Kitabı oku: «Замогильные записки Пикквикского клуба», sayfa 41
Невозможно выразить негодования, пробужденного этим признанием в сердцах всех почтенных джентльменов. Они бесновались около четверти часа, подвергая строжайшему осуждению холодные блюда.
Потом м‑р Уифферсь прибавил, что он отчасти сам виноват в этом деле, так как характер его слишком снисходителен и уклончив. Так, однажды, по своему добродушию, он согласился кушать соленое масло, и потом, в другом случае, вследствие внезапной болезни истопника, забылся до такой степени, что принял на себя унизительный труд втащить на верх корзину с углями. Признаваясь таким образом в этих недостатках, м‑р Уифферс осмеливался питать надежду, что все это не унизит его служебной репутации в глазах почтенных джентльменов, тем более, что в последнее время он исправился некоторым образом.
Речь м‑ра Уифферса была принята с оглушительным восторгом, и президент немедленно предложил пить его здоровье. Затем сам м‑р Уифферс предложил тост в честь м‑ра Уэллера, за нравственное достоинство которого достаточно ручались дружба и рекомендация м‑ра Джона Смокера. Выпив два стакана пунша и один мадеры, Самуэль, выстунив на середину комнаты, благодарил компанию следующею речью:
«За ласку, ребята, за приятство, дружбу и компанию благодарю вас от чистого сердца. Я слышал давно, что вы – народ продувной; но мне не приходило и в голову, что все вы, так сказать, подобраны молодец к молодцу. Надеюсь, что вы никогда не ударите в грязь лицом и не уроните своего достоинства на общественных гуляньях, где я, быв еще ребенком, с наслаждением смотрел на всякого ливрейного лакея. Мне приятно засвидетельствовать особенное почтение другу моему, Обжигайле, за ту ласку, которой он меня удостоил при первом знакомстве. Что-ж касается до этого бедняги, потерявшего место, я желаю ему найти самую веселую и красивую должность, с горячим супом и пирогами, которых он вполне заслуживает, как джентльмен, скрасивший своим краснобайством всю вашу суварею». И когда Самуэль, при общих рукоплесканиях, сел на свое место, некоторые джентльмены объявили, что вечер их кончен.
– Это что значит? Неужто вы хотите сказать, что вы уж идете, любезный друг? – сказал Самуэль м‑ру Джону Смокеру.
– Надобно идти, долг службы, – сказал м‑р Смокер. – Я обещал Бентаму.
– А! Очень хорошо, – сказал Самуэль. – Это другое дело, иначе, пожалуй, Бентам уволит себя от вашей службы. – A вы куда, Обжигайло?
– Иду и я, – сказал джентльмен в треугольной шляпе.
– Как? На чью же голову остается здесь эта порция пунша? – вскричал Самуэль. – Нет, вздор, ты сядешь опять, Обжигайло.
М‑р Токкель не мог устоять против такого соблазна. Он снял шляпу, поставил в угол палку и сказал, что готов еще выцедить стаканчик для восстановления дружбы.
С ними остался и светло-синий джентльмен, так как он был из одного дома с м‑ром Токкелем. После второго или третьего стакана пунша Самуэль потребовал устриц из лавки зеленщика, и эффект этого угощения оказался превосходным. М‑р Токкель, с треугольной шляпой на голове и палкою в руках, принялся по разбросанным раковинам выплясывать лягушечий танец под аккомпанемент светло-синего джентльмена, который весьма искусно выигрывал такт на головной гребенке, в совершенстве заменившей музыкальный инструмент. Наконец, когда пунш был кончен и ночь прошла, они отправились по своим домам. Лишь только м‑р Токкель выбрался на свежий воздух, как им овладело внезапное желание протянуться и лечь на камни тротуара. Самуэль не думал противоречить; но сберегая треугольную шляпу, которую без того могли бы украсть, он приплющил ее к голове светло-синего джентльмена, с величайшими усилиями продолжавшего свой путь. М‑р Уэллер прислонил его к подъезду в доме его господина, впихнул ему в руки швейцарскую булаву, позвонил в колокольчик и спокойно пошел к себе домой.
Поутру, гораздо ранее обычной поры, м‑р Пикквик, одетый, умытый и причесанный, спустился вниз и позвонил в колокольчик.
– Самуэль, – сказал м‑р Пикквик, когда м‑р Уэллер явился на его призыв, – заприте дверь.
М‑р Уэллер запер.
– Прошлой ночью, Самуэль, у нас тут случилась весьма неприятная история, заставившая м‑ра Винкеля опасаться насильственных поступков со стороны м‑ра Даулера, – сказал м‑р Пикквик.
– Я слышал кое-что об этом на кухне от старухи, – отвечал Самуэль.
– И мне больно сказать, Самуэль, – продолжал м‑р Пикквик грустным тоном, при чем его физиономия приняла самое болезненное выражение, – мне больно сказать, что, опасаясь этих насильственных поступков, м‑р Винкель убежал.
– Убежал! – воскликнул Самуэль.
– Оставил дом сегодня на рассвете, не переговорив даже со мною, – отвечал м‑р Пикквик. – И мне даже неизвестно, куда он убежал.
– Ему следовало остаться, сэр, и столкнуться с ним лицом к лицу, – заметил м‑р Уэллер. – Не нужно большой силы, чтобы упрятать этого Даулера.
– Я уже давно, на основании некоторых соображений, мог сомневаться в его храбрости и отваге; но как бы то ни было, м‑р Винкель убежал. Его надобно найти, Самуэль, отыскать и представить ко мне.
– A если он не захочет воротиться?
– В таком случае должно употребить силу.
– Кто-ж ее употребит?
– Вы, Самуэль.
– Очень хорошо, сэр.
С этими словами м‑р Уэллер вышел из комнаты, и через минуту можно было слышать, как отворилась уличная дверь. Через два часа он воротился и объявил своему господину, что джентльмен, совершенно сходный по описанию с м‑ром Винкелем, уехал поутру в Бристоль с первым дилижансом.
– Самуэль, – сказал м‑р Пикквик, взяв его за руку, – вы малый расторопный, сметливый, бесценный малый. Вы поедете за ним в Бристоль, Самуэль.
– Слушаю, сэр.
– Лишь только вы откроете его убежище, немедленно напишите мне, Самуэль. Если, сверх чаяния, он попробует бежать, валите его на землю и вяжите. Даю вам над ним полную власть и волю, Самуэль.
– Я постараюсь быть осторожным, сэр.
– Вы скажите ему, – продолжал м‑р Пикквик, – что я сердит на него, раздражен, взбешен и ничем не могу объяснить себе его самовольного и безразсудного поступка.
– Слушаю, сэр.
– И вы думаете, что найдете его?
– Непременно, если только он не сгинул с лица земли.
– Очень хорошо. В таком случае, чем скорее вы поедете, тем лучше.
С этими словами м‑р Пикквик вручил верному слуге необходимую сумму денег и приказал ему скакать в Бристоль.
Самуэль уложил свои вещи в дорожную сумку и в минуту готов был к отъезду. Сходя с лестницы, он, однако ж, призадумался и, воротившись назад, просунул свою голову в дверь гостиной, где был его господин.
– Сэр, – шепнул м‑р Уэллер.
– Что?
– Так-ли я понял ваши наставления, сэр?
– Надеюсь, что так.
– Я должен повалить его и связать, как вы говорили?
– Повалить и связать, – отвечал м‑р Пикквик. – Делайте с ним все, что сочтете нужным. Уполномочиваю вас на все.
Самуэль кивнул головой и, притворив дверь, быстро побежал с лестницы в догонку за пропавшим джентльменом.
Глава XXXVIII
О том, как мистер Винкель не сгорел в огне и вышел сух из воды.
Гонимый судьбою джентльмен, сделавшийся злосчастною причиною необычайного шума и волнения, растревожившего всех жителей Королевской улицы, провел остаток ночи в великом смущении и беспокойстве и с первым проблеском утренней зари поспешил тайным образом оставить мирную кровлю, под которой друзья его еще покоились сладким сном. Он решился бежать, куда глаза глядят, Невозможно достойным образом оценить, восхвалить или прославить побуждения, заставившие м‑ра Винкеля обратиться к этому истинно благородному и великодушному плану.
– Если этот Даулер, – рассуждал м‑р Винкель сам с собою, – если этот Даулер, в чем не может быть ни малейшего сомнения, вздумает привести в исполнение свою бешеную угрозу против моей личной безопасности, я буду поставлен в неизбежную необходимость вызвать его на дуэль. Что-ж отсюда выйдет? У него есть жена, то есть женщина любящая, которая вполне зависит от него. Детей покамест нет еще, но будут, вероятно, и дети. Великий Боже! Мне будет жизнь не в жизнь, если я, ослепленный изверг, позволю себе умертвить этого человека!
Эти прискорбные соображения подействовали с такою силою на гуманные чувства молодого человека, что колени его бойко застучали одно о другое и на лице его обнаружились самые возмутительные признаки внутренней тревоги. Действуя под влиянием этих размышлений, он схватил дорожную сумку и, выюркнув потихоньку из своей комнаты, запер ненавистную уличную дверь, не производя при этом ни малейшего шума. Выбравшись таким образом на вольный воздух, он вздохнул свободно, и ноги его устремились сами собою к Королевской гостинице, где уже стоял дилижанс, готовый отправиться в Бристоль. рассудив весьма основательно, что Бристоль столько же удобен для его целей, как и всякий другой городок в английском государстве, м‑р Винкель сел на империал и благополучно достиг до места своего назначения в урочное количество часов, обыкновенно употребляемых двумя быстроногими конями, которые два раза в сутки перебегают пространство из Бата в Бристоль и обратно.
Он остановился в гостинице «Зеленого куста» и тотчас же пошел осматривать город, отлагая переписку с м‑ром Пикквиком до той поры, когда время и рассудок поутомят мало-помалу ярость бешеного Даулера. Грязь и нечистота всякого рода были первыми предметами, поразившими внимание путешественника. М‑р Винкель обозрел доки, корабельную верфь, кафедральную церковь, и направил свой путь в Клифтон, куда указали ему дорогу. Долго бродил он по разным переулкам и закоулкам и, наконец, взошел в такую трущобу, откуда не было, казалось, никакого исхода. Чтобы выпутаться из затруднительного положения, он счел необходимым зайти в какую-нибудь лавку или магазин, где бы снова могли навести его на истинный путь.
Озираясь во все стороны, м‑р Винкель увидел какое-то вновь отделанное и расписанное жилище, которое могло занимать средину между магазином и частным домом. Красный фонарь перед подъездом служил свидетельством, что здесь, по всей вероятности, находилось жилище врача, и эта догадка вполне оправдывалась огромной вывеской над уличной дверью, где золотыми буквами было изображено: «Докторская аптека». Надеясь тут сделать необходимые расспросы, м‑р Винкель вошел в маленькую лавку, где по всем сторонам стояли ящики, бутылочки, стклянки, пузырьки и бутылки с золотыми ярлыками. Не находя здесь никого, он постучал полкроной о прилавок, думая таким образом привлечь к себе внимание доктора или его помощника, который был, вероятно, в следующей комнате, где над дверью сияла другая великолепнейшая надпись: «Кабинет доктора медицины и хирургии».
При первом стуке м‑ра Винкеля звуки, выходившие из кабинета, прекратились; при втором – дверь отворилась, и в аптеку вошел степенный молодой человек в зеленых очках и с огромной книгой под мышкой. Он остановился у прилавка и спросил, что доставляет ему удовольствие видеть неизвестного пришельца.
– Очень жалею, что я помешал вашим занятиям, сэр, – сказал м‑р Винкель, – но мне хотелось бы знать, где найти дор…
– Ха! ха! ха! – залился ученый молодой человек, бросив свою огромную книгу к потолку и поймав с необыкновенною ловкостью в ту самую минуту, когда она грозила своим падением раздавить в дребезги маленькие пузырьки на прилавке. – Вот вам штука, так штука!
Это была действительно штука забавная и хитрая. М‑р Винкель, изумленный необыкновенным поведением доктора медицины и хирургии, невольно попятился к дверям, недоумевая, чем и объяснить такой странный прием.
– Как! Стало быть, вы не знаете меня? – спросил доктор медицины и хирургии.
М‑р Винкель пробормотал в ответ, что не имеет этой чести.
– Э-re, вот оно как! – продолжал ученый молодой человек. – Выходит на поверку, что я могу питать блистательные надежды впереди, если вид мой внушает такое уважение посторонним лицам. Еще каких-нибудь полгода, и бристольские старухи будут под моей командой. Ну, провались ты, старая хрычовка!
С этим комплиментом, относившимся к большой книге, доктор медицины и хирургии перекинул ее, с замечательною ловкостью, на противуположный конец комнаты, и когда вслед затем он сорвал очки со своего носа, м‑р Винкель немедленно угадал в нем Боба или Роберта Сойера, эсквайра, того самого молодого человека, с которым он недавно имел честь познакомиться в его собственной квартире, что в Боро, на Ланд-Стрите.
– И вы точно не угадали меня? – сказал м‑р Боб Сойер, дружески пожимая руку м‑ра Винкеля.
– Решительно не угадал, – отвечал м‑р Винкель.
– Это, однако ж, довольно странно. Значит, вы не заметили моей фамилии, – сказал Боб Сойер, обращая внимание своего приятеля на дверь аптеки, где белыми буквами по черному полю были разрисованы слова, – «Сойер, преемник знаменитого Ноккморфа».
– Мне как-то не пришлось взглянуть на эту надпись, – сказал м‑р Винкел?
– Скажите, пожалуйста, как оно вышло! Если бы я знал, что это вы, я бы бросился со всех ног и заключил вас в свои объятия, – сказал Боб Сойер, – но мне показалось сначала, что вы сборщик королевских пошлин.
– Неужели! – сказал м‑р Винкель.
– Честное слово, – отвечал Боб Сойер, – и я хотел было сказать, что меня нет дома и что, если вам угодно оставить какое-нибудь поручение, то я охотно передам его самому себе, потому что, видите ли, этот джентльмен знает меня столько-же, как сборщики пошлин с освещения и мостовой. Церковный сборщик, по-видимому, догадывается, что я за птица, и мне заподлинно известно, что сборщик водяных пошлин хорошо меня знает, потому что я имел удовольствие выдернуть ему зуб по прибытии сюда. Войдите, однако ж, м‑р Винкель, войдите!
Болтая на этот лад, Боб Сойер втолкнул м‑ра Винкеля в докторский кабинет, где у пылающего камина, с кочергой в руках, сидел не кто другой, как неизменный друг доктора медицины и хирургии, м‑р Бенжамен Аллен.
– Ну, право, этого удовольствия я никак не ожидал, – сказал м‑р Винкель. – У вас тут, я думаю, превосходное место.
– Ничего, так себе, годится на первый раз, – отвечал Боб Сойер. – Вскоре после намеднишней пирушки я выдержал свой экзамен, и добрые родственники снабдили меня необходимыми потребностями для первоначального обзаведения. Я сшил черную пару, вооружился зелеными очками и принял здесь, по возможности, торжественный вид, приличный ученому мудрецу.
– И у вас тут, конечно, порядочная практика, – заметил м‑р Винкель.
– Как же, как же, есть и практика, – отвечал Боб Сойер. – Если все этак пойдет вперед, к концу двух-трех лет можно будет уложить все мои барыши в маленькую рюмочку, и прикрыть их листиком от крыжовника.
– Ну, вы шутите, разумеется, – сказал м‑р Винкель. – Одни эти материалы в вашей аптеке…
– Полноте, любезный друг, какие тут материалы! – сказал Боб Сойер, – половина ящиков пустехоньки, a другую половину вы не отворите.
– Что за вздор! – сказал м‑р Винкель.
– Печальная истина, почтеннейший, честное слово! – отвечал Боб Сойер. – Не угодно-ли учинить поверку!
Сказав это, он вошел в аптеку и доказал очевиднейшим образом, что большая часть ящиков с вызолоченными надписями были пусты или фальшивы.
– И уж, коль на то пошло, я должен объявить вам по секрету, что во всей аптеке ничего нет кроме пиявок, да и те несколько раз были в деле.
– О, этого я никак бы не мог вообразить! – воскликнул озадаченный м‑р Винкель.
– Еще бы! Нужда научит бросать пыль в глаза, как скоро надобно подняться на ноги честному джентльмену, – отвечал Боб Сойер. – Однакож, соловья баснями не кормят; не хотите ли чего перекусить, м‑р Винкель? Послушай, Бен, запусти-ка руку в этот шкафик, где стоит патентованная микстура для сварения желудка.
М‑р Бенжамен Аллен улыбнулся в знак готовности и вытащил из ближайшего ящика огромную черную бутыль, до половины наполненную водкой.
– Вы, конечно, не употребляете воды? – спросил Боб Сойер.
– Покорно вас благодарю, – отвечал м‑р Винкель. – Теперь довольно рано и я хотел бы растворить этот напиток, если позволите.
– Растворяйте, сколько хотите, если совесть не зазрит, – отвечал Боб Сойер, выпивая залпом рюмку водки. – Бен, подай сюда ступку.
М‑р Бенжамен Аллен вытащил из того же сокровенного влагалища небольшую медную ступку, которая, заметил Боб Сойер, составляла для него предмет особенной гордости, как сосуд, имевший ученую наружность. Здесь он, посредством многочисленных химических операций, вскипятил воду и приготовил отличный грог для своего гостя. Когда разговор мало-помалу сделался общим, в комнату вдруг вошел мальчик в серой ливрее, в фуражке с золотой кокардой и с небольшой корзиною под мышкой. М‑р Боб Сойер приветствовал его таким образом:
– Подите-ка сюда, плутишка.
Мальчик повиновался.
– Зачем вы стояли, выпуча глаза, на площади?
– Нет, сэр, я не стоял, – отвечал мальчик.
– Смотри, у меня держать ухо востро, ленивец, – сказал м‑р Боб Сойер грозным тоном. – Кто, думаете вы, станет требовать услуг ученого джентльмена, как скоро будет известно, что его мальчик прыгает на улице через веревочку или играет в мраморные шарики с другими ребятишками? Понимаете-ли вы, повеса, в чем состоят ваши обязанности?
– Понимаю, сэр.
– Еще бы не понимать! Ну, разнесены лекарства?
– Разнесены.
– Куда вы отнесли порошки для ребенка?
– В тот большой дом, где недавно были крестины.
– Хорошо. A пилюли с ярлычком: «по четыре раза в день».
– Туда, где живет старый джентльмен с подагрою в ногах.
– Очень хорошо. Затворите дверь и марш в лавку.
– Эге! – сказал м‑р Винкель, когда мальчик ушел в аптеку. – Дела-то, стало быть, идут вовсе не так дурно, как вы сначала хотели меня уверить. Вы рассылаете по городу лекарства.
М‑р Боб Сойер заглянул в лавку, чтобы удостовериться в отсутствии постороннего слушателя, и потом, нагибаясь к уху м‑ра Винкеля, проговорил:
– Он разносит их наудалую, куда ни попало.
М‑р Винкель широко открыл свои глаза. Боб Сойер и приятель его засмеялись.
– Как же это, господа? Я тут ровно ничего не понимаю, – сказал м‑р Винкель.
– A штука очень проста, – сказал Боб. – Видите ли, как все это происходит: мальчишка идет в известный дом, звонит изо всей мочи у подъезда, выбегает слуга, он отдает ему пакет с лекарством и, не говоря ни слова, уходит прочь. Слуга передает пакет в столовую, господин открывает и читает: – «Микстуру на ночь по две ложки… пилюли как сказано… полосканье как обыкновенно… порошки как предписано. От Роберта Сойера, наместника Ноккморфа. Приготовлено в его собственной аптеке». – И так далее. Господин передает своей жене; та читает и передает слугам. Пакет совершает путешествия от лакейской до кухни, от кухни до конюшни. На другой день мальчишка приходит опять и говорит: – «Очень жалею… ошибся… напрасно побезпокоил… хлопот множество… лекарство было назначено в другое место… м‑р Сойер, преемник Ноккморфа, просит извинить». – Дело между тем сделано своим чередом и в несколько дней фамилия знаменитого доктора расходится по всему городу. Поверьте, любезный друг, что эта проделка лучше всяких газетных объявлений. Есть у нас четырех-унцевая бутылочка, которая обегала половину Бристоля и еще далеко не кончила своего путешествия.
– Ах, Боже мой, да это в самом деле превосходная выдумка! – заметил м‑р Винкель.
– Что-ж делать? Надо подниматься на хитрости ученым людям, – сказал Боб Сойер. – Бенжамен и я выдумали около дюжины таких веществ. Так, например, ламповщик получает от меня восемнадцать пенсов в неделю за то, что ночь раз по десяти стучится бешеным образом в мои ворота, привлекая внимание всех соседей; и когда я бываю в вокзале или театре, мальчишка с величайшим ужасом на лице вбегает в залу и вызывает меня к мнимому больному. – «С кем-нибудь сделалось дурно, – говорить толпа. – Прислали за доктором Сойером. Боже мой, как занят этот молодой человек!»
Открывая таким образом эти интересные мистерии медицинской профессии, м‑р Боб Сойер и друг его Бен Аллен облокотились на спинки своих кресел и закатились самым веселым и громким смехом. Вслед затем разговор перешел на другой предмет, получивший личный интерес для самого м‑ра Винкеля.
Мы уже имели случай намекнуть в своем месте, что м‑р Бенжамен Аллен становился особенно нежным и даже сантиментальным после водки. Это, конечно, не единственный случай, и мы знавали на своем веку многих пациентов, подверженных сантиментальности, вследствие употребления сердцекрепительных напитков. В настоящий период своего существования, м‑р Бенжамен Аллен чувствовал особенное предрасположение к нежности сердечной. Уже около трех недель он жил безвыходно в квартире своего задушевного друга и товарища по медицинской профессии. М‑р Боб Сойер никогда не отличался особенно воздержной жизнью и никак нельзя сказать, чтобы м‑р Бенжамен Аллен владел слишком крепкою головою. Следствием этих обстоятельств, соединенных вместе, было то, что м‑р Бенжамен Аллен колебался все это время между опьянением и совершенным пьянством.
– Друг мой, – сказал м‑р Бен Аллен, пользуясь кратковременной отлучкой м‑ра Боба Сойера, который пошел в аптеку ревизовать свои подержанные пиявки, – милый друг мой, я очень несчастен.
М‑р Винкель поспешил выразить свое соболезнование и полюбопытствовал узнать причину горести несчастного студента.
– Ничего, дружище, ничего, – сказал Бенжамен. – Вы ведь, я думаю, помните Арабеллу, Винкель, сестру мою Арабеллу, смазливую девчонку, Винкель, черноглазую и краснощекую, которую вы встречали прошлой зимой на хуторе у старика Уардля. Не знаю, обратили-ли вы на нее внимание: девчонка замечательная, Винкель. Мои черты, вероятно, могут напоминать ее некоторым образом.
Но м‑р Винкель превосходно помнил очаровательную Арабеллу, и черты её никогда не изглаживались из его души. Ему не было никакой надобности вглядываться в лицо её братца Бенжамена, который на самом деле был весьма дурною и неверною копиею интересной девицы. Преодолевая внутреннее волнение, м‑р Винкель отвечал, что он хорошо помнит молодую леди и надеется, что она, конечно, совершенно здорова.
– Друг наш Боб – чудесный малый, как вы думаете, Винкель? – сказал в ответ м‑р Бен Аллен.
– Ваша правда, – сказал м‑р Винкель, не предчувствуя ничего доброго от этого тесного соединения двух имен.
– Я предназначил их друг для друга, – продолжал м‑р Бен Аллен, опрокидывая свою рюмку с особенною выразительностью. – Они сотворены друг для друга, ниспосланы в этот мир друг для друга, рождены друг для друга, Винкель. Заметьте, любезный друг, особое назначение, предусмотрительность и прозорливость судьбы: вся разница между ними только в пяти годах, и они оба празднуют свое рождение в августе.
Такое обстоятельство, конечно, могло быть названо чудесным во многих отношениях; однако ж, м‑р Винкель, горевший нетерпением слышать дальнейшие подробности, не выразил ни малейшего удивления. М‑р Бен Аллен выронил одну или две слезы и сказал с сокрушением сердечным, что, несмотря на его почтение, преданность и даже благоговение к превосходнейшему другу, легкомысленная Арабелла, по какой-то непостижимой причине, обнаруживает решительную антипатию к особе доктора Боб-Сойера.
– И думать надобно, – сказал в заключение м‑р Бен Аллен, – что тут завелась давнишняя любовная страстишка.
– И вы не подозреваете, кто должен быть предметом этой страсти? – спросил м‑р Винкель с великим страхом.
М‑р Бен Аллен схватил кочергу, замахал ею воинственным образом над своей головой, поразил страшнейшим ударом воображаемый череп и сказал в заключение с энергическим эффектом, что ему только бы узнать этого человека и… и больше ничего.
– Я бы показал ему, что я о нем думаю, – сказал м‑р Бен Аллен.
И кочерга опять взвилась над его головой с таким же неистовством, как прежде.
Все это услаждало чувства м‑ра Винкеля до такой степени, что в продолжение нескольких минут он не мог проговорить ни одного слова. Собравшись, наконец, с духом, он спросил, не в Кенте-ли была теперь мисс Аллен.
– Нет, нет – сказал м‑р Бен Аллен, бросая кочергу и устремив на своего собеседника хитрый взгляд. – Я рассчитал, что хутор старика Уардля не годится для такой взбалмошной девчонки, как моя сестра, и поэтому, – надобно вам заметить, Винкель, что по смерти наших родителей я остался единственным защитником и опекуном Арабеллы, – поэтому я переслал ее в эту сторону, в глухое, скрытное и скучное местечко, под надзор старой тетки. Это, авось, выветрит глупые мысли из её головенки… Ну, a если не выветрит, мы отвезем ее за границу и посмотрим, что будет.
– Выходит, стало-быть, что тетка её в Бристоле? – спросил заикаясь м‑р Винкель.
– Нет, нет, не в Бристоле, – отвечал м‑р Бен Аллен, прищуривая одним глазом и подергивая большим пальцем через свое плечо; – там вон она… вон там. Однакож, надо помалчивать насчет этих вещей. Идет Роберт. Ни слова, любезный друг, ни полслова.
Этот разговор, при всей краткости, возбудил в душе м‑ра Винкеля высшую степень беспокойства и тревоги. Давнишняя любовная страстишка врезалась острым кинжалом в его сердце. Кто был предметом этой страсти? Он или не он; вот вопрос. Был-ли у него какой-нибудь соперник, или прекрасная Арабелла из-за него самого презирает этого весельчака, Роберта Сойера? Он решился увидеть ее во что бы ни стало; но здесь представилось само собою чрезвычайно важное и, может быть, непобедимое затруднение. Где и как отыскать мисс Арабеллу? Слова её брата: «там вон она – вон там», заключали в себе довольно неопределенный смысл, и м‑р Винкель недоумевал, живет-ли мисс Аллен в трех милях от Бристоля, или в тридцати, или, может быть, в трехстах.
Но ему нельзя было в настоящую минуту предаться глубокомысленному размышлению о своей любви, потому что возвращение. Роберта сопровождалось прибытием из трактира огромного пирога с начинкой, и м‑р Винкель, по настоятельному требованию хозяина, должен был принять участие в его холостой трапезе. Наемная старушка, принявшая должность временной ключницы, накрыла на стол, и когда, после предварительных переговоров, заняли ножик с вилкой у матери мальчика в серой ливрее (потому что хозяйственные припасы м‑ра Сойера были еще покамест довольно ограничены), приятели сели обедать, при чем каждый из них, для вящего удобства, должен был потягивать шотландское пиво прямо из горлышка бутылки.
После обеда м‑р Боб Сойер приказал принести из аптеки большую медную ступку и принялся собственными руками составлять пунш из рома с лимоном, мушкатными орехами и другими довольно многосложными специями, которые можно было назвать не иначе, как по латыни. М‑р Сойер, как холостяк, держал во всем доме только один стакан, предоставленный теперь в распоряжение м‑ра Винкеля, как дорогого гостя; Бен Аллен должен был употребить для себя воронку, заткнув наперед пробочкой её узкий конец, a м‑р Сойер ограничился одним из тех хрустальных сосудов с кабалистическими надписями, которыми ученые химики измеряют жидкие медикаменты при составлении рецептов. Когда эти предварительные распоряжения были приведены к концу, друзья попробовали пунш и нашли его превосходным. Было решено, что, пока м‑р Винкель пьет один стакан, Бен Аллен и Боб Сойер возобновляют свои порции по два раза, так как их сосуды были слишком малы по объему. После этого условия, дружеский пир между ними получил самый веселый характер.
Никто однако ж не пел, потому что м‑р Боб Сойер считал пение несообразным с профессией ученого джентльмена; но, награждая себя за это лишение, они говорили и смеялись вдоволь, так что, вероятно, их можно было слышать на противоположном конце улицы. Эта шумная беседа значительно сократила скучные часы для служившего у доктора мальчика, который, вместо того чтоб посвящать вечернее время своему обыкновенному занятию: писать и стирать свое имя на конторке, заглядывал беспрестанно в стеклянную дверь, улыбался, слушал и делал исподтишка превеселые гримасы.
Уже веселость Боба Сойера достигла степени яростного восторга, грусть Бена Аллена превратилась в тоскливое расположение духа, и пунш почти весь исчез из аптекарской ступки, как вдруг мальчишка вбежал в комнату и доложил, что какая-то молодая женщина пришла звать доктора Сойера к больному, жившему через две улицы от его аптеки. Это положило конец веселой пирушке. М‑р Боб Сойер, заставив повторить приглашение раз двадцать, окатил свою голову холодною водою, чтобы придать себе по-возможности строгий вид, надел зеленые очки и вышел со двора. После его ухода м‑р Бен Аллен впал в отчаянную тоску и утратил всякую способность продолжать какую бы то ни было беседу. Не надеясь добиться от него интересных объяснений, м‑р Винкель взял шляпу, раскланялся и ушел в гостиницу «Зеленого куста».
Душевное беспокойство и многочисленные размышления, пробужденные воспоминаниями о прекрасной Арабелле, были причиною того, что пунш, выпитый в значительном количестве, не произвел обычного влияния на потрясенный организм м‑ра Винкеля. В буфете «Зеленого куста» он выпил содовой воды и отправился в общую залу, взволнованный приключениями этого дня.
Здесь перед камином сидел высокий джентльмен в сюртуке и ботфортах. Больше никого не было в общей зале. Вечер был довольно холоден для этого времени года, и джентльмен отодвинул свой стул от камина, чтоб дать место новому пришельцу. Каково было удивление м‑ра Винкеля, когда он вдруг увидел перед собою лицо мстительного и кровожадного Даулера!
Первым движением злосчастного пикквикиста было ухватиться за сонетку; но, к несчастью, сонетка была за головою м‑ра Даулера. Он торопливо отодвинулся назад, воображая, что стремительное движение молодого человека не предвещало ничего доброго.
– М‑р Винкель, сэр, будьте спокойны. Не бейте меня. Я не перенесу этого, не стерплю, сэр. Как! Поразить меня ударом! Нет, сэр, этого вам не удастся, – говорил Даулер, бросая на молодого человека такие взоры, в которых, сверх чаяния, никак нельзя было заметить особенной свирепости.
– Что вы говорите? – пролепетал м‑р Винкель.
– Да, сэр, я знаю, что говорю, – отвечал Даулер, – успокойтесь, сэр. Садитесь, м‑р Винкель. Выслушайте меня, сэр.
– Сэр, – начал м‑р Винкель, охваченный дрожью с головы до ног, – прежде чем я соглашусь сесть подле вас или перед вами без всякого постороннего свидетеля, я должен наперед выслушать ваши предварительные объяснения. Вы, сэр, употребили против меня такую угрозу… такую страшную угрозу, что… что…
М‑р Винкель побледнел и остановился.
– Да, сэр, – сказал Даулер, бледный почти так же, как его собеседник, – обстоятельства, согласитесь сами, были очень подозрительны. Теперь все объяснилось. Я уважаю вашу храбрость. Вы поступили благородно. Виноват один я. Вот вам моя рука. Хватайте. Жмите.
– Однакожь, сэр, – сказал м‑р Винкель, недоумевая взять, или нет, руку своего соперника, который, легко может статься, хотел употребить против него какую-нибудь хитрость, – однако ж, сэр, я…
