Kitabı oku: «Не стреляйте в партизан…», sayfa 12
Из Хоростова, где мы располагались, до Любанщины дорога не близкая, но и не далекая, сегодня на автомобиле можно за два часа доехать. А тогда суток за четверо дошел. По пути – гарнизоны, случались засады немецкие. Выручали знакомые лесные тропы, исхоженные мной еще в 41-м.
Доложился в штабе Минского соединения. Вышел человек еще молодой, но старше меня лет на восемь. В гимнастерке, пилотке, сапогах. На груди – медаль «За отвагу». Представился: «Виктор». Военная выправка. Стройный, подтянутый. Беседа была обстоятельная.
Его интересовало все, что делается на Пинщине, в Старобинском, Житковичском, Краснослободском, Любанском, Стародорожском, Слуцком районах, т.е. там, где я провел 1941-й и начало 1942 года. Людей и обстановку я знал. Обсудили кандидатуры будущих секретарей райкомов комсомола. Я посоветовал А. Майстренко в Любанский район, Е.Узенюка в Ганцевичи, А. Ковалева – в Ленинский район, А. Кубасова – в Лунинецкий.
«Товарищем Виктором» был К.Т. Мазуров, секретарь ЦК ЛКСМБ и уполномоченный Белорусского штаба партизанского движения. Партизаны, и молодые и старые, уважали его за смелость, отвагу, простоту, ум и добросердечность. Он внес весомый личный вклад в организацию подполья и партизанского движения.
Во второй раз встретились осенью 1943 года. «Виктор» прибыл в западные районы Пинщины. От Хоростова до Днепробуга он и его ребята не раз попадали в экстремальные ситуации. Отстреливались из автоматов. Опять был подробный разговор. Но не обошлось и без «взбучки»:
– К тебе претензии со стороны ЦК комсомола Белоруссии.
– Воюю плохо?
– Нет, в этом нет претензий.
– А в чем?
– Очень мало пишешь докладных о работе.
– Так главное для меня, Кирилл Трофимович, воевать, дело делать, а не писать.
– Писать тоже надо. И подробно. Желательно и дневники вести. Каждый день.
Лишь потом я понял и оценил важность этого совета. Как бы все пригодилось сейчас. Был и еще один упрек:
– Ты почему не слушаешь советов старших?
– О чем Вы?
– По-прежнему лезешь в каждый бой. Твое дело руководить подпольем, райкомами, а не в атаку рваться!
Я не мог скрыть своего недоумения.
– Да, да. В Пинском соединении – тысячи партизан. Уже есть кому ходить в бой, это не 1941 год.
Видит, что до меня не доходит смысл его слов, и объясняет:
– Представь, что ты погибнешь в бою. С тобой будут утрачены связи, явки и т.п. И начинай все сначала. Пойми, ты отвечаешь не только за себя, но и за сотни людей.
Не могу сказать, что в полной мере выполнил эту установку. Для нашего поколения манера самому «лезть во все дырки» стала привычкой на всю жизнь. В первые послевоенные годы мы просто не умели сидеть в кабинетах. И от условностей мирной жизни отвыкли.
Август 1944 года. Столовая. Пообедали, поднялись – и на выход. Официантка Вера:
– А талоны на хлеб, на питание, ребята. Опять забыли отдать.
Возвращаемся, отдаем хлебные карточки и талоны, да еще и ворчим:
– Зачем каждый раз отдавать карточки? Забери сразу все, на месяц. И не приставай каждый день к нам с одним и тем же: талоны, карточки.
– Ну, ребята, вы же не каждый день обедаете. Пропадут талоны.
– Забирай, забирай все. Нам, холостякам, они не нужны.
Когда через три года после войны я впервые появился среди коллег не в гимнастерке, галифе, сапогах и фуражке, а в шляпе и при галстуке, это вызвало всеобщее оживление: «Во дает…» Не просто было переходить к цивильной жизни: к нормальному распорядку, нормальному костюму.
Отвыкли мы и от денег. Потом заново жизнь приучала. По прежней привычке, приобретенной в военное время, мы всегда рвались туда, где горячо. После освобождения области от оккупации назначили (тогда не избирали) меня первым секретарем Пинского горкома комсомола. Осенью 1944 года поздно вечером раздался телефонный звонок. Звонил недавний начальник штаба партизанского соединения Николай Степанович Федотов:
– Лошадь есть? Седлай ее и при оружии скачи сюда.
Разбудил партизанского ординарца Якова Лебедя – его определили конюхом в штат горкома:
– Седлай коней!
Автомат, пистолет всегда с собой, патроны и гранаты в вещмешок – и к штабу. Федотов ввел в курс дела. Бандеровцы большим отрядом, человек четыреста, двигаются из соседней Волынской области, чтобы захватить областной город. Он казался легкой добычей. В городе гарнизон небольшой. Охрана госпиталя моряков речной флотилии, несколько десятков милиционеров, эскадрон партизан. Учитывая, что в заречной части Пинского района никто из них не партизанил, а я и до войны работал в этом районе, и в 1943–1944 годах прошел все стежки-дорожки, то и надежда на меня возлагалась большая.
Продвинулись с эскадроном и милицией за Пину километров на 20 – 30. Банда в бой не вступала. Возможно, не все еще подтянулись, а может, не успели разведать противника, то есть нас. Группа их конников выскочит на опушку леса, постреляет и наутек. И так день, другой.
На третий день приезжает на «Виллисе» начальник областного управления НКВД полковник Циткин. Человек видный (носил пенсне в золотой оправе), интеллигентный, а покрыл меня таким трехэтажным матом:
– Тебя третий день ищут в городе, а ты здесь околачиваешься. Быстро в машину!
Не пойму, за что ругает, но коня передал ординарцу – и в Пинск. В обкоме получил взбучку. Оказывается, в область приехал секретарь ЦК комсомола Белоруссии Кирилл Трофимович Мазуров. На следующий день попросил, чтобы секретарь горкома комсомола пришел, а его в городе нет. Работники горкома тоже не знали, где я. Уехал-то в ночь. Никого не предупредил.
– Где секретарь горкома? Возможно, загулял, парень молодой, всяко может быть.
А может… Тогда часто по ночам постреливали. Офицера убьют или ранят. Навели справки в военной комендатуре, в больнице, морге. ЧП за последних несколько суток не было. Тогда кто-то догадался: раз исчезли двое, а с ними лошади и оружие – значит, наверное, гоняются за бандой.
Конечно, несерьезно поступил. Бросить горком, никого не предупредить… Но и понять можно: молодой, не отвык еще от автомата. В бой, в родную стихию.
Мазуров, человек мудрый, пожурил, дал совет, чем заниматься в ближайшие месяцы: нужно создавать первичные комсомольские организации, проводить молодежные воскресники по восстановлению предприятий и т.д. Но он и сам любил все посмотреть собственными глазами, пощупать своими руками.
Ну а секретарь обкома Клещев:
– Нордман – мальчишка несерьезный, надо освобождать.
Заступилась Ольга Александровна Сысоева, секретарь горкома партии:
– Пусть пойдет ко мне, помощником.
Так закончилась моя комсомольская карьера. Тоже на партизанской ноте. А с Кириллом Трофимовичем Мазуровым мы потом встречались много раз. Когда он был председателем Совмина Белоруссии, мог один за рулем «Победы» и в выходной день приехать в Телеханский район, где я работал первым секретарем райкома партии. Пообедаем чем Бог послал, побеседуем о житье-бытье с хозяйкой дома, у которой я с семьей снимал квартиру, а потом, не привлекая к себе внимания, поедем по хозяйствам.
Такие беседы и поездки нередко дают для ума и дела больше, чем комплексные проверки целыми комиссиями. Встречались мы и в ЦК КП Б, где он был первым секретарем, и потом, когда он стал членом Политбюро ЦК КПСС, первым заместителем главы правительства СССР. У самого А.Н. Косыгина заместителем, не у кого-нибудь. А тот знал цену людям.
Мне и сейчас приятно, что Кирилл Трофимович хорошо ко мне относился. Не покровительствовал, а именно хорошо относился. В одно время даже пошла сплетня, что я женат на его сестре. Не спорю, почитал бы за честь иметь такого достойного во всех отношениях родственника, но жена моя родилась в простой рабочей семье на Смоленщине, далеко от тех мест, где родился и вырос Мазуров, в войну была санинструктором стрелковой роты.
В своем приватном кругу мы, белорусские партизаны, не раз рассуждали на тему, почему Кирилл Трофимович не стал Героем Советского Союза. Мы же знали, что в 1942 году, когда решено было взорвать хорошо охраняемый мост на реке Птичь, операция успешно завершилась благодаря Мазурову.
В решающую минуту, когда штурмовавшие мост партизаны дрогнули и попятились назад, именно Мазуров возглавил атаку роты автоматчиков отряда имени Гастелло, которая и решила исход боя. Потом, в 1980-е годы, Кирилл Трофимович кое-что рассказал мне сам:
– Пришел ко мне в Кремль Василий Иванович Козлов. Он уже был неизлечимо болен. И говорит: «Кирилл, я вот из больницы сегодня выписался, недолго мне осталось жить. Пришел к тебе попросить прощения. Это я порвал наградной лист на представление тебя к званию Героя Советского Союза. Обижен был тогда за резкую критику».
Но это уже картинка из другой оперы. Точнее, гримаса. Да и не бывает жизнь без гримас. Все мы – живые люди, с достоинствами и недостатками. Не роботы.
Рядом с Кириллом Трофимовичем Мазуровым я обязательно поставил бы Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, который еще до войны стал первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. Во время войны руководил Центральным штабом партизанского движения, а после войны возглавлял ЦК КП(б)Б и белорусское правительство одновременно.
Пантелеймон Кондратьевич впоследствии, еще при Сталине, стал секретарем ЦК ВКП(б), потом министром заготовок СССР. После смерти Сталина был назначен министром культуры, работал первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, в качестве Чрезвычайного и Полномочного посла представлял интересы СССР в Индии, Непале, Голландии, в Международном агентстве по атомной энергии в Вене. Перечень должностей убедительно говорит о том, что П.К. Пономаренко был человеком разносторонних способностей и энциклопедических познаний.
Во время войны Пантелеймон Кондратьевич проявил себя как настоящий партизанский полководец. Он тонко почувствовал разницу между регулярными частями и идущим снизу народным движением сопротивления.
Это Пономаренко возразил против затеи направлять в немецкий тыл регулярные соединения Красной Армии. Он понимал, что никакие специально подготовленные диверсанты не могут быть альтернативой, так сказать, «домашним партизанам». Доказывал, что даже отлично вооруженная и обученная группа или отряд профессионалов не может вести длительную и успешную борьбу без поддержки населения, местных патриотов. Профессионалы осуществляют крупные диверсии, но долго удержаться в тылу врага не способны.
Опыт Эстонии, где поддержка партизанскому движению была очень слабой, – яркое тому подтверждение. А ведь диверсии и боевые действия в тылу врага – это еще не все. Важнее всего – организовать массовое движение сопротивления, поддерживать моральный дух населения, что не менее важно, чем удачные диверсии. Такие задачи не под силу чистым диверсантам.
Пономаренко возразил против ликвидации в партизанских формированиях института комиссаров и обратился с письмом к Сталину. Ведь поначалу после указа Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института комиссаров в Красной Армии» от 9 октября 1942 года такой же принцип решено было распространить и на партизанские отряды, бригады.
П.К.Пономаренко счел это ошибкой и подготовил специальную записку. Он исходил из того, что «партизанское движение есть народное движение, строится оно на других условиях, чем Красная Армия… Народные массы включаются в активную партизанскую борьбу не по приказам, а по призыву партии и в результате большой политической работы, проводимой в тылу подпольными партийными организациями и партизанскими отрядами.
Набор в партизанские отряды проводится среди граждан, которые добровольно решили стать партизанами. Здесь главную роль играет, безусловно, политическая работа. Она решает успех дела.
Само существование отрядов, их боеспособность также в огромной мере зависят от политической работы, и, как показывает практика, основную роль в деле дальнейшего расширения движения играют комиссары существующих партизанских отрядов. Они центр тяжести своей работы видят среди мирного гражданского населения, в подъеме всех трудящихся на борьбу с оккупантами, в создании скрытых резервов партизанского движения в городе и на селе. Население видит в лице комиссаров отрядов представителей партии и советской власти».
В январе 1943 года институт комиссаров в партизанах был восстановлен. Находясь в глубоком тылу врага, мы даже не слышали об этих перипетиях. Но хорошо знали, что немцы и полицаи призывали убивать комиссаров в первую очередь. Не было никакой пощады и их семьям. А это уже само по себе красноречиво говорило о том, какую роль в развитии партизанского движения, укреплении партизанских отрядов играли комиссары.
Французский президент Клемансо сказал, что война – это слишком серьезное дело, чтобы доверять его только военным. Я тоже смею утверждать, что партизанские командиры и комиссары часто лучше профессиональных военных понимали, как надо воевать в тылу врага. Не говоря уже о профессиональных политиках.
Значение, которое может иметь широкое партизанское движение, Сталин понял сразу. Уже 12 августа 1941 года в беседе с генералом И.В.Болдиным он сообщил, что в Москве будет сформировано управление по руководству партизанским движением.
В конце 1941 года началась работа по созданию Центрального и областных штабов партизанского движения. Этого требовали жизнь и борьба. Партизанские отряды создавались многими организациями: партийными, комсомольскими, НКВД. В ряде случаев они возникали стихийно. Надо было сводить все воедино. И уметь сводить. Потому подбирались специальные кадры для таких штабов, была разработана их структура.
30 мая 1942 года было принято решение создать Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) при Ставке Верховного Главнокомандования. Начальником ЦШПД был утвержден П.К. Пономаренко, к тому времени уже опытный политический работник.
Были созданы Украинский штаб (Т.А.Строкач, НКВД), Белорусский (П.З. Калинин, второй секретарь ЦК КП Белоруссии), Карело-Финский (С.Я. Вершинин, НКВД), Литовский (А.Ю. Снечкус, секретарь ЦК КП Литвы), Латвийский (А.К. Спрогис – НКВД), Эстонский (Н.Г. Каротамм, первый секретарь ЦК КП Эстонии), а также областные штабы для оккупированных территорий РСФСР.
Среди руководителей этих штабов не было ни одного строевого командира, скажем, генерала. И это не случайно. Не хочу бросать тень на генеральские погоны, сам ношу их много лет, сам воспитал полдюжины генералов, в том числе с большим количеством звезд, чем у меня. Но все же скажу, что «строевая косточка» любит четкий приказ, да в письменном виде. И чтобы в нем было строго прописано, что и когда надо сделать, какова сфера действий того или иного командира и его ответственность.
Партизанские условия требовали других подходов, иного способа мышления и понимания той же ответственности: соображай быстрее, мысли нестандартно, бери на себя больше, действуй в зависимости от ситуации и напористо. А сфера действий – все, что вокруг тебя. И отвечаешь за все, что вокруг тебя.
Офицеры и бойцы спецслужб лучше подходили для таких ситуаций, чем армейские командиры. Надо отдать им должное, они тоже много сделали для повышения эффективности войны в тылу врага, особенно на втором этапе войны. Я знаю это, потому что наши отряды и бригады часто базировались и воевали бок о бок со спецотрядами, подготовленными и сформированными в школах генерала П.А. Судоплатова.
Вот почему руководителями штабов партизанского движения стали не строевые офицеры, а политические работники и сотрудники спецслужб. Начальники этих штабов и представители ЦШПД были утверждены членами военных советов фронтов. Командующие фронтами получили возможность организовывать оперативное и тактическое взаимодействие партизанских сил и войск, увязывать с партизанами сроки и темпы наступательных операций Красной Армии.
Г.К. Жуков написал: «Если в первый год войны в руководстве партизанским движением еще не было должной организованности и централизации, то в последующем Ставка управляла военными действиями в тылу врага уверенно и твердо. Это делалось через созданный при ней Центральный штаб партизанского движения…
Кроме Центрального штаба были созданы республиканские и областные штабы партизанского движения. В результате появилась реальная возможность направлять действия всех сил партизанского движения в интересах армии, координировать взаимодействие партизанских отрядов с операциями фронтов».
Генерал-полковник вермахта Л. Рендулич отмечал после войны: «Централизованность руководства партизанскими отрядами была очевидна, ибо при подготовке и проведении какого-либо значительного наступления немецких или русских войск партизаны в этом районе немедленно активизировали свои действия с целью дезорганизации снабжения и срыва связи между частями немецкой армии, захвата и ликвидации складов с боеприпасами и нападения на места расквартирования войск. Эти действия стали тяжелым бременем для армии и представляли собой немалую опасность».
Однако надо признать, что на первом этапе войны такой централизации и взаимодействия явно не хватало. А тем более частям Красной Армии недоставало опыта ведения борьбы в окружении. Если бы до войны командиров Красной Армии учили не только наступать на фронте, но и действовать в тылу врага, обучали бы партизанской тактике, то в плену у немцев не оказались бы миллионы красноармейцев. Эту тактику нам приходилось осваивать по ходу действий. Жизнь заставила.
Много было составляющих у партизанского успеха. А он несомненен.
НАШ ОТВЕТ ГИТЛЕРУ
Приступая к этой теме, осмелюсь отметить и еще один момент. У историков, кадровых армейских офицеров долгое время замечалось несколько пренебрежительное отношение к партизанским формированиям. Живущий доныне термин «партизанщина» означает неважную организованность и невысокую боеспособность. Что, мол, они могут, необученные и необстрелянные мужички в разномастной одежде, которые толком строем ходить не умеют!
Война опровергла такие суждения, но не изжила. И это до сих пор мешает нашим военным, историкам, даже политикам дать полную и всестороннюю оценку партизанскому движению. Они воспринимают партизанское движение со своей точки зрения: это, мол, силы вспомогательные, а главную задачу все равно решать армии, помогут партизаны или нет. Конечно, по большому счету войны это действительно так, главное слово говорит регулярная армия. И все-таки…
Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, А.М. Василевский, И.С. Конев, А.А. Гречко, И.И. Якубовский, К.А. Мерецков, К.Е. Ворошилов и другие высоко оценивали роль партизанского движения во время Великой Отечественной войны. Но в общих словах: это было серьезное движение, партизаны помогли Красной Армии. Однако дальше фраз, характерных для газетных передовиц, они не шли.
Приведу строки из воспоминаний А.М. Василевского:
«По опыту своей работы в Генеральном штабе я могу с полным основанием утверждать, что партизанское движение и борьба народа в тылу врага играли роль важного фактора в общих стратегических планах и расчетах Советского Верховного Главнокомандования и принимались во внимание при разработке крупных наступательных операций…». Опять, как говорится, очень округло.
Смею предположить, что немцы смотрели на нас несколько по-другому. Мы им были как кость в горле, серьезно мешали выполнять главную задачу. И оценка партизанской войны немцами в их тылу вышла за пределы чисто военного взгляда на ведение боевых действий. Мне придется оперировать источниками, так сказать, «с той стороны».
Есть и еще два момента, которые побуждают меня поступить таким образом.
Во-первых, прежние авторитеты теперь не в цене. Многие журналисты, люди других профессий, которые вдруг стали историками, уже много лет заняты гробокопательством с целью найти компромат на тех, кто еще недавно числился в кумирах. На того же Жукова, Рокоссовского… Сколько у них было жен, какие между маршалами случались стычки. Можно подумать, это главное, что они совершили в жизни. Бывает, в ход запускается откровенная клевета.
Во-вторых, в нашем обществе все-таки живуче мнение, что нет пророка в своем отечестве. Вот если в «европах» что-то отметят и назовут хорошим, тогда это в самом деле хорошо. Очень точно на сей счет выразилась московская журналистка, моя землячка из Беларуси Ядвига Юферова: «Мы любим носить валенки, купленные в Париже». Пусть будут простые валенки или какой-либо иной плевый товар, но из Парижа. Вот тогда будет настоящий повод для гонора. Все это достойно сожаления. Потому я, как обещал, процитирую бывших наших противников.
Самым трудным периодом для партизан была первая военная зима. Тем не менее, вот как оценил наши действия в тот период немецкий аналитик Г. Теске:
«Первая битва, которую проиграл вермахт во второй мировой войне, была битва против советских партизан зимой 1941/42 года. Затем последовали дальнейшие поражения в этой борьбе… В основном они состояли в том, что с самого начала инициатива находилась у партизан и осталась у них до конца войны».
А вот другие примеры эффективности партизанских действий. Советская авиация доставила партизанам 12 885 тонн оружия, боеприпасов и других грузов. В то же время она сбросила на врага около миллиона тонн авиабомб.
Только на железные дороги было сброшено около 100 тысяч тонн авиабомб. И вся эта масса динамита нанесла ущерб в десять раз меньший, чем партизаны своими диверсиями, израсходовав немногим больше 1000 тонн взрывчатки. Между тем все доставленные партизанам грузы составили около 1,5 процента сброшенных на врага бомб.
Кто-то скажет: попробуй попасть бомбой в рельс с полукилометровой высоты. А я отвечу: попробуй подобраться к этим рельсам, если они денно и нощно охраняются противником. Попробуй пронести мины на железнодорожную станцию, которую стерегут еще более тщательно. А ведь проносили, устанавливали мины, взрывали.
Комсомолец Ф.А. Крылович 30 июля 1943 года на станции Осиповичи смог установить две магнитные мины на эшелон с топливом, который шел к фронту. По каким-то причинам немцы на время отогнали этот эшелон на запасные пути, где уже стояли еще три эшелона с танками, снарядами, авиабомбами и продовольствием для фронта.
В результате взрыва и пожара все четыре эшелона сгорели. Огонь бушевал много часов. Сгорели также угольный склад и паровозное депо. Важнейшим результатом этой диверсии стало уничтожение целого эшелона с «тиграми», который направлялся в район Курской дуги.
Приведу слова немецкого полководца X. Гудериана: «По мере того как война принимала затяжной характер, а бои на фронте становились все более упорными, партизанская война стала настоящим бичом. Она сильно влияла на моральный дух солдат».
«Советское партизанское движение 1941–1944 гг., – написал через одиннадцать лет после войны американский историк Э.Х. Хауэлл, – созданное в тылу германских армий, которые вторглись в СССР в 1941 году, было как по замыслу, так и по масштабам величайшим партизанским движением сопротивления в истории войн… Тот, кто сейчас составляет военные планы, должен изучить как советский опыт организации и использования партизанского движения, так и немецкий опыт борьбы с ним…».
Огромную помощь армии оказали партизаны и в получении сведений о противнике. Это подтверждается следующим примером. Вот одна из шифровок 1944 года:
«Сообщаю данные по г. Пинску на 13 февраля. До середины января в городе наблюдалось большое скопление войск. Теперь осталось четыре тысячи солдат, расквартированных в казармах. Здесь же база боеприпасов (по улице Логишинской). В конце Брестской улицы и возле еврейского кладбища установлены зенитки. В зданиях спичечной фабрики ремонтируются орудия. По дороге на Галево роют окопы и устанавливают проволочное заграждение. Нефтебаза на Брестской улице имеет запас бензина 200 тонн, керосина – 100 тонн, 100 тонн масла. Другая база с таким же количеством горючего находится в восточной части пригорода. Штаб командования воздушными силами помещается по Ленинской улице, дом №5. В прилегающей к Пинску деревне Подгатье – 500 немцев и 80 танков, из них 40 тяжелых, в деревне Ставка – 300 немцев, 40 танков. Па данным разведки, эти части должны выбыть в Ивацевичи через Логишин и Телеханы».
Только за шесть месяцев 1944 года партизанские разведчики передали разведорганам фронтов 5865 оперативных документов, захваченных у противника. Накануне Белорусской операции партизаны и подпольщики сообщили ценные данные о расположении 33 штабов противника, 30 аэродромов, 70 крупных складов, о составе 900 вражеских гарнизонов и около 240 частей, о направлении движения и характере перевозимых грузов 1642 эшелонами противника.
Партизаны вели, по сути, круглосуточную разведку на тысячекилометровую глубину немецкого тыла. Номера воинских частей, их численность, направление движения, количество техники, качество вооружения – эти данные стекались в Центр из сотен и тысяч источников, тщательно анализировались.
С весны 1942 года борьба партизан на коммуникациях и линиях связи противника приобрела массовый характер и превратилась в настоящий бич для немецко-фашистской армии. Вот несколько записей в дневнике Геббельса:
«6 марта 1942 года. В донесении СД сообщается о положении в оккупированной России. Оно еще более неустойчиво, чем все предполагали. Опасность со стороны партизан растет с каждой неделей. Партизаны безраздельно господствуют над обширными территориями оккупированной России…
29 марта 1942 года. Деятельность партизан в последние недели заметно усилилась. Они ведут хорошо организованную партизанскую войну. До них чрезвычайно трудно добраться.
29 апреля 1942 года. Партизаны в оккупированных районах по-прежнему представляют огромную угрозу для нас. Этой зимой они поставили нас перед большими трудностями, которые отнюдь не уменьшились с началом весны».
В докладе начальника тылового района группы армий «Центр» генерала пехоты Шенкендорфа главному командованию отмечалось: «Приказ Сталина создать в тылу немецкой армии невыносимые условия для врага недалек от своего выполнения». 20 сентября 1942 года он написал в своем донесении: «За период с 24 августа по 17 сентября вместо 672 составов проследовало 343 состава, т.е. вместо 28 составов, которые должны проходить ежедневно, следовало только по 14,3 состава в день. Причина: …возросшие диверсии на железнодорожных линиях. Наступило время, когда истощение армейских запасов в связи с недостаточным подвозом оказывает непосредственное воздействие на армии».
На войне коммуникации играют особую роль. Наполеон считал, что секрет военного искусства заключается в способности стать хозяином коммуникаций. На советско-германском фронте во время второй мировой войны железная дорога представляла собой обнаженный и уязвимый нерв германской армии. Причем в своем глубоком тылу оккупанты располагали меньшими возможностями для восстановления коммуникаций, так как саперные, строительные, железнодорожные части и техника располагались в прифронтовой полосе.
Крушения поездов приводили к перерывам в движении, потерям и перебоям в доставке фронту боеприпасов, вооружения, бензина, продовольствия, а также войск. В результате возрастали сроки намеченных операций, войска терпели лишения, снижался их боевой дух. Потери паровозов, вагонов и цистерн были огромными. Взрывы путей и мостов, нападения на железнодорожные станции и водокачки, диверсии в депо и мастерских, а также действия партизан на автомобильных дорогах, водных путях и линиях связи существенно ослабляли мощь вермахта.
Вспоминаю нашу операцию по захвату поселка и железнодорожной станции Синкевичи. Сначала небольшая группа подрывников пустила под откос эшелон с боеприпасами. Снаряды и бомбы рвались целые сутки. Затем два отряда нашего соединения – имени Кирова и имени Шиша – атаковали гарнизон в Синкевичах. Немцы потеряли 74 человека убитыми и 14 ранеными.
