Kitabı oku: «Любовь перевернет страницу», sayfa 14

Глава 11

Только я вошел в квартиру, как на меня накатила звуковая волна. Поля снова ворчала на бабушку.

– Нельзя съедать по пять мороженых за раз! – размахивала она руками.

Я посмотрел на Дину Исааковну, которая стояла на границе двух комнат – своей и кухни, и буквально читал в ее взгляде сомнения в громких словах внучки.

– Мне бы так, как тебе, готовили и завтрак, и обед, и ужин! Я делаю это ради тебя. А ты что, хочешь умереть и оставить меня одну?

– Мне недавно сказали, что я поправилась, – завела в ответ бабушка, – так что надо меньше есть.

Поля сделала обреченный тяжелый выдох. Но это не помогло ей, потому что тон ее голоса остался прежним:

– Конечно, ты поправилась, но не из-за того, что ешь нормальную еду, а из-за сладкого, которое втихаря уминаешь по пять штук за раз!

Поля схватила со стола тарелку, наполненную горячей едой – рис, овощи, рыба – все как обычно. Громко топая, она пролетела мимо меня и с грохотом поставила ее на стол у кресла бабушки:

– Не хочу больше это обсуждать. Съесть нужно все!

Затем она вернулась на кухню, развернулась ко всем спиной и включила плиту.

Бабушка скрылась в комнате и прикрыла за собой дверь.

– Что будешь делать? – спросил Тома, усаживаясь за стол.

– Мне нужен крепкий кофе…

– Я не об этом. Что насчет мороженого?

– Будем прятать, – решительно ответила она, бросая ложку за ложкой в наполненный водой сосуд: две, три, четыре… – Как съездил, Ян?

Наблюдая за ее размашистыми движениями, я заволновался.

– Отлично. Кажется, я нашел что-то новое.

Тома резко подняла голову:

– Если это что-то незаконное, я не хочу знать.

– Что? Нет, при чем тут это?

– Боюсь предположить, вот что ты мог вляпаться.

– Да ни во что я не вляпался! Наоборот, мне, кажется, повезло – я нашел хорошего человека.

Нижняя челюсть Томы упала с таким же грохотом, с каким недавно вколачивались в пол пятки. Поля отошла от плиты и встала за моей сестрой:

– Какое облегчение. Мы с Томой так переживали за тебя. Ах, приятно слышать, что ты готов двигаться дальше!

От вопросов, возникших в моей голове, и моя челюсть потяжелела, потянулась к низу.

– Надеюсь только, что она не из религиозной семьи, иначе проблем не оберешься, – заговорила Тома. – Хотя это в наши дни уже вполне преодолимо… Так все же она живет здесь или иностранка?

– Она? – переспросил я.

– Ну да, та, кого ты себе присмотрел.

– Постой, я никого не присмотрел.

– Ой, да ладно тебе скромничать! – Тома махнула на меня рукой, а потом положила ее на мое плечо. – Ну скажи хоть что-нибудь о ней, об этой своей незнакомке.

Я медленно убрал ее ладонь с моего плеча и ответил:

– Речь не о девушке, а о мужчине.

Девочки застыли. Любопытство в их глазах разгорелось так, что мне аж стало жарко.

– Постойте. О чем вы обе сейчас думаете? Я пытаюсь сказать, что нашел себе хорошего друга.

Лицо Томы рассекло разочарование. Она без стеснения закатила глаза:

– Друг? Это, конечно, хорошо, но дальше-то что? Нам скоро домой возвращаться, ты помнишь? Уже решил, что будешь делать?

– Делать с чем? – не понял я к чему она клонит.

– С Верой и со своей жизнью.

– Ну об этом я все время думаю. Но ни к чему конкретному еще не пришел.

– А надо бы! Тебе же нравится здесь, в Израиле. Стоило бы пораскинуть мозгами, как тут задержаться. Да и еще многое надо было бы тебе решить. Иначе моргнуть не успеем, как ты останешься на улице без штанов.

Я вскочил со стула.

– Снова ты за свое? Я же уже говорил, что у нас с Верой не такие отношения.

– Все верно, у вас с Верой их вообще нет.

От кончиков пальцев по всему телу стремительно поднималась жжение. Когда оно дошло моего рта, я выпалил:

– Да с чего ты взяла? Ты же ничего не знаешь, но выводы делаешь быстрее, чем я успеваю слово сказать.

– Слово из тебя как раз не вытянешь, так что, да, выводы приходиться делать самостоятельно. Только не говори мне, что ты все еще надеешься вернуться к ней и жить как ни в чем не бывало. Она же с другим человеком, Ян! Ты знаешь об этом?

– Не с другим она! – крикнул я, не выдержав. – Закончился ее роман!

Упавшие на плиту капли закипевшей воды злобно зашипели, в воздухе запахло горелым. Полина молча подошла к сбежавшему кофе, выключила раскаленную поверхность.

С тремя чашками в одной руке, с кофе – в другой она вернулась к столу.

– А ты уверен, что ее словам можно верить? – спросила она, разливая перед нами кофе.

– Вопрос в другом, – перебила ее Тома, у которой вдруг покраснели щеки, а глаза так широко распахнулись, что я испугался. – Ты что, прибежишь к ней по первому ее зову обратно? К тому, кто повел себя как предатель?

– Предатель… Слишком жестокое слово, – сказал я. Мой голос затих, оставив после себя лишь легкие колебания. Я смотрел на горячую жидкость в чашке перед собой, и думал о том, как же горько будет, если я сделаю хоть глоток, а потом меня посетила мысль о том, что мне уже было так горько, что каплей больше, каплей меньше – без разницы.

– Это он говорит о жестокости. Поля, ты слышишь? – Тома громко положил обе ладони на стол. – А она с тобой – не жестоко?

– Успокойтесь. Давайте не будем переходить в скандал.

Я сделал глоток и поморщил нос. Все-таки было очень горько.

– Может, у тебя какие-то свои мысли на этот счет, Ян, но я и родители никогда не примем Веру обратно в семью. Может, для тебя уважение к себе – пустой звук, но для меня – нет, и я не буду сидеть за одним столом с человеком, который не уважает моего брата!

Она вскочила с места, даже стол затрясся.

– Сядь, успокойся, – сказала Поля, схватив ее за руку. – Никто ни за какой стол еще и не садится вместе.

Тома опустилась обратно на стул и вцепилась в чашку.

– Ну вот теперь он молчит. Потом он будет обижаться, что я выводы неправильные делаю, – жалобно сказала она.

– Я не молчу. Просто не знаю, на что именно ты хочешь получить ответ.

– Да тут и ответы не нужны, и так понятно. Но я повторюсь: хочешь жить с предателем – дело твое, но потом не плачь, когда она поступит так же.

На последнем слове Тома снова вскочила и стремительно скрылась в комнате.

– Она просто переживает за тебя, ты же понимаешь это? – спросила Поля, помешивая ложкой.

Я кивнул.

Жесткие слова Томы рождались в ее душе, наверное, от обиды, которую она чувствовала вместо меня, из-за страха за меня, который вечно рвется вперед, расталкивая другие чувства – сопереживание, понимание, прощение. Тома знала мою жену так же долго, как и я. Она легко приняла тот факт, что мы с Верой в какой-то момент стали неразделимы, и, кажется, верила, что отдала своего младшего брата в надежные руки.

Сестре было трудно понять мои чувства, как и то, что они не могли исчезнуть за несколько месяцев, как бы сильно она этого не хотела – я растил их с нашей первой детской встречи, и тот тонкий стебелек стал мощным, плотно ушел корнями в то, что я называл собой.

Сестра не испытывала в жизни ничего подобного – ее никто не отравлял позади, потому ей сложно было услышать меня. Но я радовался этому – тому, что она не понимала меня, что ей было не знакомо то, что я испытывал. Я радовался и тому, что не понимала меня Поля. Желание снова быть с человеком, от которого вот только что услышал, что «ему кажется, что он тебя больше не любит» сдавливает все тело холодными металлическими пластинами. Но потерять это желание все равно не хочется. Самому разлюбить тоже страшно – что останется тогда от тебя.

– Идем на море? – спросила Поля. – Купим что-нибудь вкусное по дороге, погреемся на солнце, а потом обсудим все еще разок?

Я улыбнуться ей в ответ, как мог, потом встал из-за стола и пошел на гину за сохнувшими на веревке пляжными вещами.

К морю мы направлялись мирно. Тома болтала без остановки, ворча что, «по жаре тащиться на море пешком тяжело». Я, чувствуя некую долю вины за наш напряженный разговор, нагрузил на себя свои вещи и вещи девочек: я нес забитый до самой молнии рюкзак, раскладной стул, два сложенных пляжных коврика и ракетки для пляжного тенниса, которые мы уже который раз брали с собой, но ни разу не использовали.

Обтекая потом, я корил себя за то, что всегда был таким – сначала хлестко давал пощечину, а потом неуклюже старался замять рукоприкладство. В такие моменты мне хотелось быть очень полезным буквально во всем. К дневному разговору предстояло еще вернуться, и мне нужно было подготовиться к тому, чтобы не повторить былых ошибок. Но дело было в том, что я и правда не был уверен насчет нас с Верой. Есть в жизни вещи, которые обретают понятную форму, только когда проходит достаточно времени – глаза привыкают, границы становятся более плотными.

Вот где о границах никогда не думаешь – так это у моря. В тот пятничный день от волн тянулся беззаботным ветер. Я снял обувь, кое-как пихнул ее подмышки и засеменил по горячему песку. Мы остановились на нашем излюбленном месте, и можно было наконец скинуть с себя тяжкий груз.

– Хорошо вот так вот прогуляться, – сказала Тома. И пока она потягивалась, ее недавние слова перекатились с одного моего уха к другому.

– А не ты ли почти все дорогу ворчала, что с завтрашнего дня до пляжа будешь добираться только на автобусе? – спросил я, сам не понимая, отчего у меня засверлило в макушке.

По предплечью во все стороны расходились глубокие красные бороздки, повторяющие форму лямок, застежек и ручек. Температура моего тела возросла, я даже подумал, что мне грозит тепловой удар. Тогда я стянул с себя одежку и схватил пляжный коврик. В мои колени впились мелкие песчинки, я выпустил из рук прилегшую на песок ткань и уже напряг мышцы, чтобы подняться, как вдруг на меня сверху снизошло «благословение». Довольно крупный для своего вида взъерошенный на влажном воздухе голубь сидел на деревянных перекладинах, под которыми мы прятались, прямо над моей головой. Не знаю, долго ли он думал, прежде чем сходить в туалет прямо там. Склизкие капли упали мне на голову, скатились по правой щеке, брызнули на правую руку, на лежащую рядом одежду и только что расстеленный коврик.

Я не мог пошевелиться – пытался осознать, правда ли это произошло со мной, но неприятная жидкость на моей коже подсказывала, что реальность была рядом. Я рассеянно приподнял голову. Тома и Поля размазывали по плечам друг друга ароматный солнцезащитный крем. Белые разводы исчезали с их потемневшей коже, оставляя на ней привлекательное сияние.

– Кажется, на меня нагадила птица, – сказал я.

Девочки синхронно обернулись. Тома осмотрела меня, а затем подняла голову и увидела виновника всего произошедшего. Подпрыгнув, она замахала руками:

– Лети отсюда! Кш, кш!

Продолжая сидеть и растопырив ладошки, я всматривался в них, будто искал подсказки, что же делать дальше.

– Наверное, нужно вымыть руки…

– Руки? Да тебя с ног до головы мыть нужно, – ответила Тома.

Я услышал, как в стороне, прикрывая рот рукой, смеется Поля. Я медленно повернул голову в ее сторону, но не увидел, потому что моя сестра схватила меня за локоть и со всей силы потянула вверх.

– Вставай, у тебя же даже лицо загажено! Ужас! И вся одежда. И на голове, и на волосах…

Тома подхватила вещи, коврик и суетливо направилась к пляжной душевой стойке, торчащей из песка метрах в двух от нашего пристанища.

Я начал постепенно приходить в себя.

– Как теперь отмыть это?

– Молча! Вставай под душ и три, – сказала она решительно. – Не знаю, не останется ли следов.

Я дернул за металлический шнур, и прохладные капли словно мелкий летний дождь брызгали на меня сверху. Я растирал лицо, ерошил волосы, размазывал водяные струи по рукам.

– Как это противно! – доносилось со стороны моей сестры.

Последние упавшие капли вернули меня к осознанности жизни, я и увидел картину произошедшего четко и ясно. Тогда я запрокинул голову и заливистого засмеялся.

Я просто не мог остановится: ну разве случившееся – не абсурдно?

– Какого черта ты смеешься? – возмущалась моя сестра. – У меня слов нет…

Она снова схватила меня за руку и как умалишенного потянула за собой. Мокрый коврик она бросила на прежнее место, одежду повесила на железные крючки одного и столбов пляжного навеса. Мой смех перерос в икоту, Тома заволновалась за меня:

– Я просто не знаю, что сделать, чтобы это прекратилось. Эта Кувуклия ну вообще ни на что не годиться!

– Почему она сидела именно там, где был Ян? – донесся до меня колеблющийся от смеха голос Полины.

Я шумно вобрал в себя воздух и надул щеки, а затем захлопал себя по ним:

– Это все сон, это все сон… Мне кажется, я просто уснул когда-то давно, и все не могу проснуться, это все не по-настоящему ведь!

Поля согнулась от смеха пополам и, укрывая на меня пальцем, с трудом выдавила:

– Да ты погляди на мокрого насквозь себя – все очень даже по-настоящему!

Тома еще больше заволновалась за меня. Ее сосредоточенное лицо хмурилось, она что-то бормотала себе под нос. И от этого мне было еще смешнее: чем больше усилий она прикладывать, чтобы сберечь своего брата, тем больше курьезности он ей преподносил. Я даже засомневался: может, невезением страдал вовсе не я, а Тома – ей ведь так хотелось, чтобы я жил как нормальный человек.

Море успокоило нас. Мы болтались в воде, рассредоточившись так, чтобы хорошо видеть друг друга. Периодически Поля и я снова заливались смехом. А Тома, кажется, все это время пыталась найти для себя подходящее объяснение, потому что покачиваясь на волнах, как поплавок, она вдруг сказала:

– Ян, вот, что я решила: это был знак. Вернемся домой – срочно садись за свою книгу.

Говорят, если метит голубь, тебя ждет невероятная удача.

– Вроде говорят, что это – к деньгам, – отреагировала Поля.

– Еще лучше! Значит, книга его будет не только успешной, но и принесет ему деньги!

Меня это устраивает, – она серьезно задумалась. – Может, ему еще немного посидеть под тем навесом, вдруг голубь снова прилетит?

– Нет уж, хватит с меня на сегодня, – решительно заявил я, даже не пытаясь понять, что она там напридумывала. – Да и вообще за эти месяцы… Вам не кажется, что судьба распределяет события между нами тремя нечестным образом, уже даже не стесняясь?

– Да уж, – протянула Поля. – Один таракан чего стоил. А ведь тебе еще тут несколько недель жить.

– А как же война, ты забыла, Поля? Она, кончено, нас всех затронула, но теперь я серьезно думаю, что Ян несет долю ответственности за то, что это случилось, и случилось именно в эти дни.

Я слушал их предположения, слегка улыбаясь. Впереди синела ровная полоса горизонта, а на фоне высветленного неба трепыхались очертания корабля, плывущего далеко от нас.

Да, со мной и правда происходило много нелепых историй. Невезучесть болталась на конце тонкой нити, привязанной другим концом к моей ноге. И все же у меня в запасе было несколько событий, подкинутых щедрой удачей. По значимости они превосходили тысячи гадящих на голову птиц, тараканов, забирающихся ночью в мою постель, травяных мазей на языке… То, что нам с Верой удалось найти друг друга так рано, мое осознание себя как писателя, пусть даже так поздно – ярким пятном это украшало холст моих привычных дней.

Пусть не все было гладко, но оттого, что это было, я мог сказать, что я знал, что значит счастье.

А потом еще и встреча с Юн-Со. Мы много общались, и с ним я мог быть никем и одновременно всем, не думать о прошлом, о будущем, испытывая благодарность за то, что он был рядом, пусть даже и не всегда физически. Наверное, что для таких людей, как Юн-Со, известных, ответственных не только за свою репутацию, но и за репутацию своей команды, новые и спонтанные знакомства – вещь рискованная и редкая, а потому я ценил то, что он поверил мне, что он не побоялся впустить меня в свою личную жизнь. Да и вообще, иметь возможность пожелать другому доброго утра или спокойной ночи – казалось бы, банальная вещь, но скольким людям мы на самом деле можем сказать эти фразы, ожидая искренний ответ – думаю, не многим.

Оказалось, что Юн-Со толком-то и не видел настоящего Израиля. Он гостил в этой стране не впервые, но все свои путешествия посвящал одним и тем же улицам. Может быть, будучи публичной личностью, он прятался от привычной суеты своей родной страны. И это его стремление скрыться или даже ненадолго раствориться в дыхании теплого города ощущалось мне знакомым. Я с нетерпением ждал нашей встречи, которая озаряла мою дорогу. Стало светлее, и я мне зашагалось увереннее.

Тем временем пятничный вечер уже прощался. Мы поужинали, заставили поужинать и бабушку, девочки вывели на прогулку собак, а после мы одновременно воткнули вилки в стеклянное блюдо – торт стал неотъемлемой частью наших пятничных вечеров. Я обычно создавал свои кулинарные творения утром, и весь день проходил в приятном ожидании.

Было приятно следовать традициям Израиля, особенно таким семейным, по-детски радостным.

Мы уплели половину десерта, сидя на прохладной гине, когда в кармане завибрировало. Достав телефон, я украдкой посмотрел на него. Звонила Вера. Тогда я поднялся с места и, бросив девочкам: «Скоро вернусь», покинул их.

Я вышел на улицу босиком. Это тоже уже стало традицией – разговаривать с Верой под нашей входной дверью, продавливая пятками нагревшиеся за день каменные плиты, подпирая шершавые стены. Я набрал номер моей жены и поднес телефон к уху.

– Привет! – прозвучал голос, который я узнал бы среди миллионов других, несмотря на любые помехи, несмотря на расстояние, на то, сколько бы времени не прошло с момента, как я слышал его вживую.

– Звонила? Мы с девочками ели торт. Вот вышел на улицу и сразу набрал тебя.

– Да, думала, поболтать немного.

Я присел. Мимо проехал велосипедист, и ярко-желтый глаз его транспорта световой молнией рассек мои ноги, землю под ними, а потом быстро умчался.

– Но вообще-то, я звоню не просто так. У меня есть новости.

– Надеюсь, хорошие?

– Очень хорошие. Такие хорошие, что даже не знаю, с чего и начать.

– Тогда я с удовольствием послушаю. Если что, я сижу, можешь начинать с самого начала.

Вера выдержала паузу; я услышал, что она улыбнулась.

– Мне предложили работу в Лос-Анджелесе.

Ее слова эхом прокатились по моему телу.

– Серьезно?

– Вполне! Мы уже провели все нужные переговоры. Дело осталось за малым – уладить юридические вопросы. Если мой переезд, визы и остальное не будут представлять невыполнимую задачу, чего я опасаюсь, учитывая все обстоятельства, можно паковать чемоданы и ехать в США.

– Это же просто здорово! – сказал я и даже захлопал в ладоши. Мой телефон не выдержал той радости и, повалившись, встретился лицом к лицу с камнем.

– Ты же сказал, что сидишь? – услышал я обеспокоенный голос моей жены, когда снова приложил экран к уху.

– Я сидел – телефон выпал из рук.

Вера ухмыльнулась:

– Узнаю тебя. Ну как можно выронить телефон из рук… Что с тобой только не случается!

– Лучше и не напоминай…

– О чем ты?

– А, потом расскажу тебе во всех подробностях.

Я представил, как бы смеялась Вера, узнай она обо всем том, что творилось тут со мной. Ей было весело, когда я попадал в передряги, и она пыталась взять с меня обещание когда-нибудь подарить ей удовольствие снова услышать все те забавные истории в одной из моих книг.

– Тебе даже придумывать ничего не надо. Ты – просто ходячее произведение! Почему не напишешь о своей жизни? – спрашивала она.

– Ни за что, – упирался я. – Я – автор, и я не стану занимать место своих героев на страницах. Мне и в жизни хватает, что я вечно не в своей тарелке. И потом… Мне стольких героев нужно показать. Не могу я тратить свои силы на никому неинтересного себя.

– Ну скажешь тоже! Когда ты уже начнешь ценить себя?

Я молча пожимал плечами. Мне нечем было ей ответить. В наши дни и правда часто слышишь отовсюду: цени себя, цени свою жизнь, цени других. Но один и тот же глагол с тремя разными словами несет разный смысл, а значит, и разные чувства. Бесспорно, другие люди, отдавшие нам свое внимание и время, – подарок судьбы, к которому всегда надо относиться с особым уважением. Не ценить их – перечеркнуть само понятие «человек».

Жизнь, которую нам выпал шанс иметь – такая удача, что и не знаешь, а был ли ты достоин ее. Кто-то умирает, а вот ты все живешь; не ценить это – преступление. Но ценить себя следует здраво. Думаю, это значит осознавать свое право быть частью этого мира, радоваться ему и веселиться, только и всего. Большее – это уже эгоизм.

Мне многое еще хотелось рассказать Вере о своих израильских днях, но трудно было начать. Не думал, что когда-нибудь Вера станет рядом с людьми, с кем мне приходится задумываться над словами и интонациями, прежде чем произнести их. Раньше я просто говорил, сейчас же привычные буквы не складывались вместе как надо, чтобы передать нужный смыл.

– Это просто здорово! – повторил я. – Ты так мечтала жизни в США. И вот наконец ты сможешь это сделать.

– А разве ты не поедешь со мной?

Я снова чуть не выронил телефон – повезло, что мое приподнятое плечо поддерживало его.

– Я подумала: было бы неплохо уехать, оказаться подальше от дома. Нам не обязательно жить вместе, как раньше, мы могли бы попробовать строить все иначе, только вдвоем. И да, я мечтала пожить в США, но вместе вообще-то. Так что, если все завершится успехом, я возьму тебя с собой!

Я улыбнулся и прикрыл глаза ладонью:

– Ну что тут скажешь? Как всегда, мне хочется последовать за тобой.

– Ну вот и отлично. Я правда не знаю, где мы там будем жить…

– Что-нибудь придумаем. Хотя, знаешь, если речь о Лос-Анджелесе, я готов пожить и под мостом.

Вера засмеялась.

– Под мостом всегда очень шумно. Тогда уж на пляже, хоть доступ к воде есть, помыться и все такое…

Мы еще недолго болтали о мелочах, с осторожностью заглядывая в проявившийся просвет нашего будущего. Все это было так близко – Вера усердно работала ради своих целей, ради заветных мечтаний и полноты жизни, которая всегда перебивалась в ней через края, даже когда она была еще маленькой девочкой, чуть выше меня ростом. Но это было и очень далеко – мы вдвоем, в чужой стране, пока в нашей собственной теснились границы, захлопывались двери, приближающиеся к осени дни становились темнее.

– Неплохо ты, Ян, нас бросил, – обыденно сказала моя сестра, когда я пошел в квартиру. В руках она ловко держала три наших чашки и остатки торта. – Где ты был все это время?

– На улице, – ответил я и указал рукой на дверь.

– Что ты там делал? Ночь же уже.

Я тряхнул телефонном в руках, посчитав это честным ответом. А потом добавил:

– Завтра я еду на Мертвое море. Надо будет рано встать, поэтому я спать.

Тома преградила мне путь:

– Постой-ка, у меня это совсем из головы вылетело. Ты едешь куда-то с незнакомым человеком?

– Не куда-то, а на Мертвое море, и не с незнакомым – мы с ним отлично ладили в прошлых жизнях.

Я лихо обогнул ее, пока она замерла в недоумении, пытаясь понять, что означали мои слова, и захлопнул за собой дверь в ванную.

– Ты что-нибудь поняла? – услышал я, как она спросила Полю.

– Кажется, он наконец-то правда приходит в себя, – ответила та.

А я включил кран с водой и укрылся под своим маленьком искусственном водопадом.

Разговор с Верой и предстоящая встреча с Юн-Со поднимали во мне волны, и я почувствовал, что если сейчас же не лягу, то вряд ли смогу доползти до кровати – мысли одолевали.

В некоторые моменты лучшее, что можно сделать – лечь спать и проснуться через пару часов, когда пыль от волнения осядет, а в воздухе запахнет спокойной свежестью.

Иногда бывают и моменты, когда лучшее, что можно сделать – лечь спать и вообще больше не просыпаться. Возможно, не так уж и давно я и сам был бы не прочь так поступить. Но в те дни подобный финал стать казаться мне слишком плоским, лишенным авторской позиции, не стоящим драгоценного внимания читателей. И именно в те дни я подумал, что в жизни так же есть моменты, когда лучшим будет – лечь спать, чтобы поскорее проснуться завтра.