Kitabı oku: «Убогие атеисты», sayfa 8
Отсчёт
Тихо тикают часы. Фитоняша сидит, натянув новенькую толстовку пряничного цвета на колени. Она не представляет, как некоторые девчонки способны дожидаться парней из армии, когда и день ожидания превращается в пытку. По плану Гот и Чмо должны были вернуться ещё засветло, но их всё нет, хотя уже вовсю работают фонари. Оба телефона недоступны. Девушка усаживает Боль на колени и гладит её по голове и загривку. Конечно, она ласкает её лишь для того, чтобы успокоить себя.
Даже ласку люди дарят по эгоистичным причинам.
Боль вначале мурчит, но потом, когда ей надоедает, кусает палец.
Одновременно с этим настойчиво барабанят в дверь. «Вернулись», – мелькает в мыслях у девушки. Но, отомкнув дверь, она наталкивается на высокую женщину с прямоугольным лицом и голубыми кольцами волос. Лицо страхолюдины размалёвано так безвкусно, что поневоле пялишься на неё, как на диковину. Как на клоуна в цирке.
– Добрый ве-е-ечер, – иронизирует клоун.
– Вы кто? – враждебно спрашивает Фитоняша.
Когда ждёшь своих, а в квартиру вторгаются незнакомцы, это означает, что случилась беда. Что чужаки принесли плохие вести. Что они сообщат дурные новости.
– Сло-о-ожный вопрос, – хихикает пришелец, складывая руки клином у подбородка, словно умиляется чему-то пушистому.
– Какими ветрами? – надувается Фитоняша, отмечая замешательство в глазах гостьи.
– Ах, – кудахчет. – Мальчишки больше здесь не живут, – безобразно деформируется рот.
Фитоняша настораживается: уж не выгоняют ли их? Фитоняша ещё не знает, что слово «здесь» необязательно. Что слово «здесь» играет роль смягчающей подушки. Оружейного глушителя.
– Почему? На это как-то повлияло их выступление? Где они? – выкладывает вопросы.
– Именно! – находится синеволосая, махая руками так, что многочисленные браслеты чуть не разлетают в разные стороны. – Я решила приютить таких экстравагантных обаяшек. Они в надёжных добрых руках, – заверяет.
– Странно… – хмурится девушка, так как не может подтвердить информацию, а верить на слово опасно: это может привести к жизни, абсолютно не соответствующей твоим представлением. У тебя могут просто-напросто украсть правду. – Я могу их увидеть? Всё-таки нужно собрать вещи для переезда. Меня даже никто не предупреждал. Мы даже не попрощались, – резонно замечает девушка.
Нет бы радоваться свободе и праздновать избавление от зануд и выскочек, она клещом впивается в загадочную избавительницу, которую должна, по сути, благодарить.
– Позже, – кивает та.
– Тогда оставьте мне свой телефон, – любезно просит Фитоняша.
Она решает взять эту особу под наблюдение. Она подпустит её к себе, чтобы не спугнуть. Скорчит невинную дурочку. Будет болтать на безобидные темы, а в тайне следить за ней. Отмечать выдающие мелочи. Собирать улики. Которые укажут истину. Всё равно свет прольётся на тщательно заштрихованную правду. Как невозможно долго скрывать беременность, так и исчезновению друзей найдутся объяснения. Истина выступит. Проявится, как невидимые чернила, когда листок кружит над пламенем свечки.
Тихо тикают часы. Только если раньше их тиканье было нейтральным, шло в никуда из ниоткуда, текло само по себе, то теперь оно отсчитывает, неумолимо приближая что-то страшное. Как бомба, поставленная на таймер.
Оказывается, теперь уже часы учатся у бомб. Берут к них уроки. Почему только не бомбы подражают часам? Вот было б здорово, если бы бомбы разучились взрываться, а просто указывали текущий час. Никто бы не погибал. Школы были бы в безопасности. Войны потерпели убыток своей эффективности.
Но – нет. Впереди – взрыв.
Фитоняша может подготовиться к нему, встретить его наряженной и осведомлённой. Так она не позволит боли себя сломить. Забавно. Она собирается на свидание с болью. Даже предвкушает его.
Достижение любой цели всегда приятно.
Сосиски
Темнота ночи похожа на плотную непроницаемую ткань без дырок. Без малейших просветов. Полотно толстое и абсолютное. Холод сковывает сильнее. Гот дезориентирован. Не различает собственных пальцев. Двигаться невозможно. Тьма пеленает его в кокон. Ветер расшатывает дверцу, как молочный зуб. Вот-вот освободит десну дверного проёма и положит под подушки в ожидании зубной феи.
Тело Гота колотится. Трясётся, будто в массажном кресле. Вибрирует, как телефон, на который звонит неизвестный номер. Первые цифры, однако, выдают чужой регион, что означает навязчивую рекламу. Что означает, дело не в нём. Никто не стремится справиться о его самочувствии, самоопределении и прочих важных вещах.
Впереди долгая ночь, пропитанная одиночеством, как тряпка хлороформом. Это пугает и утешает одновременно. Гот изолирован, будто больной. Впрочем, так оно и есть. Но берегут вовсе не его от мира. А мир от него. Вдруг ему захочется ещё разок продемонстрировать искусство вандализма?
Слышится, как кто-то скребётся в двери. Топчет снег. Пыхтит. Поскуливает. Собака? Вряд ли, но, может, и волк. Готу боязно сталкиваться со зверем. Вдруг забредёт и от голода покусает его? Вдруг какая-то псина уже лакомится Чмо? От этих мыслей тошнит. Мутит. Гот напрягается, готовый дать отпор. Обостряет органы своих жалких чувств. Но животина вскоре оставляет его в мёрзлой тишине.
Гот дрожит, как стакан во время землетрясения. Выдержит ли он? Или Паника нарочно оставила его вдалеке от цивилизации, чтобы он, лишённый здравого рассудка, незаметно для себя и для всех скончался? Что если её благородная помощь – всего лишь загримированная месть? Месть способна сливаться с фоном. Затаиваться. Выдавать себя за искреннюю поддержку. Чтобы выпад был неожиданным и больным.
Как Гот мог дать согласие на то, чтоб его замуровали? В гнилом домике в лесу. Он здесь сгинет. Он точно сгинет. Впрочем, так ему и надо. Всё равно бороться не за что. Гот, собственно, согласен на смертную казнь.
Изнурённый парень застывает, как окорок в морозилке. Онемение щадит его. Позволяет сомкнуть глаза и покинуть сознание. Отдохнуть от сложных вычислений, гипотез и предположений своего будущего. Которое запутано…
…На следующие сутки находит себя помятым и почти перерождённым. Чистым. Эта чистота противоречит усталости. Гот встаёт, разминая конечности. Открывает шкафчики, ища что-нибудь съестное. Углубляется в закуток, сколоченный под баню. На сыром полу малиновеет пятно. Похожее на половик. Края его обрамлены белой каёмкой. Экзотический стелящийся гриб жутко красив. Смотреть на него – не говоря о том, чтобы трогать – неприятно. Гот обшаривает каждую полочку, наполняя пальцы занозами, но никакой сушеный пряник не караулит вершину пищевой цепочки.
Гот робко выбирается на улицу. Ожидал увидеть блестящее полотенце снега сголуба, но вместо этого пялится на скомканные огрызки бумаги увеличенного размера. Вокруг деревья: голые сосны и ветвистые берёзы. Они неупорядоченно сгрудились, словно дети выпускного класса для общего фото.
Гот выгуливает себя, считая это чем-то благотворным и оздоровительным. Готу неуютно оттого, что деревья пристально следят за ним. Водят вокруг хоровод, хотя он не именинник. Только виновник, но не торжества, а трагедии. Неужели вокруг виновников этого тоже крутятся, точно лёд и пыль вокруг Сатурна?
Гот уползает во временное убежище. Мучительней всего отсутствие информации. Словно тебя лишили уведомлений. И ты терзаешься, вдруг пропускаешь любопытные новости. Вдруг тебе кто-то ответил? Вдруг тебя кто-то оценил? Вдруг тебя разыскивает весь город? Эта изолированность от информации удручает больше всего. Ему нужно радио. Нужен поставщик свежих новостей.
Когда он слышит гудение мотора, то задерживает дыхание и забивается в угол. Где занавеска. Ждёт. Слушает. Мотор глохнет. Что-то шлёпает. Затем по земле чавкают ноги. В окне угадывается высокая тень с волосами цвета яиц дрозда. Эти яйца не нужно красить перед Пасхой. Гот вздыхает с облегчением: это просто Паника.
– Я же говорила, что буду тебя навещать, – бодро напоминает она, энергично заполняя пыльную клеёнку провизией в виде молочных сосисок цвета голубиных лапок, термосом с какой-то горячей бурдой, буханкой хлеба и пачкой крекеров.
– Погоди, – сипит Гот. – Зачем ты покрываешь меня? Почему изображаешь преданного адвоката, когда я убил человека, который долгое время был твоим гостем? Я не понимаю твоих мотивов. Почему ты не оставляешь меня?
– Мы с тобой вроде как обручены, – пожимает плечами.
– Ты хотела сказать «обречены»? – горько усмехается Гот.
– В нашем случае это одно и то же, – откровенно смеётся, не боясь задеть и ввести в недоумение. – Сейчас я поеду, а ты сиди и думай над своим поведением, – наказывает Паника, будто проступок Гота относится к категории детских шалостей. Будто за его плохое поведение только Санта не удостоит его подарком. Будто за его плохое поведение совсем не сажают в тюрьму.
– Хорошо, – соглашается Гот, хотя знает, как всё плохо. «Хорошо» и «плохо». Ещё одни антонимы, которые резко стали синонимами.
Когда женщина с накрашенным мужским лицом собирается уходить – это понятно по тому, как она поправляет сумку на плече и косится на выход – Гот накидывается с вопросами. Накидывается, как петля на шею.
– Что там творится?! Есть ли шумиха?! Убийство уже расшифровано?! Афишировано?! Меня уже ищут?! – целая вереница петель. Выбирай, какая на тебя смотрит.
– Тебя уже любят и боготворят. Но ты наказан. Твоя стезя – пропуск почестей и признания, – то ли шутит, то ли издевается муженщина.
– Но почему?! – изумляется Гот.
Если ему ничего не угрожает, то нет смысла таиться и замерзать насмерть. К тому же скоро придёт зима, и холод станет ещё лютее. Ещё беспощадней. Будет его грызть. Потом обгладывать. Как косточку.
– Потому что ты убийца. Ты выбрал тщеславие. Заметь, не славу, а именно тщеславие. Ради этого ты отрёкся от друга.
– Разве я ошибся? – деликатно спорит Гот. Так уточняют какую-нибудь ерунду вроде «Разве в этом салате были грибы? Право, я их совершенно не почувствовал». Или: «Разве в семь закрывается магазин? Какая досада!»
– Разве ты продолжаешь верить в свою кошмарную идею? – парирует Паника.
И Гот сникает. Нет ему искупления. Не всегда возможна работа над ошибками. Бывает, что нет шанса на пересдачу. Лентяй пожинает плоды в виде голода и неурожая. И с этим уже ничего не поделать.
Гот остаётся жевать сосиски цвета голубиных лапок. Кошачьих носиков. Крысиных хвостиков. Очень аппетитные сосиски. Это сейчас самое важное. Самое основное. Единственное, на что Гот может повлиять. Он может есть их и знать, что это зависит от него.
Всегда важно контролировать ситуацию.
Шоппинг
Фитоняша берёт синеволосого Буратино под локоть. Идут, не привлекая к себе внимания. Сейчас бы им не помешали шапки-невидимки. Но, увы, такие носят только дети из неблагополучных семей, которых не замечают родители.
На асфальте у магазина валяется седобородый мужчина. Его ноги подогнуты. Подбородок залит кровью из носа. Мужчина либо без сознания, либо без души. Похож то ли на профессора, то ли на бомжа. Две псевдоподруги аккуратно обходят его, как обходят кошку, развалившуюся посреди коридора. Чтобы не наступить на хвост. Чтобы не отдавить лапку.
Поблизости какой-то бард играет на гитаре, и уличные зеваки собраны вокруг него. Гитарист крадёт порцию должного внимания у того, кто пребывает в отключке. Должно быть, тот как раз имеет шапку-невидимку. Слышно, как через дорогу парень хватает девушку за руку и грубо лезет ей под пальто. Стаскивает колготки.
– Странно, почему столько разбоя в одном месте? – бормочет Фитоняша. На ней розовая дутая куртка и тёплые штаны с начёсом из экокожи.
– Нет, солнышко, – гнусавит Ложь, – сейчас это повсеместное явление. Не удивляйся. Так было всегда. Просто сейчас люди перестали маскироваться. Считай, что это новый писк моды.
С тех пор, как Ложь постучалась в её двери, миновало несколько дней. Фитоняша успела заделаться ей в подруги и подбить её на шоппинг. Самое приятное девичье хобби. Польщённая Ложь не смогла отказаться. Только вот увеличенное количество некрологов не даёт покоя. Что-то изменилось в мире. Он стал жёстче. Похоже, земной шар ощетинился на них всех.
Парочка поднимается по ступенькам и проникает внутрь, где играет инди-музыка.
– Добро пожаловать на наше шоу уродов! Приходите познакомиться с моими монстрами! – жарко приглашают их по радио.
Одна блондинка хватает бутылку розового шампанского и со всей дури разбивает её о свою голову с улыбчивым лицом. Парнишка с волосами до плеч, зафиксированными заколками-единорожками, не стесняясь присутствия зрителей и камер, трахает себя гладким среднеплодным огурцом за восемьдесят три рубля.
– Почему их не останавливают?! – возмущается Фитоняша.
– Настали времена вседозволенности. Ты, что ли, не слышала? Насилие признали законным, – поясняет Ложь.
– Бред какой-то, – заторможено отзывается Фитоняша. Новости не укладываются в её голове.
– Вначале заглянем в H&M, а потом затаримся продуктами, – с энтузиазмом решает Ложь, будто её настроение не испорчено окружающим их безумием, которое признано нормальным. Так у обжоры не пропадает аппетит, когда спагетти кишат червяками.
– Ладно, – неуверенно бормочет Фитоняша.
Ей срочно требуется фотография её девочки, чтобы снять стресс. Фотки для неё вместо сигарет. Вместо кислородного баллончика.
– Сфотай меня, – слабеющим голосом просит Фитоняша.
Ложь недоумевающе делает пару снимков, после чего протягивает телефон с результатом. Фитоняша впивается глазами в свою изображение, напивается им, впитывает каждую мелочь.
– Кажется, полегчало. Пойдём, – переводит дыхание.
– Ты стра-а-анная, – комментирует Ложь, теребя и без того завитый локон.
– Ты тоже, – сухо отмечает фотозависимая.
Ложь зачарованно блуждает по лабиринту из одежды и зеркал. На её локте возвышается целая гора блузок, юбок и брюк. Фитоняша для того, чтобы не выдать потрясение, берёт первое, что подворачивается под руку.
Шагает к коридору с примерочными. Отодвинув занавеску, взвизгивает от ужаса, роняя трикотажную тряпицу и закрывая ладонью рот. Сразу вспоминает Гота. Тот никогда не прикрывал рта. Своим картинам. Неужели его преследовал такой же ужас, заставляющий держать губы распахнутыми, дабы предоставить выход боли?
На крючке, предназначенном для пальто, висит девушка. Обмочившаяся. И молодая. Вместо верёвки поясок. Фитоняша бросается в слёзы, не в силах прийти в себя. Приветливый консультант спрашивает: «Чем могу помочь?» Его совсем не тревожит болтающийся труп.
– Снимите её, – трясётся девушка.
– Какую модель именно? – мило уточняет.
– Нет. Вы меня не поняли. Уберите повешенную, – жалобно умоляет Фитоняша.
– Зачем же? Это образец современного искусства. Как картины вешают на гвоздик, так людей можно вешать на крючок, – вталкивает он ей, как учитель ребёнку разжёвывает непонятную задачу.
– Это ненормально! – шарахается танцовщица. – Когда всё успело так измениться?
– Нужно следить за тем, что показывают по телевизору. Сейчас активно вносятся правки в конституцию. Никаких личных границ. Никаких гражданских прав. Видите ли, раньше свобода одного заканчивалась там, где начиналась свобода другого. Это сильно мешало и сковывало. Отныне свобода каждого будет безгранична. Человечеству давно пора избавиться от табу, запретов и правил. Это приведёт к психическому здоровью. Но помните, что нужно соблюдать авторские права на убийство. За плагиат последует справедливое наказание… – просвещает её работник.
Дар речи превращается в наказание. До чего же губительна власть диктаторов. Болтливых манипуляторов. И Фитоняше хорошо знакома эта теория. Она знает её автора. Только где он сам?
– …Если вы кого-то убьёте, то, пожалуйста, зарегистрирует труп, чтобы не возникло путаницы, – информирует консультант.
Тем временем Ложь наряжается перед зеркалом. Её не сбивает с толку царящая антиутопия.
– Как думаешь, в этой кофте я сильнее похожа на женщину? Ой… – пробалтывается она.
Фитоняша больше не выдерживает и вылетает из проклятого отдела. Она бежит от испуга. Фонтаны адреналина подбрасывают её. Девушка лихорадочно вертит головой, путаясь в указателях-стрелках. По эскалатору поднимается очередь самоубийц, которые готовятся сигануть со второго этажа на бетонный пол. За что же они вменили себе такую расправу?
Фитоняше хочется закричать «Остановитесь!». Она не верит, что всё это всерьёз. Это ведь какая-то театральная постановка, призванная ошарашить? Какой-то розыгрыш, устроенный подростком, чтобы напугать родителей? Почему только в этом розыгрыше принимают участие все? Неужели Гот смог посеять семена бреда в мозгах каждого? Фитоняша всегда его ненавидела и считала чокнутым себялюбцем, но не думала, что этот бездарь сможет выместить свою обиду. Глупый мальчишка, который не наигрался.
– Я уничтожу тебя, сука! – бессильно клянётся девушка, падая на колени от отчаяния. Но потом она набирает воздуха в грудь, словно это надувной шарик, поднимается и подбегает к чёрному, двигавшемуся вверх эскалатору.
– Постойте! Зачем вы тяготеете разбиться? – хватает за рукав мужчину с твёрдым, как член, намерением.
– Чтобы стать произведением искусства, – удивлённо отвечает тот, словно ничего не может быть очевидней.
– Но это не искусство! Прекратите! Я покажу вам настоящее искусство! – кричит девушка.
Она сымпровизирует что угодно, покажет всё своё мастерство и все возможности тела, только бы доказать, что жизнь привлекательнее смерти. Что танцующее гибкое тело лучше разбитого и размазанного по бетону. Она повернёт их в другую сторону, как стрелочный перевод, что меняет маршрут поезда. Незапланированный спонтанный флэшмоб. Вряд ли в нём примет участие кто-либо. Масса постесняется копировать поведение единицы.
Вогородица с любовью касается плеч, локтей, бёдер, но её зрители друг за другом совершают смертельный прыжок. Никому не сдались её типсы. Любить себя больше не модно.
– Вот так, Фотоняша. Любить тебя, восхищаться тобой отныне превратно. Современное искусство превозносит другие идеалы, – шепчет своей фотографии.
Но почему рупор достаётся тем, чей язык отравляет умы? Почему к ней не хотят прислушаться? Почему популярность не приравнивается к здоровью и образованию? Почему именно токсичная ересь становится популярной?
– Умеренный эгоизм не так уж и плох, – хмыкает Фитоняша. – Почему любовь к себе считают грехом? – разочарованно вздыхает, смотря шоу уродов.
Нет, ей незачем здесь находиться. Ей нужно разыскать Ложь и выпытать у неё все подробности. Узнать, где Гот, и что он натворил.
Сталкивается с ней в мясном отделе. Ложь дотошно выбирает сосиски. Баварские, сливочные, сырные…
– Нам нужно поговорить, – без обиняков напирает Фитоняша.
– О чём? – сильнее впивается в тележку Ложь.
– Где ты скрываешь Гота и Чмо? И как Гот умудрился достичь этого? – в лоб задаёт вопросы. – Пойми, что, сказав правду, ты поможешь остановить хаос. Предотвратить кучу смертей. У нас ещё есть попытка вернуть здравомыслие.
– Ох, девочка. Я надеялась, что ты оце-е-енишь преображение мира, – честно отвечает та.
– Преображение?! Шутишь?! – ахает Фитоняша. – Рассказывай! – дублирует приказ.
– Помнишь то мероприятие для трудных подростков? Во время выступления Гот зарезал Чмо, подав это блюдо в качестве лакомого десерта. Мне пришлось спрятать мальчиков, чтобы десерт усвоился. Впечатление не должно быть заглушено волокитой. Людям легче принять новшества, не позволяя им столкнуться с грязью.
– Так ты соучастница? – надламывается Фитоняша.
– Понимаешь, мной слишком легко управлять. Я как вода. Принимаю любые формы. Я как ого-о-онь, который может греть и сжигать. Всё зависит от выбора того, кто руководит пламенем.
– Замечательно! А как же воля? Собственное мнение? – вскипает Фитоняша.
– Не сердись. Попробуй меня понять. Я просто хочу быть слабой ведомой девушкой, – брызжет слезами Ложь.
– Так ты ещё ждёшь сострадания?! Думаешь, жалость к себе – оправдание убийств?! Эта кровь на твоих руках! Ты виновата в помешательстве! – тычет пальцем в растрёпанную гадалку.
– Ты даже не хо-о-очешь представить, каково мне! Ты же само воплощение женской красоты! У тебя идеальная фигура. Ты не сомневаешься в своей неотразимости. А мне приходится прикладывать намного больше усилий, чтобы привлекать мужчин, и то я никогда не окажусь на одной ступени с этими грациозными бестиями. Мне никогда не сравниться с ними. Мне недоступны их чары. Как бы я ни красилась и ни одевалась, – делится сокровенным Ложь.
– Ты не знаешь того, что пришлось пройти мне, чтобы достичь данной формы, – беспощадно заявляет Фитоняша.
– Но ты же-е-енщина! Ты одарённый нежностью цветок. Ты шикарна от природы. А я – нет, – скорбно берётся за сердце Ложь.
– Неважно. Проехали, – смуро закрывает тему Фитоняша. – Так Чмо мёртв? – выглядывает из-под бровей.
– Да, – коротко подтверждает обделённый мужчина.
Фитоняша морщится, будто села на кнопку. Отчего-то она знала, что Чмо уберут. Именно мирные жители выбывают из игры в самом начале. Она знала, что потеряет этого мальчика рано или поздно. Потому что он не берёг себя. Он отдавал себя тем, кто не желал его принимать. Бескорыстный и щедрый мертвец.
Мысли спутаны, будто она в коматозном состоянии. Будто в душу вкололи анестетик. Девушка только мычит, плотно сомкнув пухлые губки. Так же жмурятся, когда ушибают мизинец о ножку стула.
– Это непростительно! – выжимает слова.
– И неминуемо, – замечает Ложь.
