«Бродский среди нас» kitabından alıntılar, sayfa 2
В разговорах его часто всплывало имя Анны Ахматовой; о ней он говорил так, как будто вполне осознал ее значение только после ее смерти. Она была первым знаменитым наставником Иосифа. В 1962 году, когда он с ней познакомился, она была единственным живым классиком русской поэзии – Пастернак умер в 1960-м. Некоторые друзья Иосифа знали его лично. Но Ахматова, в отличие от Пастернака, была великодушна с молодыми. Приехав в Оксфорд, где ей была присвоена почетная степень доктора, она подробно рассказывала друзьям и знакомым о молодом Иосифе Бродском: так что, когда он покинул Россию, путь ему был уже приготовлен. Можно с уверенностью сказать, что Ахматова повлияла на судьбу Иосифа.Иосиф откровенно говорил нам, что не очень любит ее поэзию. Ахматова, чрезвычайно проницательная в том, что касалось отношения людей к ее стихам (это ставило их порой в затруднительное положение), видела, что его поэзия решительно отличается от ее собственной, обманчиво простой. Иосиф пересказал мне ее слова: она не верит, что ему может нравиться ее поэзия. Он, разумеется, галантно возражал. Я думаю, Ахматову это не могло убедить, так же, как впоследствии Ахмадулину.Однажды, когда у меня не шла работа, он сказал, что у Ахматовой на такой случай есть рецепт: немедленно переключиться на другую большую работу – это тебя раскрепостит… Странно и приятно было слышать совет Ахматовой в его пересказе – в отличие от Иосифа, я любила ее стихи, а сама она и ее жизнь вызывали у меня глубокий интерес.На Иосифа очень повлияла ее способность прощать людей, убивших ее мужа и отправивших ее сына в лагерь. Эту сторону христианства он усвоил благодаря ей. В каком-то смысле она подготовила его к суду – показав, как подобает вести себя поэту; но, что еще важнее, он признал в ней того редкого человека, который научит быть развитым человеческим существом.
Я не хочу, чтобы был музей Иосифа, не хочу видеть его на марке, видеть его имя на фюзеляже: все это означает, что он мертв, мертв, мертв — а более живого человека не было на свете.
Длинные прозаические произведения он не всегда дочитывал до конца. Поэзию, конечно, читал основательно, даже плохую, и громадное количество стихов помнил наизусть. “Никогда не знаешь, у кого можно наткнуться на хорошую строчку”, – говорил он.
С.15 "Мы не могли гордиться своей страной, где шла такая тяжелая борьба за права афроамериканцев и считалось возможным бомбить мирных жителей Камбоджи и Вьетнама".
С.28: "Помню одну телеграмму из официально атеистического Советского Союза, когда Карл был еще в сознании, но очень болен: "Передайте Карлу Профферу, - говорилось в ней, - что за него отслужили молебен в Ленинграде". Агностик Карл прослезился, услышав об этом".
Большинство обыкновенных людей режим как будто не беспокоил, они жили своей повседневной жизнью, довольные тем, что квартиры и удобства субсидируются и хлеб стоит дешево. Для них было не важно, что они не могут путешествовать, смотреть какие-то фильмы, читать запрещенные книги. Жаловались они только тогда, когда сами или их дети сталкивались с системой, где нельзя чего-то добиться, если нет связей.
«Когда Иосиф привел в дом Сьюзен Сонтаг, он первым делом сказал мне по-русски: „Это не те вещи“, что означало: это дружба и ничего больше».
... говорит, что век скоро кончится, но раньше кончится он сам.
Иногда ты любишь свою страну, а она тебя в ответ не любит.
С.133: "...он проснулся однажды ночью: в спальне стоял вор.
- Ты кто? - спросил Иосиф.
- А ты кто?
- Я просто русский поэт.
И вор сразу ушел."
