Kitabı oku: «Время Ч», sayfa 3

Yazı tipi:

7

Из кулисы, где предполагается входная дверь, показываются Дэн и Инга Ручьёва.

ДЭН. Заходи, заходи не очкуй. Тут никого нет, все в столовой Тонину солянку питонят. Может и мы соляночкой закинемся?

ИНГА. Не-ет, ты что? Я же никого не знаю. Неудобно.

ДЭН. Ты же хотела познакомиться? Мать как раз дома.

ИНГА. Ну не за едой же. Да и некогда ей, наверное.

ДЭН. Там и пластический хирург свой прикормленный имеется, если что… тоже перспективное знакомство. Член семьи, практически, шестой лишний, прётся от нашей Тони больше чем от матери.

ИНГА. Я лучше пойду, у нас по субботам тоже семейный обед. Папа не любит когда не все за столом с ним сидят.

ДЭН. Тогда пойдём к тебе. Я вообще-то из дома дёрнул и так быстро возвращаться не планировал, а похавать охота. Скажешь, что я твой бойфрэнд.

ИНГА. Да ты что? Меня папа сразу убъёт. Он дома знаешь какой строгий.

ДЭН. Чё ты всё папа-папа, что это за папа такой? Мент что-ли?

ИНГА. Почти. Заместитель по связям с культурной общественностью.

ДЭН. Вот это сюрпрайз! Так ты Ручьёва? Да уж… Никогда не знаешь, кого на улице подберёшь… Что ж ты сразу не сказала?

ИНГА. Какая разница?

ДЭН. Большая. Если б ты была Инга Задрипищева, то неудобно всё: стоять, лежать, ходить и знакомиться. А если ты Ручьёва… Тогда можешь пинать сходу любую дверь, а в этом посёлке особенно. Здешняя очень культурная общественность будет писать кипятком от радости. Наконец-то власть приблизилась к своим подданным. Вырубила себе поляну на берегу нашего озера и свила родовое гнездо.

ИНГА. Какой ты циничный.

ДЭН. Я умный.

ИНГА. Мне нужно идти.

ДЭН. Стой. На обед ты всё-равно опоздала, потом наврёшь что-нибудь своему папаше. Скажешь, что Треуховой монолог Нины Заречной читала. Ты же в ГИТИС собираешься поступать, угадал?

ИНГА. Да, откуда ты знаешь?

ДЭН. Чё тут знать-то? Миленькая бэйба околачивается возле дома Треуховой. Ты же выросла на её таланте?

ИНГА. Я её обожаю, особенно в новой «Чайке». И папа тоже. Он говорит, что в этой постановке Борис Репло превзошёл сам себя.

ДЭН. Тем более, папа всё поймёт и простит.

ИНГА. Я врать не умею. Он меня сразу раскусит.

ДЭН. Ничёсе! Как же ты без вранья актрисой станешь?.. Ладно, я тебе помогу. Врать не придётся…

ИНГА. А как?

ДЭН. Подожди пять сек.

Дэн рыщет по книжным полкам, выхватывает нужную книгу и возвращается с томиком Чехова, листая его на ходу.

ДЭН. На вот, читай, отсюда досюда.

ИНГА. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси…» Я знаю текст, я его к прослушиванию на подготовительные курсы выучила.

ДЭН. Ещё лучше. Читай давай, я тебя снимать буду. Я тоже к экзамену готовлюсь, во ВГИКе на режиссёрском учусь. Этюд надо снять, хвост закрыть.

ИНГА. Здорово, а потом посмотрим что получилось. И не так страшно. Со стороны ведь лучше видно, есть талант или нет.

ДЭН. Ты Ручьёва, тебе талант необязательно иметь.

ИНГА. Не-е-ет. Я хочу настоящей звездой быть, как твоя мама.

ДЭН. Тебя из какого заповедника к нам завезли?

ИНГА. Мы из Питера переехали.

ДЭН. А-а, понятно. Перелётная чайка из приозёрного кооператива, значит. Слыхали…

ИНГА. Что вы слыхали? Мы на Лиговке жили. Если хочешь знать, мой папа…

ДЭН. Очень хороший человек и крепкий управленец. Замяли. Иди, вставай вон туда, к полкам.

Инга становится где указано, Дэн «выставляет свет» для съёмки с помощью подручных средств – светильника и настольной лампы.

ИНГА. Ой, я волнуюсь.

ДЭН. Вспоминай текст пока.

ИНГА. Ага. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды, и те, которых нельзя было видеть глазом,.. словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли…» Ой, мне страшно. Вдруг не получится.

ДЭН. Получится. Давай, я готов.

ИНГА. С самого начала?

ДЭН. Ага, только не так заунывно… Погоди… Начали!

ИНГА. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды, и те, которых нельзя было видеть глазом,.. словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли…

Из «дверной» кулисы выходит Репло и останавливается. Инга запинается. Дэн увлечённо снимает спиной к дверям, приседая и поднимаясь.

ИНГА (продолжает) …Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно… Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа – это я… я….»

ДЭН. Стоп. Инга, стоишь как пугливое бревно. Ты же мировая душа, тебе не должно быть страшно. Страшно Земле, потому что она пустая, Луне, потому что она мертвая. Но не тебе. Это ты создала эту пустоту и этот страх! Ты должна собой гордиться! Ты слепая сила материи, ты мощь разрушения!

ИНГА. Но мне кажется, тут другое…

ДЭН. Мало ли что тебе кажется. Актриса это пластилин в руках режиссёра. Поняла? Мы ищем новые смыслы, вытаскиваем на свет то, что не видели до нас, мы бурим глубже других, как шахтёры. Нам никто ничего не может навязать. Нет никаких законов, есть только текст, из которого мы можем делать всё, что захотим. Ясно? Иначе нет смысла заниматься искусством. Ты хочешь стать великой актрисой? Тогда не дёргайся. Давай дальше… Начали.

ИНГА. «Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню всё, всё, всё, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь.»

Тихонько из другой кулисы выходят переодетая в домашнее Ирина, Зорин, Тоня и Дорнфельд. Ингу трясёт от ужаса, но Дэн ничего не видит.

ДЭН. Молодец, хорошо, хорошо… давай…

ИНГА. «…Я одинока. Раз в сто лет я открываю уста, чтобы говорить, и мой голос звучит в этой пустоте уныло, и никто не слышит…»

У Инги пропадает от страха голос и Треухова продолжает её текст. Дэн снимает.

ТРЕУХОВА (экспрессивно). «И вы, бледные огни, не слышите меня… Под утро вас рождает гнилое болото, и вы блуждаете до зари, но без мысли, без воли, без трепетания жизни. Боясь, чтобы в вас не возникла жизнь, отец вечной материи, дьявол, каждое мгновение в вас, как в камнях и в воде, производит обмен атомов, и вы меняетесь непрерывно. Во вселенной остается постоянным и неизменным один лишь дух. Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю, где я и что меня ждет. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после того материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли. Но это будет, лишь когда мало-помалу, через длинный ряд тысячелетий, и луна, и светлый Сириус, и земля обратятся в пыль.. . А до тех пор ужас, ужас… (Репло подходит к Треуховой) Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза…»

ДЭН. Стоп, снято! Мать, ты крутая! Эпично получилось.

Репло подходит к Дэну и покровительственно похлопывает по плечу, Дэн кривится.

РЕПЛО. Жизнь непредсказуемая штука: вернулся за смокингом, а попал на шоу домашних талантов. (Дэну) Браво, браво, далеко пойдёшь. (Инге) И Вы, Ниночка, хорошо держались.

ИНГА. Я Инга.

РЕПЛО. Инга… какое красивое, необычное имя.

ДЭН. Господа и домочадцы! Представляю Вам будущую звезду российской сцены и нашу новую соседку Ингу Ручьёву!

ТРЕУХОВА. Ручьёву? Очень приятно.

ДЭН. А это мой дядя Николай Аркадьевич Зорин, глава семейства… Это дядя Сергей, друг семейства, а это наша Тоня, ангел-хранитель семейства.

ИНГА. Здравствуйте.

ДОРНФЕЛЬД. Добрый день, вы чудесно играли.

ИНГА. Спасибо.

ТОНЯ. Здравствуй, милая, чай будешь пить? У меня плюшки настряпаны. Мягонькие.

ИНГА. Нет, спасибо, мне домой пора.

ТОНЯ. Тогда я тебе с сбой заверну. Погоди, не уходи пока…

Тоня уходит.

РЕПЛО. Оказывается, у Андрея Ильича ещё и талантливая дочь. Борис Репло.

ИНГА. Я знаю… я слежу за Вашим… творчеством.

РЕПЛО. Вот как? Приятно слышать. У нас подросло умное молодое поколение.

Зорин бодрячком ковыляет к Инге, целует ручку и ложится на диван.

ТРЕУХОВА. А я так даже залюбовалась. С такими внешними данными, с таким голосом обязательно нужно учиться.

ИНГА. Это моя мечта.

ДЭН. Она в ГИТИС хочет поступать.

ТРЕУХОВА. Прекрасно. А кто в этом году набирает? Серебрицкий? Это будет сильный курс. Вам повезло.

ИНГА. Туда ещё поступить надо.

ДЭН. Поступишь, поступишь, даже не сомневайся. С таким-то талантом.

ИНГА. Издеваешься?

ДЭН. Да чё ты, мне правда понравилось. Тебя камера любит. Вот… сама зацени…

Дэн показывает Инге отснятый материал на мониторе смартфона.

ИНГА. Какой ужас!

ТРЕУХОВА. Все актрисы так говорят. Дайте-ка взглянуть… Ничего подобного. Ты, Инга, действительно очень киногенична. Борис, иди посмотри.

РЕПЛО. В самом деле, Инга… Можно на ты? Ты хорошо смотришься. Но эта трактовка монолога тебе не очень подходит. Энергетики пока маловато. Но ничего, с этим можно работать, главное, потенциал есть.

ИНГА. Мне было странно играть, я по-другому репетировала.

ЗОРИН. А я ничего не понял. Но Вы, Инга, само очарование. Помню в восьмидесятом у Ефремова во МХАТе Нину Заречную Анастасия Вертинская играла. Вся Москва с ума сходила. Восторг! А какая она была Офелия у Козинцева в «Гамлете»! Я одиннадцать раз смотрел. Где она сейчас? Ты не знаешь, Ируш? Что там у вас говорят?

ТРЕУХОВА. Я не интересуюсь, мне и без этого есть чем заняться.

ДОРНФЕЛЬД. Она преподавала за границей, потом вернулась, а теперь фирменные кулинарные рецепты изобретает. Очень изысканно и вкусно получается, я пробовал. Талантливый человек во всём талантлив. Да и ролей для неё, увы, нет.

ЗОРИН. Жаль. Сейчас таких актрис не сыскать. Дарования измельчали что-ли…

РЕПЛО. В современном театре большие дарования и не нужны. Не надо больше ничего изображать. Актёр погружен в рефлексию самого себя, своего тела, своих мыслей и честно доносит на себя зрителю. Новый театр – это скорее бунтующий подросток, Хам, выдавший братьям наготу отца своего, лишивший его тайны. Была бы моя воля, я бы для своих спектаклей вообще с улицы актёров набирал.

ТРЕУХОВА. Ты и понабрал. Не знаешь, порой, плакать или смеяться.

ЗОРИН. Ируш, помнишь ты рассказывала про одного молодого актёра? Борис ему роль дал и сказал себя слушать. Тот бегал-бегал и к тебе прибежал: «Что я здесь делаю, что я здесь делаю.» А ты ему…Ах-ха-ха-ха! Не могу… Ха-ххаа!.. Ты ему: «Ты здесь работаешь, милый!»

ДЭН. Смешно.

Входит Тоня с пакетом плюшек и отдаёт их Инге.

ДОРНФЕЛЬД. А мне актёров жалко, особенно хороших. Четыре года учиться чтобы потом просто рефлексировать себя на сцене. А если кто-то не вписывается в «концептуальность» замысла очередного гениального режиссёра, не совпадает с ним, так сказать, «по фазе», что тогда? Получать на лоб клеймо профнепригодности? Как выходить на сцену?

РЕПЛО. Да элементарно – вот как! (указывает на Ингу) Встала и сделала что просили. И копытом не била, то не так, сё не так.

ТРЕУХОВА. Спасибо, дорогой.

РЕПЛО. Ирина, это не о тебе.

ТРЕУХОВА. Я поняла. Так, мне пора одеваться в театр. Твой смокинг поглажен и висит в гардеробной за дверью.

РЕПЛО. Спасибо, дорогая.

ТРЕУХОВА. Не мне, Тоне спасибо скажи.

РЕПЛО. Антонина Ивановна, большое спасибо.

ТОНЯ. Пожалуйста. Носи на здоровье. Пуговки только ручонками на жилетке не крути.

РЕПЛО. Постараюсь…

ТОНЯ. Волнуешься как поросёнок в мешке. Не зарежут ведь тебя поди?

РЕПЛО. Не зарежут, так живьём сожрут. Никогда свои спектакли в зале не смотрю, не могу.

ДОРНФЕЛЬД. Я тоже… Ну что ж, мне пора. Надеюсь, бенефис закончится триумфом… Антонина Ивановна, Ваша солянка была как всегда божественна! Признаюсь, у меня от удовольствия аж за ушами попискивало.

ТОНЯ. А я подумала мыши завелись.

У Инги звонит телефон: «Да, пап, я у соседей. Да… Нет… Да… Я уже иду.» Дорнфельд целует Треухову в щёчку, подходит к Зорину на диване, жмёт руку, машет остальным на прощанье рукой и уходит.

ИНГА (Дэну). Я пойду, а то влетит.

ДЭН. Папаша агрится? Погоди, сейчас организую тебе алиби. Ирина Аркадьевна… Маман, помогите будущей звезде перед папой оправдаться, она на семейный обед опоздала, пожалуйста. Пжалста-пжалста-пжалста.

ТРЕУХОВА. Можешь ведь когда хочешь. Давай телефон.

Дэн перезванивает по телефону Инги Андрею Ильичу Ручьёву.

ТРЕУХОВА. Андрей Ильич? Добрый день, это Ирина Треухова. Да.. Да… Ну что вы… Ах… Да, конечно… ну разумеется… Да, мне будет очень приятно. Да, я, собственно… Что Вы говорите?.. У меня нет слов, Андрей Ильич… Ах-ха-ха… Вот это новость! Да, в Доме Актёра… Жду… а-а-а… Андрей Ильич, подождите! У меня к Вам большая просьба – не ругайте Ингу за опоздание, это мы её задержали. Она нам монолог Нины Заречной читала. Да, и Вы знаете, очень хорошо, нам всем понравилось. Что Вы, что Вы, совсем нет! Она у Вас очень талантливая. Да, да… большая умница… и скромница… Да, хорошо, передам. Спасибо, Андрей Ильич, всего доброго… До вечера… Борис, тебе привет от Ручьёва.

РЕПЛО. Какая честь. Что за новости он тебе доложил? Чего ты так… всхохотнула?

ТРЕУХОВА. Мне народную дали, он будет приказ зачитывать.

РЕПЛО. Тоже мне новость.

ТРЕУХОВА. Инга, детка, не переживай, всё хорошо.

ИНГА. Спасибо, Ирина Аркадьевна. До вечера.

ТРЕУХОВА. Ты тоже идёшь в театр сегодня? Тогда до встречи! (Тормошит дремлющегоЗорина) Коля, Коленька, пойдём наверх.

ЗОРИН. Ируш, я тут так хорошо прилёг.

ТРЕУХОВА. Давай-давай, спать надо в кровати, у тебя же позвоночник.

ИНГА. До свидания, Николай Аркадьевич.

Зорин машет Инге на прощание и поднимается с дивана.

РЕПЛО (Инге). Надеюсь, ещё увидимся.

ИНГА. Да… до вечера. (Дэну) Я побежала, пока.