легенда, что Чандраварман, основатель династии Чандела, родился от союза божества Луны и дочери брахмана. Однажды бог Луны Чандела увидел купающуюся в реке молодую девушку Хеммавати. Ее красота поразила бога. Он воспылал к ней страстью, сошел на землю и соблазнил ее. Перед возвращением в небесное царство Чандела пообещал Хеммавати, что она родит сына, который построит большой храм, достойный их неземной любви. У Хеммавати действительно родился сын, вырос и стал правителем. Однажды, уже после смерти матери, ему приснился сон, в котором мать повелела построить храмы, выражающие страсти любви и тщетность человеческих желаний. Чандраварман выполнил пожелание покойной матери и начал строительство храмового комплекса. Все строения были возведены в 9-12 веках, – голосом робота начал рассказ Сабхаш. Говорил он по-русски как по писаному, но некоторые слова были совершенно непонятны. Причем дальше – больше. Он казался им жалким и нелепым. Почувствовав это, Сабхаш сконфузился, его детское лицо вмиг постарело, и он вконец потерялся.
– Династия Чандела правила Кхаджурахо до начала 13-го века, постепенно утрачивая свое могущество в результате мусульманских набегов. Долгое время храмовый комплекс был заброшен, постепенно природные силы разрушили храмовые постройки. Только в 1838 году британский инженер случайно обнаружил в джунглях удивительное место под названием Кхаджурахо. Из восьмидесяти строений храмового комплекса до нас дошли только двадцать два. Все храмовые постройки разделены на три группы в зависимости от их местоположения. Западная группа построек, где мы сейчас находимся, является самой большой. Каждый храм архитектурного комплекса состоит из четырех частей: входного портика, павильона для молящихся, центрального зала и святилища. Для архитектурных сооружений Кхаджурахо характерно наличие изысканной скульптуры. Это самая притягательная особенность Кхаджурахо.
– Слушай, – обратилась Майя к Максиму. – А почему бы ему не вести экскурсию по-английски? Предложи!
Вконец расстроившийся Сабхаш оживился, воспрянул духом и рассказал им, что полгода назад он окончил университет и стал изучать русский язык, который оказался таким сложным, что ему проще было выучить отдельные фразы и весь текст экскурсии на память. Сегодня его первый рабочий день в новом качестве и первая экскурсия на русском языке. Максим не удержался и прыснул со смеха.
– На английском языке я веду экскурсии уже несколько лет, – успокоил их Сабхаш. – Мои родители работают здесь экскурсоводами, так что я с раннего детства знаю Кхаджурахо, как свою квартиру.
И историю, и искусство, и религию Сабхаш действительно знал превосходно. Он пять часов с самозабвением рассказывал им в деталях историю храмового комплекса. Храмы Кхаджурахо потрясали воображение своей ажурной величественностью и разнообразием сюжетов. Здесь были барельефные и скульптурные изображения богов и их окружения, помещенные исключительно на фасадах храмов, в строгом соответствии с индуистскими предписаниями. Отдельно были изображены правители и их семьи, придворная жизнь с учителями и учениками, танцовщицами и музыкантами. Животный мир был представлен слонами, верблюдами, лошадьми, обезьянами, попугаями и другими зверями и птицами.
Но особо выделялись пары и группы, вовлеченные в страстные эротические сюжеты. Скульптурные композиции храма Кандария Махадева, отражая философию, психологию и физиологию человеческой любви, повествовали о различных способах и позициях занятий сексом. Выполненные с шокирующей откровенностью, они отличались филигранной точностью в изображении формы тела, позы, мимики. Некоторые из представленных здесь групповых эротических сцен были весьма экзотичны, особенно сцены с животными. Небольшого размера (около пятидесяти сантиметров в нижних рядах храмов и не более метра-полутора в верхних), эти каменные изваяния передавали жаркое дыхание любви, желания и страсти. Они были как живые, и оттого вызывали некоторое смущение.
– Ты знаешь, – шепнула Майя Максиму на ухо, – а я чувствую здесь какую-то неловкость, у меня ощущение наготы, особенно когда рядом находится чужой мужчина, даже если он с женщиной.
– Любопытно, у меня наоборот, просыпается похотливость хозяина львиного прайда. Здесь я осознаю себя мужчиной, ощущаю уверенность в себе, – ответил Максим.
– Считается, что в древней Индии плотская любовь была основой для философских и религиозных верований и систем. Бог любви Кама много веков занимал в индийском мировоззрении ключевое место. С древнейших времен секс в Индии считался частью многих священных ритуалов, а храмовые комплексы называли книгами искусства любви. Сексуальное соитие воспринималось как деяние, угодное Богу, – заключил повествование Сабхаш.
Вечером они вновь побывали в храмовом комплексе на восхитительном лазерном шоу, повествующем о божествах, Индии, искусстве и любви. Весь следующий день до самого вылета в Варанаси Майя с Максимом, вдохновленные увиденным, отдавались любовным утехам.
***
Ночной Варанаси встретил их адским жаром. После прохлады салона самолета раскаленный воздух обжигал легкие.
В аэропорту их ждал водитель такси с табличкой «Мак Сим». Долго ехали по полутемному городу, и чем дальше углублялись в каменные катакомбы, тем больше погружались в облако сладковато-горьких дурманящих благовоний вечного города Варанаси.
Ранним утром за ними зашел вороватого вида гид по имени Хари. Вышли из отеля и погрузились в шум и гомон индийских улиц.
– Ради экзотики я повезу вас на велорикшах, – сказал Хари и стал отчаянно торговаться с извозчиками.
Майя с Максимом удобно устроились на ярко украшенной тележке. Тщедушный возница лет семидесяти отчаянно крутил педали. Рикши, автомобили, мотоциклисты, повозки, запряженные буйволами, двигались единым потоком, плотно прижавшись друг к другу.
То и дело въезжали в рыночные кварталы, заполненные туристами, праздношатающимися бродягами и нищими калеками. Крики уличных торговцев звучали из-под каждого навеса. Хари без конца заводил их в «нужные» магазины и убеждал купить здесь «лучший товар», потому что, по его заверениям, в любом другом месте их обманут. Создавалось впечатление, что Варанаси – это один большой рынок со снующими по нему рикшами. К концу поездки у Максима в руках была огромная сумка с покупками. За время пути возница успел рассказать на ломаном английском про свое многочисленное семейство.
– Я так и не могу понять, – спросила Майя Максима, – он рассказывает о внуках или о детях? Сколько, он сказал, младшему – пять лет?
Максим уточнил.
– Дети, дети, я молодой, – отозвался старик и не без бравады добавил: – Мне пятьдесят лет.
Рикши остановились; старик с благодарностью принял от Хари пятнадцать рупий.
– Десять рублей почти за час мучительной работы? – с состраданием заметила Майя.
– И два часа простоя, – добавил Максим, и, к зависти индийца, подвозившего Хари, дал старику доллар. Тот благоговейно сложил перед лицом ладони и поклонился.
Хари взял из рук Максима пакеты и передал их непонятно откуда взявшемуся мальчику лет пятнадцати.
– Этот мой лодочник – немой, – важно сказал Хари. – Он положит вещи в наш магазин, а на обратном пути вернет их вам.
Слово «немой» Хари произнес как-то презрительно и обреченно, как если бы мальчик был безнадежно болен проказой.
***
– Варанаси – один из древнейших городов земли, – деловито начал свое повествование Хари. – Наш город был основан пять тысяч лет назад самим Шивой. Здесь жил он вместе со своей любимой женой Парвати. Впрочем, по индуистским установлениям Шива и теперь живет здесь как «Повелитель Всего». Шива – олицетворение разрушительного начала Вселенной – величайший из трех главных богов. Через каждые 432 миллиарда лет он уничтожает всю Вселенную, и тогда Брахма снова создает ее, а Вишну указывает правильный путь к Брахману. Варанаси входит в семерку священных городов индуизма, где можно достичь мокши – освобождения духовной сущности человека от пут материальности и выхода из сансары – круговорота рождений и смертей. Десятки тысяч индусов ежедневно прилетают, приезжают и приходят сюда, чтобы выполнить священный ритуал омовения в водах матери рек Ганги. Священная река начинает течь из сосуда, что находится в руках Брахмы, омывает стопы Вишну и далее проходит через спутанные волосы Шивы. Поэтому те, кто совершит омовение в ее водах, освященных тремя богами, смогут очиститься от всякой скверны. Воды Ганги текут с Гималаев на юг, но здесь река делает изгиб и снова течет к Гималаям, на север. Между реками Варуна и Аси, впадающими в Гангу на севере и юге, и был основан город, название которого происходит от этих двух рек. В городе более тысячи храмов, посвященных Шиве. Варанаси является общепризнанным центром браминской учености, – не без гордости заметил Хари, как если бы сам он был пандитами – посредником между Брахманом и остальными людьми.
– Считается, что если индус умрет здесь, на берегу Ганги, его душа больше не будет перерождаться, выйдет из колеса сансары, и обретет вечный покой-мокшу, и соединится с Брахманом.
– Даже неприкасаемые? – с надеждой спросила Майя.
– Даже неприкасаемые, – подтвердил Хари. – Правда, лишь в том случае, если человек в последней жизни не совершал особо тяжких грехов, таких, как ограбление или убийство. Кстати, именно неприкасаемые занимаются кремацией: это их удел.
***
Город, заполненный паломниками, торговцами, жрецами и туристами, был похож на улей. То тут, то там проносили бамбуковые носилки с умершими, завернутыми в яркие ткани. Древняя часть Варанаси была подобна лабиринту грязных, извилистых и узких улиц. Узких настолько, что если по улице шла тучная корова, то разминуться с ней было невозможно. И тогда идущие ей навстречу возвращались назад до ближайшего перекрестка и с благоговением уступали дорогу священному животному.
Улицы эти были к тому же темны, невзирая на яркое индийское солнце. По необъяснимой причине каждый верхний этаж строения выдавался немного вперед над нижестоящим. В результате такой архитектурной новации к пятому-шестому этажу дома почти соприкасались на и без того узких улочках Варанаси.
Несмотря на то, что снизу стены были почти не видны, все они были ярко расписаны орнаментом, изображениями священных животных, людей и богов. На первых этажах располагались лавчонки, мастерские, парикмахерские, выше жили их хозяева. Темные коридоры узких улиц вели к гхатам – каменным лестницам, спускающимся от набережной к Ганге, где тысячи лет проводятся священные омовения.
Там и тут на деревянных платформах под большими зонтами с божественной важностью восседали брамины, наставлявшие паломников.
– Они-то уж точно обеспечили себе мокшу, – заметил Максим.
– Не обязательно: любой их проступок карается несравненно строже, чем у представителей низших каст, и им, возможно, сложнее выйти из колеса сансары, если даже карма более светлая.
– Стоп, стоп, стоп. Я совсем запутался. Индус отрабатывает свою карму, то есть то, что предписано, и если он делает это покорно, тогда что? Что происходит в этом случае, не понимаю.
– Карма – это то, что предписано живому существу испытать в течение жизни. Это понятие подобно Божьей воле у вас в христианстве. Карма определяется совершенными в предыдущих жизнях, преимущественно в последней, поступками и их последствиями. Здесь в силу вступают причинно-следственные связи. В христианстве праведность ведет в рай, а греховность – в ад. В индуизме и то, и другое есть карма. Прожил эту жизнь правильно – в следующей легкая карма, неправильно – тяжелая. После разрушения грубого материального тела, то есть физической плоти, тонкое материальное тело – вечная, изначальная, истинная сущность переходит в следующее физическое тело со сформированной кармой. После смерти все существа перерождаются либо в своей прежней сфере, либо в более высокой, либо в более низкой – в зависимости от их мыслей и поступков. Причем перевоплощения эти происходят через многообразные формы жизни – от примитивных микробов до высших существ – богов. И форма, в которую перевоплощается живое существо, зависит от кармы, заслуженной в прошлой жизни. Правда карма состоит из двух частей: личной и родовой. И если личная – это продукт путешествий души со дня ее сотворения, то родовая обусловлена историей жизни всех предков человека. Карму нужно покорно принять, но ее также можно изменить в лучшую сторону в этой жизни посредством любви и почитания богов, постоянной медитацией и правильным выполнением индуистских предписаний. А прегрешения ухудшают карму.
– Иначе говоря, – бурно жестикулируя, заключил Максим, – если я, условно говоря, шудра, буду вести праведную жизнь, то в следующей жизни могу родиться в касте вайшьи и стать торговцем. А то и в касте кшатрии – тогда мне будет уготовлена судьба полководца. Но если я буду вести неправедную жизнь, то будучи брахманом в этой жизни, в следующей могу родиться в самой низшей касте?
– А то и мерзкой гиеной, – отозвался Хари, – все зависит от степени грехопадения. А в общем как-то так, правильно.
– Тогда что такое сансара? – не унимался Максим.
– Сансара – это иерархический круг перевоплощений, по которому восходят или нисходят живые существа в зависимости от заслуг или проступков в предыдущем воплощении. Круговращения жизни не имеют ни начала, ни конца. Но выход из круговорота сансары – конец странствий по реке жизни – иногда наступает при стечении ряда обстоятельств, в том числе смерти и кремации на погребальном костре на берегу Ганги в Варанаси. Каждый индус мечтает выйти из круга сансары и достичь освобождения – мокши – высшей цели человеческого бытия, когда Атман прекращает свое существование как личность и сливается с безличным Брахманом. Достичь нирваны могут только люди, поэтому существование в облике человека считается наиболее благоприятным. Достижение мокши за одну жизнь возможно только в исключительных случаях. Лишь многократное прохождение пути к совершенству в процессе перерождений приводит к достижению высшего совершенства.
– Хари, ты меня извини, но меня просто раздирает вопрос: а вот как ты сам по ощущениям чувствуешь, что ты в следующем перерождении поднимешься или опустишься в новом воплощении? – спросил Максим.
– Увы, – лукаво ответил Хари, – если бы сегодня моя душа оставила бренное тело, больше, чем на собачью жизнь, я бы не мог рассчитывать, но, памятуя о своих дурных делах, я стремлюсь к совершенству, и к концу жизни, который, я надеюсь, придет еще не скоро, добрые дела намного превысят мои прегрешения, и в будущей жизни мне будет отпущено меньше страданий. Во всяком случае я, как и любой индус, надеюсь на это. Ведь совершенные поступки и их последствия определяют карму жизни после перерождения. Но не подумайте, что я какой-то злодей. Дело в том, что сансара обусловливается поступками живых существ, поступки – желаниями, а желания – истинным знанием. Я нахожусь на пути к истинному знанию и совершаю ошибки по неведению, но жизнь и новое знание учат меня, что приводит к благим желаниям и поступкам.
– Послушай, Хари, как поступает и мыслит человек, я представляю. С трудом, но понимаю, как это происходит вот у этой коровы, но как быть с мыслительной деятельностью микроба или хотя бы червя?
– Если бы я знал ответ на этот вопрос, я бы не водил экскурсии за мизерную плату, а сидел на месте вон того брамина, – ответил Хари и указал на пандитами, принимавшего деньги от богато одетого индуса.
Все рассмеялись.
***
Осторожно переступая через тела усопших, приготовленных к кремации, и дремлющих подле них родственников, вышли на ступени самого большого гхата Маникарника, где все пять тысяч лет, не затухая днем и ночью, горят погребальные костры.
Перед ними открылась величественная панорама. Сразу несколько костров пылало на набережной. Каменные ступени, усеянные паломниками, рабочим людом и затерявшимися в многотысячной толпе туристами были чем-то незначительным на фоне храмов и каменных ступеней, тянущихся влево и вправо до самого горизонта. Паломники совершали омовение, распевали мантры, медитировали. По Ганге сновали маленькие лодочки. Противоположный берег был таинственно пустынным.
– Какая странная картина, – поразился Максим. – Почему на том берегу нет ни одного строения, ни одной души? Во всей Индии я еще не видел такого пустынного места.
– Вот души там как раз есть. Варанаси стоит на трех холмах, которые считаются остриями трезубца Шивы. Город живых расположен на левом берегу Ганги, а на правом – потусторонний мир, куда Шива переправляет души умерших, поэтому им там никто не мешает, – ответил Хари. – Человека, умершего в Варанаси, сжигают в тот же день. Под звуки мантр тело покойного омывают и натирают благовониями, чтобы открылись чакры, заворачивают в красивые и по мере возможности дорогие ткани, кладут на бамбуковые носилки, сделанные из семи стволов – по числу чакр, и несут к Ганге, обращаясь к богам с мантрой "Рам нам сагагэ", чтобы они даровали покойному мокшу.
Что происходит дальше, вы можете наблюдать сами. Вот прямо перед нами родственники окунают тело в Гангу, затем каждый из них пять раз польет лицо покойного водой и кто-то из близких подожжет костер горящими ветками, зажженными от священного огня, предварительно обойдя вокруг тела пять раз, провожая его в пять стихий: землю, воду, огонь, воздух и небеса. Обратите внимание вот на того мужчину в белых одеждах, выбритого наголо, поджигающего костер. Такой вид приобретает старший сын, если умирает отец, младший – если мать, и муж – если жена. Женщины во время ритуального очищения тела огнем присутствуют редко, чтобы не омрачать слезами, от которых они не всегда могут удержаться, радость перехода в вечность.
Несколько дряхлых стариков, отталкивая друг друга, разгребали еще дымящийся костер, церемония вокруг которого была завершена.
– Что это они делают? – спросила Майя.
– Это рабочие, – ответил Хари. – По окончании церемонии эти люди убирают территорию гхата, но прежде они промывают через сито золу в надежде найти драгоценности, ведь согласно религиозным установлениям родственники не снимают их с умершего.
Из переулка появилась шумная, веселая процессия. Множество садху шли за носилками.
– Сейчас будут хоронить отшельника, надо посмотреть, это очень редкое и интересное событие, – оживился Хари и устремился за процессией.
После традиционной церемонии святого посадили в лодку, соорудили нечто вроде гроба-ящика из каменных плит, поместили туда покойника и отправили на дно реки на середине Ганги.
– Ничего себе! – вырвалось у Максима.
