Kitabı oku: «И море, и Гомер – всё движется любовью…», sayfa 4
Познавший одесский «Двор»
Девятого марта писателю Аркадию Львову исполнилось 92 года.
Написал письмо, поздравил его, а Михаил Пойзнер позвонил в Америку, пятнадцать минут разговаривал, передавал приветы, а потом позвонил мне, рассказывал, что Аркадий и сегодня, в 92 живет мыслями об Одессе.
Своим «Двором» введенный во дворянство.
Песенка Булата Окуджавы так легко переосмысливается в судьбе Аркадия Львова. Двор в Авчинниковском переулке, где прошли все его одесские годы, стал не только темой, но и смыслом его творчества. Роман и одесские рассказы, как бы воскресившие южнорусскую школу, ввели его в большую русскую литературу, в её «дворянский сан».
В середине 60-х годов Аркадий Львов был единственным в городе прозаиком, кто чувствовал Одессу, любил её, понимал одесский язык. И, естественно, его почти нигде в родном городе не печатали.
Почти… Потому что была такая газета, как «Комсомольская искра», которая делала вид, что не понимает «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе».
Каждый приход в нашу редакционную комнатку, на Пушкинской, 37 Аркадия Львова превращался в спектакль. Там сидели Саша Варламов, Юра Михайлик и я, но в эти часы туда перемещалось половина редакции. Как Аркадий умел пародировать голоса, интонации одесских писателей. Рядом в кабинете были уверены, что слышат Юрия Трусова, Юрия Усыченко, Григория Карева, объясняющих товарищу Львову, что нет места для него в Союзе писателей, нет и никогда не будет…
Хохот стоял такой, что приходили машинистки и переводчицы узнать, что произошло.
Это была единственная редакция, где Аркадий чувствовал себя как дома. А когда мы публиковали главами его повесть «Жизнь и смерть Чезаре Россолимо», к каждой подаче приносил иллюстрацию Олег Соколов. Два «изгоя» составили прекрасный тандем.
И редакторы В. Николаев, Е. Григорьянц, И. Лисаковский, сменяясь, как эстафетную палочку, передавали газете прозу Аркадия Львовича Бинштейна, укрывшегося под псевдонимом «Аркадий Львов» от бдящего ока цензуры.
А потом Аркадия Львова полюбила Москва. Конечно, не вся Москва, но В. Катаев, Б. Полевой, А. Твардовский, К. Симонов. Этого уже было достаточно, чтобы печататься в Москве, в самой многотиражной газете «Неделя», быть принятым в московское отделение Союза писателей, но было недостаточно, чтобы получить «красную корочку Союза писателей», а это было обязательным в те времена: принимать должны были по вертикали – Одесса – Киев – Москва.
Одесские прозаики не замечали своего коллегу, а когда он им слишком надоел пребыванием в столичной литературе, пошли доносы, один другого страшнее. Аркадий Львов, докладывали его коллеги, – главарь сионистского подполья в Одессе, представитель клуба «Бабель» в Варшаве.
Много позже, разговаривая с польским литератором, Львов узнал, что клуб писателей в Варшаве размещался на Вавилонской улице, а от Вавилонской до Бабеля – взмах пера…
Позднее, после четвёртой «беседы», генерал Куварзин, возглавлявший одесский КГБ, сквозь зубы скажет ему: «Не подтвердилось». И, тем не менее, его изгнали из родного города. Хорошо, что к тому времени его уже знали в Европе, была написана первая часть романа «Двор»…
Одно из самых страшных ощущений, которое он рассказал мне в одном из интервью. Многие годы его мучил один и тот же сон.
Хоть рукописи ему разрешили вывезти, таможенник по листу разбрасывает в аэропорту книгу. К молодому офицеру подходит сослуживец, ветеран, и тихо говорит: «Ты совсем очумел? Ведь ты человеческие мозги пускаешь по ветру!» И помогает сложить оставшиеся листы в портфель…
Разные были люди. Это всегда знал, всегда помнил Аркадий. И его эмигрантские рассказы не желчные, а мудрые, как и велит Одесса.
В эмиграции были дописаны второй и третий том романа «Двор», принёсший ему успех, славу, награды. Вот только два отзыва.
Нина Берберова: «Аркадий Львов – явление уникальное в американском, да и не только американском русском зарубежье…».
Айзек Башевис Зингер, лауреат Нобелевской премии: «Двор» – наивысшее достижение Аркадия Львова и, одновременно, одно из самых фундаментальных произведений современной литературы».
Кстати, название – «Двор» – ему подсказал Константин Симонов. Увидев здесь метафору, двор, как отражение империи, со своим маленьким сталиным, своими доносчиками, своими жертвами, общими страхами…
В 1976 году Аркадий Львов покинул Одессу. Работал в Вильсоновском центре, Гарвардском центре, но, прежде всего, писал. С 30 ноября 1976 года его голос зазвучал на радио «Свобода». Он работал для русской и украинской редакции, так как знал и языки, и проблематику. И за эти годы, кроме создания рассказов, романов, писатель непрерывно работает на «Свободе». Он выпустил 8000 программ – это 20 000 страниц текста!
В 1990 году, когда появилась возможность приехать в СССР, он прилетел в Москву, а затем в Одессу. Родной город притягивал его своей легендой, своей историей. Это была основа его литературы, здесь жили герои его «Двора».
Сколько раз он приезжал за эти годы в Одессу – не пересчитать. Посол мира. Посол экономических отношений. Посол литературы. Когда-то секретарь обкома партии Лидия Всеволодовна Гладкая, иронически улыбаясь, говорила ему, что писатели жалуются – он «непристойно много пишет». Отшутился и Аркадий: «Жизнь не удалась, нужно работать на бессмертие».
Помню, в декабре 2002 года, он вновь побывал в Одессе. Решением жюри при горсовете стал одним из «одесситов года». Это для него почётно. Ведь в основе – жизнь его двора, век его двора.
Привозил свой гонорар на создание памятника Бабелю. Выступал во Всемирном клубе одесситов.
«Двор» – в последний раз, когда мы виделись в Одессе, – всё ещё не был окончен. Но роман будет завершён. Это цель жизни. «Двор» возвёл его в литературное дворянство. Он отплатил ему тем же, прославив Одессу, Авчинниковский переулок, бабушку Малую на весь читающий мир.
Как-то с дочкой зашел в магазин «Сантим» на Троицкой, зады которого выходят в Авчиниковский переулок, и увидел в подвальном этаже, отделе вин, большую металлическую табличку в честь Аркадия Львова, прославившего эти места. Подумал – вот такому признанию, конечно же обрадовался бы Аркадий.
Да и я за него порадовался.
В Одессе вышел шеститомник Аркадия Львова.
Издательство Ивана Захарова в Москве выпустило отдельной книгой три части «Двора». Можно уже жить с гонораров, со славы.
А писатель «непристойно много пишет». И в памяти его голос на «Свободе», и знакома с ним каждая семья, новые поколения семейств его двора.
Каждый писатель выбирает для себя цель.
Кто – развлекает, кто – учит, кто – просвещает.
У Львова своя миссия: вернуть Одессе её образ, её славу.
Пожелаем же ему долголетия.
И будем ждать четвертый том «Двора».
И читать его прекрасную, пахнущую акацией одесскую прозу.
«Тщательнее»
Сегодня 85 лет Михаилу Михайловичу Жванецкому. Это значит 60 лет творчества. Непрерывного. В прямом смысле – ни дня без строчки. Поздравляем. А ещё точнее – пытаемся осмыслить.
Тщательнее.
Можно ли в одной небольшой книжке написать всё про нашу жизнь – и советскую, и послесоветскую, как нам объясняли – перестроечную, и нынешнюю, которую уже никак не называют, разве что по цветам предлагают определяться: бело-голубые, оранжевые, а тут тебе и красно-черные, и желто-голубые и белые настолько, что ищешь рядом коричневых.
Я бы и сам сказал, что нельзя.
Никакая самая разбританская энциклопедия нашего многоголосья и многоцветья не выдержит. И ошибся бы, так как всё про нашу эпоху рассказано в книге Михаила Жванецкого «Тщательнее».
Признаюсь, я прочитал её уже несколько раз, она небольшого формата, каких-то 446 страниц, и тексты в ней подобраны миниатюрные, такие, что без очков кажутся стихами, а в очках – афоризмами. Читать её можно с первой страницы до последней, и с последней – до первой, будто написана она одновременно на русском и на иврите.
И, что удивительно, понимаешь не только слова, но и смыслы, а, верней бессмысленность нашей жизни.
А, может, всю эту книгу народ написал, но чтобы в органах не выясняли кто, что и почему – поставили название этого народа – Михаил Жванецкий. Подумал и передумал. Не умеет так писать народ, ему автор нужен, даже для «Слова о полку Игореве» две сотни лет автора ищут.
Мог бы рассказать, кто такой Михаил Жванецкий. Но в Одессе есть чуть ли ни миллион человек, которые утверждают, что они с ним «на ты», что пишет он не для чужих дядей, а именно для них – всемирного содружества одесситов.
Хотелось бы поверить, но вспоминается фраза, давшая название всей книге:
Тщательнее надо, ребята!
И грустно становится, что это не только про москвичей, киевлян, но и действительно про нас, одесситов, при всей нашей смекалистости и легкомыслии.
Можно было бы на каждом сайте одесситов из дня в день печатать колонками афоризмы (стихи в прозе, парадоксы) автора. Но если мы смекалистые, то должны сообразить, что есть авторское право, есть закон. А вор, даже литературный, должен сидеть в тюрьме.
Испугались?
Правда, и по этому поводу у Михаила Жванецкого особое мнение.
«Наш человек смерти не боится, ибо не жил ни разу».
Я уже вижу, как много читателей готово со мной поспорить.
Не с Жванецким, я из его 446-страничной книжки цитирую всего десяток фраз. Но я считаю, что и их достаточно, чтобы мы поняли, как, где и с кем живем:
«Он так упорно думал о куске колбасы, что вокруг него стали собираться собаки».
При чем тут колбаса? А разве диапазон между – лучше тогда или лучше теперь – не измеряют часто колбасой? Правда, Жванецкий предлагает ещё один точный измеритель времени:
– Что такое без четверти два всё время?
– Это манометр.
Вот по манометру и прожили сто лет. Михаил Булгаков утверждал, что наших людей (думаю, он имел в виду и одесситов, он приезжал в Одессу в 1924 году) испортил квартирный вопрос. Жванецкий с ним не спорит, он находит свою формулу:
«Квартира уже давно важней женитьбы и сильней смерти».
И вот в таком безумном, безумном, безумном мире, как правило, вслушиваемся в непонятные слова:
«Пассажиров с билетами на Львов, рейс 3679, просят уйти из аэропорта».
Хорошо, если только из аэропорта, а когда из жизни?
«Мы по количеству врачей обогнали всех. Теперь бы отстать по количеству больных».
Шутки, скажете, прибаутки. Нет – жизнь. Наша жизнь во всей её непредсказуемости:
«Сколько натерпишься обвинений в хамстве, прежде чем узнают, что ты глухонемой».
А, может, мы все тут слепые, глухие, немые. Тогда понятно, почему мы так, мы тут, мы с этими живём. И веришь Жванецкому:
«Когда результат не нужен, трудно сделать процесс захватывающим».
Есть в книге фразы, которые уже вошли в нашу жизнь настолько, что без них и представить её (жизнь) нельзя.
«Что охраняешь – то имеешь! Ничего не охраняешь – ничего не имеешь! Недаром говорят: «Все на охрану всенародной собственности»…
Если от нашей эпохи останутся следы в мировой цивилизации, то точнее всего расскажут про нас не черепки битой посуды, не монетки из непонятного металла, не вошедшего в таблицу Менделеева, а короткие фразы из книг Жванецкого.
Вот у кого нужно учиться жить – тщательнее.
Поздравляю Мишу, Михаила Михайловича с днем рождения!
И дальше – ни дня без строчки. И дальше позицию не менять. Пусть власти меняют позиции по отношению к Жванецкому.
И дальше вдохновляться Одессой, веря в её будущее.
И дальше – до 120! А можно и дальше.
Профессор с лопатой
Есть люди, которых знаешь, если не всю жизнь, то почти всю жизнь.
Ты взрослеешь, стареешь, а они остаются молодыми, такими ты их запомнил, им нечего стареть в твоей памяти.
И лишь суровые числа возвращают тебя на грешную землю.
Как обухом по голове – сегодня Андрюше Добролюбскому семьдесят.
В этот дом, на Успенской, я пришел в гости в 1960 году. Дом, про который Валя Голубовская позже напишет – «потерянный рай одесских шестидесятых». Конечно, пришел к Ксане, но у неё в комнате всегда был её брат – Андрюша.
Ксанкина привычка всех передразнивать, всем давать домашние имена, вот и Андрюша проходил, как «Гадюша», и это было не обидно, а смешно.
Запомнилось, как «баба Нора», вдова уже почившего профессора Константина Павловича Добролюбского, как-то пропела – баском – Андрею:
«Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, не пора ли мужчиною стать?»
Запомнил потому, что мне казалось, что в свои 13–14 лет Андрей настолько был не ребёнком, а плейбоем, что можно было лишь восхищаться его мужанием.
Он великолепно плавал. Вроде бы все плавали, но он это делал артистично. Мне кажется, что в 16 лет он стал мастером спорта по плаванью…
А в те годы любил читать, в том доме читали все, любил играть в кегли… В этом не уверен, но в его комнате висел плакат, написанный Ксаной:
«Пока ты играешь в кегли, сын Алексеева-Попова умнеет».
Как видно, плакат подействовал. Андрюша умнел на глазах.
И ведь было в кого – не только Ксана, но и Лёня Королик, давали пример, как нужно учить языки, встречаться с интересными людьми, ходить на концерты, взрослеть…
В один из вечеров, что мы с Валей проводили в этом доме, возник вопрос – куда Андрею идти учиться. Хотелось ему, вслед за дедом стать историком, но мысли о всех идеологических дисциплинах, о том, что значит быть историком в СССР – пугала. И я предложил – свяжи жизнь с археологией, вроде бы скифы, сарматы и даже древние греки обходились без ленинизма.
Как пишет профессор, доктор исторических наук Андрей Олегович Добролюбский в своей книге «Одессея одного археолога», он до сих пор с благодарностью вспоминает тот разговор.
Истфак Одесского университета. Аспирантура у Петра Осиповича Карышковского.
Кандидатская диссертация защищена в Киеве, докторская в Петербурге.
Но главное – раскопки. Где он только не копал. Крым (Чуфут-Кале), Измаил, Аккерман, Осетия, Херсонская область. Его считали «везунчиком», не просто копал, находил. Не просто находил, описывал, писал статьи, книги.
И быть может, правильней сказать – главное, книги. Главное, смелые гипотезы, которые доказывал.
И что меня всегда радовало – он не умеет писать скучно.
Одна из первых его книг «Кочевники Северо-Западного Причерноморья в эпоху средневековья» читается с таким же интересом, как его «Тайны причерноморских курганов»
Много сил, внимания, энергии отдал Добролюбский изучению предыстории Одессы.
Напомню его книги «Борисфен – Хаджибей – Одесса», «Античная Одесса».
И копал со своими студентами, с добровольными помощниками Одессу.
Думаю, у многих в памяти и замечательная разведка, совершенная Андреем Добролюбским и Олегом Губарем на Ришельевской угол Ланжероновской, где они нашли дом князя Волконского, одно из первых строений юной Одессы.
Кстати, во многих эскападах Добролюбский и Губарь были рядом. Не случайно Андрей стал сопредседателем, разделив эту ношу с Губарем, одесского Клуба городских сумасшедших.
Я уже назвал книгу «Одессея одного археолога».
Когда я читал её десять лет назад, а она вышла в 2009 году в Санкт-Петербурге, меня смутила бравада лёгкими победами на амурном фронте. Читал её сегодня и сам над собой смеялся. Да, Дон Жуан, но какой обаятельный. И нечего завидовать человеку, сумевшему совместить многообразие мужских достоинств.
Сегодня у меня в руках новая, ещё пахнущая типографской краской, книга Андрея Добролюбского «Имя Дрока»
Когда Андрей прислал мне рукопись, я понимал, что написана занимательная, лёгкая, нужная (это о Джинестре – предшественнице Одессы) книга, но издать её сейчас он не сможет. Посовещались члены редколлегии альманаха «Дерибасовская-Ришельевская» и решили, что разделим рукопись на 4 части и в 4 номерах опубликуем. При этом я с первого номера обратился к меценатам – рукопись нужно издать как книгу, с цветными иллюстрациями.
И откликнулись. Рад этому чрезвычайно. На книге, что я держу в руках, написано: «книга издана благодаря содействию Инны Фиалко и Ильи Спектора».
Честь им и хвала.
Сразу сообщаю, что презентация книги пройдет 23 апреля во Всемирном клубе одесситов.
Когда-то я мог сказать, если вы встретите на улице молодого красивого человека в сандалиях на босу ногу – это профессор Добролюбский.
Когда-то я мог сказать, если мимо вас проедет на велосипеде молодой красивый человек с портфелем, полным книг – это профессор Добролюбский.
Когда-то я мог сказать, если на пляже, на плитах загорает человек весь световой день, отвлекаясь лишь на учёеные беседы с учениками – это профессор Добролюбский.
И сейчас я могу сказать – он перенес операции, у него нелёгкая домашняя жизнь, но – всем чертям назло – он молод, красив, и главное – талантлив.
С днем рождения, Андрей!
Когда-то твоя мама, Мария Гавриловна, говорила тебе – ты не настолько гениален, чтоб умереть молодым. Видишь, и здесь была права. Но ты настолько талантлив, чтобы жить продуктивно и долго.
Одиссея Улисса завершилась, твоя Одессея (чувствуете разницу) продолжается.
Борисфен – Джинестра – далее везде!
Боречка
Вчера Одесса праздновала 75 годовщину освобождения от фашистских захватчиков.
И вчера минуло пять лет, как перестало биться сердце одного из лучших сынов Одессы Бориса Литвака…
10 апреля был его главный праздник. И в этот день он ушёл.
При его жизни, когда Борису исполнилось 80 лет, я написал о нём эту страничку в газете «Всемирные одесские новости».
И признание в любви, и оценка Дела, и извинение за то, что не всегда понимал его отношения с городским руководством – Гурвицем, Боделаном, Симоненко.
Борис, ты прав!
В начале было Слово. Мы помним об этом. Но куда реже думаем о том, что, в конце концов, всё определяется Делом. Это и есть главная мера.
Борис Давидович Литвак совершил, казалось бы, невозможное. Его Дело – это открытый в 1996 году Дом с Ангелом – Детский реабилитационный центр для детей с патологией центральной нервной системы и опорно-двигательного аппарата.
Но для того, чтобы открыть Центр, нужно было его с нуля построить.
Нужно было собрать высокопрофессиональный медицинский персонал, поддерживающий идею благотворительной помощи. Нужно было все последующие годы ежеминутно жить этим своим детищем, доставать деньги на оборудование и зарплаты, строить гостиничный комплекс для приезжих детей и их родителей, причем по евростандартам, создавать в Центре театр, галерею, а значит, атмосферу человеческого тепла.
Как всё это удалось Борису Литваку?
Думаю, важно даже не то, что он отдавал себя все 24 часа в сутки, не только то, что он окружил себя не помощниками, а соратниками.
Мне кажется, что Борис Литвак создавал Центр, этот Дом с Ангелом, но в то же время Центр создавал такую уникальную личность, как Борис Давидович Литвак, все помыслы которого были сосредоточены на поставленной цели.
Естественно, к этому были предпосылки. Бориса Литвака воспитала Одесса, отображением которой он является – с её юмором и героизмом, толерантностью и жизнелюбием.
Бориса Литвака воспитала Великая Отечественная война, которая навалилась на всех и на 11-летнего Борю с мамой. С мамой рядом он работал на заводе – для фронта. Рядом с мамой не мог сдержать слёз радости, узнав, что Одесса освобождена от фашистов.
Бориса Литвака воспитал спорт. И он впоследствии воспитал тысячи мальчишек и девчонок, преданных спорту.
Бориса Литвак воспитали замечательные писатели, я мог бы называть многих и многих. Но, прежде всего, я вспоминаю Ильфа и Петрова, Исаака Бабеля, чья мысль: «Мы рождены для наслаждения трудом, дракой и любовью, мы рождены для этого и ничего другого» – стала жизненным девизом Бориса Давидовича.
Почётный гражданин Одессы. Думаю, для Литвака это самое точное определение. Правда, до того, как город присвоил ему это высокое звание, Всемирный клуб одесситов, по инициативе Михаила Жванецкого, дал Борису Литваку свою высшую награду – Почётный одессит. И это тоже было признанием того Дела, которому посвятил себя этот человек.
Наслаждение трудом, дракой и любовью – это именно о нём, это именно его постоянное состояние.
В марте 2010 года Борису Давидовичу Литваку исполнилось 80 лет. Мы знакомы больше пятидесяти лет.
Не всегда я понимал каждое слово, сказанное Литваком.
Но прохожу по улице Пушкинской, смотрю на Дом с Ангелом и вновь думаю, что Дело перевешивает все понятые и не понятые мной когда-то слова, и говорю себе, читателям газеты, любимому городу и юбиляру:
– Борис, ты прав!
И поздравляю этого замечательного нашего современника с восьмидесятилетием, с Делом, которое стало частью нашего города, самой насущной за последние годы.
* * *
Если бы я писал это вчера, сказал бы всё то же самое.
Думаю, более значительного подношения городу, чем Дом с Ангелом, никто за последние два десятка лет не сделал.
Как легко вспомнить, что порушено за эти годы.
Как трудно созидать что-то нужное городу и его людям.
Хоть дело не только в Доме с Ангелом.
Борис был человеком, которому можно было всегда позвонить, договориться о встрече, поговорить, получить совет…
А кому сегодня звонить?
Кто только не заходил в его маленький кабинет – Евгений Евтушенко и космонавт Гречко, Резо Габриадзе и Юрий Рост, Василий Аксёнов и Белла Ахмадулина… Как на огонёк шли в этот дом, на Пушкинскую.
Спасибо, Борис Давидович! Помним!
