Kitabı oku: «Там, где нас нет», sayfa 3
– Мама с папой не доверяют лекарствам. Мы сами сушим травы. Но их давно уже нет. Не ищи…
Мои ноги подкосились. Неужели я видела сестру Максима?
Тем временем девочка развернулась и пошла к лестнице наверх.
Умершая сестра направилась к своему бросившему их брату…
– Стой! – с какой-то новой силой закричала я.
Собрав всю волю, я рванула за ней наверх. Девочки уже не было. И только за дверью, отчетливее, чем раньше, был слышен шепот. Теперь их было трое. Они говорили, как рады будут снова жить вместе с Максом…
На мои глаза начали наворачиваться слезы. Я была в полной истерике, панике, шоке – состоянии, которое практически невозможно описать словами. И все, о чем я думала в этот момент, было даже не то, насколько нереально и сверхъестественно происходящее, а то, что они хотят забрать Максима. Моего Максима! Мою первую любовь, моего лучшего друга, человека, который столько значил для меня в этой жизни.
– Максим! – ворвалась я в его комнату, – Мы уходим!
Он даже не открыл глаз, а лишь пробормотал:
– Куда?
– Подальше отсюда! Все равно! Пойдем пешком! Лишь бы дальше, как можно дальше!!!!
Я обхватила его, и попыталась поднять с кровати. Максим не поддавался.
– Макс! Макс! Умоляю! – плакала я.
– Тссс, – внезапно Макс сам сел на кровать, и вперил ничего не смыслящий взгляд в стену, – Ты слышишь?
– Что?
– Они решили, что если ты так не хочешь расставаться со мной, то можешь оставаться здесь…
Я похолодела.
– Максим, умоляю, пойдем…
Максим встал, но оттолкнул меня, когда я предложила ему руку.
– Я считаю, это место не для тебя, – произнес он.
– И не для тебя! Бежим, Максим, скорее! – молила я.
Но Макс меня не слушал. Он вышел в коридор, бормоча, что его родители перешли все границы. Следующее, что я услышала, было треском досок. Я выбежала в коридор, и увидела, как Максим отрывает доски, которыми была забита дверь в комнату его родителей.
– Нет! Не надо! – кинулась я к нему.
Максим с силой отшвырнул меня. Я упала на пол, сильно ударившись об стену.
– Это мой дом, и я готов остаться, – прохрипел он, – Но ты – нет. Если они хотят что-то сказать, то пусть не шепчут, а скажут это мне…
С этими словами он сорвал последнюю доску, отворил дверь и вошел внутрь комнаты. Я что-то закричала ему, попыталась встать, побежать следом, и только тут поняла, что шум, который я создаю своими действиями – единственный шум во всем доме. Прекратился дождь. Затих ветер. Воздух был наполнен какой-то морозностью и безмолвием. Да, безмолвием. Шепот стих.
В этот момент и все мои действия перешли в состояние туманного бреда. Казалось, я делала все так, лишь бы не нарушать возникшую тишину…
Я помню, как подползла к открытой двери. Как увидела за ней, на пыльном полу, тело Макса. Как медленно встала. Спустилась вниз. Взяла ключи, оставленные на кухне. Завела машину. Поехала в сторону города. И все это время за мной следовало безмолвие. То холодное, звенящее безмолвие, что пришло на смену шепоту, когда Макс воссоединился со своими родителями.
В городе, на допросе в милиции, я сказала, что Максим заболел и умер от лихорадки. Я, в следствии отрыва от цивилизации и поломки автомобиля, не сумела его спасти. Мне, как ни странно, поверили. Оказалось даже, что Максим находился на учете в психологической клинике. А его бывшая жена рассказала мне на похоронах, что развелись они во многом из-за того, что у Макса было какое-то семейное заболевание – вроде воспаления мозга. Он ей об этом не сказал, когда женился, а когда она узнала, ей стало страшно жить с потенциальным психом. Я слушала это и молчала.
Если у Макса действительно было воспаление мозга, от которого он и умер, то что тогда слышала я?
В этот полный безмолвия дом я не вернулась даже за телом Макса. Его забрали милиционеры и медики. Я же сидела и плакала в дешевой гостинице в ближайшем маленьком городке. Плакала как можно сильнее и громче. Так, чтобы не остаться одной в тишине.
С тех пор прошло много времени. Моему инциденту с Максом все посочувствовали, а потом и забыли. Я вышла замуж, завела детей. О Максе никогда не говорят в моем присутствии. Но иногда, когда никого нет дома, особенно во время дождя, я невольно начинаю прислушиваться, и в тишине, внезапно воцаряющейся в пустых комнатах, слышу шепот. Макс говорит мне, что я все сделала правильно. И он остался, потому что сам хотел. А еще слишком любил меня, чтобы оставить с собой. Он желает мне счастья, так как и сам счастлив в своей семье. Я улыбаюсь и на душе становиться как-то странно легко. Наверное, воспаление мозга – это заразно.
АВАНС ЗА КРУЖКУ ПИВА
Когда свернули с большака на проселок, Парамон Иванович выпросил у своего шофера Сашки баранку, и они поменялись местами. Парамон Иванович – председатель колхоза, человек в том возрасте, когда дедом еще назвать вроде бы неудобно, а дядей как-то уже неподходяще. Он только-только выучился рулить и потому вел машину осторожно.
Пот градом струился по его лицу, должно быть, не столько из-за духоты, сколько от напряжения. Тень машины, отчетливая, с резким силуэтом оленя, замершего на капоте, медленно ползла слева, доставая до конопли, подступающей вплотную к проселку.
– Пивка бы теперь… – мечтательно выдохнул Сашка.
Парамон Иванович добродушно заворчал:
– Помешался ты, парень, на этом пивке. Вон корреспондент… – показал большим пальцем за плечо, на меня, – что он о тебе подумает? Возьмет, да и на карандаш…
– За что?
– А вот за это самое. Страда, люди о работе болеют, а ты… Что скажет корреспондент, слушая тебя?
– Сейчас узнаем… – Сашка, закинув голый локоть за спинку сиденья, повернулся ко мне – лицо хитрое. Заговорщицки подмигивая, стал вводить меня в соблазн: – Целую бы кружку сейчас… холодную… Чтобы пена вспухла над ней. А еще, что-бы с таранкой. Ну, как?
– Не мешало бы, – согласился я.
– Вот, вот! Слышите, Парамон Иванович? Корреспондент тоже не прочь хватить пивка, а вы – «на карандаш»…
– Хитрец ты, Сашка! – Председатель рассмеялся, вытер мокрый загривок носовым платком и добавил: – Знаю я тебя, шельму!
Уж если Парамон Иванович «знал» Сашку, то Сашка Парамона Ивановича, видать, и подавно. Забористый он был, этот парень. Сообразительный. В шутку или по правде – не могу сказать, но мне в деревне говорили потом, что односельчане, прежде чем обратиться с какой-либо просьбой к Парамону Ивановичу, осаждали первым делом Сашку: дескать, как там начальство, можно ли подступиться? И если Сашка отвечал, что нельзя, ничего не выйдет, то и пытаться было нечего. Шепнет Сашка или мигнет – проси: в эту минуту Парамон Иванович покладист и ни в чем не откажет.
Сегодня председатель был в самом лучшем расположении духа. Еще бы, в райкоме похвалили: хорошо, быстро идет уборка хлебов в колхозе. Обо всем этом я и должен был написать в газету.
Слева по-прежнему зеленой стеной тянулась конопля, справа – поле, стриженное, как Сашка, под «ежик». На стерне золотились кучи сытно пахнущей ячменной соломы. Впрочем, ячмень был скошен еще не весь. Островок его виднелся в самой середине поля, и на этот островок издали наплывал самоходный комбайн. Знойное марево то растягивало комбайн, то сжимало – точь-в-точь как на экране плохо настроенного телевизора.
Парамон Иванович горделиво сказал:
– Симуков работает!
– Вот про кого надо статью сочинить! – восхищенно заговорил Сашка. – Чешет по две нормы в смену и даже больше… Не парень, а…
– Завернем к нему? – перебил его председатель.
Он спросил это явно у меня, но ответить поспешил Сашка:
– Завернем! Конечно, завернем!
«Волга» съехала с проселка, под колесами зашуршала стерня. Парамон Иванович целил наперерез комбайну, и когда мы поровнялись, резко затормозил. Комбайн тоже остановился. Из-под серого зонта высунулся, а потом ловко сбежал по ступенькам невысокий в запыленном комбинезоне парень, и лицо его тоже было черное от пыли. Выйдя из машины, мы поочередно пожали горячую, маслянистую от солярки, руку Симукова. Председатель с улыбкой кивнул на меня.
– Вот, корреспондента привез тебе.
– Ну-у… – неопределенно откликнулся на это Симуков.
– Давай рассказывай, как ты тут стараешься. Про свои успехи, понял? Ты же у нас…
– Да что вы, Парамон Иванович!
– Не стесняйся, чего уж… Краска-то вон сквозь пыль проступила. Экая девица ты, Симуков! Давай: так, мол, и так и все такое…
Беседовали мы недолго. И пока беседовали, Парамон Иванович бродил в отдалении по стерне, словно искал что-то. Наверно, проверял, чисто ли убрано. Не найдя ни одного потерянного колоска, засмотрелся на ячмень, довольный. Сашка с интересом оглядывал комбайн, точно впервые видел эту машину. От него, от комбайна, шибало жаром, как из духовки.
Едва я спрятал в карман блокнот и авторучку, Сашка подскочил к Симукову и отвел его в сторону. Мне было слышно, о чем они говорят.
– Деньги нужны? – спросил Сашка.
– Ясное дело.
– Кружку пива ставишь – подскажу, как добыть.
Симуков кивнул.
– По рукам… – они хлопнули ладонь о ладонь, и Сашка зашептал азартно: – У Парамона Ивановича настроение сегодня – во! Соображаешь? Проси аванс. Кому-кому, а тебе не откажет…
– Иди ты!
– Серьезно говорю…
Тут подошел Парамон Иванович.
– Потолковали? А теперь, Симуков, позволь-ка мне взять у тебя, как его… интервью. До вечера скосишь весь ячмень?
– Постараюсь, только… это самое…
– Чего?
– Просьба у меня к вам, Парамон Иванович… – Симуков опять запнулся, переступил с ноги на ногу и нерешительно добавил: – В деньгах я нуждаюсь.
– Гм, что же, хлеба у тебя дома нету, а? – хитро прищурившись, спросил председатель.
– Хлеб-то есть… – Верно, хлеб есть. И молоко свое, и мясо, и яички, даже мед… Вон какой пчельник с отцом развели! Зачем деньги-то?
За Симукова схитрил Сашка:
– Парамон Иванович, сестренка у него именинница, так он хочет подарочек ей сообразить.
– А ты не встревай в чужой разговор!
– А я чего? – заюлил Сашка. – Я ничего… Я только хотел сказать, что, будь я на вашем месте, я бы не отказал такому работяге, как Симуков.
– Я, я, я! – передразнил Парамон Иванович. И, взглянув из-под кустистых бровей на комбайнера, сказал: – Так и быть, выпишем…
Сашка украдкой подмигнул Симукову и пошел к «Волге». Вскоре мы опять вырулили на дорогу. За баранкой сидел теперь Сашка. Он то и дело высовывал левую руку в окно, чтобы высушить на ветру потную ладонь. А Парамон Иванович через плечо говорил со мной – нахваливал все того же Симукова. Обещал, между прочим, свозить меня и к другим комбайнерам, и ток показать, где зерно готовилось к отправке на элеватор.
Ячменное поле кончилось. Дорога, круто огибая его, уходила вправо, к деревне. И вот там, где надо было поворачивать, мы увидели вдруг несжатую полоску. Она была как раз на углу поля – выгнутая, напоминающая своими очертаниями полумесяц.
– Эт-то что такое? – изумился Парамон Иванович. – Ну-ка, Сашка, застопори!
Мы вышли из машины. Председатель сокрушенно покачал бритой головой и, щурясь, недобро прицелился вдаль – туда, где слышался рокот теперь уже невидимого комбайна.
– Безобразие!
Сашка, глядя на несжатую полоску, с сожалением проговорил: – М-да, ячмень… Ведь это бы сколько пива-то вышло!
– Опять ты мне про пиво?!– взъярился Парамон Иванович. Грозя кулаком рокочущей дали, продолжал: – Ну, погоди!.. Аванс захотел?! Я тебе за такую штуку пропишу аванс!
С этими словами он решительно двинулся к полоске ячменя. Не доходя до нее двух-трех шагов, неожиданно вспугнул жаворонка. Жаворонок взлетел из-под куста полыни, голубеющего среди усатых колосьев. Взлетел как-то неловко и боком-боком, сваливаясь на крыло, потянул низко над стерней. Метрах в десяти от Парамона Ивановича шлепнулся, трепеща крыльями.
– Ты гляди-ка! – удивился председатель, на секунду забыв о грешке Симукова.
Я высказал свою догадку:
– Подранок, наверно.
– А может, у него тут гнездо? – послышался голос Сашки.
– Возможно, возможно… – Парамон Иванович шагнул в ячмень, разгреб руками терпко запахший куст полыни и весь встрепенулся. – Мать честная! Да и впрямь, тут целый выводок!
На земле, в гнездышке, искусно свитом из прошлогодней соломенной трухи, уютно пристроилось несколько птенцов. Это были жаворонята-позднышки, уже почти оперившиеся. Они широко разевали желтоклювые рты и, попискивая, вытягивали тощие шейки.
– Мать честная! – еще раз повторил Парамон Иванович, неуклюже присаживаясь на корточки. – Сашка, найди червяка!
– Да где же я его найду? – Гм-м… Пиво – так ты, братец, и под землей сыскал бы, – подковырнул Парамон Иванович.
Он был теперь весел и широко улыбался. Бормотал что-то, дразня птенцов розовым граммофончиком повители. Но, подняв голову, он как бы обмерил взглядом несжатую полоску ячменя и снова. нахмурился.
– Н-да… Ладно, поедем.
Когда мы тронулись, из-за горизонта зачернел комбайн. Парамон Иванович, искоса глядя на него, сказал задумчиво:
– А что, Сашка, выпишем Симукову аванс или нет?
– Надо выписать, Парамон Иванович! – с готовностью подхватил тот. – Обязательно надо!
– Ну, так и быть. А ячмень этот… я все же заставлю Симукова скосить косой. Да, да! Попозже малость…
ТАЙНЫ СУМЕРЕЧНЫХ ВОД
В безбрежном синем океане жила Касатка. Была она, сильной и ловкой. Имела большое белое брюхо, чёрную спину с высоким плавником и мощные челюсти с острыми зубами. Жила она, как и прочие касатки, бороздя просторы бескрайнего океана и поедая рыбу. Но порой её одолевали думы.
Не смотря на то, что по большому счёту жизнь её не менялась, иногда она застывала у поверхности, медленно шевеля плавниками, и вглядывалась в проплывающие мимо корабли. Слушая крики чаек, и ощущая ограниченность своего существования, ей хотелось чего-то большего и неизведанного. Но что это и где это искать? – она точно не знала.
И всё же, Касатка прибывала в поисках. Она искала среди ледяных вод Севера, заплывая в такие места, куда её сородичи не решились бы сунуть нос. Посещала корабельные пристани, полные странных объектов и неприятных звуков. Но странствуя, она никак не могла постичь, что ищет и чего желает.
Постепенно, сородичи стали сторониться её, и больше не предлагали плавать в стае. Впрочем, она и не напрашивалась. Касатка даже интересовалась мнением поедаемой рыбы, но поиски были тщетны.
Однажды на её пути встретился старый и неповоротливый дельфин, который подсказал ей поискать желаемое в одном месте в тёплом море, в обмен на обещание больше не поедать дельфинов. Как вы уже понимаете, Касатка пообещала исключить из собственного рациона дельфинятину.
Вроде как в тёплом море жили люди, кормящие дельфинов рыбой, и взаимодействующие с ними. Сам же старый дельфин даже научился понимать людскую речь народов тёплого моря.
Теперь Касатка совсем не бывала в холодных водах и перестала заплывать в корабельные порты. Со всем упорством и целеустремлённостью охотника она обыскивала тёплые моря. И, как известно, кто ищет, тот, рано или поздно, найдёт.
И вот, в одном из тёплых морей, среди коралловых рифов, она нашла то место, о котором говорил старый дельфин. В стороне от основных островов располагался коралловый барьер, который не возвышался над водой даже во время отливов. Касатка почувствовала: это – здесь. Она набрала воздуха и нырнула.
Коралловые заросли располагались правильным кругом, и внутри этого круга было темно и глубоко. Дождавшись, когда солнце войдёт в зенит, Касатка осмелилась покорить глубину. И всё же, когда вода стала цвета сумерек, Касатка прекратила своё погружение. Там, во тьме, ей открылось чудо: неисчислимое множество медуз. Это была громадная стая, что перемещалась плавными точками, медленно выталкивающая из себя воду.
Мелких медуз не было, только огромные, невероятные, древние. Некоторые из них светились по краям, некоторые были очень ядовиты. Касатка медленно скользила между их полупрозрачных, разноцветных, слабо фосфоресцирующих куполов. Её завораживал медленный танец – скольжение между жизнью и смертью. Красота медуз наполняла Касатку, оседая внутри. Помимо прочего, до неё доносились и мысли древних существ, убаюкивающие и погружающие в гипнотический транс.
Касатке чудился безбрежный океан очень тёплым и чистым, почти пустым, но беспокойным. В него то обрушивались ливни, то гигантские раскалённые глыбы, что гнали огромные волны, перемешивая воздух с водой. Раскалённые разломы разверзались на дне, порождая шипящие столбы пара. Только медузы оставались свидетелями тех давних событий.
Лёгкое касание к хвосту отозвалось жжением – это Касатка зацепила стрекала одной из медуз. И тут же новая картина вспыхнула перед её глазами: океаны, полные жизни; сотни разных существ замелькали перед её взором, от мелких рачков до огромных, стремительных хищных тварей, похожих на подводные лодки людей, только живых…
Еще одно жгучее касание к верхнему плавнику – и Касатка поняла, как много разумных существ существовало когда-то в океанической среде. Некоторые из них так до сих пор и живут здесь, некоторые – вышли на сушу (в том числе предки людей). Было непросто, и кто-то вернулся обратно в океан – так появились дельфины, киты и касатки.
Ещё несколько лёгких касаний к немеющему хвосту – и перед Касаткой пронеслось огромное течение времени, влекущее за собой истории многих разумных рас: их появление, активность, вымирание… Некоторые из них вымирали из-за неспособности ужиться друг с другом, а существование некоторых завершил безбрежный океан на пару с багровыми, исторгающими пар и большие волны, разломами на дне.
Между тем, мысли, транслируемые медузами, густели, а картины, что созерцала Касатка, становились всё ярче. И только издали, как солнце сквозь толщу воды, в сознание Касатки пробивалась жажда жизни и она начинала понимать, что задыхается. Прибывая слишком долго в воде цвета сумерек, она рисковала больше не выбраться на поверхность. Оценив ситуацию сонными глазами, Касатка осознала, что медузы смыкают ряды, а из чёрной глубины, всплывает самая большая и древняя из всех медуз.
Понимая, что сквозь облако медуз более не пробиться, Касатка постепенно осознавала свои думы, не дававшие покоя, как приманку, на которую попалась. Думы привели в место, где должна была закончиться её жизнь. Можно было рвануть вверх и в самоубийственной ярости растерзать многих, но можно было и смерено остаться, чтобы получив последнее знание, стать пищей для медуз.
Касатка прикрыла глаза и почти перестала шевелиться, чувствуя, как мутнеет сознание от нехватки воздуха, но подспудное, холодное самообладание охотника велело затаиться и ждать. И она дождалась подходящего момента. Когда огромная медуза, почти поравнялась с Касаткой, а меньшие подались в стороны, Касатка напрягла мышцы, расширяя внутренний воздушный мешок, и шевельнула онемевшим хвостом. Это сожгло остатки кислорода в крови и почти лишило сознания, она лишь помнила, как торпедой пронеслась по куполу огромной медузы. Смена давления, брызги, воздух…
Через какое-то время она пришла в себя и кое-как убралась из проклятого места. С тех пор Касатка ни с кем больше не общалась, но за ней стали замечать не поддающиеся объяснению поступки. В частности, она стала охотиться на браконьерские суда людей, и отводить дельфинов-самоубийц от суши, не давая выброситься на берег. А еще, тихими летними ночами, Касатка всплывала и смотрела на звёзды, сравнивая, насколько они изменились по сравнению с тем, какими их запомнили древние медузы. Более она не искала чего-то неизведанного.
Но всё же, была одна мысль, которая никак не отпускала Касатку, которая так и не смогла осознать в полной мере: успела ли она тогда увернуться от сверкающих стрекал огромной медузы или же всё вокруг отныне иллюзия, от расходящегося по нейронам яда последнего знания.
ПОДАРОК НА ДЕВЯНОСТОЛЕТИЕ
– А это точно не больно?
Марта улыбается, но в ее глазах легкая тень страха. Мы согласились на этот эксперимент вместе. Не то, чтобы нас особо интересует наука, просто за совсем безопасную процедуру здесь платят по десять тысяч. Огромные деньги для парочки бедных студентов.
Женщина в белом халате улыбается и отрицательно качает головой.
– Если не считать одного маленького укола, нет. – успокаивает она.
В её руке появляется шприц, внутри которого синяя жидкость. Мне кажется или она светится?
– Постойте, что за укол!? – кричу я. – Разве речь шла не о копировании сознания на цифровой носитель? Зачем для этого делать какие-то уколы?
– Не переживайте, Виктор. – отвечает она. – Я введу вам безопасный для вашего организма раствор, содержащий наниты. Это микроскопические роботы, настолько маленькие, что их можно разглядеть только под мощным микроскопом. По кровеносным сосудам они достигнут вашего мозга, где задержатся на некоторое время, чтобы считать данные о каждом нейроне и его состоянии. В это время у вас может закружиться голова, но это никак не скажется на вашем здоровье. Собранные нанитами данные будут переданы нам.
Она показывает на какую-то громоздкую машину под потолком -огромный металлический диск. Я слабо представляю, что это такое. Насколько знаю, установка экспериментальная. Наверное, стоит кучу денег.
– А что потом? – спрашивает Марта, и мое сердце замирает от ее звонкого голоса. – Мы будем жить с этими вашими нанитами в голове?
– Нет. Закончив свою работу, они выйдут из организма естественным путем.
Я смотрю на Марту и подмигиваю ей. Последний раз.
– Загрузка окончена!
Что произошло? Где я? Какая-то темная комната. Что-то вроде чулана, метр на метр, здесь разве что стоя уместиться можно. И я стою. Я что, терял сознание во время копирования? Странно, конечно, прийти в себя стоя.
Я ощупываю стены и понимаю, что мои пальцы словно онемели. Я чувствую касание стены, но не ощущаю толком её поверхности. Она теплая или холодная? Гладкая или шершавая? Сухая или влажная? Ничего не чувствую, только слышу. Какой-то странный звук, металлический.
Аккуратно и негромко стучу по стене. Да, этот металлический звон издает моя рука, значит стены сделаны из металла. Странный звук, словно стучу по металлическому сейфу металлической же ложкой. Звук от удара ладонью обычно другой.
Мое внимание привлекает узкая, едва различимая полоска света. Да, похоже, дверь в каморку с этой стороны. Как я вообще здесь оказался? Последним, что помню, был этот странный укол…
Марта!
Я испытываю ужас. Ощущение собственной беспомощности и страха за любимого человека. Во что же мы ввязались за эти чертовы двадцать тысяч? Что за опыты они над нами ставят? Где моя любимая? Я бью кулаком в предполагаемую дверь, и она с грохотом вылетает наружу. Ого, я не думал, что настолько силен! Яркий свет бьет в глаза. Я машинально закрываюсь от него ладонью, и тут же испытываю еще больший ужас, настолько сильный, что даже мысли о Марте отходят на второй план.
Перед моим лицом действительно была ладонь, только вот она не принадлежит мне, хотя, похоже, подчиняется мне, как родная. Широкая металлическая ладонь с механическими пальцами на шарнирах, между которыми проходят разноцветные провода. Я сгибаю ее в кулак, разгибаю.
Нет! Они что, удалили мне руку и заменили на это?!
Осматриваю себя, и от увиденного становится дурно. В глазах темнеет, металлические ноги подкашиваются, и я с грохотом падаю на пол.
– Марта! Мне снился страшный сон…
Я пришел в себя чтобы понять, что это никакой не сон. Да, мое тело действительно представляет собой какой-то сложный механизм. Что это значит? Вспоминаю самые страшные фантастические фильмы, которые мы смотрели вдвоем с Мартой в студенческом общежитии. Она всегда забиралась под одеяло, прижималась ко мне и дрожала, а мне эти нарисованные на экране кошмары казались забавными. А теперь я сам стал частью такого кошмара! Они что, вырезали мне мозг и пересадили в это искусственное тело? Так вот в чем состояла эта «безопасная процедура»!
Лежу на то ли на носилках, то ли на тележке. Это нечто издает тихое жужжание и медленно парит над землей. Рядом какой-то человек идет спиной ко мне (очевидно, несёт носилки), и я не вижу его лица. Похоже, мы в длинном коридоре внутри какого-то здания. Окликнуть его? Напасть сзади и допросить? Или попросту убежать?
Пытаюсь подняться, но мое новое тело не слушается. От бессилия я застонал.
– Очнулся? – человек повернулся ко мне. – Дальше можешь пойти сам?
– Ноги не слушаются… – говорю я, и удивляюсь звуку собственного голоса. Он похож на мой, но звучит электронной записью.
– Погоди, сейчас тебя активирую.
Человек дружелюбно улыбается мне. Я уже видел такую улыбку, там, в лаборатории, где меня уверяли, что процедура безопасна. Второй раз я не попадусь на это! У человека в руках небольшой черный пульт. Он направляет его на мое лицо и нажимает кнопку. Силы возвращаются ко мне, я снова могу управлять своим искусственным телом.
– Готово! – довольно говорит он.
– Спасибо!
Один удар в челюсть – и незнакомец лежит на полу, а его пульт в моих руках. Бежать! С этим пультом я разберусь потом. Похоже, сенсоры, которые на него реагируют, находятся где-то у меня на лбу. Значит, если я увижу противника с пультом, надо закрыть лоб ладонью! Я быстро учусь, не зря же прошел столько шпионских и фантастических игрушек, пока мои одногруппники зубрили скучные конспекты! Еще один человек с криком выбегает из-за угла, и падает от моего удара ноги. Кажется, я сломал ему рёбра, но ничего страшного, жить будет. Надо бежать отсюда! Вот только куда?
Марта! Возможно, они еще не успели проделать это с ней! Надо разыскать ее во что бы то ни стало! Человек на полу хрипит.
– Где Марта?
Он стонет. Черт возьми, да он совсем еще ребенок, лет шестнадцать, не больше! Не важно, кругом всё равно одни враги! Я сжимаю его ладонь своими металлическими пальцами, чтобы он взвыл от боли!
– Говори, где она, или я оторву тебе руку!
Я не шучу. Они лишили меня рук и ног, всего моего тела! Оторванная рука будет куда более безопасной процедурой для него. Пришьют новую, железную! Мальчишка испуганно смотрит на меня и показывает на дверь в конце коридора. Хочет обмануть? Может, сломать ему ногу, чтобы никуда не убежал, пока буду проверять эту дверь? Нет, не похоже, чтобы он врал. Значит, Марта там. Я иду к тебе, любимая!
Дверь вылетела от одного моего удара. За дверью была небольшая уютная комнатка. Книжный шкаф, письменный стол, огромная кровать, которая занимает большую часть свободного пространства, всё это было сделано из дерева. Красиво, мне всегда нравилась такая мебель. Помню, как мы с Мартой мечтали о том, как обставим нашу квартиру, когда поженимся после университета. Это что, еще один способ сбить меня с толку?
Одна деталь выбивается из общего стиля: большое окно. Оно круглое, что само по себе непривычно, но еще более непривычен пейзаж за ним. Чёрное ночное небо, полное ярких разноцветных звезд. От края до края одно только небо, и ничего кроме него. Я вглядываюсь в эту чарующую темноту, но никак не могу разобрать горизонта. Видимо, то, что они воткнули в мою железную черепную коробку вместо глаз, обладает не самыми лучшими техническими характеристиками.
– Виктор?
Я поворачиваюсь на этот слабый голос и вижу старушку. Она лежит на кровати, закутавшись в одеяла. И не мудрено, что я сразу ее не заметил. Совсем уже высохшая, она еле способна разговаривать. Она тут за главного, что ли?
– Где Марта? – спрашиваю её.
Она плачет.
– Твои слезы тебя не спасут. Если ты стоишь за всем этим, ты мне за всё ответишь!
Почему я не испытываю к ней никакого зла и ненависти, хотя вроде как должен?
– Виктор! Я должна была быть осторожнее… – шепчет она.
– Да, неосторожно было делать мое тело настолько сильным! – отвечаю ей, – Я расправился с твоими людьми в два счета.
Вижу страх в ее глазах. Почему они кажутся мне такими знакомыми?
– Что ты сделал с ними?! – испуганно спрашивает она.
– А что они сделали со мной? – парирую я. – Они думали, что можно вырезать мой мозг и засунуть в эту машину, и остаться безнаказанными? Ничего подобного!
– Что ты с ними сделал, Виктор?!
Почему-то я смущаюсь от ее голоса.
– Да ничего особенного. У одного сломана челюсть. У другого ребра. Возможно, еще рука. Жить будут. Где Марта?
– Виктор… – вздохнула она.
Я взглянул в ее глаза и вдруг всё понял. Сколько бы ни прошло лет, эти глаза ничуть не изменились.
– Марта!?
Мои металлические руки дрожат. Она кладет свою ладонь в мою и плачет. Она ничего не говорит, но мне и не надо больше ничего слышать.
До окончания загрузки остается пять минут. Наконец-то, а то уже заждался. За это время я узнал собственную историю. Точнее, не совсем свою. Другую историю. Другого меня.
Тот я получил свои десять тысяч за участие в эксперименте и вернулся к учебе. Через два года они с Мартой окончили университет и поженились. В романтическом порыве они записались добровольцами в первую межзвездную экспедицию. В планах экспедиции не было возврата на Землю, пять тысяч колонистов должны были освоить новый мир, который был так похож на их родной дом, но еще не был испорчен и обезображен цивилизацией. Колонисты с новейшими экотехнологиями не должны были повторить ошибок человечества, превратившего родную планету в свалку. Полет предстоял долгий, и дети Марты и Виктора родились уже на борту корабля. Спустя десять лет путешествия Виктор погиб. Погиб героем, спасшим из пожара в одном из отсеков корабля десятки детей. Марте никогда не было так больно, как в этот день.
Технология оцифровывания сознания оказалась удачной, но практическую пересадку сознания в кибернетическое тело ученые на борту корабля осуществили лишь спустя два года после смерти Виктора. Теперь на борту никто не умирал навсегда. Сохранять свое сознание для последующей имплантации в новое тело стало обычной ежемесячной процедурой. Колонисты передали свои знания Землянам по межзвездной связи.
Внуки Марты и Виктора предприняли множество усилий, чтобы сделать бабушке подарок на ее девяностолетие. Благодаря их усилиям и запросам, сознание их дедушки-героя, сохраненное еще в молодости, было передано на борт корабля. Вот только они не подумали о том, что вся его память, все его знания о себе заканчиваются в ту самую минуту, когда он совершил эту процедуру сохранения. И возобновляются с момента загрузки в новое тело. А дедушка отблагодарил их за свое «воскрешение», отправив обоих в больницу. Радует, что медицина на станции вышла на совсем другой уровень, и их травмы залечат при помощи медицинских нанитов за считанные минуты.
– Загрузка окончена!
«Шкаф» открылся, и Марта вышла ко мне навстречу. Да, она сама приняла это решение о пересадке сознания еще до того, как ее тело умерло по естественным причинам. Не хотела, чтобы я видел ее старой и немощной. Хотя всё равно видел.
– А ты ничего! – улыбаюсь ей и беру за руку. К этим телам, конечно, надо будет привыкнуть.
