Kitabı oku: «Неприятнейшая неожиданность», sayfa 19
– Почему это?
– Пока вспомнишь, какие ты буквы придумал, откуда их взял, снесут тебе башку, не помилуют.
– Думаешь?
– Уверен! Поэтому заложил твое имя – тут тебе голову ломать не надо.
– Вл и ад?
– Попроще. У тебя короткое имя – Вова. Вот и будет: во! – включил, ва… – выключил. Другой кто-то скажет, не подействует, надо чтобы ты сам в уме произнес, четко зная, что это за звуки. Тут и придет силушка, как у Забавы.
Мне не терпелось.
– Начнем? Проверим, как работает?
– Э, э! Не особо то тут горячись! Начнешь, как у вас в семье принято, в воздух меня кидать, я всю голову об потолок расшибу. Пойдем, от греха подальше, на двор выйдем. Да и там гляди, не пришиби кого-нибудь ненароком.
– Забава же никого не калечит!
– Ты с ней не равняйся, она с детства к своей силе привычная, годами училась себя сдерживать. И силища к ней пришла постепенно, не торопясь. А тебе враз эту мощь дали. Так что – поосторожнее там!
И сразу реакция убыстрится втрое. Черный враг скорости тебе поубавил, а ты внезапно бац! – и прибавил. Плюс сила. Глядишь, чего и получится. Потом и Ваню с Матвеем так же усилю.
– А почему ты так уверенно рассказываешь о Невзоре, откуда знаешь, что он и как может сделать? Имел с ним дело раньше7
– Я таился, и в мелкие дрязги между белыми и черными не ввязывался. А вот мой учитель знал его прекрасно. Он мне и сказал, кто нас будет поджидать, и все, что можно о враге. Ладно, пошли.
По пути к нам пристроилась Забава. На дворе Олег прощался с лошадьми, гладил, говорил им ласковые слова, Иван и Наина обнимались у кирпичного сарая, Доброслава тщетно пыталась загнать поумневшую Марфу в будку, чтобы провести к Игорю очередную клиентку из приемного покоя. –
Завидев меня, регистраторша стала махать руками и призывать меня в этом интереснейшем процессе поучаствовать.
– Хозяин, эта псина окончательно одурела! Не загоню ее никак! А бабы ее трусят, уж больно здорова.
Я взглянул на часы. Ого-го! Через полчаса уже ужин. А работоголик Игорь сегодня начал лечить раньше, чем мы двинулись на утреннюю прогулку. Сколько же он народа за день принял? Перекусил ли в обед? Загонит ведун себя такой нагрузкой, запалит, как лошадь. Да и Доброслава явно перерабатывает. Служба охраны труда в моем лице будет со всеми этими вопиющими случаями нарушения КЗОТа беспощадно бороться.
– Доброслава, на сегодня прием закончен.
– А ведун говорит…
– Сколько он сегодня народу принял?
– Эта бабенка двадцатая будет.
– Не будет. Вышибай всех, и запирай регистратуру.
– А Игорь велел вести всех до последней пациентки!
Я вздохнул. Так уже хочется проверить новую возможность организма, а меня отвлекают пустопорожними разговорами!
– Ты сейчас на чьем дворе стоишь?
– На твоем, – ответила еще не уловившая сути дела регистраторша.
– А в чей дом хочешь вести больных женщин?
– В твой, – отозвалась уже понурившаяся Доброслава.
– А кто тебе получку будет платить? – собеседница ойкнула и унеслась.
Закончив производственные дела, начал озираться, ища чего бы этакого несусветно тяжелого поднять. Как назло, кроме аккуратно сложенного и готового к отправке на строительство церкви кирпича, на глаза больше ничего не попадалось. Кирпич кучей не ухватишь, просто на земле лежит. Эх, был бы он на поддонах, совсем другое дело – играючи бы поднял!
Или обделался бы с натуги, все может быть. У меня опыта в этих делах никакого. А Илья Муромец может и печь богатырем пролеживал, только слабоходящим? Подлечили, он и пошел силою играть. Сказка не история болезни, красиво не соврешь, историю не складешь!
Кстати, в историях о богатырях вечно они лошадей себе на плечи кладут, это у них, как визитная карточка. Есть лошадка на тебе – ты богатырь, нету – не ври тут нам про силу невиданную! Да и то сказать, какая-нибудь кобыла (по данным моей невиданной памяти) как шестеро здоровенных мужиков весит. Подыми-ка такую!
А я подойду к лошадке исподтишка, без глупых выкриков, вроде: эх, подыму! Попробую. Если легко пойдет – плечищи готовы. Если нет, мало ли чего хозяин у коника решил поглядеть, нагнувшись.
Кого же выбрать? Лошади все возле конюха, в конюшне никого не осталось. Жеребцы все порывистые, нравные, рванется – получишь от него копытом в лоб за свои штангистские замашки, мало не покажется. С Зарницей я дела не имел, ее ахалтекинские привычки мне неведомы. Остается одна безответная, тихая и любящая меня Зорька, которая стерпит любую блажь или причуду от хозяина. Решено!
Итак, приступим. Подкрался к лошадям, примерился, как ухватить свою первую в жизни кобыленку, на которой я и сделался всадником. Вроде все приемлемо. Можно давать команду.
Во! Да пребудет со мною сила! И силища пришла, разлилась по жилам, охватила все мое существо, забурлила неистовой мощью. Я чувствовал себя невиданным силачом и богатырем из богатырей.
Э-эй, ухнем! Подсунул руки под лошадку, легко вскинул их вместе с ней вверх. Каких-то особенных усилий это не потребовало. На плечи класть лошадь не хотелось, так и держал ее на вытянутых вверх руках. Глядя на мою удалую могучесть, народ разинул рты. Зорька недоуменно заржала. Видимо, хотела сказать: хозяин, ты чего? Это мне положено тебя возить, а не тебе меня носить!
В это время у регистратуры поднялся крик.
– Мы тут целый день ждем! Не уйдем никуда! Примут, как миленькие!
– Хозяин велел! Вас собака не пустит, – пыталась унять наглючек регистраторша.
– А нам плевать! Растопчем обоих!
Калитка распахнулась, превосходящие бабские силы втолкнули внутрь двора пытающуюся остановить нашествие бунтовщиц-склочниц Доброславу. Мы с Зорькой повернулись к вновь пришедшим.
– Что-то хотели, женщины? – ласково спросил я.
Здоровенная Марфа грозно рычала, уже заняв боевую позицию справа от меня. Видимо, наш вид – богатырь с лошадью на руках и при нем грозный волкодав, нарушительниц сильно впечатлил. Крики стихли. Уже в полной тишине, Доброслава решила внести свою скромную лепту.
– А вон и хозяйка стоит! Она у нас богатырка!
Боевой дух у новгородских воительниц стремительно угасал. Они уже кланялись в пояс, и звучало:
– Прощенья просим. Погорячились! Ошибочка вышла…
В левом ухе зазвонил колокольчик. Эх, как жаль… Недолго радость длилась… Пришла пора расставания с силой.
Я бережно опустил Зорьку на землю, поддернул задравшиеся рукава. Бить будет! – расценили пришлые нахалки мои незатейливые действия, и их, охваченных паникой, вымело со двора.
– Распоряжений больше не будет? – уважительно спросила Доброслава.
– Да нет, беги домой.
– Сейчас уйду, ведуну только скажу, чтоб не ждал зря, – и медработница ушла в дом.
– Так вот ты какой оказался! – неожиданно рявкнула сзади Забава. – А все слабосильным прикидывался! Я такой как все…, – передразнила она меня. – А сам мощней моего отца!
После этого гневная супруга тоже унеслась в избу.
– Не волнуйся, – заверил меня Богуслав, – махом помиритесь. Такое женское буйство долго не продлится.
Тоже мне, знаток человеческих душ, средневековый психоаналитик!
Олег глядел как-то оторопело. Потом произнес:
– И от такой силищи, ты хочешь моих братьев-оболтусов сторожами нанять? Вас богатых не поймешь!
И подался дальше возиться с лошадями.
Да, при наличии меня в городе, это глядится очень странно – богатыря и богатырку по ночам караулят три оболтуса. Кто-то явно с жиру бесится…
Подлетел Иван.
– Владимир, ты богатырь!
– К сожалению, нет, – объяснил я юноше. – Эту силу мне дали для коротких рывков в нашем походе, в основном для схватки с черным волхвом. Видел, сколько я Зорьку на руках держал?
– Недолго.
– А больше мне нельзя, страшно болеть буду. Перетяну еще, – вовсе помру.
– Ну а хоть эту коротенькую силищу, кто мне может дать?
– Я, – вмешался Богуслав. – Завтра и у тебя такая же будет.
Столковались заняться этим с утра, сразу после конной прогулки.
На крыльцо вышли Игорь и Доброслава. Подтянулся к ним. Стали беседовать об организации лечебной деятельности. Ведун боролся за свои права, как лев.
– Чего ты мне мешаешь прием вести? Эдак я всех пациенток лишусь! Мое дело лечить всех, кто пришел, а ты их гоняешь…
М-да! Нам хлеба не надо, работу давай! Ну да, смену жизненных приоритетов у жены в голове, Игорь заметит только сегодня вечером или завтра. Жадным мой друг сроду не был, просто в этом вопросе страшно доняли дочь и супруга. Чем чего-то ему доказывать, лучше просто показать тоталитарный стиль руководства. А дальше видно будет.
– Я не потерплю лечения по двадцать человек в день на своей территории! Хоть по сто больных принимайте, но где-то у себя! Нечего меня позорить перед всем Новгородом! Хотите лечить здесь, прием не больше пяти баб до обеда и так же после. Начнете спорить, Доброславу уволю, с тобой поругаюсь!
Добрейший Игорь пожал плечами.
– Ну раз так…
Я крепко обнял друга, от которого, кроме добра и помощи, ничего не видел.
– И не обижайся. Деньги нужны, пошли отсыплю, столько, сколько надо. И не в долг, а просто по дружбе. Ты очень многое для меня сделал, можно сказать в люди вывел. Я тебе по гроб жизни обязан. И глядеть, как ты тут за гроши убиваешься, безропотно не буду!
Игорь ласково похлопывал меня по спине.
– Ладно, ладно, не горячись…, не надо…
Потом спросил:
– У тебя поесть ничего нету? Оголодал я с этой возней страшно! Больные женщины идут и идут, аж пообедать было некогда…
– Сейчас пойдем ужинать, – успокоил я оголодавшего работоголика. – У вас завтра выходной, – ознакомил Доброславу с дальнейшим графиком работы, – передохнуть обоим пора.
– Люди же придут! – зароптала регистраторша, – спрашивать будут, кричать, требовать!
– Мы ответим. Грубить будут, по шее приветим!
Она осеклась, вспомнив, что работает у богатырей.
– Хорошо, хорошо… Так я пойду?
– Иди.
Доброслава упорхнула.
– Народ! – крикнул я, – пошли ужинать!
И мы пошли. Забава где-то дулась, Федор отработал и ушел, поэтому еду по тарелкам раскладывала Наина, Ваня настругивал сало, я нарезал хлеб. Богуслав добыл водку и неторопливо разливал ее по небольшим стаканчикам.
Все, кроме безумно уработавшегося ведуна, были при деле. Игоря покачивало даже сидя. От простейшего решения – упасть куда угодно, его удерживало только дикое желание что-либо сожрать.
Зашла взбешенная моим вероломством и подлым обманом Забава. Присела, пододвинула к себе пустой стакан, выдернула из рук ошеломленного боярина-дворецкого бутылку с водкой, набулькала в избранную емкость алкоголя до краев. Метнула грозовой взгляд на негодяя мужа, ухватила стаканчик недрогнувшей рукой, и примерилась его выпить.
И-эх, огонь-девчонка!
– А как мы дом будем делить? – поинтересовался я у супруги. – Отступного может возьмешь? Да гляди, сильно-то не ломи, все-таки он до тебя еще выстроен!
Ошалевшая Забава чуть не выронила чарку.
– А поч-чему делить? – прозаикалась она.
– Да не хочется мне урода много лет воспитывать, не желаю. Хочу иметь крепкого и здорового ребятенка с руками, ногами, а не вот такого – изогнулся, сделал страшную рожу, по-особому раскинул пальцы на руках, – или, не дай Бог, такого – и выстроил имитацию пуще прежнего. – Лучше на другой женюсь.
– А с чего это я урода рожу?
– Когда в тягости, да особенно на маленьком сроке, опасность для наследника от вина и водки особенно велика. Ни одна беременная баба этой дряни не то что в рот не берет, – не нюхает даже.
– Мало ли что ты сейчас выдумаешь!
– Это каждому лекарю известно. Вот за столом ведун, волхв и колдунья сидят. Давай их и спросим. Народ, про то что беременным спиртного нельзя, я сейчас выдумал?
– Это с деда прадеда известно! Каждая женщина знает. Это не выдумка, – отозвались Наина, Игорь, Богуслав.
– В общем, к гадалке не ходи! – завершил я лекарский консилиум.
У Забавы задрожали губы, глаза наполнились слезами.
– Из-за меня, дуры, моя Машенька выродком уродится!
Супруга с неистовой силой откинула рюмку в сторону и унеслась. Ладно на траектории полета никого не оказалось, повезло нам. Доске на стене повезло меньше – треснула. Машенька! Ишь как, и имя-то уже придумала. Маша, Мария. А что, славное имечко! И главное, в Забаву теперь алкоголь ни под каким видом не зальешь!
Залили алкоголь в не беременных себя, стали бешено заедать. Меня, после упражнений с Зорькой, как и ведуна, тоже пробил невиданный голод. Стол ломился от всяческой еды, кушанья были приятны на вид и запах, обалденно вкусны.
Вернулась излишне нервная Забава. На меня по-прежнему не глядела, дулась.
– Может водочки выпьешь? – заботливо поинтересовался я, – вас алкоголиков обычно страсть как тянет!
Жена тут же сунула мне под нос кукиш. Фи, как неинтеллигентно! Где же следование библейской мудрости: жена да убоится мужа своего? Продолжили истребление съестного припаса.
– Так что я тебе хочу сказать, – заметил насытившийся первым из нас Богуслав Ивану, – между собой колебания ваших быстротечных сил, конечно, будут иметь место. Сегодня ты немного сильнее, завтра Владимир тебя чуть-чуть мощнее, это неважно. Обычного человека вы своей силищей всегда будете превосходить в несколько раз. Настоящему богатырю, вы со своей минутой в подметки не годитесь, но в бою этот перевес пригодится. В общем, завтра тоже станешь скоротечным богатырем, как и Володя. Это недолго длится.
Забава тут же спросила Богуслава:
– Так мой муж еще вчера обычным человеком был?
– И сегодня тоже. А поносил кобылку – на сегодня сила и кончилась.
– Что ж ты мне не сказал? – обрушилась супруга на меня, – я тут избесилась вся!
– Не успел. Да и не думал, что это так для тебя важно.
Меня сгребли родные руки любимой, прижали к ее великолепной груди.
– Пошли скорей в нашу спальню!
Не подвел боярский психоаналитик! Мы ушли, народ остался поболтать. К столу я вернулся через полчаса и один. Забава решила сегодня уже не вставать, чтобы больше не тревожить Машеньку.
Увидев меня, Ванька захохотал.
– А я сижу и думаю, что это Богуслав нудит? Переговорено уж это все двадцать раз! А он, оказывается, чтобы друга выручить, с хитростью подошел! Сам хитер, но такую штуку первый раз вижу!
Наина ласково глядела на своего хитреца. Да, да, конечно…
Я тебе, милый, за жизнь много всяких штук покажу…
Мы все еще были полны энергией, ослаб только ведун. Игорь еле сидел с закрытыми глазами, часто ныряя головой в тарелку. Богуслав его заботливо поддерживал.
– Надо его в кровать тащить, – сделал вывод я. – Ваня, ухватывай, понесли!
Неожиданно Игорь открыл глаза.
– Я домой пойду. Люба горевать будет, если я тут останусь…, – и опять клюнул головушкой вниз.
– Делать нечего, – сказал Богуслав, – если мы его сейчас уложим, так он ночью один упрется – греха с ним потом не оберешься: или зарежут, или ограбят. Надо ведуна на лошадь грузить, и везти к жене.
Кое-как вывели Игоря к конюшне, закинули на самую тихую мою лошадку Зорьку, и повезли утомленного лекаря домой. Иван вел кобылку в поводу, я поддерживал ослабшего слева, чтобы не свалился, волхв справа.
Люба на лай Потапа вылетела махом. Метнулась к мужу.
– Что с ним? Ему плохо?
– Ему слишком хорошо! – сурово отозвался Богуслав. – Устал очень, не рассчитал свои силы. Кровать мужу постелена?
– Конечно, конечно.
Куда-то дойти Игорь уже был не в состоянии, пришлось его отнести. Посадили на кушетку, помогли Любе раздеть и уложить супруга.
– Ты его завтра попои чем-нибудь от похмелья, – толковал Любаше волхв, – да дай покушать типа студня, только жидкого и горячего.
Мне подумалось: вот и хаш в дело пошел.
– Пить Игоряша при этих делах отвар клюквы любит, только ведь ее не укупишь.
Ну, клюковка это хорошо, промочегонит, весь токсин из крови выгонит вместе с поганым ацетальдегидом. А куда же ягода делась?
– В этом году у клюквы неурожай что ли? – поинтересовался я.
– Да весь рынок ею завален! Но дорого. Любимая доченька из родителей все деньги выкачала, чтобы мужа уважить. Три дня уж на одной каше сидим. Сегодня опять пришла на какие-то новые глупости помощи требовать. Тут же я ее выставила из дому, сказала, что больше на ее дармоеда ни рубля не дам, а она мне – я с голоду умру! Раньше выслушаешь такие россказни, сердце кровью обливается! Что хошь несчастному ребенку отдашь! А теперь – иди на кухню каши поешь! Не издохнешь. И вообще, пусть тебя любимый муж кормит. Дочь в слезы и убежала. Ну да у нас, баб, слезы дешевы. Как с кого копейку выжать или на своем настоять – враз отыщутся.
Я тут же отсыпал из кошеля пять рублей.
– Хватит на еду и на клюкву?
– С лихвой!
– Вот и сбегай с утречка, прикупи всего.
– Спасибо!
– Вам с Игорем за доброту вашу спасибо.
На том и простились. Мы с Ваней вернулись домой, боярин отправился в княжий терем. Возле калитки нас поджидал один из братьев Олега.
– Меня Тит зовут. Я сторожить пришел.
– А чего не вошел?
– Собака уж больно грозная.
– Ну пошли.
Представил его Марфе.
– Вот с ним вместе сегодня ночью караулить будешь. Их трое станет ходить. Братья нашего конюха, Олега. Живут вместе, что-то общее в запахе должно быть.
Марфа потянулась, понюхала.
Затем кивнула.
– Учуяла?
– Гав! – очень коротко.
– Вот и умница!
Тит от нашего общения между собой просто ошалел. Завел сторожа в сарай к кирпичникам – познакомил с дежурным. Им сегодня был Ярослав.
– Карауль. Периодически можешь к парню забегать, греться. Утром брат отпустит.
Выдал било с колотушкой.
– У меня под окнами не стучи – сплю очень чутко, тревожить будешь. Налавчиваться можешь с другой стороны дома. Вот когда мы с Марфой в поход уйдем, бренчи и кричи что хочешь и где хочешь.
Глава 23
С утра накрапывал маленький дождичек, налетали порывы ветра. В целом было как-то неуютно. Вспоминались стихи отца:
В сентябре улетали грачи,
Осень билась в окошки туманами.
Дед Иван тосковал на печи,
Дед Иван воевал с тараканами.
Он давил их куском кирпича
И травил их какой-то отравою,
А они на него по ночам
Наступали несметной оравою.
Меня тоже тянуло в такую погоду потосковать на печи, желательно, конечно, без боевых тараканов. Но коллектив единодушно проголосовал за поездку, и мы стали седлать коней. Теперь каждый это делал сам – в походе сноровистого конюха рядом не будет.
В голову лезли разные мысли. У различных народов были разные походы с разнообразными целями. Анабазис Александра Македонского, ледовый поход Багратиона, ледовый поход добровольческой армии, разнообразные блицкриги всех мастей и оттенков. Но похода, чтобы спасти миллионы людей и всю человеческую цивилизацию, еще не случалось. Это воистину – Великий Поход! Поэтому готовиться к нему надо в любую погоду.
– А я, как сегодня силу получу, не Зорьку, а Ветра подыму, он меня нипочем не пнет! – мечтал вслух оседлывающий рядом своего каурку Ванюшка.
Налетел очередной порыв ветра. Хотелось скаламбурить: вот вас с Ветром и унесет ветром! – но я сказал другое.
– Надо бы нам, Ваня, епанчи накинуть, а то вдруг ливанет. В этих плащ-палатках, глядишь, и не промокнем.
– Знамо дело не промокнем! Я их вчера еще олифой промазал.
Потом Иван озаботился о любимой.
– Наинушка! Надо бы и тебе одеться.
– Вот еще! – отозвалась сговорчивая наша, – ничего мне не будет, я слово особенное знаю. Скажу его – и меня любой ливень стороной обойдет!
Ванятка растерянно покосился на меня. Я только развел руками – кто их этих колдуний разберет, может и есть такое заветное слово.
Сбегали в дом, приоделись. Богуслав тоже был в епанче, правда, богато расшитой, Олег в затрапезном плащике. Не одетой осталась одна семитская красавица. Да бог с ней! Не в Великий Поход уезжаем. Так, погоняемся недолго возле Новгорода, да и назад. Подмокнет вдруг молодуха, почти сразу на кухне возле печки и обсохнет. Простынет – тут же вылечим.
Спокойно отъехали от города. Лошадей сегодня не гнали, сами из седел не прыгали – сыро, риск слишком велик. Вдруг дождик начал усиливаться. Запахнули епанчи, накинули на головы капюшоны. Наина ехала все так же гордо, с прямой спиной. Видимо, ее в самом деле не мочило.
А дождь все разгуливался. Это было странно. Осень – период моросящих мелких дождичков, ливни для нее не характерны. Иван в чем-то убеждал предсказательницу. Из-за шума дождя слов было не слышно. Пригляделся – вода стекала по черным волосам девицы потоком. Пожалуй, надо поворачивать назад.
И тут нас накрыло сильнейшим ливнем. Он ревел, как Ниагарский водопад, и хлестал со всех сторон. Ударил неистовый ветер, срывая капюшоны. Жалобно ржали лошади. Это было какое-то стихийное бедствие, совершенно нашим краям несвойственное. Я такого не видел ни в той жизни, ни в этой. Ехать было невозможно.
Мы все как-то растерялись. Первым пришел в себя Богуслав.
– … с коней! Слезайте с коней! – и тут же спрыгнул с Бойца. Я скакнул с Викинга следом. Если сейчас ветром свалит лошадь вместе со всадником, расхлебывать будет нелегко.
Вдвоем сдернули Олега. Он внезапно невиданно крепко ухватил меня за грудки, вцепился, как бультерьер. Глаза у него в этот момент были дикие, бороденка стояла дыбом. Мне его внешний вид сразу как-то не понравился: черты лица заострились, вытянулись, губы поджались – того и гляди покусает.
Богуслав что-то крикнул:
–…гда! – и, бросив коня, понесся к молодым. Оттуда долетали обрывки его криков: -… ваш… мать!
Конюх вдруг оскалил зубы и зарычал. Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! Я треснул Олегу с размаху по уху. Это оказало нужное воздействие. Он меня отпустил, закосил глаза и шлепнулся задницей в лужу. Уф, пронесло…
Неожиданно ливень стих, ветерок сделался мягок и нежен, засияло солнышко – буйство стихий унялось. Наина с Ванькой вскочили на лошадей и ускакали в город. Богуслав подошел ко мне.
– Не промок?
– Ноги мокрые, да портки внизу.
– Пониже живота не вымок?
– Бог миловал.
– А сзади портки не прилипают?
Только тут я оценил глубину сочувствия и заботы старого мерзавца.
– Да пошел ты…
А он опять взялся ухать филином.
– Хы, хы, хы… – веселился подлец-шутник.
Наконец унялся.
– Извини, перенервничал.
– Проехали, – отмахнулся я. – Ты вот лучше скажи, что это такое было? Никогда с этакой дрянью не сталкивался!
– Я как-то раз влетал в такой же смерч. Хоть дело было летом и в очень ясную погоду, после него стоял весь мокрый и грязный. У нас такой шторм в редкость. Но это ладно, обсохнем. Надо решать, чего с волкодлаком делать будем.
– А что это за зверь такой? И зачем он нам? – удивился я, – да и где его по лесу ловить?
– Ловить его нечего, вон он в луже сидит, и бегать от нас и не собирается. А вот судьбу его нужно решить.
– И кто же это? Сидит-то Олег, я его тысячу лет знаю.
– Твой Олег волкодлак – оборотень. Иностранцы их вервольфами зовут. Человек время от времени зверем оборачивается, перекидывается в волка, лису, барсука.
– Я про это читал, думал байки. Ты их раньше-то видел?
– Сталкивался и прежде, не с чужих слов сужу. Просто волкодлака распознать тяжело, пока он человеком ходит. Они двух видов есть: одни волхвы, заклинание прочтут, раз и готово. Он с виду волк, а мыслит по-прежнему, только что не говорит.
А вот другие либо с рождения у них это, либо случайно получили. Эти перекидываются обычно при полной луне, и жутко звереют – теряют и ум, и память. Зверем станут, только и ищут, кого бы порвать. Живых обычно после себя не оставляют. И ничего потом про это не помнят. Вот конюх твой, похоже, из этих.
– Но сейчас-то какое полнолуние? И зверем он не стал.
– Видимо вместо луны смерч этот подействовал. Олега стало уже корежить, лицо в морду вытягивать, но тут ты его по уху и уважил. Опять же сразу и ливень перестал. Вот он и сел в лужу. Эй, уважаемый, хорош купаться! Бояре с тобой хотят поговорить.
– Убивайте прямо тут, не тяните. Обрыдла мне такая жизнь, нет больше мочи терпеть. Был человек как человек, а стал зверюга страшная. Жена боится, дети боятся, братья на ночь дверь бочкой задвигают – понимают, что против меня и втроем не выдюжат.
– А как же ты дошел до жизни такой? – бросил я фразочку из будущего.
– Покусал меня в лесу белый волк. Мы с супругой в лес по грибы пошли три года назад, палки взяли, чтобы траву ворошить. А тут он из кустов и выскочил, цапнул меня за ногу. Я его палкой огрел, волчина упал и издох. Тут же начал в древнего седого старика превращаться. А в первое же полнолуние я зверем стал. Стало корежить, морда вытянулась, весь шерстью покрылся. Больше ничего не помню. Домашние говорят, унесся уже волком куда-то, прямо в одежде. Слава богу, своих никого не порвал. Всю ночь где-то носило, пришел под утро уже человеком, голый, грязный, лицо и руки в чьей-то крови, упал спать. С той поры жена в ласке отказывает – нарожаешь после тебя невесть кого, дети от меня прячутся, братья сторожатся. Как дело к полнолунию, сажают меня в погреб под замок, крышка железными полосами обита. Вот так и живем. Кабы я всех не кормил, извели бы давно. И податься мне некуда. Так что лучше вы убейте, по-своему, по-боярски. А ты, Володь, все-таки другом мне был, братьев не выгоняй. Глядишь, и прокормят моих. Они непьющие, старательные. Мало того караулят, за те же деньги и огород весной вскопают, и чего пожелаешь – все сделают. Жена на вас и постирать может, и полы помыть за рубль в месяц. У нас ленивых нету, а жить вечно не на что. Сейчас во мне звериная мощь отсутствует, сопротивляться не буду – бейте, чем хотите.
– А не хочешь вылечиться? – поинтересовался Богуслав.
– Да разве ж это лечат!
– Как-то в Чернигове я волкодлака вылечил.
Надежда вспыхнула в глазах конюха.
– А что за это возьмешь?
– Надо будет с нами в поход к Русскому морю сходить.
– Да куда угодно, хоть на край света с вами схожу, вместо слуги буду!
– Нам прислуга в таком деле без надобности. Берем только тех, кто против черного волхва биться сможет.
– Я смогу!
– Кудесник очень силен, тот, кто идет на этот бой, смертельно рискует.
– Наплевать. Мне терять нечего. Не горазд только я саблей махать.
– Ты нам не с саблей нужен. Нужно чтобы ты, как в битву ввяжемся, в волка перекинулся и на врага сзади напал.
– Я же не понимаю ничего в этот момент! Да и ночь должна быть, и луна полная, – что он ждать меня будет?
– Мы сделаем тебя другим волкодлаком. В любое время дня и ночи по собственному желанию будешь зверем делаться, и назад тоже, когда пожелаешь. Будешь в полном уме и памяти, сильнее и быстрее любого зверя
– Согласен!
– Завтра и начнем.
– А чем мои питаться будут, пока я по морям гоняюсь?
– Ты же с конями идешь, значит, как был конюхом, так им и остался – рубли идут те же. Плюс такие же деньги за то, что в походе. Одну получку твоя жена будет за тебя получать у Забавы – неважно вернемся мы или нет – пожизненно. Другая пусть для тебя копится. Устраивает?
– Еще как!
– Тогда поехали домой.
Глава 24
Вернулись слегка мокроватыми. Уж очень вода отовсюду лилась – нашла все-таки щелки. Был риск получить простуду. Решили в профилактических целях выпить по сто грамм водки и немного закусить – этакий ланч по-русски. Вылилось это в общее веселье и двести грамм на личность. Больше всего забавляла рисовка кудесницы. Наина то же хохотала от души.
– Как сбрехну что-нибудь эдакое, вечно попадаю, как кур в ощип!
Я-то по наивности всю жизнь думал, что кур, то есть петух, попадал во щи, а оказалось, что он влетал в процесс ощипывания. Во как! Век живи, век учись, дураком помрешь!
Потом Олег решил поработать на рынке, проконтролировать изготовление карет, и эдак вальяжно удалился – командовать ремесленниками. Почему-то быстро прибежал назад.
Я только прилег передохнуть от утренних впечатлений, как он и явился.
– Володь, там этот, увечный паренек, у которого мы доски берем, просил срочно передать, что с отцом побратима очень плохо, и он хочет у тебя полечиться. Говорит, ты знаешь куда идти.
Я присел. Вот и началось то, чего и следовало ожидать. Полежал Путята опять с сильными болями, теперь на все согласен.
Отправился к отцу Матвея. Интересно, а как будет отчество у Матюхи? Путятович? Путятыч? Путич? Весь в глупых после алкоголя мыслях зашел в ушкуйную избу. Путята лежал точно также, как и в прошлый раз.
– Лечи скорее, – процедил он сквозь зубы.
Семья атаманов!
– Я никуда не тороплюсь, – получил он в ответ.
– Сказал же, отдам деньги!
– А я никаких денег и не спрашивал.
И повернулся опять уходить.
– Стой, стой! Чего ты хочешь?
– Чтобы ты заменил сына на лесопилке на несколько месяцев.
– Да я знаешь сколько денег заработаю на ушкуе, если выздоровею?
– И знать не хочу. Но лечись дальше не у меня.
Ушел. На улице вдохнул свежего воздуха. Да, тяжелый случай. В следующий раз сразу не пойду, помурыжу несколько дней. Или будет проще чужого нанять? Вон у Елены отец – купец-удалец, наверняка знает, кого на пилораму пристроить можно.
Меня сзади схватили за руку. Прибежала жена.
– Я тебя умоляю, вернись. Он атаманом долго был, привык командовать. Хочешь, на колени встану.
– Никому твои колени не нужны. Путята набожный человек?
– Очень.
– Какая икона для него главная?
– Георгий Победоносец. В центре божницы в его комнате.
– Пошли. Если сейчас не столкуемся, за мной больше не бегай – не вернусь.
Опять зашел к бывшему атаману.
– Идешь пилить?
– Иду.
– Поклянешься на иконе?
– Поклянусь.
Изображение Георгия Победоносца, стоящего в иерархии святых сразу после Божьей Матери, пациент поцеловал как-то странно – в голову змея. Ну и ладно. Лишь бы православный опасался нарушить клятву, а на остальное можно наплевать.
После получения клятвенного обещания, закрепленного авторитетным святым, я начал лечить.
Размягчил ядро межпозвоночного диска. Давление грыжи на нервный ствол исчезло. Вывел и рассосал лишнее. Зарастил оболочку. Все. На все про все ушло около часа.
– Встань.
Путята недоверчиво повернулся в кровати. Повозился. Сел. Встал.
– Господи, теперь совсем не болит! Надолго это?
– Здесь навсегда. Но есть еще пара мест слабых, сейчас передохну немного и их усилю. Ты пока полежи.
– Может и так обойдется? Лучшее враг хорошего.
– Я либо вообще не делаю, либо делаю так, чтобы за свою работу не краснеть и потом не переделывать. Бог не для того мне дал способность лечить, чтобы я делал это не полностью и не качественно.
– Ты все как-то медленно делаешь…
– А хорошо быстро не бывает. Если хочешь, я тебе сейчас очень быстро сделаю. А когда очередной дефект вылезет и тебя опять скует, а может еще и пуще прежнего, скажу: лучше нашими руками не сделаешь!
– Что ты, что ты…, делай как считаешь нужным.
Посидели, полежали.
– А куда ты Матвея так надолго уводишь?
– В Царьград.
– А зачем?
– По моим боярским делам, рассказывать про которые считаю ненужным.
– Так ты боярин?
– Да.
– А что ж ты сыну заплатишь с этого похода?
– Перед нашим уходом подарю ему пилораму, половину реки Вечерки – десять верст, и по пятьдесят верст в обе стороны земли, лесов, лугов, сел и деревень. После нашего возвращения ему останется дико дорогой княжеский конь, который стоит, как вся лесопилка.
