«История нового имени» kitabından alıntılar, sayfa 5

Мужик засовывает в тебя свое хозяйство, и ты становишься мясным ящиком с живой куклой внутри.

Я вдруг осознала, что на самом деле проделала весь этот долгий путь и разыскала ее главным образом потому, что мне хотелось ей показать, что она проиграла, а я выигра¬ла. Она раскусила меня сразу, едва увидев, и теперь, рискуя ссорой с напарником и штрафом, объясняла мне, что я во¬все не выиграла, да и выигрывать было нечего, а ее жизнь по-прежнему полна захватывающих приключений, а время ничего не значит, оно просто идет, и нам действительно на¬до изредка встречаться и слушать безумную музыку, звуча¬щую в голове каждой из нас и отзывающуюся эхом в голове другой.

Это была бешеная гонка за знаниями, в которую я включилась, несмотря на глубокую веру в собственную врожденную, а потому непреодолимую неполноценность.

It wasn't my mother's laugh, the obscene laughter of a woman who knows. In Nella there was something chaste and yet vulgar, it was the laugh of an aging virgin that asailed me and pushed me to laugh, too, but in a forced way. [...] I saw myself growing old, with that laugh of malicious innocence in my breast. I thought: I'll end up laughing like that, too.

She knows how to wound, it's written in her face, it's enough to look at her forehead and her eyes.

Lina, what are you saying? Freedom? What freedom? You are married, you must be accountable to your husband. Lenuccia can want a little freedom, you can't.

— Попробуй успокоиться, — сказала я.

— А ты мне помоги.

— Чем я могу тебе помочь?

— Просто будь рядом.

— Я и так рядом.

— Нет, неправда. Я рассказываю тебе абсолютно все, открываю тебе свои самые ужасные секреты, а ты про себя никогда ничего не рассказываешь.

— Да ты что? Ты — единственный человек, который знает про меня все.

Лила резко замотала головой и сказала:

— Пусть ты во всем лучше меня, пусть знаешь в сто раз больше, все равно, не бросай меня.

Исчезновение из сознания людей религиозных представлений приведет к всеобщему равенству, уничтожению классовых различии и построению общества на основе научных воззрений.

Поначалу я оставляла газеты где придется, чтобы взяться за них после того, как разделаюсь с домашними заданиями, но к вечеру газеты исчезали — их забирал отец и читал лежа в постели или сидя в туалете. Тогда я стала прятать газеты под стопкой учебников и доставала их только поздно вечером, когда все уже спали. Иногда мне доставалась «Унита», иногда «Иль Маттино», иногда «Коррьере делла сера», но все три — жутко трудные. Меня не покидало ощущение, что я читаю комикс с середины, понятия не имея, что было в предыдущих выпусках. Я пробегала глазами колонку за колонкой, но делала это больше из чувства долга, чем из интереса, и надеялась, что, может, завтра пойму то, чего не понимаю сегодня, — в школе со мной такое случалось сплошь и рядом.

I understood that I had arrived there full of pride and realized that—in good faith, certainly, with affection—I had made that whole journey mainly to show her what she had lost and what I had won. But she had known from the moment I appeared, and now, risking tensions with her workmates, and fines, she was explaining to me that I had won nothing, that in the world there is nothing to win, that her life was full of varied and foolish adventures as much as mine, and that time simply slipped away without any meaning, and it was good just to see each other every so often to hear the mad sound of the brain of one echo in the mad sound of the brain of the other