Kitabı oku: «Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I», sayfa 6
III. Миссия Лимана фон Сандерса
Кризис, связанный с миссией Лимана, продолжался с 20 ноября 1913 г. до середины января 1914 г. В Петербурге известие о назначении Лимана было принято как фактическое отрицание каких-либо преимущественных прав и интересов России в Проливах, как непосредственная угроза этим интересам в настоящем и всем планам и расчетам в отношении будущего.
Делькассе с самого начала придает исключительную важность этому вопросу и в этом смысле воздействует и на русское, и на французское правительство, внимание которого он обращает на германскую «попытку произвести захват Турции державами Тройственного союза, на что Тройственное согласие не может без ущерба для себя закрывать глаза»87. Германия уже имеет сферу интересов в Малой Азии, где она строит железнодорожную сеть свыше 4000 км длиной. В восточной части Средиземного моря она создает эскадру, для чего ей понадобится морская база и угольная станция. Италия получает концессии – постройку порта и железной дороги в Адалин. Австрия выбирает удобную для себя область. В телеграмме Делькассе (с пометкой «получена 30 ноября 1913 г.») за № 731 говорится: «Распадение Турции уже началось или начинается, и Германия при помощи османского правительства занимает позиции, обеспечивающие ей все выгоды от раздела».
Миролюбивые, с подчеркиванием дружественных отношений, переговоры Коковцова в Берлине, очевидно, должны были вызвать у энергичного французского дипломата желание столкнуть лбами слишком любезных собеседников. Этим объясняется, что переговоры Коковцова неожиданно разглашаются в печати. 26 (13) ноября Свербеев телеграфировал из Берлина: «Спрошенный по этому поводу, французский посол, бывший один здесь в курсе этих переговоров, на вопрос мой, откуда Temps почерпнул означенное известие, объяснил, что будто здешний корреспондент Temps получил оное от своего петербургского коллеги и передал в Париж. Так как столь несвоевременное появление означенного известия может только еще более усилить неуступчивость германского правительства, то ваше высокопревосходительство, быть может, признаете желательным проверить версию французского посла о том, что известие исходит из Петербурга».
Лица осведомленные хорошо помнят, что одновременно Делькассе через секретаря французского посольства (Сабатье д’Эпейрон) поднял в русской прессе шумную, воинственную кампанию, вызвавшую неудовольствие не только Коковцова, но даже и Сазонова. По свидетельству Р. Маршана, секретарь французского посольства настойчиво и без стеснения повторял: «Надо воспользоваться случаем, чтобы окончательно сломать мост между Петербургом и Берлином». Этот же прекрасно осведомленный, как известно, свидетель удостоверяет, что в составе самого посольства был честный человек, г. Шарль де Шамбрен, заявлявший, что «он намерен подать в отставку, если будет продолжаться эта подпольная политика» и что «если разразится война, то, конечно, толчок к ней будет дан нами»88.
Известен «личный» проект Бомпара, поддержанный, однако, М. Палеологом в разговоре с Извольским, о посылке русского броненосца в Босфор с объявлением, что он уйдет оттуда лишь после изменения контракта с Лиманом. Бомпар предлагал испросить на вход его фирман у султана, Палеолог же уверял, что можно обойтись и без разрешения султана, так как «турецкие батареи, конечно, не решатся открыть огонь». Извольский не берется судить, «насколько продуманы суждения французского посла в Константинополе», но считает «весьма характерным, что в здешнем Министерстве иностранных дел допускают возможность подобного крутого оборота дела»89. Можно думать, что эти «суждения» были прекрасно обдуманы группой Пуанкаре – Делькассе – Палеолог, если даже и неясно, стремилась ли эта группа, как за год перед этим, к ускорению военного исхода или же имела в виду посчитаться за Агадир в Константинополе, за счет России и, во всяком случае, «сломать окончательно мост между Петербургом и Берлином».
Дипломатические переговоры по этому вопросу начаты были Коковцовым во время свидания его с Вильгельмом в Берлине в очень дружественном тоне указанием, как на лучший выход из положения, на посылку простых инструкторов; однако это указание не встретило сочувствия кайзера, сославшегося на безрезультатность двадцатилетней деятельности таких инструкторов. Тогда Сазонов, заявив протест против того, что «вводится как бы германский гарнизон в столице, где находится наше посольство», попросил перевести немецких офицеров в какую-либо, достаточно удаленную от русской границы, местность Малой Азии. Пишон поспешил, с своей стороны, предупредить, что Франция не желает видеть германскую миссию ни в Смирне, ни в Бейруте, между тем как Грэй, ссылаясь на нежелательность обострения отношений с Вильгельмом, и без того обиженным нападками русской прессы, рекомендовал дружеское обращение в Берлин, а в качестве практического выхода – создание вожделенного нового международного режима в Проливах, гарантирующего свободу плавания в них. Против этого проекта – и на этот раз решительно – восстал Сазонов: германской миссии Проливы не были ни в каком отношении подчинены, но зато в Константинополе находилась британская морская инструкторская миссия – адмирала Лимпуса90. Сазонов предложил Лондону и Парижу сделать в Константинополе в идентичной форме заявление, что немецкое командование армейским корпусом в Константинополе означает исчезновение единственной реальной гарантии целости турецкого государства – равновесия держав; и что это обстоятельство вынудит остальные державы гарантировать свои собственные интересы в Турции.
Грэй отверг сазоновский проект, найдя угрозы лишними и, во всяком случае, преждевременными; ему пришлось затем сознаться, что нахождение британского адмирала в Константинополе представляет слишком сильный аргумент в руках германского правительства. В объяснениях с последним он мог ссылаться лишь на то, что адмирал этот не комбатант, на что получил ответ, что и германский генерал – не комбатант. Поэтому ему приходилось обещать «изучить» контракт Лимпуса с турецким правительством, хотя он и продолжал высказывать уверенность, что между положением Лимпуса и фон Сандерса нельзя проводить аналогию. Наконец, Грэй сообщает свой проект устного обращения к Порте, сводящегося к просьбе информировать заинтересованные правительства о характере и значении миссии фон Сандерса и вызывающий энергичный, но безрезультатный протест со стороны Сазонова. И даже после этого Грэй колеблется, изъявляя опасение, что даже простой, но формулированный тремя державами Согласия запрос представляет слишком серьезный шаг. При этом Грэй объяснил французскому послу, что, в сущности, он опасается очередного отступления со стороны Сазонова. Сазонов, до сведения которого дошло это обстоятельство, в телеграмме Бенкендорфу от 12 декабря заявил, что его колебания вызываются отступлениями и отказом в действительной поддержке со стороны английской дипломатии, в чем он, Сазонов, видит прямую опасность и органический недостаток Тройственного согласия. Он попытался при этом поднять весьма неприятный для англичан вопрос: о переводе адмирала Лимпуса из Константинополя в Исмид (идея Тирса), о чем, по-видимому, Бенкендорф так и не решился заговорить ни с Грэем, ни с Никольсоном.
Извольский, получая в Париже со всех сторон заявления о полной солидарности Франции с Россией и о готовности поддержать Россию всеми средствами в вопросе о германской миссии, настаивал на определении дальнейших действий из Петербурга. Сазонову это было не по силам; так как все зависело от Англии, то Бенкендорф получил инструкцию добиться программы дальнейших шагов от Грэя, в ответ на что последовал запрос Сазонову из Лондона по пунктам: чего хочет русское правительство, как предельного минимума, какие репрессивные меры предполагает оно применить, если Турция не удовлетворит предъявленных ей требований, и до каких крайних мер готово идти русское правительство, если Турция будет упорствовать, при поддержке со стороны Германии?.. Очевидно, прошлогодний «угрожающий увод» «Кагула» и «Ростислава» из турецких вод не изгладился из памяти англичан, и Грэй мог намекать на то, что «русское правительство кончит и на этот раз чем-либо подобным». Как год назад французское правительство, так теперь английское, требовало доказательств «серьезности» и «готовности» со стороны русского правительства.
Тем временем германский посол в Константинополе, в порядке предварительного обмена мнениями, предложил Гирсу компромиссный исход, при котором под командой одного из германских офицеров был бы армейский корпус не в столице, а в Адрианополе. Однако он указывал, что престиж Германии требует времени для осуществления этой перемены. Сазонов ответил 27 декабря на срочный запрос Гирса принципиальным согласием на такой компромисс, но через два дня обратился к царю с докладной запиской, для обсуждения которой – с целью, как мы увидим, выяснить степень русской «готовности» – он просил разрешения созвать особое совещание.
Ввиду того что до сих пор эта записка не была опубликована, мы воспроизводим здесь ее полностью:
«Последние донесения российского посла в Берлине указывают на двойственность и несомненную неискренность германских государственных людей в вопросе о положении германского генерала, назначенного командиром первого турецкого корпуса, расположенного в Константинополе. Не говоря о противоречивых объяснениях по этому вопросу германского статс-секретаря по иностранным делам и германского посла в Константинополе, и тот и другой обнаружили полную уклончивость не только в определении срока, в течение коего вопрос может получить разрешение, но и вообще в связывании себя какими бы то ни было положительными обещаниями.
Проект сообщения печати, переданный г. Яговым нашему послу, с теми оговорками, коими сопровождалась эта передача, а именно что оно не может служить основанием ссылки на какие-либо обещания, в нем заключающиеся, представляет в особенности яркое отражение двусмысленного образа действий берлинского кабинета.
Нельзя поэтому не разделить сомнения российского посла в Берлине, что умышленное затягивание переговоров свидетельствует о желании выиграть время, дабы разбить возможность объединенных действий держав Тройственного согласия, после чего нам останется лишь примириться с совершившимся фактом.
Предположение это представляется тем более вероятным, что подобную тактику Германия уже однажды применила с успехом, а именно в адрианопольском вопросе, когда барон Вангенгейм сначала настаивал на том, чтобы на Турцию не было оказано давления и что ее удастся мирным путем склонить к подчинению воле держав, а потом стал утверждать, что упорство Порты не может быть сломлено.
Обдумывая дальнейший наш образ действий в случае весьма возможного неуспеха наших непосредственных переговоров в Берлине и Константинополе, нельзя не высказать следующих соображений.
Ввиду выраженного Францией и Англией желания мы решили выждать последствия поездки барона Вангенгейма в Берлин и личного его доклада канцлеру. В настоящее время мы могли бы доверительно поставить в известность обе державы о характере последних бесед нашего посла в Берлине с германскими государственными людьми и указать им, что, не отказываясь от продолжения этих переговоров, мы в то же время не слишком рассчитываем на их успех. В силу этого нам необходимо теперь же заранее условиться относительно того, в какой мере мы можем рассчитывать на содействие обеих держав в дальнейших совместных выступлениях.
Нельзя, конечно, скрывать от себя всей серьезности такого рода выступлений, если бы они были решены державами Тройственного согласия.
В самом деле, если Россия, Франция и Англия решатся повторить совместное представление в Константинополе о недопустимости командования иностранным генералом корпусом в Константинополе, то они должны быть готовы к подкреплению своего требования соответственными мерами понуждения. Нам предстоит, следовательно, быть осведомленными о том, расположены ли Франция и Англия в принципе к таким мерам понуждения и в чем таковые могли бы заключаться.
Оставляя нашим военному и морскому ведомствам определить, какие меры понуждения представлялись бы им наиболее осуществимыми, со своей стороны осмеливаюсь доложить, что с политической точки зрения едва ли не самым целесообразным представлялось бы, в случае неудовлетворительного ответа Порты, одновременное совместное занятие Россией, Францией и Англией известных пунктов Малой Азии, с заявлением, что указанные три державы останутся в этих пунктах, пока их требования не будут выполнены.
В случае принятия указанного принципа Англия и Франция могли бы занять такие порты, как Смирна и Бейрут; мы, с своей стороны, имели бы выбор между занятием Трапезонда или Баязида или еще иной какой-либо операцией, если бы таковая признана была более соответственной нашими военным и морским ведомствами.
При решении указанного вопроса нельзя, конечно, упускать из виду, что на почве давления на Порту не исключена возможность активного выступления Германии на ее защиту. В этом случае решение вопроса может быть перенесено из Константинополя и Турции на нашу западную границу со всеми последствиями, отсюда вытекающими.
Вашему императорскому величеству принадлежит принятие столь ответственного решения. Исполняя свой верноподданнический долг, я считаю себя обязанным по силе разумения и совести высказать следующие соображения.
В случае решения довести до конца осуществление наших требований риск серьезных европейских осложнений, несомненно, должен иметься в виду, хотя существует вероятие, что твердая решимость не отступить с позиции, которая будет нами занята, окажется достаточной для получения нами должного удовлетворения. С другой стороны, если в столь существенном вопросе, как командование германским генералом корпусом в Константинополе, Россия примирится с создавшимся фактом, наша уступчивость будет равносильна крупному политическому поражению и может иметь самые гибельные последствия. Прежде всего она не предохранит нас от возрастающих притязаний Германии и ее союзников, начинающих усваивать все более и более неуступчивый и непримиримый тон во всех вопросах, затрагивающих их интересы. С другой стороны, во Франции и Англии укрепится опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира. Раз такое убеждение укрепится в наших друзьях и союзниках, без того не очень сплоченное единство держав Тройственного согласия может быть окончательно расшатано, и каждая из них будет стараться искать иных обеспечений своих интересов в соглашениях с державами противоположного лагеря. Именно такого рода результат, по-видимому, учитывается Германией, которая под разными странными предлогами возражает против предложенной ей нами компенсации в смысле удаления английского адмирала, стоящего во главе преобразования турецкого флота, из Константинополя в другое место. Берлинский кабинет, быть может, рассчитывает столковаться за наш счет с Англией, и, быть может, такого рода видами объясняется предстоящая поездка барона Вангенгейма в Лондон.
Если бы указанные предположения подтвердились, то Россия в конце концов осталась бы фактически в полном политическом одиночестве, ибо едва ли нам пришлось бы особенно рассчитывать и на Францию, которая и без того склонна жертвовать общими политическими интересами в пользу выгодных финансовых сделок.
Все вышеприведенные соображения побуждают меня всеподданнейше доложить вашему императорскому величеству основанное на них мнение, что если наши военное и морское ведомства со своей стороны признают возможным идти на риск серьезных осложнений, при условии, конечно, соответствующей решимости Франции поддержать нас всеми силами и Англии – оказать существенное содействие, то нам следует теперь же вступить с обеими державами в весьма доверительный обмен мнений по сему вопросу. Если бы из этого обмена взглядов выяснился уклончивый образ действий наших друзей и союзников, то нам, конечно, пришлось бы в дальнейших наших действиях считаться с весьма серьезным риском отдельных выступлений России. Если же ответы Франции и Англии были бы признаны удовлетворительными, то, соблюдая всю необходимую сдержанность и осторожность для предотвращения по возможности осложнений, нам следует твердо отстаивать наши интересы до конца.
Если изложенные соображения представятся вашему величеству заслуживающими внимания, я всеподданнейше ходатайствую перед Вами, государь, назначить для обсуждения их и принятия тех или иных решений особое совещание под председательством статс-секретаря Коковцова при участии военного и морского министров, начальника генерального штаба и меня, разрешив мне сообщить этим лицам копии настоящей моей всеподданнейшей записки.
С.-Петербург, 23 декабря 1913 г.».
На подлиннике царская резолюция «с-ъ» (согласен)91.
Участникам совещания разосланы были копии этой записки и следующие тезисы Министерства иностранных дел:
1. Допуская возможность командования германским генералом какой-либо частью турецких войск, расположенной вне Константинополя, например, в Адрианополе, Россия не может примириться с пребыванием в Константинополе иностранного генерала, командующего частью.
2. Министерству иностранных дел надлежит продолжать в этом смысле переговоры в Берлине и Константинополе.
3. Ввиду того что последние известия указывают на двусмысленный образ действий германского правительства в этом вопросе, надлежит в настоящее время принять решения на случай, если бы представилось необходимым подкрепить наши требования мерами понуждения.
4. Означенные меры понуждения могли бы выразиться с нашей стороны в занятии одного из пунктов Малой Азии, например Трапезонда или Баязида, с заявлением, что мы останемся там до исполнения наших требований.
5. Выяснив определенно, какие точно меры понуждения могут быть нами применены, надлежит войти по сему предмету в доверительный обмен мнений с английским и французским правительствами, ввиду необходимости решиться на меры понуждения, только выяснив себе заранее, можем ли мы рассчитывать на соответствующие выступления обоих правительств.
6. В переговорах с указанными правительствами следует установить со стороны всех трех держав необходимость крайне осторожного и дружного образа действий, дабы избежать, если окажется возможным, обострения конфликта, могущего иметь последствием общеевропейскую войну. Вместе с тем с нашей стороны должны быть приложены усилия, дабы склонить Францию и Англию к необходимости довести раз начатое дело отстаивания общих требований до конца.
7. Если эта точка зрения будет принята всеми тремя державами и переговоры в Берлине не приведут к желательному результату, надлежит условиться относительно известной градации в мерах понуждения. Таковыми могут быть: а) последовательно проводимый финансовый бойкот Турции; б) если бы этот метод не дал желательных результатов и не произвел должного воздействия, как это имело место в адрианопольском вопросе, то три державы могли бы отозвать своих представителей из Константинополя; в) одновременно правительства России, Франции и Англии оповестили бы Порту о сроке выполнения их требования, после чего приступлено было бы к осуществлению мер понуждения, с предупреждением, что они прекратятся лишь по выполнении предъявленных требований.
8. В случае если бы для своевременного принятия мер принуждения с нашей стороны потребовались бы известные подготовительные меры военного характера, как то усиление частей на Кавказе, то меры эти желательно обставить возможно меньшей оглаской. С политической точки зрения представляется, однако, необходимым, чтобы вслед за угрозой, если к таковой придется прибегнуть, можно было бы без задержки приступить к ее осуществлению.
9. Результаты совещания, согласно полученному министром иностранных дел высочайшему повелению, представляются им на благовоззрение его императорского величества.
Весьма ограниченное по составу совещание состоялось 31 декабря 1913 г., под председательством Коковцова, при участии: военного министра Сухомлинова, морского министра Григоровича, министра иностранных дел Сазонова, начальника Генштаба Жилинского.
За истекшую со дня представления царю записки неделю из Константинополя были получены, как объяснил членам совещания Сазонов, «противоречивые» известия: так, телеграммой от 29 декабря Гире сообщал, что Лиман покидает командование первым корпусом, оставаясь инструктором военных школ и начальником военной миссии, а телеграммой от 30 декабря – что отставление Лимана от командования первым корпусом еще не совершившийся факт. «Если бы сообщаемые в первой телеграмме известия соответствовали истинному положению вещей, то настоящее совещание могло бы быть признано менее срочным и обсуждение положения носило бы лишь академический характер».
Коковцов пояснил, что целью совещания является «определение положения, которое надлежало бы занять при всяком возможном обороте дела», что для русского правительства, по его мнению, является нравственным правом и обязанностью не отступать от точки зрения, установленной во время переговоров в Берлине в октябре 1913 г. Затем Сазонов поставил вопрос, «как надлежало бы отнестись к начальствованию одного из германских офицеров над дивизией, расположенной не в самом Константинополе, а в Скутари, ибо такая постановка вопроса уже ранее намечалась».
Такой оборот дела совещание признало также недопустимым, признавши допустимой «инспекцию» генерала Лимана не в большем объеме, чем общий надзор за армией (а не территориальное командование).
По мнению Сухомлинова, «замысел Германии, энергично принимающейся за реорганизацию турецкой армии, представляется ясным. Турецкие войска, развитие качеств которых поручено германской военной миссии, окажутся на нашей кавказской границе естественно направленными против России». Поэтому он «желал бы осведомиться относительно возможности оказать влияние на Турцию в целях удаления военной миссии». Сазонов сообщил о неудаче своего плана финансового бойкота Турции, объяснивши ее тем, что «французское правительство не всегда обладает возможностью воздействовать в надлежащем смысле на французские финансовые круги»… «В случае, если бы меры финансового характера не произвели на Турцию желаемого воздействия, надлежало бы выработать программу, предусматривающую способы оказания более непосредственного давления на Порту. Нам следует, со своей стороны, выяснить, какого рода меры могут быть предложены Россией…»
Коковцов, продолжавший стоять на точке зрения осторожности, попросил предварительно осветить положение с другой стороны: германское правительство ищет выхода из положения, но нуждается в соблюдении своего престижа внутри и вне Германии, поэтому ультимативные требования затрудняют для него компромиссный выход; следовало бы продолжать переговоры с Берлином до того момента, когда вполне выяснится невозможность добиться этим путем намеченной цели. К этому осторожному мнению Сазонов поспешил присоединиться, после чего началось обсуждение «мер воздействия» с установления Коковцовым того, что «предварительно принятия того или иного решения императорское правительство должно знать, в какой мере ему будет оказана поддержка Франциею и можно ли рассчитывать на активное участие в воздействии на Порту со стороны Англии».
«Министр иностранных дел, подтверждая, что меры давления им действительно предусматриваются в расчете на содействие всех держав Тройственного согласия, указывает на то, что является невыясненным, насколько энергично готова была бы действовать Англия. Что касается Франции, то русское правительство может рассчитывать на деятельную поддержку до крайних пределов. Министр получил от г. Делькассе уверение от имени французского министра иностранных дел, что Франция пойдет так далеко, как того пожелает Россия»92. По мнению Коковцова, «Англия, до сих пор не оказав никакого существенного содействия стараниям петербургского кабинета, скорее облегчала Германии, фактом присутствия в Константинополе адмирала Лимпуса, ее сопротивление настояниям России».
Далее Сазонов заявил, что, по его мнению, энергичное воздействие трех держав может и не повлечь за собой войны с Германией. «В действительности для Германии не представляется особенно опасным выступление России при поддержке одной лишь Франции… борьба же при участии Англии может явиться роковой для Германии, которая ясно сознает опасность быть доведенной при английском выступлении в шестинедельный срок93 до полной социальной внутренней катастрофы».
Активное участие Англии является «необеспеченным», но несомненным представляется вмешательство ее, в случае неблагоприятного для России и Франции оборота военных действий. Необходимость для русского правительства действовать лишь по выяснении активного участия Англии «составляет слабую сторону положения России в настоящем случае». После чего обещание, как бы это ни показалось странным, принялось выбирать способы военных действий для Англии: только ли флотом или же и десантом?..
По мнению Коковцова, и в том и в другом случае война с Германией неизбежна, и потому он ставит вопрос: «Желательна ли война с Германией и может ли Россия на нее идти?» Сазонов отвечает: война с Германией нежелательна, а может ли Россия в настоящее время воевать с Германией – он «не считает себя призванным» разрешить этот вопрос.
Призванные решить этот вопрос военный министр и начальник Генерального штаба категорически заявляют «о полной готовности России к единоборству с Германией, не говоря уже о столкновении один на один с Австрией; однако такое единоборство едва ли вероятно, а дело придется иметь со всем Тройственным союзом».
Тем не менее Коковцов считает желательным воздержаться от занятия Трапезонда и других «непосредственных способов принуждения», ввиду их трудности и рискованности. Сазонов предложил прекратить «подвоз в Малую Азию через Трапезондский порт»; Григорович – «предварительно» занять Синоп. Коковцов снова указал, что это вызовет вмешательство Германии. Здесь Сазонов возразил: «он допускает возможность невмешательства Германии», учитывая, разумеется, «участие в наших действиях Англии». «Намечаемое же занятие Баязида явилось бы, по мнению министра, мерою весьма сильной, способной удержать Германию от вмешательства». Военные люди – Сухомлинов и Жилинский – с воодушевлением поддержали Сазонова; занять Баязид легко ввиду слабости Турции на нашем фронте, при деятельной подготовке ее к войне с Грецией на западе: следовало бы лишь подвести наш флот к Босфору. Здесь Сазонов, в свою очередь, поддержал военных людей: появление флота у Босфора вызовет в Константинополе смятение и, может быть, революцию, которая решит вопрос и о германской миссии. Какое же положение, снова спрашивает он, надлежит занять правительству, если оно получит уверенность в активной поддержке Англии и Франции?
Коковцов, «считая в настоящее время войну величайшим бедствием для России, высказывается в смысле крайней нежелательности вовлечения России в европейское столкновение, к каковому мнению присоединяются и остальные члены совещания».
«Что же делать в случае неудачи переговоров?» – с недоумением спрашивает Сазонов.
Коковцов снова предлагает финансовый бойкот, несмотря на то что, и по его мнению, «материальный ущерб может охладить самые пылкие патриотические стремления французов», вследствие чего успех этого средства весьма сомнителен. Но он готов пойти, для избежания войны, на обязательство возместить французам из русской казны убытки от прекращения Турцией платежей по купонам… Совещание решило: «1) продолжать настояния в Берлине, но согласиться на общую инспекцию германского генерала над турецкой армией, 2) переговоры вести до выяснения их полной неуспешности, 3) вслед за тем надлежит перейти к намеченным мерам воздействия вне Берлина, в согласии с Францией и Англией, 4) в случае необеспеченности активного участия как Франции, так и Англии в совместных с Россией действиях не представляется возможным прибегнуть к способам давления, могущим повлечь войну с Германией»94.
Таким образом, вопрос о «готовности» получил освещение довольно противоречивое: с одной стороны, к «единоборству» готовы, с другой стороны – без участия Англии в лучшем случае из этого единоборства – и даже при участии Франции – ничего не выйдет, а в худшем – Англии же придется спасать своих друзей, чтобы от них что-нибудь осталось для нее на случай надобности; наконец, участие в европейской войне было бы величайшим бедствием для России. Основной вопрос Сазонова остался без положительного ответа – вопрос о том, что во Франции и Англии может укрепиться «опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира», и тогда Россия «в конце концов осталась бы фактически в полном политическом одиночестве, ибо едва ли нам пришлось бы особенно рассчитывать и на Францию, которая и без того склонна жертвовать общими политическими интересами в пользу выгодных финансовых сделок», между тем как берлинский кабинет как будто уже «рассчитывает столковаться за наш счет с Англией»… Трудно было яснее указать, что перед русским правительством встала грозная альтернатива: либо дать своим союзникам доказательство готовности идти на войну, либо свернуть флаг и покориться усмотрению своих друзей и противников, которые не замедлят в этом случае между собою сговориться за счет российского великодержавия.
За год до этого, когда французская партия войны добивалась от русского правительства доказательства «готовности», в Париже существенно облегчили предъявление такого доказательства нетерпеливыми заявлениями: «Мы готовы, – что же вы? решайтесь!» Но «французов» было мало. Нужно было «иметь в кармане» англичан, англичане же всю свою политику строили на том, что за ними будет последнее слово, что они останутся, следовательно, господами положения и они будут до конца диктовать условия и своим противникам, и своим друзьям. Теперь англичане настаивали, напоминая прежние отступления русского правительства (Адрианополь – «Кагул» и «Ростислав») и требуя раскрытия карт: как далеко вы намерены идти? готовы ли вы идти до конца? Но единственный ответ, который теперь мог им дать Сазонов, был: да, мы решили идти до конца, но – вслед за вами.
В ответ на это англичане могли искать другие политические комбинации, более выгодные для себя. Открывалась, следовательно, новая перспектива: вместо блистательного окружения Англией и Францией царская Россия очутилась бы в мрачном политическом и финансовом одиночестве, окруженная со всех сторон врагами и опасностями; вместо соблазнительной возможности, в результате общей свалки, водрузить победный стяг романовской империи в подлежащем месте, по соглашению с доблестными союзниками, – полное падение престижа и династии, и империи, и необходимость изыскивать новые способы спасения не только от внешних, но и от внутренних врагов и кредиторов.
