Kitabı oku: «Покидая Тьму», sayfa 5
Но не смотря на до сих пор не погасшее пламя и довольно таки плотное одеяло, по ногам всё-равно пробегал маленький и неприятный холодок, заставляющий подняться с уже тёплого и уютного места.
Небольшой участок пола за магазинчиком, над которым крыша была пробита, образовался яркий, и, наверное, даже вычурный небольшой сугроб, казавшийся таким из-за яркого контраста блестящих замёрзших капель воды, окружённые пустой и обезвоженной тьмой. Таким же пустым казалось и помещение, где расположился импровизированный привал подростков, не смотря на всю оставшуюся, не вошедшую в число дров для костра, новенькую мебель. Ощущение было необычным, будто из мира выдернули что-то очень значительное, но такое маленькое, что заметить получилось не сразу.
Филипп скинул с себя громоздкое одеяло и остался стоять у дивана, приходя в чувства. Вокруг всё было обычным, когда он осматривался по сторонам, таким же, как и до сна, понятным и естественным. После очередного взгляда на уже остывающий огонь, среди догорающих досок кроватей и почти полностью сгоревших подушек парень заметил маленьких бликующий предмет среди них, отбивающий любую другую постороннюю мысль. Тот самый брелок, или, то, что от него осталось, лежал среди пепла, маяча перед глазами не смотря на расплавившийся и почти полностью почерневший пластик. При виде такого пожертвования дорогими воспоминаниями Филипп, кажется, на себе ощутил всю серьёзность отношений, заключённые в эту несчастную безделушку.
Внезапный, совершенно неожиданный жирный хлопок в другой части здания разогрел кровь парня и неслабо так заставил скакать его сердце, приказав вслушиваться в разлетающиеся осколки стекла и топот жёстких ботинок неподалёку от привала. Кто-то, без приглашения выбив дверь, вломился в торговый центр, точно зная, что где-то внутри этих джунглей есть кому-то неугодные скрывающиеся дети. Первая мысль, рисующая образ неизвестного – охотник с парковки. Наверняка очнувшись и жаждая мести после оглушительного и глупого провала, стрелок решил навестить подростков для второго раунда, где он точно хочет остаться единственным победителем. Супер разъярённый размытый человек решил больше не нянчиться и не играть в игры, а держа перед собой ружье, был настроен очень решительно, готовясь стрелять, как только появится возможность.
– Лиза, надо уходить, проснись! – Филипп замер на месте, стараясь быстрее привыкнуть к темноте по ту сторону магазинчика, чтобы случайно не проглядеть нагрянувшего к ним убийцу, – Лиза, вставай!
Но даже малейшего движения на соседнем диване краем глаза парень не увидел. Одеяло как лежало на девушке, так и оставалось в том же положении, не смотря на громкий выстрел, бьющееся стекло и крики Филиппа.
– Ты что делаешь, Лиза, стрелок вернулся. Надо убираться отсюда!
Скинув на пол одеяло и подушку, молодой человек увидел, что под ними, на диване, никого не было. Девушка исчезла.
Страх стремительно приближающийся смерти не был так важен как возможность видеть глаза его бесследно исчезнувшей девушки, как прикосновение её слегка холодных, но гладких рук. Совсем недавно они оба разговаривали у этого самого костра, перед которым Филипп теперь стоит один, нервно мотая своей пустой головой. Вот что выдернули из этого мира. Из мира вдоволь настрадавшегося подростка грубо вырезали ту единственную маленькую яркую деталь в его постепенно угасающей жизни, оставив на сердце рваную и ничем более не заклеивающуюся дыру. Всё это вызывало невероятно тяжёлый ком в горле, а взгляд постепенно затухал, дезориентируя в и не без того тёмном помещении.
Очередной выстрел неподалёку приводит в движение возвращающиеся мысли парня, напоминая, что уже совсем рядом сумасшедший человек с оружием готов при любой возможности всадить не один десяток пуль в подавленного и растерянного подростка.
Сбивающие с ног выстрелы, каждый из которых может случайно задеть Филиппа в любой момент, помогали лучше приспосабливаться к этой непростой, и, казалось бы, безвыходной ситуации, и на месте продумывать дальнейший маршрут к ближайшему запасному выходу. Но как бы парень не вертел своей головой, заметить убегающую прочь испуганную девушку он не мог, хотя очень старался.
Освистывающий ветер, выпрыгивая из помятых стальных листов, дёргал маленькую мышку за рукав куртки, пытаясь указать путь к выходу из лабиринта вместе с расставленными специально почти затухшими свечами. Яркий оранжевый свет стучал в двери подсознания, но что-то необычное в последовательно выстроенных восковых огоньках Филипп найти не мог, больше волнуясь за сохранность своего тела. Стук подошвы и хруст разбитой плитки под ногами создавали очень явный образ Лизы перед глазами, навязывая очень непростую мысль.
Что если, её и не было никогда? Вдруг, эта идеальная, во всех смыслах этого слова, девушка предстала перед испуганным и потерявшимся не только в городе, но и в своих мыслях, парнем лишь для его защиты? Понимая, что совсем недавно странный чёрный дым, проглотивший его привычный мир и все давно устоявшиеся в нём законы, может быть лишь началом чего-то действительно страшного, чего-то хуже… Проекция молодой красивой девочки может быть не более чем галлюцинацией от проникающего в лёгкие вместе с воздухом вируса, поражающего мозг и действительно затуманивая разум, как бы смешно это не звучало при всех настоящих событиях.
Впрочем, сперва нужно выбраться отсюда и хотя бы сбросить с себя неадекватный хвост с ружьём наперевес, чтобы уже в более-менее спокойной обстановке взвесить все случившиеся и надуманные эпизоды за последние несколько минут.
Радикальное решение проблемы пришло после оглядки на недавнее парковочное сафари, откуда сбежать удалось с помощью импровизированного, но довольно таки эффективного трюка с отвлекающей тележкой. Охотнику было мало, подумал Филипп, раз после оглушительного фиаско тот решил вернуться за победившим его подростком, не проанализировав допущенные ошибки. Предположительно, стрелок не подозревает о заражённых людях-манекенах, скрывающихся глубоко в тени буквально за углом. И если заманить его туда, то правила игры, возможно, изменить в свою пользу.
Филипп резко перенаправил весь свой вес влево, и чуть не ударив носом в пол, затаился за сувенирным прилавком, стараясь дышать в запотевшие от страха ладони как можно тише. Выстрелы перекрутились, видимо, неизвестный всё-таки не совсем безнадёжный, раз решил впустую не тратить драгоценные патроны для своего ружья. Отныне, счёт пошёл на секунды, где каждый шаг должен произойти ни раньше, ни позже, а действия должны максимально твёрдыми.
Шахматная плитка затрещала, а охотник уже выставил ружьё перед собой, кажется, заметив пластиковую приманку в конце коридора. Сигнал подан, присутствие точно известно, а значит, у Филиппа имеется окно в десять секунд, за которое он должен решиться на один единственный взмах катаной, чтобы навсегда усмирить сумасшедшего убийцу и открыть себе выход в город без чувства постоянной тревоги за спиной.
Парень не до конца понимал смерть, и то, как она наступает, поэтому боялся сделать что-нибудь не так, боялся промахнуться и получить в ответ десяток пуль в свою грудь и навсегда остаться смотреть хрустальными глазами на падающий с крыши снег. Боялся навсегда забыть Лизу, даже если в итоге она окажется плодом хорошего воображения, но… После очередного всплывшего образа её тонких бледных ручек, сверкающего влажного тела и тёмных мокрых волос, произошёл ранее невообразимый выброс адреналина, подаривший всему телу твёрдости, а действию пугающую жестокость.
Филипп выполз из-под прилавка, и решительно взмахнув лезвием вверх, силой левой руки, низверг на себя фонтан тёмной и алой крови, ощущая стекающие красные ручьи по всему своему лицу.
Удар пришёлся, как было и задумано, в шею, чтобы раз и навсегда. Человек, ранее охотившийся на подростков, стоял на коленях и жалобно пытался вернуть всю вытекающую из него кровь назад, подставляя ладони к шее. Он, не отрывая взгляда от безжалостного парня, всматривался в его полные неутолимо-ужасного голода глаза, сразу подметив даже не проскочившую в них каплю сомнения или напряжения.
Высокомерие переполняло довольного Филиппа, не брезгающего даже чужой крови на своём лице, лишь с наслаждением медленно, не торопясь, вытирая её своим рукавом.
Кровь окрасила несколько плиток вокруг себя и, заливая каждую трещину с осколками, медленно подбиралась к относительно чистым кедам. Филипп держал свою голову запрокинутой назад, решив разделить последние секунды своего утихающего нового состояния глядя на падающий снег, которой таял у его на лице и смешиваясь с кровью, стекал по подбородку на воротник куртки.
Тогда же глаза заметили искусственность выстроенных в ряд свечей неподалёку от стремительно растекающейся алой лужи, решив, что самое время взглянуть на огоньки и последовать за ними, как парень и поступил.
Ассоциация напрашивалась моментально: яркие оранжевые огоньки, выстроенные в ряд, походили на некогда ведущую Лизу новогоднюю гирлянду, которую для неё специально оставил Филипп. Сомнения на счёт существования девушки рассеивались, как и огонь на уже слабых восковых палочках за дверьми.
Свет вёл внутрь магазина, где на красивом, ничуть не потерявшем свой цвет, кресле аккуратно была сложена чёрная тёплая джинсовая куртка, кажется, с запиской сверху:
"Фил, прости меня, что ничего тебе не сказала. Я всё это придумала спонтанно, пока ты спал, но… Но я спать не могу, пока фотография с этой девочкой лежит у меня в кармане, постоянно напоминающая о себе. Я верю в твои слова о дыме и в то, что где-то за городом его совсем нет, что где-то там, далеко, есть привычный мир, где всё как раньше. У меня есть, не знаю, может быть, часов восемь или девять, чтобы забрать карту, найти девочку и вернуться к тебе. Пожалуйста, дождись меня в старом мире, и мы больше никогда не расстанемся! Люблю. Лиза".
Восемь часов до удушья и превращение в омерзительную статую мертвеца разделяли парня и девушку, как и невероятная обеспокоенность за её здоровье.
– Заходи справа! – чужие слова, отчётливые, но еле доносящиеся, в самом конце торгового центра обрушились на скучающего бедолагу беспощадным убийственным градом, размыв прошлую победу.
Филипп накинул новый тёплый подарок на себя и помяв записку, хоть это получилось и случайно, запихал её во внутренний карман, с оглядкой стараясь как можно быстрее покинуть магазин, зная, что на второе убийство его явно не тянет. Кто-то отдал приказ заходить с другой стороны, а это значит то, что их двое и то, что, наверное, самое плохое, эти двое те же самые военные, которые ворвались не так давно в дом к старику и убили его. В прочем, убить они хотели и подростков, а после глупой оплошности, скорее всего, следовали за ними, не желая оставаться в дураках. Путей отхода несколько, но как знать, если ли на этот раз шанс сбежать невредимым? Вдруг, именно сейчас удача навсегда покинула парня, оставляя его на погибель. Но как бы то ни было, желание выжить и отыскать сбежавшую в одиночку Лизу превосходили многие возвращающиеся страхи, а значит, необходимо было немедленно включать голову и придумывать свой побег.
В данном случае, у Филиппа было преимущество, предоставляющее намного больше времени на обдумывание нескольких возможных вариантов отхода, нежели до этого. Один из запасных выходов находился за углом в конце достаточного длинного коридора, но одно дело знать, где эта дверь находится, другое же, открыть её и не подставиться под пули моментально прибывших на посторонние звуки военных. Решать нужно здесь и сейчас.
Если не выбежать из укрытия к двери в ближайшие несколько секунд, то дальнейшие шансы на сохранение жизни будут уменьшаться с каждым приближающимся в его сторону шагом.
– Сейчас или никогда! – оторвав ноги от пола, вверх подлетели маленькие осколки плитки, быстро рассыпавшиеся от падения. Парень оттолкнулся рукой от осыпающейся стены и бросился к запасному выходу.
– Этого к ней и увозим, если найдём!
Что это было? Грубый мужской голос за спиной произнёс очень простое предложение, но понять его и найти в словах смысл Филиппу удалось лишь только спустя какое-то время, пока он вновь не подумал о Лизе. Два плюс два сложить было не сложно. Неужели далеко девушке уйти не удалось, и только-только выйдя из торгового центра, она попала в руки военных?
В таком случае раскрывать своё местоположение категорически нельзя, иначе шанс на вызволение Лизы можно благополучно хоронить вместе с ней, если военные будут на сто процентов уверены, что в этом здании находится ещё кто-то кроме них.
Перед Филиппом висела табличка с запасным выходом и сама дверь, ведущая на улицу, но цепляясь за каждое сказанное военным слово и проживая каждый выдуманный альтернативный сценарий, он постепенно отдалялся в сторону укрытого тенью угла, сомневаясь в правильности своего некогда принятого решения. Вот он, шанс вернуть его девушку назад, к нему, и покинуть страшный дым вдвоём, только если в этот раз, вместо бегства и возможности дать сдачи, парень просто-напросто останется в стороне, чтобы после незаметно проследовать за военными к их автомобилю.
Тьма снова заглотила помутившейся и хорошенько расшатанный после всего произошедшего разум маленького, оставшегося наедине с самим собой мальчика. И если голова ощущала прилив вновь вернувшихся неприятных мыслей с отвращением и постепенно увеличивающейся громкостью шума, то вот тело вело себя неестественно и в каком-то смысле даже являлось телом абсолютно незнакомого, чужого человека, чьи слова и действия не поддавались объяснению. Их просто было не узнать, в них невозможно было разглядеть свои родные осколки души и, казалось бы, доведённое до автоматизма поведение. Что-то некогда знакомое навсегда утеряно в засыпанных снегом руинах.
Филипп лежал на пропитавшейся холодом земле за территорией торгового центра, где-то в абсолютно пустом пространстве. Нарастающая жгучая боль внутри постепенно замерзающего тела вместе с непрекращающейся дрожью полностью завладели подростком, готовясь медленно, сантиметр за сантиметром разрушать его хрупкий разум. Маленькая холодная слезинка, выкатившаяся из блестящего глаза, обжигала щёку, по которой скатывалась к ещё тёплой шее, отражая чёрные-чёрные ветви маленьких деревьев. Снова один, думал парень, и снова брошенный в нигде.
Героическая кровавая победа была предана забвению из-за растущих с большой скоростью страхов внутри маленькой головы, после осознания которых такие чувства заживо поедали появляющиеся даже на миг, словно лучи солнца, надежды на более-менее положительный исход. И кроме как сразиться с виновником всех случившихся с ним бед у подавленного и разбитого Филиппа ничего не осталось.
– Ну, сукин ты сын, вылезай! – молодой человек вновь зажёг яростный боевой огонь в своих глазах, и, дотянувшись до ближайшей большой сухой палки, уверенно встал на ноги, направив своё оружие вперёд.
– Это ты со мной говоришь? Со мной? – ответил похожий на Филиппа голос, – со мной?
– Ну, конечно с тобой, ублюдок! – ответа парень ждать не стал, а поэтому совершенно не колеблясь, пару раз взмахнул палкой вверх, вспоминая своё прошлое убийство с теми же движениями, – ну, давай!
Неизвестный, размытый почти что до полного исчезновения человек перед оцепеневшем Филиппом показал свою яркую ухмылку, пытаясь вытянуть из парня напротив ещё парочку нелепых движений.
– Всё не так, как ты себе это представляешь! Слышишь?
– Нет, это неправда! – и снова следующий за словом очередной взмах палкой, попытка задеть оппонента и хотя бы сбить его с ног, – что было, что мы сделали, и что получили!
С каждым ответом появившегося из неоткуда размытого человека, гнев, кипящий внутри испуганного подростка, предпринимал всё разные и разные попытки по своему высвобождению наружу, но вот только, каждая попытка оканчивалась маленьким поражением.
– И чего ты хочешь этим добиться? Это ты предпринимаешь, как попытку всё изменить? – на секунду показалось, что человек напротив остановился от своих постоянных хитрых увиливаний и задал интересующий даже его вопрос, – что скажешь?
– Хочешь что-то предложить? – палка опущена к земле, а Филипп с озадаченным видом присел на снег отдышаться.
– Вернуть Лизу получится лишь в том случае, если ты примешь некоторые, так тебя пугающие, факты…
Филипп поднял голову и увидел стоящее перед собой целое зеркало, чуть закопанное в землю. На нём не было ни пылинки, что удивительно.
– Она тебе дорога? – спросило отражение, – Лиза. Она тебе дорога?
– Да… – неуверенно ответил Филипп, прошептав свой ответ.
– А хочешь ли ты её вернуть?
Какое-то время парень молчал, то ли не зная, что ответить, то ли боясь своего ответа.
– А хочешь ли ты её вернуть, а? – повторило отражение, – увидеть её вновь?
Но, и в этот раз Филипп ничего не ответил, лишь закрывая лицо руками.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
Дождь. Сырость. Пар изо рта. Всё это радовало стоящего у входа в метро одинокого парня. Даже не смотря на возмущения мимо проходящий людей, заставить его накинуть в моросящий дождь капюшон, было невозможно.
Парень специально трогал растянутые рукава своей большой кофты, выглядывающие из-под куртки, или поправлял идеально лежащий в ухе наушник, просто потому что благодаря таким простым действиям он оставался прикованным к этой земле и чувствовал себя приземлённым как остальные. Помогали этому и изредка стучащие капли дождя по блестящим белым мраморным ступеням. Они гремели словно колокола, перебивающие музыку, мешая полностью отключить сознание и погрузиться в собственные мысли.
Одно мгновение и вот Филипп уже мчится в вагоне метро через весь серый город, наблюдая за пробегающими за стеклом яркими голубыми огнями. Но, кое-кто смог оторвать его от фонарей и вывести из гипноза, прикоснувшись к его руке.
Маленький белый котёнок, выглядывающий из расстёгнутой куртки рядом сидящего пассажира, пытался дотянуться своей лапкой до болтающегося провода наушников, пробудив Филиппа. Спустя какое-то время молодой человек и котёнок встретились взглядами, разглядев, друг в друге полностью промокших бедолаг, севших в этот вагон не по своей воле.
И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
Мягкий шелест после перелистывания страниц дёргал, будто привязанное на ниточку тело, вызывая на руках и шее приятные мурашки. Парень сидел на полу, под открытым окном, периодически подглядывая на играющую с ветром белую полупрозрачную штору, которая прерывала свою игру для крепких объятий с занятым чтением Филиппом. Он отвлекался на неё, представляя, что его обхватывают чьи-то заботливые тёплые руки.
Квартира была погружена в сон, лишь изредка вслушиваясь в еле-еле доносящиеся из спальни шуршащие страницы старой пыльной книги. Парень сам того не понимая, почёсывал свой нос перед перелистыванием создавая оглушающий звук в пустом и одиноком доме. Тишина казалось ему громче рёва автомобилей, от чего созданные в голове образы после прочтения бесследно размывало неуловимым невидимым шумом.
И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день вторый.
– Это я. Я здесь! – Филипп упал на коврик под входной дверью и, не отпуская ручку, тихо стучал ботинком по бетону, пытаясь привлечь внимание девушки, – пожалуйста, открой дверь… Давай поговорим.
– Ты хочешь что-то добавить? Спасибо не надо! – чем-то очень расстроенная девушка по ту сторону двери ходила из комнаты в комнату, желая поскорее вернуться к спокойному отдыху через игнорирование собеседника.
Свет яркой бирюзовой лапочки над соседской дверью мягко ложился на тёмно-серый бетонный пол, оголяя каждый его изъян, каждую трещину и выделяя все неровности большой грубой тенью. Этаж, на котором сидел парень, казался ему чересчур уж вычурным, оглядываясь на все оставшиеся внизу предыдущие коридоры, где царил тёплый яркий жёлтый оттенок, смешиваясь с разноцветными дверными бликами, он создавал настоящую палитру на старых исписанных кем-то таких же серых стенах.
Прогнивший пол отдающей сыростью древесины был не менее отталкивающим, постоянно цепляя своими сколами торчащие кое-где нитки из свисающей кофты подростка. И глядя на доски уже было не представить его изначальный цвет, такой, с каким он был здесь забит. Доминирующий морской зелёный вытеснял собой привычный оранжевый, создавая иллюзию естественного цвета старого дерева. Впрочем, вскоре, от множества гипнотизирующих оттенков Филипп отвлёкся, перестав таращиться в одну точку с глупым видом и встав на ноги, снова попытал удачу достучаться до своей подруги и нормально поговорить.
– Нам нужно всё обсудить и найти решение проблемы. Позволь мне, пожалуйста, войти… – Это так странно. Когда так долго чего-то хочешь и боишься, что в конце всё это окажется бессмысленным, никуда не ведущим тупиком. Проговаривая это у себя в голове, парень уже несколько раз пытался бросить стучать в дверь с номером сорок два и навсегда забыть дорогу в этот несчастный подъезд, но что-то постоянно его останавливало, хватало за руку и обещало, что в этот раз всё точно будет по-другому, иначе.
– Оставь меня! – прошептала сидящая под дверью девушка, пытаясь достучаться до всего хорошего в парне.
– Но я не могу… – прошептал он в ответ, – просто не могу…
И был вечер, и было утро: день третий.
Порой парень осознавал всего себя прошлого и настоящего, все свои поступки и действия, принятые за всё время правильные и неправильные решения, и в этот момент всё меняется, выходит за рамки привычных раздумий лёжа на кровати куда-то в пустое пространство вне всего существующего, куда-то очень далеко ото всех. И в этот момент, абстрагированный человек выходит за рамки своего сознания, тела и жизни, глядя сверху на самого себя, не забывая о том, где он сейчас и думая: а к чему всё это? К чему всё это ведёт? И не послать ли всё?
И был вечер, и было утро: день четвёртый.
Впервые за несколько дней для Филиппа на небо выглянуло избегающего любые серые тучи солнце, наполняющее тело и мысли, разливаясь в ладонях, приятными и тёплыми чувствами. Такое осенью происходило не часто, а поэтому упускать возможность провести несколько часов под лучами яркого света, было глупо, даже не смотря на всё произошедшее ранее. Только заметив пробирающиеся в его тёмную, закрытую шторами комнату бело-оранжевые лучи солнца, парень, не теряя ни минуты начал одеваться на прогулку, боясь снова упустить на долгое время такой редкий момент счастья и бодрости.
За спиной стояло прохладное и твёрдое дерево, а в руках чуть мятая пластиковая бутылка с водой. Филипп умиротворённо, лёжа на красно-жёлтых опавших листьях, наблюдал за пролетающими над его головой облачками, представляя, что с каждым глотком свежей и слегка обжигающей холодом его горло воды его тело становится всё легче и легче, что он вот-вот сможет прикоснуться к постоянно унывающему в эти месяцы небу и утешит его, развеселив своим, казалось бы, невозможным для человека полётом. Вокруг царила тишина, ни единого постороннего, сбивающего с мыслей, назойливого шума, которого так боится спокойный подросток.
Предыдущие дни похожи друг на друга чувством ускользающего из рук времени, которое будто вода просачивалась сквозь пальцы и навсегда утекала куда-то вдаль, исчезала и не давала вернуть всё назад. И именно такие, исключительные и неожиданные солнечные дни встревали между вечной опустошённостью и бессилием, приходящими, кажется, сами по себе. Незваное уныние прогоняли такие простые мелочи как выглянувшее на пару часиков солнце, застывшие на небе тучи, ощущение простого существования и спокойствия, пробегающий холодок по спине от упавшей за шиворот капли дождя. Всё это придаёт сил, напоминая, что после даже самых затянутых гроз над головой рано или поздно засияет ярчайшее солнце.
Но вот только одно могло напугать Филиппа, выдернув его из собственных мечт – шум из неоткуда. Открыв глаза, молодой человек увидел в паре метров от своих вытянутых ног совсем обессиленного и умирающего ворона. Тело птицы было частично сожжено, но, несмотря на очевидно жуткую боль, она всё ещё растерянно махала крыльями, надеясь взлететь вверх и прекратить свою агонию.
– Кто это сделал?
Домой парень возвращался с переполненной головой эмоциями, наблюдая за убегающей вперёд собственной тенью, которая играясь, подпрыгивала и снова оказывалась позади тела. Голова сама повернулась в сторону соседнего дома, чтобы ещё раз напомнить о знакомом окне, которое так старательно пыталось забыть. И в тот же момент, как глаза поймали яркий свет в том проклятом окне, разум опустел, растеряв все те хорошие мысли, приобретённые за день. Неужели всё это было напрасно?
И был вечер, и было утро: день пятый.
Филипп стоял среди деревьев, в тёмном туманном лесу и всё то время, пока он был в дороге, отвлекался на густой и тёплый полупрозрачный пар, выходящий у него изо рта. Капли воды после недавно прошедшего ливня стучали по высыхающим твёрдым стволам могучих елей, кажется, смешиваясь и становясь единым целым с опустившейся на землю размытой скатертью, окутавшей собой всё материальное, и, наверное, даже духовное.
Тропинка же была видна, несмотря на тусклый, еле-еле просачивающийся сквозь старую замочную скважину свет уходящего за горизонт солнца, представляя собой незаменимого проводника в столь отдалённом, судя по незнакомым пейзажам, месте. Невидимая, но по ощущениям приятная и гладкая сияющая рука осторожно касалась спины парня, чуть подталкивала его вперёд. А он был даже не против, наоборот, движимое им чувство неизвестности добавляло каждому его шагу уверенности перед невиданными иллюзиями в этой бескрайней безнадёжной пустоте.
– Возьми её! – сказал приятный женский голос позади. Это был лишь звук без какой-либо материальный оболочки, поэтому, сколько не оглядывайся, сказавшую эти слова было не найти. А нужно ли?
– Хорошо… – Филипп не собирался противоречить законам чужого мира и принял правила этой игры, прошептав себе под нос своё согласие, будучи полностью уверенным в то, что его слова всё равно услышат.
Он закрыл глаза, вытянул свою правую слегка дрожащую от неуверенности руку вперёд и затаил дыхание в ожидании каких-нибудь действий со стороны неизвестных людей.
Снова взглянув на туман, по телу пробежали мурашки, когда вместо бескрайней серой бездны перед собой Филипп увидел пожимающего его правую руку повешенного мужчину. Определить пол удалось только благодаря одежде на тощем и сияющем на солнце скелете с петлёй на шее.
– Привет… – прошептал мертвец, скрепя зубами.
– Привет… – ответил подросток, не спуская глаз с самого необычного рукопожатия в его жизни.
Любой другой уже бы давно отдёрнул руку назад, приложив все свои силы, отпрыгнул назад и бросил бы этого человека одного, стараясь как можно быстрее забыть этот неприятный эпизод… Но Филипп, лишь только крепче стоя на ногах, продолжал держать костлявую руку висящего перед его глазами мужчины.
– Брось это, парень, – поднявшийся вверх туман заглатывал ноги неизвестного висельника, пытаясь захоронить его под землёй, – я же утяну тебя за собой, ты что делаешь?
– Ни за что!
И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестый.
Шорох от медленно скатывающейся с угла кровати штор не давал заснуть уже несколько часов, создавая единственный улавливаемый шум в комнате, если не во всей тихой квартире. Но, внезапно, три следующих друг за другом стука капель по тонкому навесу над окном стали причиной выплеска необычных чувств, разогнав какие-то скучные и меланхоличные мысли от бессонницы, сумев разогреть и разогнать кровь по всему уставшему под вечер телу. И снова, кап, кап. Непродолжительный перерыв для некоторых раздумий прервали ещё две разбившиеся об стальную пластину ледяные капли покинувшего, но ненадолго, дождя. После всех посторонних звуков, Филипп сумел сосчитать про себя до двух, прежде чем шесть маленьких хлопков по ту сторону окна развернут голову испугавшегося подростка. Снова тишина и два стука. Три еле доносящихся щелчка секундой стрелки настенных часов и очередные две капли воды снова бьются об навес. А вот после отсчёта двух секунд, молодой человек, вдруг, заснул, сам того не заметив.
Так совершены небо и земля и все воинство их.
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал.
Жар тела был невыносим вместе с вечно неправильно лежащим одеялом. Даже постоянно выкидывая ноги вперёд и подбрасывая одеяло, было не вернуть некогда расслабляющую прохладу и возможность, наконец, заснуть. Часы наедине с пустой сине-жёлтой комнатой превращались в невыносимую пытку бессонницей, где лишь в тупом наблюдении за самым обычным потолком есть спасение от бесконечных пробуждений.
Организм кричал от боли, просил его отключить на время для возвращения былой энергии, пытался заткнуть пробудившегося мальчика из прошлого, за чьими плечами десяток ошибок, и лишь сейчас, в одну из бессонных ночей пару лет спустя, в забитую мыслями голову посреди самого тёмного времени суток приходят решения всех прошедших, но не забытых проблем. Но мысли… Мысли связали руки и ноги, широко раскрыли глаза парню и отключили животный страх, страх перед неудачами. В одночасье в голову лежащего на жаркой мятой постели Филиппа пришли гениальные, как он считал тогда, идеи для улучшения своей жизни, для избегания всех неловких событий, которые могут произойти, и достижения желанных, ранее считавшихся невозможными, целей.
Каждый удивительный шорох под потолком, кроватью и даже столом представал как нечто живое, то, что мальчик в постели был только способен себе представить: голос его родного человека, стук знакомых небольших кед, слова, которые только предстоит сказать. Всё было до боли знакомым, но ещё не случившимся. Порой, по комнате ходил полупрозрачный чёрный силуэт невысокого человека, суетливо бродящий из стороны в сторону в попытке найти себе место для ночёвки. Ему очень хотелось отдохнуть, присесть где-нибудь в углу, подпереть голову рукой и закрыв глаза видеть всегда его поражающие сны, за объяснениями которых он всегда гнался. Для него это была вторая жизнь. Жизнь, где каждую ночь он оказывается в совершенно другом месте и времени, с совершенно разными людьми и событиями, которым они способствуют. Всё это было живым, настоящим до боли лишь в один короткий миг, определённо этого стоящий.
Нет сети. Телефон бесполезен. А значит ещё, как минимум полчаса пройдут в сражении со своим вечно работающим и не утихающим ни на секунду разумом, генерирующий в голове сотни невозможных вариантов для таких же невозможных событий в жизни. Филиппу остаётся лишь наблюдать за сожжением мостов, за которыми он уже никогда не вернётся в ту квартиру, к своей девушке, и она уж точно не встретит его с распростёртыми объятиями. Он никогда не погуляет с ней в лесу у озера и не поцелует при свете луны. Ничего этого не будет, как бы ни хотелось. Как бы не было печально. Ворочаясь в постели, молодой человек не мог найти себе места. Он переворачивал одеяло, выворачивал его наизнанку, часть скидывал на пол, оголяя свои ноги, но всё ни то. Всё ни то! А, может быть, дело не в одеяле? Подумал Филипп.
