Kitabı oku: «Интервью на радио», sayfa 2
– Пока не отвалятся колёса!..
– Ну нет, не до такой же степени! Зачём колёсам-то отваливаться? Можно просто проколоться.
– Всем четырём…
– Достаточно двум, кстати… Чтобы автомобилю превратиться в недвигу, а мне – выпасть в ступор. И вот именно потому, что я не люблю покупать и продавать машины, моей машине в отдельный момент времени будет скорее лет восемь, нежели два-три. Последнее, признаюсь, вообще крайне редко случается.
– Очень редко. Да! Дети быстро вырастают… А машины…
– О-о, эти бестии стареют ещё быстрее. Но это, вероятно, не очень интересно вашей аудитории…
– Да. А что ещё вы не любите больше всего?
– Хм… Да, кстати! Ещё больше я не люблю получать загранпаспорт и сдаваться на визы. Более тупого времяпрепровождения ещё поискать…
– А пробки?
– А что пробки? В пробках можно послушать аудио книгу, потрещать по мессенджеру со старинным другом. Ты размещён вполне себе в тепле, уюте, есть крыша над головой, не дует…
– Короче, просто блеск на фоне возни в визовом центре.
– Очень! К слову, я благодарен нашим государевым людям. Теперь паспорт выдают на десять лет. Это бесспорно выдающееся достижение народной демократии.
– Срок действия некоторых виз тоже удлинился за последнее десятилетие…
– Бесспорно. Осталось дождаться эпохи, когда эти десятилетние паспорта начнут выдавать сразу со всеми необходимыми визами внутри.
– И штампами!
– Да, чтобы уже и летать никуда не нужно было. Типа, везде уже был.
– Свежий взгляд на проблему, браво!
(Хлопает в ладоши три раза).
– Вы что-то хотели сказать про «формат»…
– Ага, напоминаете, значит, да?
– В рамках продолжения нашего диалога… Ещё нарзану?
– Не откажусь. Нарзан у вас выдающийся.
– Настоящий! Машенька, нарзан в студию!
– Да. Из самых наинарзанных источников. Каждый пузырёк газа, вероятно, промаркирован голограммой подлинности.
– А каждая молекула «аш-два-о» проштампована знаком качества.
– С некоторых пор в кругу образованных людей принято говорить «дигидромоноксид».
– Как-как вы сказали?
– Дигидромоноксид.
– Демидро-моно-цикл?.. Как ловко вы произносите этот загадочное слово.
– Термин.
– Да-да. Химический термин. И что он означает?
– А вы ещё не догадались?
– Упс… Признаться, вы меня совсем запутали.
– Тогда вопрос на окончательную засыпку. Позволите?
– Что делать! Конечно.
– Что бы вы предприняли, если бы узнали, что ваши соседи употребляют дигидромоноксид?
– Вот прямо так, да?
– Три варианта ответа: «А» – незамедлительно сообщил бы в полицию и вызвал МЧС. «Б» – ничего, это их личное дело. И, наконец, «В» – я и сам им балуюсь время от времени.
– То есть, такой, типа, единый госэкзамен… ЕГЭ.
– Единственный госэкзамен, я бы сказал. По крайней мере, в рамках нашей сегодняшней встречи.
– А что, это интересно. Предложим этот ЕГЭ нашей уважаемой аудитории. Итак, уважаемые радиослушатели, что бы вы предприняли, если бы узнали, что ваши соседи употребляют дигидромоноксид? Вариант ответа «А» – незамедлительно сообщил бы в полицию и вызвал МЧС, присылайте СМС на короткий номер 333. Вариант ответа «Б» – ничего, это их личное дело, присылайте СМС на короткий номер 555. И, наконец, вариант ответа «В» – я и сам им балуюсь время от времени, присылайте СМС на короткий номер 777.
– Ну что ж, ждём ответ от коллективного разума.
– Да, подождём. До конца передачи еще двадцать минут. Нас успеют закидать СМСками. Итак, вы что-то хотели сказать про «формат»?
– Только если этого ну никак не избежать. Ведь «формат» – слово неприличное. Нерукопожатное, если позволите.
– Вот как?
– Это слово-манипулятор. Раньше приличные люди посылали приличных людей на три буквы. И это было нормально.
– И правильно.
– Ибо понятно и определённо.
– В старые добрые времена послать на три буквы – практически осчастливить человека!
– Именно. Представь, ты ввалился из-под проливного дождя в редакцию журнала «Юность». Время после пяти, в канцелярии никого.
– За двухстворчатыми, обитыми дерматином, дверями – Сам!
– Да, Сам. Уточним для непосвящённых: Борис Николаевич Полевой, автор нетленки «Повесть о настоящем человеке», по совместительству главред. Сидит у себя в кабинете, дымит папиросой, вносит корректуру. По сукну письменного стола разбросаны пробные оттиски, расчерканные высочайшим красным карандашом.
– Спустили из ЦК!
– Да, секретать ЦК Николá Нидворáевич Народный прислал с партийным курьером. Завтра номер подписывать в печать. Надо срочно переделать гранки скандальной повести некоего молодого, но модного, гордого и гоношистого писателя. И зовут его…
– Известное дело, Василь Палыч Аксёнов.
– Конечно, Вася!
– Кто ж его не знает?
– Да. Стиляга из Москвы.
– Но не переделать нельзя. Иначе будет скандал.
– Сам Никитá Никашалóтович Недреманный взбесится. Задаст такого леща, что и Лёша Аджубей потом не отмажет.
– Полетит голова Бориса с плеч. Прикроют журнал.
– И вот тут ты такой, со своей повестью. Вода струячит с твоего плаща, с твоей шляпы. Ботинки твои неприлично наследили. И тут ещё рукопись эта злополучная в папочке картонной с завязочками. Смотрит на тебя Борис Николаевич грустными глазами. А надо сказать, что и сам Борис Николаевич буквально вдолбил свой никнейм в сонм величайших советских писателей практически одной своей главной книгой. Как, кстати, и Михаил Александрович Шолохов, да.
