Kitabı oku: «Там, где нас нет», sayfa 2
АЛАЯ ПТИЦА
– Эй, погоди! Эйвис! – окликнул охотник.
Она замерла, настороженная, готовая, казалось, броситься бежать. Он нагнал ее:
– Ты где была?
В лесу. Утром на городской площади сожгли ведьму, и Эйвис сбежала, лишь бы только не видеть этого изуверства. Но крики несчастной все равно преследовали ее: она слышала их в голосах птиц, в шуме разбуженной ветром листвы, в треске сушняка под ногами.
Сизые тучи лежали на небе неровно, как растрескавшаяся краска на старой картине. Они обещали скорую грозу, и природа замерла в напряженном ожидании, но ни одна капля не упала на землю. Эйвис собирала вайду. Бережно срезала цветы и листья ножом, а взамен, закопала в землю прядь своих волос. В благодарность духам. Совершая этот простой ритуал, девушка то и дело прислушивалась, оглядывалась: не крадется ли кто, не следят ли из глубоких теней внимательные глаза. Ей слышался шорох, и она оборачивалась, но это всего лишь заяц промелькнул в зарослях папоротника или камыш перешептывался на берегу ленивой речки. Куда делся тот покой, который дарила ей прежде лесная сень?
Но нельзя век прятаться среди теней. Ей пришлось возвращаться. Городок притаился в низине. Серые дома, как стадо барашков, жались друг к другу, будто искали защиту от окружающего леса. Над площадью поднимался дым – костер, на котором сгорела старуха Селандин, догорал, и ветер носил пепел по узким улицам и швырял его в открытые окна.
«Я невидимка, – повторяла Эйвис, шагая к дому, – я невидимка».
Но она не была невидимкой. Напрасно она носила только серое платье, надеясь, что как лягушка-древесница сольется с пасмурными улицами. Она убирала волосы под косынку, но курчавые медные пряди упорно рвались из плена. Она прятала глаза, но опущенные ресницы, похоже, лишь разжигали любопытство – что таится под этим черным кружевом?
Охотник навис над ней, огромный, как медведь.
– Что ты там собрала? – спросил он, и, не дожидаясь ответа, заглянул в корзину, которую девушка держала в руке.
– Это просто вайда, – ответила Эйвис тихо, и стиснула плетеную ручку, да так сильно, что камыш заскрипел в ее пальцах, – корзины покрасить.
– Не стоит ходить в лес, – сказал охотник. – Там опасно. К тому же, одинокая женщина, собирающая в лесу невесть что, выглядит… подозрительно.
– Мне нужно из чего-то делать краску.
– Как называется этот узор? – он провел большим пальцем по ободку ее корзины.
– Крылья.
– А у тебя есть крылья, Эйвис? Клянусь, иногда я вижу их у тебя за спиной. Как у ангела. Вот что, если тебе нужно собрать травы, позови меня. Я провожу.
– Будешь моим надсмотрщиком?
– Твоим защитником.
Тут она подняла голову и встретила его взгляд. Он выволок из дома Селандин. Она видела собственными глазами, как он и его бравые товарищи тащили на казнь беспомощную старуху. За то, что прикармливала кошек, и те ластились к ней. За то, что родилась с уродливым пятном на лице.
– Спасибо, – сказала Эйвис бесцветным голосом, – где еще я найду защитника отважней?
И пошла прочь, не оборачиваясь. Весь остаток дня она работала: вынесла из сарая охапку сухого камыша, разложила и полила водой, чтобы размягчить. Она переплетала раскрашенные нитки со стеблями, и одна за другой сизоворонки и кардиналы раскрывали на ее корзинках крылья.
Когда стемнело настолько, что она перестала различать краски, Эйвис убрала камыш, зажгла свечу и поднялась на чердак. В открытое окно она наблюдала, как гаснет день. Как засыпает город. Костер на площади догорел, и ветер унес последние клочки дыма. Эйвис развязала передник и сбросила его на пол. Стащила с головы платок и отпустила волосы на свободу. Расправила плечи и полной грудью вдохнула ночную прохладу. Трудный день миновал, а ночь – это ее время. Она почувствовала, как меняется тело: уменьшается, покрывается перьями, наливается силой. Темнота – вечная союзница.
Красной птицей Эйвис взмыла в небо. Воздушный поток бережно подхватил ее и увлек за собой. Мир теперь виделся ей иначе. Ничто не нависало угрожающе, ничто не сжимало и не теснило. Ветер, ее добрый друг, разогнал тучи, и сияние звезд смыло с перьев Эйвис остатки дневных страхов. В траве засияли жемчужины – это ночные фиалки, проснулись и раскрыли лепестки навстречу луне.
А что ее городок? Какой же крошечный! Сжался со страху далеко внизу. Ну и пусть пока остается. Ее ждала свобода, и звезды, и безбрежная прекрасная ночь.
ГЕРОЙ ИЗ НАРОДА
Замок Красавицы стоял на высоком холме, к северу от нашей деревни. Даже в погожие дни небо над ним было тяжёлое, свинцовое. Высокие шпили приманивали молнии. Вокруг, за черными коваными воротами, непроходимой стеной разросся терновник, с шипами длинными и острыми, как кинжалы…
То еще местечко, в общем. Замок этот – обитель древней принцессы, уколовшей палец о веретено, и уснувшей зачарованным сном. Говорили, что разбудить красавицу может лишь поцелуй. Немудрено, что была куча желающих попытать своё счастье: от рыцарей в сияющих латах до пропахших овцами пастухов. Такой уж мы народ мужики – вокруг полно баб, так нет, нам подавай непременно ту, что за терновыми зарослями дрыхнет вечным сном! Ни у кого, впрочем, из этой затеи ничего не выходило. В лучшем случае, они возвращались ни с чем, поободравшись об терновник, униженные и павшие духом. В худшем – их кости остались белеть среди колючек, как зловещее предостережение всем отчаянным дуракам.
В ту пору в деревню нашу всякий народ приезжал: менестрели, сказители, подмастерья, отправившиеся в свой wanderjahre, да и просто бездельники. Каждый из них привозил с собой кучу историй, песен и сплетен со всех концов света, и наш брат их все жадно проглатывал. Но пока мои сверстники мастерили деревянные мечи и гоняли по деревне поросят, я мечтал о настоящих приключениях. Я хотел биться с драконами и отгадывать загадки сфинкса и пересекать пропасти по лезвию гигантского меча. Этим я и занимался в своих грезах. Наяву я, увы, вкалывал на кухне, в деревенском трактире. Сижу, бывало, драю котел, а сам воображаю, как иду по хлипкому мостику над бездонным оврагом. Ветер в ушах свистит, доски под ногами скрипят так, что, кажется, вот-вот сломаются и… тут мне кухарка поварёшкой по лбу как треснет и как заверещит прямо в ухо: «Опять в облаках витает, бездельник!».
Ну, вот так, в общем, я и жил, пока к нам в трактир не пожаловал необычный гость. У незнакомца была черная бородка, такая тонкая, что казалась нарисованной на его смуглом лице. Одет он был в самый дурацкий наряд, какие мне только доводилось видеть: куртка, вышитая золотой нитью, тюрбан и широкие штаны с бубенчиками на щиколотках. И ткань такая, переливающаяся. Вся деревня сбежалась на него поглазеть.
«Из-за моря приплыл, видать», – решили все.
Так и оказалось. Иноземец прибыл к нам из далёкой страны с одной лишь целью – разбудить принцессу, но в дороге тяжело заболел, и едва переступив порог трактира, рухнул без чувств. Три дня пролежал в бреду, а я сходил с ума от любопытства и под любым предлогом околачивался рядом – то поленьев в камин подкладываю, то воды принесу, то еще что. Временами, приходил наш гость в себя, и тогда я его потихоньку расспрашивал, кто он и откуда и как собирается через терновник пройти и не нужен ли ему оруженосец. Нет, оруженосец ему нужен не был, а чтоб через терновник пройти, он с собой из-за моря факел с волшебным пламенем привез.
«Так ты маг, значит, – присвистнул я. В трактире много всякого народу ошивалось, но магов среди них еще не было, – Вот это разговор! Не то, что эти неучи! Ну, главное теперь поправляйся скорее, и принцесса уж как пить дать твоей будет».
Но болезнь оказалась сильней, и спустя три дня бедолага помер. Я огорчился сперва, а потом подумал: «А что если я вместо него пойду и освобожу принцессу?»
Порылся я тайком от всех в вещичках Мага, отыскал факел, завернутый бережно в шелковый платок. Ему он теперь без надобности, так почему бы нет? И дело тут было даже не в самой принцессе, а в признании. Поглядите, мол, сколько народу пыталось, а он – мальчишка с кухни! – смог. Я же всю жизнь только такого шанса и ждал! В общем, недолго думая, я прихватил факел и рванул к замку. Подошел к воротам и протиснулся между прутьями. Заросли терновника так переплелись, что мышь не проскочит. Поджег я тогда факел. Вспыхнуло синее пламя, ярко-ярко, и – поди ж ты, сработало! – терновник задвигался и чуть расступился, пропуская.
Двинулся я вперёд, меж колючек. Не обычный это был терновник. Я кожей чувствовал, что он – живой. Как зверь, ждущий момента, чтоб напасть и порвать меня на части. Его шипы тянулись ко мне, рвали одежду и оставляли на коже глубокие царапины. Чем дальше я шел, тем беспокойней он становился: лязгал шипами-клинками и гремел костями тех, кто пытался пройти здесь до меня. Но я не слушал: стиснул зубы и поднял волшебный огонь повыше, как герои из моих любимых легенд.
Когда терновник остался позади, я потушил факел. Передо мной были открытые двери замка, и я вошел. Просторный холл был пустым и холодным, как склеп. Замок совсем обветшал. С картин и фресок осыпалась краска. Ковры и гардины превратились в труху.
Пошатавшись немного по пустым коридорам, я нашел принцессу в круглой комнате в башне. Бледная и худая, она лежала на кровати, под балдахином, который рассыпался в прах, едва я к нему прикоснулся.
Уставился я на неё, а что делать дальше – не знаю. Как будить? Целовать её – нет уж, увольте! Ей же лет триста, а то и больше! Больно оно мне надо, со старухой целоваться! Но если нет, то, что делать? Не зря же я сюда притащился.
«Назвался груздем, так полезай в кузов», – говорила моя покойная мамаша.
Ну, я и полез. Нагнулся и клюнул принцессу в щёку. Сперва мне показалось, что ничего не вышло, но затем она вдруг шевельнулась, и я с перепугу отскочил. Вжался в стену, и наблюдал, как она приходит в себя: открывает глаза, ресницами хлопает.
Вот как, оказывается, чудеса-то выглядят! Я даже ущипнул себя украдкой, вдруг, думаю, сон. Нет, не сон! Всё взаправду! Разбудил я её! А раз так, ну чем это не знак? Что мне и впрямь великие дела уготованы? И тут же я решил про себя, что в трактир больше не вернусь. Не годится такому славному герою у кухарки на побегушках быть!
Оставалось только с принцессой разобраться. Раз я её разбудил, значит, за неё вроде как отвечаю, рассудил я. Грустно ей, бедняжке, придётся, совсем одна на белом свете осталась. Может в трактир её устроить работать, а?
БЕЗМОЛВИЕ
Мы ехали по практически безлюдной дороге. Было жарко. В нашей машине не было кондиционера. Мы открыли окна, но воздух, поступающий через них, не приносил облегчения. Макс сказал, что будет гроза. Скорее всего… Соглашаться или нет, да и высказывать по этому поводу свое мнение мне было лень.
Сидя возле водителя, я пребывала в том дремотно-задумчивом состоянии, что обычно навевается жарой и долгой монотонной дорогой. В тот момент я думала о Максе. Он был старше меня. Когда-то давно мы были близки. Не так близки, чтобы о нас можно было писать роман вроде «Лолиты», но Макс был моей первой любовью, и тем – самым близким мне человеком, когда мне было всего шестнадцать лет. Конечно, я старалась сделать из этой любви страшную тайну, но он все знал. Знал и был снисходителен. Его советы всегда помогали. Его плечо всегда было рядом. Потом он предал меня. Женился на ней. Имени я уже и не помню. Брак продлился не больше года. За это время я успела вырасти и простить «предательство». Но все это было давно и не важно. Теперь я не испытывала к Максу ничего. Совершенно ничего. И, тем не менее, сейчас я была рада ехать вместе с ним в машине.
Мы направлялись в деревню, где в детстве он проводил каждое лето. Цель наша была не из самых приятных. Впрочем, ничего дурного тоже не было. Замена памятника его родителям на кладбище. Мне просто было по пути, ведь Макс обещал провести в этом отдаленном месте не больше дня, а потом завести меня на конференцию по работе. Тратить свои деньги на бензин, а силы на вождение не хотелось, и я охотно согласилась поехать с ним. Вот и все.
Так мы и ехали в деревню. Все дальше и дальше от цивилизации, пока даже электрические столбы не превратились в редкость, а парящий асфальт дороги не сменился поросшими камнями.
К вечеру, как и ожидал Макс, началась гроза. И в довершение всех злоключений, старенькая машина Макса приказала долго жить. Под проливным дождем, он вышел покопаться в капоте. Успехов это не принесло. Тогда Макс открыл дверь машины, и сказал мне выходить.
– Я не собираюсь идти десять километров по такой погоде! – запротестовала я.
– Мы и не пойдем. Опомнись, мы ведь уже на месте! Давай же, вылезай!
Я огляделась. За проливным дождем и вправду проглядывали домики.
– У меня есть плащ, – подтолкнул меня к выходу Макс.
– Ладно, уговорил, – вздохнула я, и, накинув пластиковый пакет, именуемый дорожным плащом, поплелась вслед за ним по дороге.
Скоро перед нами предстал большой деревянный дом.
Семья Макса любила эти места. По его рассказам, они оставались здесь дольше других, и уезжали лишь поздней осенью, иногда пренебрегая школьными занятиями своих двоих детей. Потому и дом, в котором они жили, был большой, добротный – на все сезоны.
– А вот и вместилище твоих счастливых детских воспоминаний, – сказала я, вставая под сень крыльца.
– Можно и так сказать, – пробормотал Макс, нашаривая под одной из ступенек ключ.
Войдя, я порадовалась, что места здесь столь отдаленные.
В «цивилизации», от дома не оставили бы и следа уже в первый год его опустения, а так мы вошли в пыльное, но уютное помещение, имеющее, как я потом убедилась, все необходимые для жизни приспособления.
Едва мы вошли, Макс сразу же нашел свечи, зажег их, и дом предстал передо мной еще более дружелюбным и уютным.
– Наверху есть ванная. Надеюсь канализация еще работает, – пробормотал Макс, – Я нагрею тебе воды.
– Здесь есть ванная? – восхитилась я.
– Да. Это же был дом для всех сезонов.
Ответы Макса всегда были лаконичны. Его действия быстры. Он затопил печь. Согрел воды. Я быстро обсохла и пришла в себя.
– Уже поздно. Тебе лучше лечь в моей старой комнате, – предложил Макс.
– А ты? – поинтересовалась я.
– Лягу внизу.
Я бы удивилась, ведь дом был большой, и наверняка имел несколько комнат наверху, но я так устала, что это меня уже мало интересовало.
Утром все еще бушевала ненастная погода.
– Черт, черт, черт, – подумала я, лениво вытягиваясь в кровати, – Однако, можно не торопиться вставать, и это плюс…
Комната Макса была небольшой, и полностью заставленной разными предметами. Тут попадались и книги, и непонятно откуда взявшийся антиквариат в виде дорожных сундуков, и большое пыльное зеркало, был даже глобус…Все эти вещи явно не принадлежали ему, ведь я ожидала увидеть удочки, снасти и прочие мальчишеские штучки…Похоже, я знала Макса не так хорошо, как думала.
Со своими впечатлениями, я вышла в коридор. Пять дверей вели к разным комнатам. Одна – в ванную, как мне уже показал Макс, одна – к нему, две – я не знала куда, и последняя – в самом конце – была заколочена.
– Макс! Макс! – позвала я, – Мне бы полотенце и зубную щетку из машины!
Никто не ответил. Я спустилась вниз. Там уже стояла моя дорожная сумка, но Макса нигде видно не было.
– Макс?! Где ты, черт подери? Не так уж и вежливо оставлять меня здесь одну!
Ответа так же не было. Раздраженная я пошла на кухню, споткнулась и упала. Послышался крик. И не только мой. Оказалось, что Макс, после того как оставил меня отдыхать, сбегал еще раз к машине, принес все вещи, еще подтопил печь и улегся спать на старый матрас, притащенный с чердака. Естественно, предупредить меня о том, что он будет спать на кухне он не смог, и вот плачевный результат – я споткнулась о Макса.
– Прости, – захихикала я.
– Да-да, очень смешно, – отозвался Макс.
– Нет, правда прости. Не думала, что ты спишь здесь.
– А где еще мне спать? – Макс все еще был раздражен.
– Там наверху, по меньшей мере еще три спальни.
– Две спальни и еще одна ванная – поправил он.
– Вот, если ты это так хорошо знаешь, то мог бы спать в одной из них.
– Нет спасибо, я не сплю в комнатах мне не принадлежащих, – буркнул Макс.
– Но это же твой дом! – бурно возразила я.
– Дом-то мой, но комнаты – родителей и сестры. Я не хочу там спать.
Я притихла. Иногда, за своим собственным эгоизмом, мы забываем о других людях.
Родители Макса умерли когда ему было четырнадцать лет. Сестра – еще через год. Наверное, было грустно спать в их комнатах.
Чуть позже мы с Максом выпили чаю, он рассказал мне немного о здешних местах, и начал собираться на кладбище.
– Тебе обязательно идти туда и ставить памятник в такую погоду? – спросила я, глядя на ливень за окном.
– Я обещал тебе задержаться здесь всего на день, и не отступлю от своего слова, – улыбнулся Макс.
– Да, но если ты заболеешь и простудишься, то кто будет вести обратно машину?
– Какая трогательная забота. И что ты предлагаешь?
– До конференции еще несколько дней. Мы вполне успеем доехать.
Макс уныло посмотрел за окно, и вынужден был со мной согласиться. Поход на кладбище решено было отложить до завтра, а пока мне было предложено осмотреть дом.
На первом этаже находилась кухня в самых лучших традициях старины: с огромной печью, уютный и теплый. Я с удовольствием села на диван и принялась было читать книжку, но слегка встревоженный вид Макса отвлек мое внимание.
– Что-нибудь не так? – спросила я.
– Ты ничего не услышала? – было его ответом.
– Нет.
На лбу Макса проступили морщинки.
– А что я должна была услышать? – поинтересовалась я.
– Да так, ничего, лишь ветер за окном.
На этом инцидент был исчерпан. Остаток дня прошел для меня в неге и дремоте возле теплой печки, после чего я снова удалилась на ночлег в комнату Макса. Но после целого дня дремы, заснуть никак не удавалось, и я решила спуститься вниз за стаканом воды и чем-нибудь усыпляющим.
Макс, к моему удивлению, тоже не спал.
Вернее нет, то, что он не спал, мало бы меня удивило, но его способ борьбы с бессонницей был странен.
Я застала его сидящим на полу, сложив по-турецки ноги, и глядящим куда-то в потолок.
– Макс!? – окликнула я его.
– А!?? – он не сразу оторвался от своего занятия.
– Что ты делаешь?
– Думаю, наверху завелись крысы. Слышишь, как они копошатся?
Меня передернуло.
– Хочешь выселить меня из своей комнаты? – спросила я.
– Нет-нет, – засмеялся Макс, – Просто мне почудились шорохи наверху. Вот и все. Хочешь чаю с мятой? Я нашел засушенный листья в шкафу…
Утром все так же лил дождь.
– Думаю, мне лучше пойти хотя бы посмотреть место, – предложил Макс, и, одевшись так быстро, что я не успела его отговорить, он вышел на улицу.
Вернулся Макс лишь через пару часов. Весь мокрый и с каким-то старикашкой.
– Сейчас, я принесу денег, – пробормотал он гостю, направляясь к сумке, в которой оставил кошелек.
– Я договорился, что памятник поставят за меня, – сказал он мне, Я лишь оставлю его и денег за работу, и мы сможем ехать.
– А ты уверен, что деньги не пропьют вместо работы?
– Тут негде пропивать, – ответил Макс, – Черт, немного не хватает.
Он снова выбежал на улицу. Видимо к машине, где могла храниться еще заначка.
Старик, пришедший вместе с ним, тем временем все ухмылялся и смотрел на меня маленькими хитрыми глазками.
– Приехал, значит, наш Максимка к родителям, – наконец сказал он, – А то они, небось, соскучились…
Мне стало не по себе: никогда не любила, когда о покойных говорили в настоящем лице.
На пороге снова появился Макс. В руке он держал пачку денег, которую и протянул старикану.
– Спасибо, Максимка, все сделаем, как ты просишь, – сказал тот, – А ты, смотри, не раздосадуй родителей…
Максим, и без того бледный после дождя и холода, стал каким-то зеленым.
Когда после ухода старикана, я попросила его объяснений, он лишь отмахнулся.
– Местные глупые суеверия…
Все же, я не собиралась сдаваться, и вечером снова подняла эту тему.
По всему было видно, что Максиму не очень приятно говорить об этом, но то немногое, что я смогла выудить, дало мне в дальнейшем хороший повод к размышлениям.
– Это маленькая деревня, – сказал он, словно оправдываясь, – Здесь люди годами могут обсуждать некоторые вещи. Старик лишь намекал на мои разногласия с родителями. Это было незадолго до их смерти. Они хотели, чтобы я остался и учился в небольшом университете ближайшего городка. я же хотел в столицу. Видишь, мелкие разногласия. А люди раздули из этого не пойми что…
Он замолк и посмотрел на потолок.
Я же попыталась вспомнить, когда в первый раз узнала Макса.
Оказалось, что прошло более пятнадцати лет…
Тогда он был университетским другом моего брата и жил у своей тети, в большом городе, как, видимо, и мечтал. Родителей его уже не было в живых…
Ночью мне не спалось. От недостатка усталости, на ум приходили различные бредовые мысли, которые суммировались к услышанному днем, и подозрениям Макса о том, что в доме водятся крысы… И вот уже среди порывов ветра мне начало слышаться какой-то потустороннее шуршание. Казалось, я лежала и прислушивалась к нему где-то с час, но под конец была не в силах этого более выдержать. Накинув халат, я стремительно побежала вниз – возможно Макс тоже еще не спит, и сможет меня успокоить, но увиденное мною никак не придало уверенности. Точно так же, как и предыдущей ночью, Макс сидел, сложив под собой ноги, и пялился в потолок. Вид у него при этом был напряженный, и мне показалось, будто он и сам прислушивается к чему-то. Но это что-то явно не относилось к живым звукам, так как на мои шаги он даже не отреагировал.
– Ты в порядке? – спросила я, машинально остановившись, и не дойдя до Макса буквально несколько шагов. Тот вздрогнул, и посмотрел на меня словно человек, которого только что вывели из состояния глубокого сна.
– А… извини. Просто никак не могу выкинуть кое-что из головы.
– Что именно?
– Это смешно и глупо, – попытался улыбнуться Макс.
– Говори, я не буду смеяться, – серьезно ответила я, так как во всем виде Макса чувствовалось, будто ему действительно надо поделиться чем-то очень важным.
Я подошла к нему поближе и тоже села на пол.
В этот момент Макса словно прорвало.
– Впервые это предположение высказала моя сестра. Знаешь, когда мы были еще детьми, то часто слышали, как родители разговаривают в своей комнате. Они любили по вечерам обсуждать различные проблемы, строить планы на будущее. Иногда мы подслушивали под дверью: было приятно слышать их тихий шепот. А когда они умерли, моя сестра сказала, что до сих пор может слышать, как они шепчутся по вечерам в своей комнате. По началу это было даже приятно: словно частичка родителей осталась с нами, но потом… Моя сестра начала действительно верить своим словам. Мысль о том, что где-то там, за дверью, ее родители каждый вечер шепчутся между собой, настолько укоренилась в ее сознании, что она начала рассказывать мне про их «диалоги». Она говорила, что они часто обсуждают нас… Потом ей стало хуже. Доктора сказали, что это какая-то болезнь мозга, и все же… Неприятно.
Макс пожал плечами.
– Вот сейчас я и сижу, слушаю…
По моей спине пробежал холодок.
– Ты думаешь, она была права?
– Нет-нет, что ты! – неестественно резко и активно отозвался Макс, – Просто все хочу понять, что натолкнуло ее на такую мысль. Сейчас дом действительно шумный: порывы ветра, все эти мыши, звук дождя… Похоже, у бедняжки были свои причины…
Макс нес бред. Это было абсолютно точно. Вопросом оставалось лишь то, насколько он сам во все это верил. Лично я не верила ни капли. По крайней мере, так я думала, пока не пошла снова спать. Там, в полной темноте, окруженная чужими мне вещами и звуками дождя, смешивающимися с завыванием ветра, мне тоже начали чудиться странные голоса. Будто тихий шепот, доносящийся откуда-то из-за закрытых дверей. Слов было не понять, да их и не было. Лишь игра больного воображения, возбужденного рассказом Макса.
И все же я снова встала с постели, накинула свитер, и спустилась вниз. К моему облегчению, Макс спал на диване. Застань я его по прежнему бодрствующим, то, возможно, и мои нервы накалились бы до предела, но ничто не успокаивает так, как вид другого спящего человека. Макс перевернулся на другой бок, и пробормотал что-то о том, как хочет отсюда уехать. В этот момент он был ужасно мил, как плюшевый мишка, и я, дав волю эмоциям, легла рядом. Очень скоро я тоже уснула.
Утро застало меня одну.
Дождь слегка утих, и я, уставшая от четырех стен, накинула плащ и вышла на улицу.
Едва я ступила на свежий воздух, как почувствовало некое облегчение. Будто дом, незаметно для меня самой, давил на меня со всех сторон, медленно и верно сужая стены, пока те не сомкнуться и не похоронят меня, а теперь я полными легкими снова вдыхала свободу. Ощущение это было столь мимолетным и чуждым всему, что я когда-либо чувствовала, что я тут же стряхнула его, испугавшись своих ассоциаций, и пошла искать Макса. Тот копался в машине.
– Как дела? – спросила я его.
– Отлично, ночная гостья, – ответил Макс, улыбаясь.
– Есть шансы уехать сегодня? – вырвалось у меня с неожиданным энтузиазмом.
– И не плохие, – ответил Макс.
Он продолжил чинить машину, а я, постояв рядом, и не найдя чего еще сказать, решила прогуляться по деревне.
Весьма странное решение в подобную погоду, но мне отчего-то ужасно не хотелось возвращаться обратно в дом.
Я высказала свои намерения Максу, и тот кивнул в ответ. Когда я удалялась, он крикнул мне в след, чтобы я не бродила слишком долго.
Просьба эта была не оправданной. Деревенька, в которой жила некогда семья Макса, была крохотной. Я не смогла бы потеряться в ней, или найти хоть что-то занятное, при всем моем желании, и все же, внимание мое было привлечено копошением местных жителей у какого-то невысокого серого забора. Подойдя ближе, я узнала старикашку, с которым Макс вчера договаривался об установке памятника. Тот показывал всем небольшой серый камень.
– Поглядите, какой паршивец! Ведь ни словом ни духом, а тут бац – и эту штуковину притаскивает! И когда – ровно пятнадцать лет прошло!
Я подошла еще ближе.
Несмотря на то, что я сопровождала Макса в дороге, надгробный камень он мне не показывал. Теперь же мне стало необычайно любопытно, но, вместе с тем, и страшно смотреть.
Небольшой, серый, камень содержал лишь имена, даты и краткую надпись. «Покойтесь в безмолвии».
Я встряхнула головой.
Не столько я была знатоком таких вещей, но мне всегда казалось, что должны писать «покойтесь в мире».
– А вы та девушка, что приехала вместе с Максимкой? – внезапно обратился ко мне кто-то из собравшихся.
Кивком, я дала знак согласия.
– Ой, в нехороший дом он вас привез. Ой в нехороший!
Это трепетала маленькая и сморщенная бабка. Из тех, кто всегда что-то бормочет. Но в этот раз я склонная была поддаться панике. Потому, как можно быстрее, поспешила обратно в дом.
На улице возле машины Макса уже не было.
Я вошла в дом.
Дождь вовсю хлестал по окнам, и бился об железную крышу. Завывал ветер. От этого дом был наполнен разнообразнымими звуками.
Мне стало не по себе.
– Макс! Максим! – окликнула я.
Ответа не последовало.
Я пошла в гостиную на первом этаже, но не нашла там ничего, кроме скинутой мокрой куртки.
Тогда я поднялась выше.
Макс сидел в коридоре второго этажа, прислонившись к заколоченной двери. По лбу его стекали капли дождя и пота. В глазах лихорадочный блеск.
Вопрос все ли в порядке застыл на моих устах. В порядке ничего не было…
– Они очень недовольны мною, – заявил Макс, поворачиваясь в мою сторону.
– Макс…, – я медленно, очень медленно пошла к нему.
– Они всегда хотели, чтобы я оставался здесь. Учился в ближайшем городе и приезжал как можно чаще. А я тогда не видел здесь будущего. Зря. Теперь я вижу, что здесь лежит и мое прошлое, и настоящее, и… черт знает что еще…
– О чем ты? – испугано пробормотала я.
– Сначала моя сестра. Она услышала их. Она пошла за ними. Ей всегда хотелось быть одной семьей…
– Ты бредишь, – сказала я, кладя руку ему на раскаленный лоб.
– Знаешь, после смерти сестры, я уехал так быстро, как только мог. Думал, не буду слышать их там, далеко, в городе. И все равно слышал.
Макс улыбнулся лихорадочной улыбкой.
– Потом я думал, что если достаточным образом почту их память, это прекратиться. Но нет!
Он резко закрыл уши руками.
Я же вспомнила, как неестественно активно он приглашал подбросить меня на конференцию, если я соглашусь заехать с ним в его родную деревню… Видно, Макс давно боялся такой ситуации.
– И они все равно не довольны! – вскрикнул Макс, сильнее зажимая уши, – Слышишь! Слышишь!? Они хотят, чтоб я остался!
Я невольно прислушалась, но, конечно, не услышала ничего, кроме завывания ветра.
– Макс, у тебя лихорадка, – проговорила я, – Пойдем, тебе надо прилечь, а я позвоню и вызову помощь…
С усилием, я подняла его с пола. К моему облегчению, Макс не сопротивлялся.
Уложив Макса на кровать в его комнате, я пошла вниз. Как и ожидалось, мобильная связь не работала в такой глуши.
Я накинула плащ и вышла из дома. Наверняка, у кого-нибудь в деревне есть телефон…
Мои поиски оказались тщетны. Мне так никто и не открыл… создавалось впечатление, что местные жители наслаждались моими мучениями, так как я отчетливо видела свет в окнах их домов, но замки на дверях оставались неподвижны, как бы я не колотилась в них.
Вся вымокшая, я вернулась к дому Макса. Возле него стояла машина, и в моей голове мелькнула мысль, что я могу попробовать сама завести ее. Возможно, Макс был просто не в состоянии из-за лихорадки…
Я вбежала в дом, поднялась на второй этаж и рванулась в комнату Макса. Тот в полузабытьи лежал на кровати.
– Где ключи от машины?! – закричала я.
Макс не ответил. Тогда я начала методично осматривать его вещи, пока наконец не наткнулась на небольшой брелок.
Схватив вожделенные ключи, я выбежала из комнаты, полная решимости завести машину и увезти отсюда Макса. И тут мое внимание привлек… шепот.
Он доносился из-за заколоченной двери. Будто двое разговаривали за ней.
Сперва я не поверила сама себе, но это было настолько реально…
Дрожа, я все же подошла ближе к двери.
Они обсуждали меня. Смогу или не смогу я увезти Максима…
Объятая ужасом, я побежала вниз. Почти выломав дверь машины, я вставила ключ в зажигание. Но, по законам жанра, машина не заводилась…
Я рванулась обратно в дом и начала громить кухню в поисках аптечки: в моей голове засела мысль, что все эти звуки – лишь игра воображения, воспаленного начинающейся простудой.
Возможно, если я найду что-нибудь…
– Дома ничего нет… Не ищи.
Услышала я слабенький голосок за собой.
Вскрикнув, я резко обернулась. В темноте коридора стояла девочка. Я плохо могла разглядеть черты ее лица, но заметила, что она очень худенькая, и с такими же как и у Максима светлыми волосами.
