«Wuthering Heights» kitabından alıntılar, sayfa 6
У меня лишь одна молитва – я её постоянно твержу, пока не окостенеет язык: Кэтрин, не находи покоя, доколе я жив! Будь со мной всегда… прими какой угодно образ… Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне,где я не могу тебя найти.
...Он всегда, всегда в моих мыслях: не как радость и не как некто, за кого я радуюсь больше, чем за самое себя, - а как все мое существо.
Це просто якийсь душевний свербіж, і я роз'ятрюю виразку, щоб посилити біль.
Самыми большими моими горестями были горести Хитклифа: я их все наблюдала, все переживала с самого начала! Самой большой думой в жизни был он, и только он.
the desolation between us. A capital fellow! He little imagined how my heart warmed towards him when I beheld his black eyes withdraw so suspiciously under their brows, as I rode up, and when his fingers sheltered themselves, with a jealous resolution, still further in his waistcoat, as I announced my name
- Тише, тише! Он все же человек, - сказала я. - Сжальтесь над ним, есть люди и похуже его!
- Он не человек, - возразила она, - у него нет права на мою жалость.
“Ах, я вся горю! Я хочу в поле! Хочу снова стать девчонкой, полудикой, смелой и свободной; и смеяться в ответ на обиды, а не сходить из-за них с ума! Почему я так изменилась? Почему, едва мне скажут слово, кровь закипает во мне адским ключом? Я уверена, что стала бы вновь самой собою, — только бы мне очутиться среди вереска на тех холмах. Распахни опять окно — настежь! И закрепи рамы! Скорей! Что ты стоишь?”
Весь день, бывало, она ведет себя так, что хуже некуда, а вечером придет приласкаться к отцу. «Нет, Кэти, — говорил тогда старик, — не могу я тебя любить, ты хуже своего брата. Ступай помолись, дитя, и проси у бога милости. Боюсь, нам с твоей матерью впору каяться, что мы тебя взрастили!» Сперва она плакала от таких его слов; но потом, постоянно отвергаемая, девочка зачерствела сердцем и смеялась, когда я посылала ее к отцу повиниться и попросить прощения.
Он [мистер Эрншо] ревниво следил, чтоб никто не сказал мальчишке худого слова; ему как будто запало в душу, что вот из-за того, что сам он любит Хитклифа, все ненавидят приемыша и норовят обидеть его. Хитклифу это принесло немалый вред, потому что те из нас, кто был подобрее, не хотели раздражать хозяина, и мы потакали его пристрастию; а такое потворство было той пищей, которая вскормила гордость ребенка и его злонравие.
Чужой всегда чужой, беден он или богат, и меня не устраивает, чтобы кто-то тут рыскал, когда я не могу оставаться за сторожа!
