Kitabı oku: «Болиды», sayfa 3

Удивительно, но это последнее задание довольно интересное. Когда я его получила, то сразу же испугалась такого большого объема. Моя реакция была очень похожа на реакцию участников какого-либо психологического тренинга, которых попросили, например, перечислить десять своих уникальных навыков. Чаще всего они реагируют на это довольно эмоционально: «Десять! Сократите хотя бы до пяти». Правда, в подобной группе всегда найдется участник, который скромно потупит взор и начнет аккуратно что-то записывать, спросив через две-три минуты: «А двадцать можно?» Возвращаясь к заданию, напишу, что большой объем действительно полезен, так как позволяет дать полную свободу собственным мыслям, обозначая «слепые пятна» внутренней природы.

Свобода собственных мыслей. Из примеров художественной литературы мне сразу вспоминается повесть Джерома Сэлинджера «Симор: Введение», написанная в стиле потока сознания и постоянных отсылок к самому себе. Вот уж действительно полное раскрепощение писателя, рассказывающего про свой сон на полу, после которого бутылочка редкостного вина была бы очень кстати, и тридцать чашек кофе, которые необходимы для творческого процесса. Раньше я это воспринимала, как абсолютную свободу современного автора, а теперь задаюсь прагматичным вопросом: может, Сэлинджеру тоже нужно было дотянуть до требующегося объема, заданного его редакторами. Тогда уж волей-неволей придется раскрепоститься.

Моя собственная свобода мыслей в этой части письма будет посвящена работе с супервизором. Понимаю, что для молодого психолога подобная тема может расцениваться как сакральная, но специфика задания позволяет писать и на перспективу. То есть когда-нибудь я буду считаться опытным специалистом, которому разрешено рассуждать и на такие темы, поэтому настоящее письмо должно быть очень кстати.

Подчеркну, что я полностью согласна с коллегами, от которых слышала, что плохая (проведенная с ошибками) супервизия или интервизия вредит психологу не меньше ее отсутствия. И еще я полностью согласна с утверждением, что каждому психологу нужен именно свой супервизор, как каждому клиенту нужен именно свой психолог. В профессиональном психологическом взаимодействии очень много личного, поэтому несоответствие этих личностей (супервизора и психолога или же психолога и клиента) чревато взаимным напряжением и потерей устойчивости. К счастью, мне повезло, так как мой супервизор бережно и деликатно относится к моим границам и ресурсам. Тем не менее не могу не написать про один случай своего неудачного взаимодействия с другим супервизором. Естественно, все субъективно, но мне не понравилось. Это было на каком-то психологическом фестивале или марафоне, когда мы работали в группах или разбивались на пары. В общем, я попала к этому супервизору, чтобы поделиться своим случаем из практики. Внешне все было спокойно, только во время моего рассказа супервизор начал быстро и энергично рисовать акварелью мои визуальные ассоциации. Возможно, он знал, что делает, правда, у меня возникло ощущение, будто в мое личное пространство прорываются и бьются решительно и без разрешения. Даже пришлось поставить стопы на пол, чтобы усилить собственную устойчивость на телесном уровне. А потом время для парной работы неожиданно закончилось, и я осталась одна со стопами и без объяснения смысла акварели. Для меня это был неприятный опыт, но для целей профессионального становления он пригодился своей наглядностью. На собственном примере я поняла, что чужое психологическое пространство требует осторожного отношения, поэтому в мир клиента нельзя прорываться и пробиваться. И для завершения истории напишу, что теперь стараюсь не попадать на личное взаимодействие с этим супервизором, хотя его лекции и профессиональные рекомендации мне все равно интересны.

К счастью, неудачных случаев профессионального взаимодействия бывает меньше, по крайней мере, мне так кажется. Чаще всего общение с коллегами насыщает, обогащает и служит вдохновением в собственной практике. Думаю, это связано с профессиональной солидарностью и похожим отношением к содержанию психологии и человеческой природы и сохранением собственной профессиональной индивидуальности. По-моему, у меня уже была идея о том, что психолог не может сформироваться благодаря учебникам, лекциям и нормативам, которые все вместе напоминают обычные инструкции к механизмам и деталям. Взаимодействие со старшими коллегами, обменивающимися опытом и идеями с молодыми специалистами, на мой взгляд, просто бесценно. Живые люди и живые идеи в помогающей профессии, относящейся к типу «Человек – человек» согласно методике нашего известного психолога Евгения Александровича Климова, отражают всю суть этой профессии. К психологу приходят люди, и сам психолог обращается к людям для сохранения своей личностной и профессиональной устойчивости.

Кстати, в общении со старшими коллегами мне повезло. Во время учебы я работала на одной из кафедр факультета и должна признаться, что разговоры кандидатов и докторов наук о профессии, человеке и принципах специальности оказались для меня гораздо полезнее общепринятых лекций. Лекции выстраиваются согласно учебному плану, а профессиональные разговоры на кафедре чем-то напоминают научно-популярные выступления с живыми и увлеченными диалогами. И будущая профессия уже не кажется чем-то далеким и абстрактным, потому что она обрастает реальностью и человечностью.

В аспирантуре, по счастью, тоже было много полезного, живого и формирующего общения. Как-то раз после очередного семинара заведующий нашей лаборатории настоятельно рекомендовал всем аспирантам посетить выставку картин Анатолия Зверева. Аргумент был философским: «Обязательно посмотрите на его портреты, чтобы понять, насколько анализ психологический беспомощен перед анализом искусства». Конечно же, я перед таким аргументом не устояла и послушно пошла на выставку (правда, в институте поговаривали, что наш заведующий в совершенстве владеет техниками гипноза и может превратить человека в камень, поэтому все аспиранты ходили и ходят на различные выставки). Тем не менее на той выставке аргумент заведующего проявил себя в полную силу. Не обладая специальными терминами, напишу только, что у Анатолия Зверева, по моим ощущениям, очень своеобразная техника с экспрессивными линиями, акцентами и цветовой аморфностью. Больше всего мне тогда запомнился портрет одной женщины в синем платье с крупным желтым горохом и лицом, в котором отражалась вся ее история и женская природа. Вся личность на бумаге и в краске, совершенно недоступная для рациональных терминов из психодиагностических методик и абсолютно понятная чувствам и бессознательному. Действительно, анализ психологический беспомощен перед анализом искусства. И это верно не только для живописи, но и для музыки (на мой взгляд, особенно для музыки), литературы, театра, танцев и чего-то еще, знакомого только искусствоведам. Думаю, что не будь в моей жизни психологии, я бы стала изучать искусство.

Но все же пора возвращаться к моим болидам, которые могут заметить и другие специалисты. Как-то к нам на комиссию направили одного ребенка с промежуточным и непонятным диагнозом, когда окончательный шифр под вопросом. При этом заключение могло быть как более легким, так и более сложным, когда будущее ребенка связывается со специализированной школой.

Диагностика проходила в привычном режиме: я раскладывала содержимое своей драгоценной серой папки с психологическими методиками, лучший диагност шептала про то, что я нарушаю возрастные нормативы, а председатель комиссии просила ее не мешать. В общем, все было как всегда. Возможно, из-за этого ребенок сложно шел на контакт, а у нас никак не получалось разобраться с его непонятным диагнозом. Не хочу писать про озарение или собственную гениальность, так как подозреваю, что истинная причина произошедшего связана с моим собственным нетерпением, вызванным неуловимостью диагноза. В какой-то момент я протянула ребенку небольшую методику, которая действительно опережала его возраст и которую он выполнил с легкостью акробата. Председатель комиссии, внимательно следившая за происходящим, даже радостно усмехнулась: «Вы думаете, здесь серьезное нарушение? Очень сильно сомневаюсь!» Пролетел наш болид яркой вспышкой, позволившей избежать специализированной школы и прочих проблем.