«Тропы песен» kitabından alıntılar, sayfa 7
В среднеанглийском языке слово progress означало странствие, в частности, сезонное путешествие, объезд.Словом progress называли путешествие, в ходе которого король объезжал замки своих баронов; епископ объезжал свои епархии; кочевник свои пастбища; паломник одно за другим святые места. Моральные или материальные формы прогресса были неизвестны вплоть до XVII столетия.В тибетском языке человек определяется выражением a Gro-ba тот, кто ходит, тот, кто переселяется. Точно гак же слово араб (или бедуин), житель шатров, противопоставляется хазару - тому, кто живет в доме. И все же временами даже бедуин вынужден вести оседлую жизнь: в жаркий засушливый август месяц, давший название Рамадану (от rams жечь), он оказывается привязан к колодцу посреди пустыни.
Ибн-Халдун основывал свои рассуждения на догадке о том, что люди разлагаются, морально и физически, по мере того как тяготеют к городам.Тяготы жизни в пустыне, полагал он, предшествовали городской изнеженности. Таким образом, пустыня явилась источником цивилизации, а народы пустыни сохранили превосходство над оседлыми народами, потому что остались более воздержанными, свободными, здоровыми, менее надменными и трусливыми, менее склонными повиноваться порочным законам и в целом более склонными к исцелению.
Одно из распространенных заблуждений - это что мужчины странники, а женщины - хранительницы дома и очага. Конечно, может, оно и так, но женщины - прежде всего хранительницы преемственности: если очаг переезжает, они переезжают вместе с ним.
У цыган именно женщины побуждают мужчин выходить на дорогу. [...]
Все Великие Учителя учили, что Человек от века был скитальцем в нагой раскаленной пустыне мира (это слова Великого Инквизитора у Достоевского), и что, дабы вернуться к своей исконной человеческой природе, он должен стряхнуть оковы привязанностей и выйти на дорогу.Две мои последние записные книжки были сплошь испещрены заметками, которые я делал в Южной Африке, где пытался самолично раздобыть свидетельства о происхождении нашего вида. То, что я узнал там как и то, что я узнал теперь о Песенных тропах, похоже, подтверждало догадку, с которой я так долго носился: естественный отбор готовил нас если рассматривать человеческий организм целиком, от строения мозговых клеток до устройства больших пальцев на ногах к существованию в условиях пеших сезонных перемещений по раскаленной земле, поросшей колючими кустарниками, или по пустыне.Если это действительно так; если пустыня наш дом; если наши инстинкты закладывались в пустыне, для того чтобы переживать ее суровые условия, тогда совсем нетрудно понять, отчего зеленые пастбища гнетут нас; отчего обладание имуществом изнуряет нас; и отчего воображаемому человеку Паскаля казалось тюрьмой его уютное жилище.
Земля, поросшая колючками, была именно тем самым местом, где начал расти мозг первого человека: Терновый Венец – не случайный образ.
