Kitabı oku: «Покидая Тьму», sayfa 6
Но как бы то ни было, заснуть так, и не удалось, зато представилась возможность взглянуть на постепенно светлеющее голубое небо, а лучи солнца, пробирающиеся через тучи, можно было заметить на приоткрытой дверце шкафа в конце комнаты.
– А хочешь ли ты её вернуть, а? – повторило отражение, – увидеть её вновь?
– Да… – прошептал Филипп, наблюдая за исходящим из его рта паром, – да, хочу… – и глаза закрылись, кажется, навсегда. Никакого больше хруста снега под ногами, ни тяжёлого дыхания через кашель, ни болтающихся стальных пуговиц на куртке. Всё затихло вместе с парнем.
Так совершены небо и земля и все воинство их.
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал.
Глава
III
Шум
Кругом была вода, мокрый крошащийся асфальт и тонкий слой выжигающего глаза белого снега, медленно оседающий на замёрзшем теле подростка. Он прижал голову к ногам как только мог и прикрывшись руками пытался спасти себя от, кажется, неминуемой смерти, испытывая надежду растянуть куртку на все открытые участки тела. Но холод лишь закрадывался в каждый сантиметр кожи, под одежду, пытаясь обжечь и заставить вздрогнуть. Это было ужасно. В этот бесконечно растягивающийся, полный переживаний о близких миг и нахлынувших воспоминаний, закрался разбавляющий тревогу жёлтый кусочек взявшегося из ниоткуда света, заботливо обнимающий часть уже не дрожащей, спокойно лежащей блендой руки. Филипп через силу приоткрыл потяжелевшие веки, и чувствуя каждую примёрзшую к его лицу ресницу взглянул на играющий с его холодным телом свет, пытаясь разглядеть через свой затуманенный взгляд источник этого тёплого лучика. Это было необъяснимо. Откуда ему взяться, здесь, за торговым центром.
Снег осыпался с волос от крохотного поворота головы, а лицо некогда готовящегося к смерти парня в ту же секунду сменилось ярким удивлением. В нескольких метрах от сложенного пополам обессиленного и отчаянного бедолаги стояли три белые невысокие фигуры, направляющие свет своих фонариков на остывающее тело. Три призрака, чьи лица были закрыты противогазами, и даже более того, белыми простынями, свисающие почти до колен, кажется, готовились забрать душу Филиппа с собой, молча наблюдая за его большими как блюдца глазами.
Неизвестные люди были не похожи на тех, кого ранее приходилось видеть: это точно не военные из торгового центра, и уж точно не стрелок с парковки. Только потому, что при виде другого человека они не пытались пристрелить парня, а лишь молчаливо наблюдая за его маленькими движениями в свою сторону, направлял его светом фонарей, рисуя линию. Они были до ужаса спокойными. Неужели были настолько уверены, что возможно играющий обморожение Филипп приблизившись к их ногам, не достанет пушку и холоднокровно не расстреляет всех троих. В прочем, думать нужно было о сохранности своей собственной жизни, и надеяться, что такие с виду доброжелательные люди не убьют его, как только тот встанет на ноги.
– Нужно помочь ему! – один из призраков оказался девушкой, и, наклонив свою голову вправо, к своему товарищу, попросила поднять Филиппа. Сразу такую стройную и слегка худую фигуру из-за простыни было не прочесть, лишь после того, как в голову закрался её ласкающий, слегка искажённый из-за противогаза голос, можно было примерно очертить её тело, мысленно убирая простыню и представить свисающий на спину водопад длинных волос. Проявившая доброту к незнакомцу девушка внушала доверие, и довериться её двум друзьям было уже не сложно.
– Может не стоит? – голос парня, к которому обращалась девушка, последнее, что услышал Филипп перед потерей сознания.
После того разговора прошло, наверное, немало времени, ведь всю дорогу, пока два сильных призрака тащили тело подростка, он ещё не раз открывал глаза, пытаясь осмотреться вокруг, а после также быстро закрывал их от бессилия.
– Сэм ждёт тебя в библиотеке дружище, и он надеется на тебя, поторопимся! А то небось книги то у них заканчиваются… – держащий Филиппа за руки парень обернулся, чтобы увидеть его горящие даже сквозь противогаз глаза, пытаясь поднять всем настроение.
– А он всё никак не уймётся! – прокряхтел хмурый и уставший парень позади, придерживающий ноги подростка.
Спустя какое-то время, которое даже примерно было сложно посчитать, глаза Филипп открыл лишь почувствовав стекающую с его головы под рукава и воротник воду. В грудь и лицо било приятное, но со временем обжигающее тепло от рядом горящего красного пламени, зажжённое здесь прямо внутри какого-то тёмного, незнакомого здания с неузнаваемой архитектурой. Пожелтевшие, некогда величественные белые колонны подпирали собой высокий потолок и, кажется, такую же большую арку у того места, отдалённо напоминающее собой вход. Пол был терпимо прохладным, но всё ещё не полностью принимающим тепло разведённого на нём костра, отторгая и отпуская часть жара наверх, пропуская его через яркие золотые жилы между массивными тёмно-зелёными плитами под ногами. Оранжевые блики отскакивали от чёрных перил где-то неподалёку от громадных мраморных ступеней и разбивались об заколоченные досками огромные окна, создавая интересную игру света и причудливые узоры.
Капля за каплей пополняли собой маленькую лужу под старым деревянным лакированным столиком всё у того же окна, где зеркальное отражение помещения казалось немного другим и даже более приятным чем настоящий тёмный холл со всеми его предметами внутри. Небольшая часть, маленький осколок, иного мира с небольшим искажённым фрагментом бежевой стены был словно вычурной и выделяющийся из общей картины деталью, совсем не нужным и отвлекающим всё внимание на себя мазком на огромном холсте.
– Проснулся? – спросила спустившаяся на первый этаж девушка всё в той же закрывающей лицо простыне, – как себя чувствуешь?
– Отлично. Спасибо, что подобрали меня… – Филипп махнул рукой и не вставая с пола продолжал наблюдать за неспешно спускающейся с лестницы девушкой. Она была настоящей загадкой в окружении двух своих телохранителей, даже не пытаясь показать лица, будто чего-то, боясь, – как вас зовут? Кого мне благодарить?
– Для тебя это неважно! – из тени, совершенно неожиданно, вышел один из двух парней-призраков, наверное, глупо стоящий там всё то время пока Филипп спал, – хватит того, что мы вообще для тебя существуем. – кажется, даже само пламя костра затихло в тот момент, лишь бы доски не трещали, пока он говорил, – но знай, как только тебе полегчает, и ты согреешься, мы вышвырнем тебя, побитого пса, обратно на мороз, потому что ты не наша забота, нам и без тебя есть чем заняться.
– Влад! – девушка встала между стремительно идущим к Филиппу парнем и выставила вперёд руки в попытке остановить.
– Да брось ты, я просто объяснил ему наши правила, вот и всё. Но какими бы мы не были альтруистами, на всех фильтрами не напасёшься, разве я неправ? Давайте тогда каждого бедолагу подбирать с улицы и пускать в наш дом, кормить их, одевать.
Конфликт горел ярче костра, а поэтому нужно было его немедленно гасить и не стать случайно зачинщиком неприятностей.
– Ребят, погодите! Я не собираюсь останавливаться здесь у вас навсегда… Да и к тому же, говоря начистоту, вы сами меня сюда притащили…
– Что ты сказал?
– Я к тому, что, как и у вас, у меня есть подруга… Была, но сейчас она в плену у военных. Я правда не хочу быть помехой для вас, но лишь хочу попросить о маленькой помощи, после которой мы навсегда разбежимся, если вы того хотите.
– Эй, Хью Гласс! Ты сказал, что твою девушку подобрали военные, видел, сколько их было? – наверху, на сверкающих перилах второго этажа, совершенно спокойно свесив ноги, сидел второй парень, кажется, кое-что зная.
– Двое…
– Готов поспорить, что один из них немного в возрасте, а второй чуть старше нас, да?
– Вы встречались с ними? – крутить головой из стороны в сторону было уже невозможно, и переглядываться между говорящими было трудновато.
– Они сбежали, поджав хвосты, когда мы окружили их на детской площадке в одном из дворов. Ещё чуть-чуть и погасили бы этих ублюдков!
– И где это? Где они?
– А вот тут-ка притормози парень. Не так быстро, – возразил Владислав, – мы потеряли очень драгоценное время пока тащили тебя в наш дом, ты это и сам понимаешь. Просто отблагодарить нас словами не выйдет. Мы не скажем где тебе найти военных и твою подружку, нужен равносильный обмен. Помоги нам, и мы поможем тебе, даём слово.
– Всё честно, как по мне, – второй парень спустился на первый этаж и решил протянуть руку, чтобы заключить сделку, – ну, что скажешь?
– У меня есть выбор?
– Конечно, есть, либо идёшь с нами и помогаешь, либо упускаешь шанс вновь встретиться со своей девочкой.
После неохотного, но необходимого рукопожатия Филипп спасаясь от бессонницы, решил прогуляться по большому и старинному дому призраков, полагая, что после нескольких утомительных кругов по первому и второму этажу ему обязательно захочется вздремнуть на первой же койке. К счастью для него, после слегка напряжённого разговора неизвестные, так и не назвавшие своих имён, разрешили занять один из небольших кабинетов в самом дальнем углу помещения, который, наверное, до прихода Филиппа открывали всего один раз для проверки во время самого первого обхода.
Владислав. Одна из трёх утаивающих личность масок спала, открыв большую брешь в белой непрозрачной простыне для манипуляций и давления, чем возможно воспользоваться в личных целях, если эта авантюра внезапно не станет роковой ошибкой.
Некоторые картины в коридоре были занятными, даже по своему притягательными, зазывая рассмотреть маленькие, но яркие детали, упущенные в ходе беглого взгляда в течении всего нескольких секунд. На исключительных, важных, полотнах в красивых золотых рамках с не менее красивыми узорами Филипп останавливался надолго, но задумываясь вовсе не о смысле изображённой сцены или качестве проделанной работы, а о месте этой картины в настоящем, упавшем в чёрную бездну, времени. Чего теперь она стоит как предмет искусства в разрушенном и гниющем мире полном опасностей, где почти каждый человек при первой же возможности готов наставить на тебя пушку? Возможно ничего, но перестаёт ли эта картина быть тем, чем является? Филипп думал так: искусство, каким бы оно ни было, остаётся искусством до тех пор, пока не будет полностью уничтожено, и до тех пор продолжит сохранять свою ценность как единица творческой части прошедшего, уже далёкого времени, пускай за окном хоть ядерная зима.
В ходе аристократичной прогулки, как её называл сам Филипп, под ярким синеватым светом фонаря, забравшимся в дом через улицу, одиноко стояла девушка-призрак, делая вид, что стоит здесь уже давно и тоже, на удивление, рассматривает картины, которые она видела, наверное, не один десяток раз просто, чтобы не спугнуть увлечённого парня.
– Тоже не спится? – спросила она.
– Да, никак уснуть не могу. Ворочаюсь, наверное, каждые две минуты, а одеяло уже всё всмятку, да и подушка тёплая с двух сторон. Одним словом – невыносимо!
– Красивые картины…
– Ах да, я как раз проходил мимо и думал…
– Жалко, что лишь оставшимся в живых единицам есть до них дело. И они обречены теперь, здесь пылиться вечность в компании этих пустых безвкусных стен. Дай бог, чтобы нашёлся ещё один человек, которому будет интересно разглядеть эту написанную морскую пену в мельчайших деталях.
– Да, очень жаль… – Филипп на секунду замер, дотронувшись до колонны, но, не отводя взгляда от незнакомки.
– Мы тоже теперь предоставлены сами себе, и больше некому в нас разглядеть те детали, за которые нас и любят, понимаешь? Но ты… Ты зацепился за свою девчонку и готов пойти на любые жертвы, даже довериться вооружённым людям, только чтобы ещё раз увидеть её, – призрак указала на царские красивые кресла, предложив присесть, – это очень смело, хоть и глупо…
– Ну, знаешь, а мне больше ничего не остаётся, как совершить для неё глупость. Она всё, что у меня осталось от этого дыма. Дом, родные, всё исчезло бесследно, – сказал он, – а всё из-за аварии какой-нибудь или ракетной атаки!
– А я думаю, что это неизбежное событие должно было рано или поздно произойти. Антиматерии стало так много, что ей понадобилось вытеснить наш, ну, обычный мир, чтобы всё собой занять. Звоночек с альтернативной, параллельной нашей, стороны. Инь и Ян, проще говоря, но перевес в пользу тьмы. – на второй этаж, совершенно бесшумно, поднялся второй призрак, нагло, но умно вмешавшись в разговор, – извините, я вас двоих не отвлёк? Просто вы здесь уединились так хорошо, а возмущения Владика по этому поводу я один внизу выслушиваю, – после, за этими словами последовал громкий и отчётливый стук снизу, после которого разозлённый Владислав вышел в холл.
– Я всё слышал! Потолки больше – эхо громче.
– Ладно, ребят, надо разбегаться, если хотим всыпаться перед завтрашним походом. Большое спасибо Данила, за твоё грубое вмешательство и интересную теорию. А тебе…
– Филипп.
– Филипп… Спасибо тебе за приятную беседу.
Громадные хрустальные люстры погасли, оставив расставленным на каждом комоде свечам освещать блестящую мраморную плитку. Огоньки, зажжённые на белых восковых палочках, колыхались от малейшего движения в их сторону, трясясь от страха быть навсегда потухшими.
Филипп, подбодрённый вечерней беседой, медленно плёлся к своему кабинету, стараясь ухватить и запомнить как можно больше деталей помещения, перед тем как, в первый и поседений раз, захлопнет деревянную дверь собственного кабинета. Позолоченная ручка, замок, всё было таким… бесполезным. Ни деньги, ни социальный статус теперь не имеют никакого значения в это первобытное время, где всем в этом тёмном мире движет страх и желание выжить.
Новая, но на удивление, очень скрипучая золотая дверная ручка разбила вдребезги все предыдущие, накопленные за всё время прогулки мысли, заложив основу для не совсем приятных размышлений перед отходом ко сну, если вообще удастся найти удобную позу и прохладный островок на большой кровати, чтобы забыться на какое-то время. Толстая дверь распахнулась и выдала парню все красоты небольшого кабинета: тёмно-зелёные обои с золотыми венами, высокий потолок с хрустальной люстрой, плинтус из тёмного дерева, ламинат, однотонный ковёр перед столом и свисающие до самого пола плотные шторы.
Дверь ещё долго не закрывалась, разделяя необычный и удивительный опыт вместе с Филиппом, на этот раз, даже не пытаясь захлопнуться, только бы не сбить ход его мыслей. Роскошь, которой не хватало многим в жизни в период до появления дыма, теперь полностью в распоряжении одного маленького подростка. Но… Чувства какие-то странные. Вроде бы вот оно – дорогая мебель, приятнейшая и уютная атмосфера в небольшой комнате, запахи, но, даже примерно представляя ту сумму, которую пришлось отдать за все эти вещи некогда живущему здесь человеку, на душе ни капли радости. Все эти дорогие вещи потеряли свою ценность как предмет самоутверждения, ими больше не перед кем похвастаться и "поднять" свой статус за счёт них уже не получится. Всем плевать. Да, это всё ещё лучше чем спать на порванных и грязных матрацах то здесь, то там, но более своей обычной функциональности они не стоят. Перед глазами всё те же стулья, столы, шторы и ничего другого.
Филипп присел на кровать, но ничего кроме пустоты внутри себя не ощущал, пытаясь найти крючок для позитивных эмоций в обычном, оставленным не заколоченным окне, представляя, что вместе с падающим снегом на улице суетливо из магазина в магазин, как раньше, бегают люди.
Но в действительности же, за окном была всепожирающая, закрадывающаяся в каждую мысль, пустота.
Лежащий на комоде слегка грязноватый противогаз тикал как самые громкие часы, отсчитывая каждую короткую, но важную секунду перед походом с неизвестными, и был готов закричать как будильник самым неприятным и раздражающим звоном перед поисками Лизы. Потраченные драгоценные часы, навсегда застывшие у торгового центра и только-только начиная растворятся среди колонн, останавливали сон Филиппа, напоминая, что если он вовремя не отыщет свою подругу и не уберётся за пределы дыма, до того, как фильтр прекратит функционировать, подростки пополнят ряды мёртвых статуй.
Ветер тихо шептал, рассеиваясь по полу, и спотыкался о качающиеся шторы у стола под приятный звук падающих друг за другом страниц открытой книги. Он словно невидимый гость бродил по пустой комнате, и лишь изредка возвращаясь к своему рабочему месту, для продолжения своих очень важных дел останавливался на одном месте и затаивал дыхание перед прочтением очередного захватывающего предложения. Но в один поздний час он обратил внимание на всё никак не унимающегося молодого парня раскинувшего руки на всю длину большой кровати, которую он даже не удосужился расправить. В его частых переворачивающихся движениях можно было разглядеть закономерность: как после ровно двадцати секунд он перепрыгивал на другой бок, туда, где часть подушки уже успела охладеть, и поднимал одну ногу, чтобы закинуть такой же прохладный край одеяла под себя.
Но со временем беспокойство нарастало, а частые прыжки с одного бока на другой, где сна ни в одном глазу, доставляли лишь боль и не покидающую ненависть к себе, если даже уснуть, нормально не выходит. В ту же секунду выброшенное в порыве злости одеяло оказалось в самом дальнем и не занятом углу кабинета, куда даже сам свет боится подойти.
Кровать заскрипела, и Филипп выпрыгивает с неё на пол, пристально, не спуская глаз, наблюдая за небольшим смятым комком белого одеяла в тёмном углу кабинета. Парень вертит головой, примерно изображая у себя в голове масштабы представленной работы, и мысленно вычёркивает лишний визуальный шум. И в ту же минуты, после скрипа дерева, под ногами отдавшего старт, на верхнем этаже загремела мебель. Комоды были выставлены за уже полюбившуюся дверь к колоннам и картинам в коридор, шторы сдёрнуты и позорно оставлены лежать нетронутыми на ковре, а вот кровать отправлена в тот самый дальний угол. Каждый рывок, скрип деревянных ножек и вздох слышал весь дом, но прекрасно понимал, зачем это делается.
Кабинет полностью обеднел. В четырёх стенах не было практически ничего, за исключением передвинутой в угол яркой кровати и лежащего на ней расслабленного парня.
В лицо бил приятный холодок вместе с разбивающимися каплями воды, благодаря которым ощущение крепкой стойкости на ногах постепенно возвращалось вместе с полным осознанием своего недавнего пробуждения. Команда призраков была разделена, и во главе с Владиславом плетущийся позади совершенно посторонний для него Филипп был слегка разочарован таким принятым в спешке решением. Призрак остановился у разбитого, сломанного пополам, словно карточный домик, моста, где вместо огромного трафика автомобилей к земле стремится сбивающий с ног поток абсолютно прозрачной ледяной воды, образуя необычный, но красивый водопад. Теряющая свой былой естественный зелёный цвет трава закручивалась вокруг воткнутых в землю высоких, уже проржавевших, стальных прутьев, и такой же обесцвеченный, но сверкающий под водой мох полностью спрятал под собой упавшие сверху большие расколотые бетонные плиты.
Были потеряны вечно оживлённые трассы и нескончаемые потоки автомобилей. Возможности доставки и самые обычные средства передвижения. Но было приобретено нечто иное, пусть и построенные на руинах старого мира, естественные природные объекты, настойчиво нарастающие на созданных руками человека вещах.
Белая разделительная полоса кричала из-под стремительно бегущей воды и вытекала вместе с ней к достаточно большому ручью у соседней разбитой трассы, чуть ли не окрашивая белые прыгающие блики на поверхности у самых дверей брошенных автомобилей.
– Я не знаю, что у вас там за бойцовский клуб в богатенькой квартире происходит, и не понимаю вашу мотивацию носить эти чёртовы белые накидки… – Филипп остановился у беззаботно сидящего Владислава.
– Накидки не тронь, слышишь? Даже не смей её порвать! Ты не знаешь сколько времени ушло, чтобы их сшить…
– У меня попросту нет времени на эти игры и отдых, понимаешь? Моя девушка хрен знает где, но я торчу с тобой у этого маленького милого водопадика, да будь он проклят трижды, и пытаюсь донести до твоего самолюбия и тупого упрямства, что нет у меня столько времени. Нет!
– Полегчало? А теперь дай-ка мне сказать. Это безумно благородно, что ты так сильно ухватился за свою девочку; бежишь, куда скажут сломя голову, сделаешь всё, что угодно, но только бы увидеть её снова. Нет, это реально достойно уважения, правда. Аж слёзы наворачиваются. Но ты, парень пожал мне руку и согласился идти со мной взамен на информацию о местонахождении проклятых военных, что похитили твою принцессу. Так что встань на ноги и подбери сопли. Я тебе не цветочные поля обещал и не сияющее солнце над твоей пустой головой, а возможность взобраться на эту хренову башню и вернуть себе девчонку! – внезапно поднявшись, Владислав решил закончить, как ему казалось, выигранную дуэль дружеским подбодряющим подзатыльником, и хорошенько взмахнув рукой, пока его приятель ненадолго отвлёкся, ударил. Удар получился точным и неожиданно сильным, нежели задумывался изначально, что переросло в прогремевшую бомбу с набирающим обороты конфликтом.
Филипп, кажется, всё ещё чувствовал ту самую неприятную секунду во время удара и саму застывшую у его затылка руку. Закипев, парень попытался наброситься на неприятеля и в отместку думал хотя бы увалить его на землю, не желая оставлять его действие безнаказанным, считая, что абсолютно не заслужил такого не справедливого отношения к себе, как и беспричинную агрессию.
Всё внутри разрушалось, но в тоже время наполнялось невероятно сильной энергией, будто что-то вот-вот вырвется из грудной клетки и нарочно собьёт кого-нибудь с ног. Под мыслями и глубокими логическими рассуждениями растёт стремящийся к хаосу и до ужаса голодный по боли монстр с горящими пустыми глазами. Он растёт и не воспринимает тревожный звонок сверху, препятствует своему задержанию не желая возвращаться в длительное заточение глубинного сна, и пожирает своего носителя для немедленного высвобождения. А вот и он. Удар, но уже абсолютно не имеющий ничего общего с дружеской подколкой. Сильный. Жёсткий. Полный эмоций.
Вся ярость пришлась на правую сторону лица Владислава и вся энергия, вышедшая из кулака, удвоилась, когда противогаз ею поделился. Не ожидав такого ответа, Влад даже растерялся на какое-то время и отступил назад, схватившись за мокрую бетонную плиту. Осознанность пришла лишь вместе с разозлённым, направляющимся в сторону Филиппа призраком, чьи пылающие глаза можно было разглядеть даже через грязное стекло противогаза. Казалось, что они вот-вот зальются ярким кроваво-красным цветом и низвергнут на парня смертельный луч, который разрубит его на мелкие куски.
Ужасный холод совершенно внезапно закрался под одежду и, лаская тёплое тело, незаметно обжигал его всё сильнее и сильнее, притупляя чувства. Куртка темнела, а накидка уже давно слетела с головы и была где-то на поверхности воды, покачивалась на волнах и, подрыгивая на белой пене, пыталась уплыть за горизонт к упавшему неподалёку от трассы целому горящему фонарю, словно одинокий парусный корабль стремящийся покинуть родные места к потемневшему синему солнцу, скрывающемуся за бескрайним и неизведанным тёмным морем. Намокшие волосы, с которых как в тёплые апрельские деньки вода стекала по ещё свисающим вниз сосулькам, потеряли свою притягательную яркость и на долгое время обречены быть грязными и мокрыми до восстановления былого объёма, пока не высохнут в окружении снега и медленно подступающей мерзлоты. Владислав набросился на Филиппа и упал вместе с ним в воду.
Пузырьки, касаясь посиневших губ, стремительно выходили изо рта и поднимались к поверхности, чтобы закричать и донести до всех живых исходящую на глубине сильную боль, поделиться уплывающими, но всегда возвращающимся сильным течением страхами из-за частых и сильных рывков под водой. Заледеневшие крики прибивало к почерневшему грязному песчаному берегу, где лёд хрустел от малейшего шороха и пытался вознести своё чистое благородное сияние к навсегда потемневшему небу.
Парни быстро выползли на снег, и следующий за ними всю длинную дорогу мороз ударил по их ногам с двойной силой, когда полностью промокшая одежда и обувь начали стремительно твердеть и становиться частью единого белого ковра из застывших осадков. Поначалу, было освежающе и даже, вполне себе, терпимо, от соприкосновения мокрой ткани с практически такой же поверхностью. Но с каждой смелой попыткой противостоять страшной тревоге внутри головы и подняться на ноги, тело отказывалось слушать любые приказы, предпочитая остаться на маленьком берегу и вообще не двигаться, чтобы лишний раз не подвергаться стонущей боли. Ещё не успевшая обратиться в сияющий белый кристаллик вода медленно стекала с потемневших джинс обратно к небольшому тихо поющему водоёму и уже там обращалась в целую жидкую материю.
И только после того, как обледеневшие кончики пальцев Филиппа коснулись лежащего неподалёку ржавого железного прутика, на поверхность вместе с ним всплыли обречённые вечно преследовать его тревожные и тесно связывающие себя с водой, где уже не могут существовать друг без друга, воспоминая о мёртвой девушки с озера.
Пульс медленно возвращался в свой привычный ритм вместе с оседающим на дрожащих фиолетовых губах парней жутковато-горьким вкусом к жизни от хрустящих под ногами красных листьев, украденных ветром из опускающихся сухих и грубых рук старых деревьев во времена их безмолвного самозабвения среди таких же мёртвых, гуляющих неподалёку, душ. Небольшой скрывающий их слой снега прятал под собой унизительное разложение полных разных коротких мгновений пожелтевших мертвецов от высмеивающих их глупых и не осознающих свой приближающийся конец долгожителей.
И вновь раздавшийся неподалёку шум разбивающихся волн грубо прошёлся по старым воспоминаниям, чтобы навсегда утопить их под сбивающими с ног переживаниями о невозможности обрести настоящую, ныне расколотую на мелкие кусочки, полноценность. А зубы стучали также быстро и сильно как тяжелеющие беспорядочные мысли с извинениями об затянувшийся кашель.
– Полегчало? – выдавил Филипп недовольным голосом.
– Пошёл ты…
Хлюпающие и блестящие от синих живых фонарей ботинки застучали по сухим кусочкам раздробленного асфальта в сторону ближайшего целого закрытого здания для непредвиденной сушки одежды, где каждый шаг был невыносимой пыткой. Мокрые следы на снегу, кажется, осторожно вспрыгивали с земли за их спинами и, тыча пальцем, насмехались над их глупой детской выходкой у водопада, чуть ли не выкрикивая разные гадости им вслед забавы ради. Но лишь стонущие грубые голоса проносились меж заглохших автомобилей от тянущей их к дороге тяжеленой одежды, пытаясь ухватиться за любую открытую дверь или дорожное ограждение, чтобы сохранить равновесие и не разбиться об ледяную землю.
Гигантские чёрные цепи мёртво свисали с опускающихся плеч Филиппа, таща за собой крохотное белое платье с запутавшимися в нём ещё развевающимися ярко-зелёными водорослями, и разбивая землю за собой, не переставали звенеть, ударяясь друг об друга. За оглушающим звоном следовал грубый и разгоняющий все мысли хруст на зубах с последующей неприятной сухостью во рту. Касаясь языка, на перчатках оставались ещё не пережёванные, неохотно соскальзывающие вместе с водой, крохотные кристаллики песка, после чего, кажется, давление от цепей на плечи только возросло.
Тянущуюся изматывающую дрожь сбила соскальзывающая с камня грубая резина сапога с последующим громким приземлением на промёрзшую землю вместе с посторонним тяжёлым вздохом. После прыжка блестящие металлические пуговицы на куртке неизвестного крепко схватились за уши только что вышедших из воды парней, и уронили обоих на землю, издевательски поворачивая их головами к источнику звука. Но перед глазами лишь капающая с волос вода и покрытый снегом серый бетон.
– Сумка! – махнул рукой призрак, чуть-чуть не закашливаясь. Оба тут же растерялись, лишь тупо наблюдая за убегающим с украденной сумкой человеком, – стреляй, не сиди!
– Я… – тяжело ворочая языком, Филипп снова углубился в рассмотрение убегающего парня, не заметив своих рук на холодном прикладе ружья. Но только стоило ему моргнуть, как весь снег вокруг окрасился стекающей с его шеи кровью. Молодой человек беспорядочно махал руками, безуспешно пытаясь вернуть всю вытекающую из него кровь назад. И только вырванное силой из его красных рук ружьё Владиславом выдернуло Филиппа из воспоминаний в реальную жизнь.
– Кажется, я продырявил ему плечо, пока ты тут ворон считал. Мужик, о чём ты думал вообще? Он мог в любую секунду нас прикончить.
– Он не хотел этого…
– Что? – вскипел Владислав, – что ты сказал?
– Ну, если бы он хотел нас убить, то сделал бы это ещё пока мы в воде дурака валяли. Но ему нужна была только твоя сумка.
– Ну, извини, что я ему ещё наше ружьё с противогазом не успел отдать! – грубо и отрывисто бросил Владислав, – сейчас только догоним его и я извинюсь за свой выстрел, хорошо?
– Да иди ты к чёрту!
Владислав уронил парня на снег и, схватившись за его холодную и ещё мокрую шею, злобно смотрел на заливающиеся слезами глаза маленького подростка через противогаз, наблюдая за приближающейся смертью.
– Ты его защищать, что ли пытаешься? Запомни, протянешь им руку, предложишь помощь, а они тебе в спину выстрелят и даже не моргнут. А девчонку твою и вправду жаль. Жаль, что такого слабака выбрала. Наверное, ей нужен мужчина посильнее, тот, кто сможет постоять за неё. Я, например…
– Сука! – сквозь слёзы Филипп разглядел призрака и набросился на него с кулаками.
– Покажи, на что ты способен, – весело предложил Владислав, расставив руки в стороны, – ударь меня, покажи всю свою ярость!
Но сколько бы стараний не было вложено в каждый удар, Влад по-прежнему крепко стоял на ногах, хоть и изредка покачиваясь.
– Видишь? Ты ничем не можешь ответить. Чудо, что ты до сих пор жив… – всхлипывая, Филипп, опустив голову, пытался пропускать все сказанные ему слова мимо своих ушей. – давай руку, – голос его звучал простительно, – подымайся. Найдём его по кровавым следам, далеко он уйти не мог. – призрак протянул Филиппу руку, надеясь на прощение, – видишь? Они приведут нас к нему, если поторопимся. – и вновь оба на ногах.
Весь вес хрупкого тела будто растворялся где-то под подкашивающимся и дрожащими ногами, открывая двери новым, ранее невиданным, ощущениям, где с виду лёгкий подъём сменял собой быстрое и необычное погружение в мягкое кожаное кресло. Люминесцентная разметка на мягком полу ловко подхватывала парня и неспешно вела к протягивающей ему руку тускловато-синей лампе, любезно зазывающая нового гостя познакомиться наедине. Но внезапно возникшая перед глазами протестующая ярко-красная лампочка одним ловким ударом повалила обоих на пол и не оставляя ни единого шанса подняться на ноги, она продолжала ехидно наблюдать за жалобными попытками доползти до скрытого от посторонних глаз маленького пластмассового выключателя.
