Kitabı oku: «Касаясь Пуст0ты», sayfa 2

А как же льготники, мисс Андерсон? Хочется спросить, но вот уже слышатся знакомые слова, и мне не остается ничего другого, кроме как принять поражение и похлопать победителю нашей кухонной схватки.

– …Есть категория лиц, чьи затраты трудно измерить какими-то конечными цифрами. Такие люди, как чтецы, безликие, относятся к льготной категории населения и оснащаются иным образом, из-за чрезмерной опасности своей работы.

—Лояльность министерства трудно переоценить, мисс Андерсон. Ведь на каждом производстве для «прогульщиков» существует специальные дни для подработки. Таким образом, сотрудник может нагнать недостающий процент КПД, или попросту получить лишнюю монетку в карман.

– Да, люди часто забывают, что их зарплата и КПД – отдельные друг от друга категории, но добываются одним путем – их трудом. Создание наномашин отнимает много ресурсов и времени, которые мы не готовы и считаем не правильным тратить на тех, кто не хочет платить нам тем же. Пренебрежение уровнем наномашин в теле делает вас не только уязвимыми для разного рода болезней, но и может спровоцировать деление души.

Как по учебнику. Вы определенно были отличницей, мисс Андерсон.

– …Министерство снабжает всех, когда-то подвергшихся делению, а это, как мы знаем, 65% населения, тем минимумом, который не дает душе разорваться. Но этого может оказаться недостаточно, чтобы сдержать все бреши, когда ваше тело окажется под атакой блокируемых болезней. Именно поэтому так важно, чтобы люди понимали всю опасность своего положения и ответственность, которую они на себя возлагают, отказываясь следовать установкам министерства. Борьба с Корпорацией все еще продолжается, и о, возможно, не закончится никогда. Мы должны смириться с тем, что имеем, и приложить все усилия, чтобы те несчастья, поразившие наших отцов, матерей и всех, кто был участником общества Протея Аккермана, не повторились.

– Но человек ведь может жить без наномашин?

– Да, но он должен понимать, что враждебная среда как снаружи, так и внутри, не позволит ему существовать с тем же размахом, что и при наличии наномашин. Любое благо достигается путем приложения усилий всех без исключения. Если мы не будем работать как один слаженный механизм, чтобы обезопасить, прежде всего, себя и своих близких, мы придем к тому, что случилось пятьдесят лет назад. Помните, подвергая опасности себя, вы подвергаете опасности всех.

– Но если опасны лишь потомки многоликих, к чему расходовать наномашины на бывших единичников? Они не пользовались продуктами Корпорации, а значит, чисты и не опасны.

– Вы рассуждаете с позиции полувековой давности. Тогда, действительно, от нас не требовалось тратить ресурсы на тех, кто в них не нуждается. Но прошли годы. Люди имеют свойство плодить других людей. В условиях глобальной катастрофы едва ли кого-то волновало, с кем именно он скрещивается и каковы будут последствия такого сношения. Однако, если бы мы стали об этом задумываться, встал бы вопрос дискриминации, от которой мы всеми силами хотели уйти.

– Что ж…Не могу с вами не согласиться. Надеюсь, мои вопросы не были слишком бесцеремонными.

Андерсон снисходительно вздохнула, опустила ладонь на плечо репортера и с тем же пониманием произнесла:

– Что вы, я здесь как раз для того, чтобы отвечать на провокационные вопросы и не оставлять наших граждан в неведенье.

– Спасибо за интересный разговор, мисс Андерсон. А с вами был репортер центрального телеканала Джейми Бартон, не переключайтесь.»

Качество жизни всегда зависело от человека. Раньше для этого требовалось ходить в аптеку, ездить по врачам, заглядывать время от времени к сшивателям… Сейчас в каком-то смысле стало проще. КПД – это твоя медстраховка, требующая ежемесячной платы. Не внесешь пару пени – не получишь нужное количество наномашин, рассчитанное именно для тебя, именно для твоей работы и твоего образа жизни. Не получишь нужное количество – сляжешь с болезнью или травмой, которая может закончиться смертью. А что куда хуже, спровоцируешь расщепление души.

На часах 07:55. Я пролистнул новостную ленту и остановился на списке нарушителей, пойманных за последние сутки. Шестьдесят пять человек. Из них только двадцать попали под отключение. Остальные либо ожидают повторного допроса, либо отпущены за отсутствием доказательств вины. Не так плохо, если смотреть на те же показатели неделю или две назад. Можно даже подумать, будто преступность идет на убыль и большинство арестов производится из предосторожности, а не из реальных оснований.

Я пролистнул примерно половину прежде, чем наткнулся на фотографию Гибсона в общем списке.

Уорен Гибсон.

Тип преступления: попытка извлечения чипа.

Время начала/ окончания допроса: 01:55–02:20.

Имя чтеца: Доран Юкнайт.

Приговор приведен в исполнение в: 02:28

Исполнитель: Кай Смит.

Кай Смит… Я будто впервые слышал это имя. После допроса любая обыденность воспринимается иначе. Но ничего, уже завтра я об этом не вспомню.

На столе зазвонил телефон. Я сбросил вызов и перевернул аппарат экраном вниз. В это время Фил звонит с одной целью: «убедиться, что я опять опоздаю, и ему придется пропустить восьмичасовой автобус мимо». Кажется, ему доставляет особое удовольствие тыкать меня в ошибки. Прямо как отцу…

Я допил кофе, стянул с вешалки куртку и вышел из квартиры. Снаружи, у соседнего подъезда, припарковался фургон «Благосостояния». Белые халаты окружили миссис Браун и что-то пытались ей доказать, не снимая улыбки с лица. За пару минут, что я наблюдал за ними, разговор быстро сменился действием. Миссис Браун получила форму для заполнения, и после пары росчерков в планшете фургон заскользил дальше по дороге.

Я не успел сделать и пары шагов, как услышал за спиной:

– Малыш Доран. Давно не виделись.

Миссис Браун двинулась мне навстречу, переваливаясь с ноги на ногу, будто огромные мозоли мешали ей идти нормально.

– Зачем они приезжали?

Она непонимающе глянула назад, откуда совсем недавно стартовал фургон министерства, и снисходительно улыбнулась.

– Они то…?Видишь ли, мне уже достаточно лет, чтобы перестать гнаться за жизнью и попробовать просто пожить. Пусть и недолго – Добавила она куда более громким голосом, словно хотела подчеркнуть особую важность последнего.– Две недели назад я подала заявление на увольнение. И, поскольку новой работы я не искала, министерство решило лично убедиться, что я понимаю последствия своих действий. Вернее, своего бездействия. Наработанного КПД мне надолго не хватит. А без замены уже в следующем месяце твоя старушка начнет сдавать позиции.

Она подмигнула правым глазом, чтобы придать ситуации легкости, которую сама не чувствовала.

Я бы сказал, что сожалею, но не уверен, что именно это ей нужно; и я не уверен, что найду у себя это сожаление. Среди множества чувств, перебивающихся во мне сейчас, сильнее всех стремление убежать. И я бы осуществил его, если бы Мэри не обхватила меня за локоть и не притянула ближе к себе.

– Они правы. В вашем возрасте и при отсутствии наномашин…

Миссис Браун ткнула меня в плечо и наигранно засмеялась.

– Ну, ты и грубиян. Я это прекрасно знаю. Сейчас в любом возрасте без наномашин людям приходится туго. Организм разучился бороться, вернее, не может делать это также эффективно. Знаешь…– Она задумчиво отвела взгляд в сторону и посмотрела на меня уже без притворства, которого держалась.– Мне было двадцать, когда произошла смена власти. Я не успела внедрить имплант, но успела понаблюдать за людьми, одержимыми внедрением. И я не скажу, что главное безумие мы уже пережили.

– Думаю, будь вы многоликим, говорили бы иначе.

Она отстранилась от меня и как-то по-детски сжала губы.

– Может, ты и прав. – Видимо, она заметила, как метались мои глаза, или, что более очевидно, услышала звон разрывающегося телефона. Разговор внезапно ускорился.– Я хотела поговорить с тобой об этом позже, но не в моем положении откладывать.Ты придешь на мою кремацию, когда бы она ни случилась?

Я сказал «ДА», но не знаю, почему именно. Потому что действительно хочу быть там? Или потому что уже не мог игнорировать звонки Фила?

Как бы то ни было, мое «Да» позволило мне, наконец, уйти. Миссис Браун работала в министерстве Правды, сколько я себя помню. Она следила за мной, пока отец проводил очередной допрос, а мама разрывалась между ННТ и своей работой на «АрКейн».

Эта женщина заменила мне мать, а я не могу понять, хочу ли идти на ее похороны. Я в принципе не понимаю себя. Я не знаю, какой я без других; без чужих чувств, эмоций, переживаний. У меня есть имя. Но вся моя история завязана на историях других. Я не успеваю жить. Не успеваю понять жизнь. И рассуждать о ней – все равно, что декламировать выписки из учебников. Это не плохо и не хорошо. Но, опять же, откуда мне это знать?

Фил стоял на остановке, немного поодаль от собравшейся толпы. На мои опоздания он всегда реагирует одинаково – молчит и ждет, когда я извинюсь. А я, обычно, успеваю залезть в автобус прежде, чем придется открыть рот. Сегодняшний день не стал исключением. Стоило водителю подкатить к остановке, люди кинулись к дверям и потянули нас за собой. Началась бесконечная ругань за места и совместные нападки на водителя.

– Ты не пришел на вчерашний концерт. – я мог бы сделать вид, будто не слышу его (с орущей толпой, это легко); но Фил не из тех, кто переспрашивает, или свыкается с молчанием. Он бы задавил меня своим немым упреком и постоянным подталкиванием в бок.

– Извини. Я работал.

Больше моего опоздания его заботит пропуск концерта. Единственное выступление Фила, на котором я был, проходило два года назад. Не то чтобы я не люблю юмор, скорее, я его не понимаю. А юмор в исполнении Фила требует особого умственного напряжения, к которому в конце дня я просто не готов. Поначалу он обижался, но вскоре понял, что у меня нет времени ни на что, кроме как на сон, еду и редкие прогулки куда-то, куда уже и ходить-то не хочется. Однако это понимание не исключает надутых губ и уклончивого тона, которым он снабжает каждое свое слово.

– У министерства что, больше чтецов нет?

– Только не начинай…Если хочешь поговорить о моей работе, лучше не надо.

– А о чем нам еще разговаривать, если ты только ей и занимаешься?

Он не пытался оскорбить меня, по крайней мере, до этого не пытался. У меня нет причин воспринимать его слова всерьез. Вот если Фил начнет извиняться, я изменю свое мнение. Но он лишь отвел глаза и какое-то время молча буравил взглядом окно.

– Кем он был…?

Раньше он никогда не спрашивал меня о работе; он видел ее последствия, и этого хватало, чтобы утянуть нас либо в долгое молчание, либо в череду споров.

Мы познакомились с Филом случайно. В один из вечеров я зашел в бар, чтобы перекантоваться часок другой перед новым вызовом. Легкая музыка и чье-то рыгание на фоне, показались мне отличной альтернативой будничным мыслям. Но ни бренчания гитары, ни отборных ругательств я так и не услышал в тот вечер. Зато пропустил мимо ушей целый ансамбль шуток. Фил подсел ко мне за стол после выступления и спросил: «Неужели вам ничего не понравилось из программы?». Я понятия и не имел, о чем он и продолжал тянуть виски. Вот сейчас, самое время вызвать меня на допрос, крутилось в мыслях, когда в ответ на молчание Фил пустился повторять шутку за шуткой. Его попытки рассмешить меня вызвали у меня интерес уже к самому Филу. Он готов был потратить весь вечер, лишь бы выудить из меня хоть один смешок. И он его получил. Правда, списал все на алкоголь, который я выпил в огромном количестве.

Если подумать, все отношения в моей жизни начинались схожим образом. Кому-то случайно приходило в голову заговорить со мной, ну а я просто не мог уйти от этого разговора или не имел достаточного повода. Повод всегда давало министерство, отец, что-то из ряда вон выходящее, что позволяло уйти без лишних препираний.

Мне нравилось встречаться с Филом хотя бы потому, что говорил в основном он, а я необязательно должен был слушать. К тому же он из тех людей, которые понимают важность чего-то, но не признают жертв ради его достижения. В моем случае важность работы чтеца и жертв для ее выполнения. Я помню, зачем поступил в министерство. И это «зачем» все еще помогает мне не склоняться пред такими людьми, как Фил.

– Красильщиком на заводе. Пытался извлечь чип.

– Сам?– Его удивление казалось естественным, но я не мог найти оправдание страху, который проступил на его лице.

– Да, сам. Он не собирался убегать, как большинство людей в подобных случаях.

– Зачем тогда?

– Не все ли равно, Фил? – Он рассеяно пожал плечами, но взгляда от меня не отвел, все еще ожидая ответ.– Не хотел обременять других, если начнется распад. Сегодня я еще поговорю с его семьей и знакомыми. Но вряд ли что-то из сказанного свяжет его с «АрКейном».

– Считаешь, он сказал тебе правду?

– Он не мог сказать ничего, кроме правды.

Фил усмехнулся, стукнул меня по плечу и произнес:

– Конечно.

Дождь стучал по окнам всю дорогу. Когда настало время выходить ливень накрыл город непроглядной пеленой, и не было слышно ничего, кроме шума ударяющихся о землю капель.

На развилке между министерства Фил остановился и кинул взгляд назад на бегущих к дверям связистов. Время близилось к девяти и у центрального входа, будто муравьи, толпились опаздывающие.

– Вот и пришли.– Мне показалось, я услышал грусть в его голосе, но, подняв глаза, застал все то же улыбающееся лицо.

– Как думаешь,– произнес он, поднимая взгляд к небу,– мы когда-нибудь сможем перестать бояться расщепления?

– Если только снова станем пустыми.

Мы оба усмехнулись, и в тот же момент я почувствовал крепкий хват на спине. Фил притянул меня к себе и обнял. Это было по меньшей мере странно, и думаю, Фил сам это понимал, но хватку не ослабил.

– Фил? – пробубнил я ему в плечо.

– Постоим так еще немного, пожалуйста.

Он сжимал меня так сильно, что я едва не упал, когда он все же решил меня отпустить.

– Я рад, что у меня есть такой друг, как ты, Доран.

Молча он развернулся и ушел, не дожидаясь ответа, будто заранее знал, что не получит его. Какой-то время я пытался найти в его словах смысл, но поднявшийся холодный ветер перетянул все внимание на себя. Я застегнул куртку плотнее и зашагал в противоположную сторону.

Информационный блок министерства

Имя: Кай Смит.

Возраст: 29 лет.

Рост: 185 см.

Цвет волос: темный.

Цвет глаз: карий.

Информация о ближайших родственниках: Джон Смит(отец), Анна Смит(мать), Мейд Смит(мл.брат).

Место работы: министерство Безликих.

Должность:безликий.

Количество лет в должности: 8.

Количество заграничных экспедиций: 71.

Число приведенных в действие приговоров: 69.

Нарушения статуса КПД: нет.

Настоящий статус: жив.

Последнее обновление данных: сентябрь ХХХХ года.

3

Доран

26 сентября, 08:15

Во время дождя министерство Правды заносит туманом. На виду остаются лишь мелкие вкрапления окон и несуразные деревья, высаженные то тут, то там по всей территории. Газон заливает водой, и редкие проблески травы пробиваются лишь у самого входа, где под скатом крыши горит единственный фонарь.

Внутри здания так же тихо, как и снаружи. Если бы я не сталкивался с этой тишиной каждый день, подумал бы, что забрел на какую-нибудь стройку или заброшку. Министерство не выглядит рабочим, с какой стороны не посмотри. Я тряхнул головой, и осевшая на одежде влага разметалась в разные стороны. За спиной послышалось постукивание каблуков и отчетливое покашливание. А я ведь даже не дошел до лифта…

– Да, Диана?

– И тебе доброго утра, Юкнайт.

Она вышла из-за стойки с планшетом в руках и многозначительно постучала по экрану.

– Отметиться не хочешь?

Она могла бы сделать все сама, но характер Дианы не позволит ей упустить возможность помыкнуть кем-то. При всех многочисленных обязанностях табель посещения – единственная вольность, которую она может себе позволить в отношении кого-то другого.

– Конечно.

Как бы это ни раздражало, пришлось вернуться к стойке, забрать планшет и заняться тупым проставлением галочек в колонке.

– Извини, я не заметил тебя, когда входил. Думал подойти с формой позже.

– Не заметил? – раздраженно протянула она и тут же поправила себя; придала голосу большей беззаботности, но ядом спрыснуть не забыла.– Впрочем, как и всегда.

– Разве я что-то обещал тебе, Диана?

– Нет, моей ошибкой было что-то ждать от тебя. Мама говорила не связываться с вашей семьей.

– И чем же ей не угодила моя семья?

– В основном только твоя мать…– она притворно прикрыла рот рукой, будто слова вырвались совершенно случайно, а не готовились для первого же удобного случая.

Еесли бы я ждал извинений от каждого, кто добрым словом помянет мою мать, у меня бы не осталось времени на работу.

– Все не может угомониться? Эмили стоит приглядеться к себе. Ведь будь она повнимательней, безликие раскрыли бы Джона намного раньше.

Диана буквально вырвала планшет у меня из рук и принялась заполнять оставшиеся колонки сама. Она любит говорить правду, но лишь ту, которая удобна ей. Единственный раз, когда это принесло нам обоим пользу, я оказался у нее в постели. Однако, чтобы вынести ее характер, одного секса мало.

И теперь при каждой встрече она пытается делать вид, будто мое безразличие ее не трогает и, более того, забавляет. Собственно, как и комментарии в адрес ее матери. Я не успел досчитать и до десяти, как тема разговора резко сменилась.

– Слышал о миссис Браун?

– Да, она рассказала мне сегодня утром.

– Ей повезло. Многоликому бы такого не позволили.

– Многоликий бы себе такого не позволил.

– Сказал чтец, который ежедневно сталкивается с обратным.

– Я сталкиваюсь с усталостью людей, а не с их желанием кому-то навредить.

– Усталостью? – Ее голос так и сквозил усмешкой, хотя внешне она едва ли изменилась в лице.– Скорее, уже с ленью и безответственностью. Министерство уравняло людей и многоликих. Уравняло во взаимной ответственности друг перед другом. И если кто-то один ставит под угрозу другого, он либо делает все, чтобы исправить положение, либо не делает ничего. И вся разница между нами проявляется в том, когда тот, кто не делает ничего, является многоликим. Твои слова, Юкнайт.

– Да, все верно.

Я был немного растерян из-за собственной неуверенности. Должно быть, чувства Гибсона проникли в меня глубже, чем я думал. Если бы я допрашивал его в начале месяца с максимальной концентрацией наномашин, такого бы не случилось.

– Браун и меня позвала на кремацию. Все-таки она была моей наставницей целых десять лет.

– Только не делай вид, будто тебя печалит ее уход. Мы оба знаем, как ты хотела должность главного секретаря.

Диана довольно улыбнулась, и от недавней злобы не осталось и следа.

– Я и не пыталась. Жаль старушку, но это ее выбор.

– Не забудь ей об этом напомнить, если встретишь.

Она вернулась за стойку в том же приподнятом настроении, с которым встретила меня; игриво покрутила волосы и собиралась что-то добавить(несомненно, остроумное), но остановила себя прежде, чем слова все испортили бы. Диана может быть милой, и ее внешность к этому располагает. Но одним невинным взглядом и слащавым голоском не перекрыть свою истинную натуру.

Я поднялся на лифте до шестого этажа и почувствовал облегчение, оказавшись перед дверью кабинета. Внутри стояла непривычная духота. Как назло, раму заело и пришлось немало постараться, чтобы открыть окно. Весь взмокший, я опустился за стол, притянул планшет и уже приготовился писать отчет, как в дверь постучали. Диана вошла первой и взглядом указала на присутствие кого-то за спиной.

– Миссис Гибсон, это Доран Юкнайт, чтец, ведущий дело вашего мужа.

Женщина менялась между дверью и коридором, и с не особой охотой качнула головой. Пока Диана не подтолкнула ее, миссис Гибсон топталась на месте, будто собиралась уйти в следующую же секунду.

– Я оставлю вас. Сообщи, когда закончишь, я пришлю к тебе следующего.

Уход Дианы не предал ей смелости, но поставил перед необходимость говорить самой.

– Вы рано. Я ждал вас лишь через полчаса.

– Извините за беспокойство. После звонка министерства я себе места не находила. Сами знаете, что делает отсутствие информации с человеком.

Я указал ей на стул, и она без всяких возражений приняла предложение. Шляпа, которая ранее мешала рассмотреть ее лицо, теперь лежала на коленях. Знакомый испуганный взгляд и плотно сжатые губы. Привычные атрибуты, как жертв, так виновных. Еще немного и начнет мять в руках перчатки.

– Поступок Уорона…– она утерла нос краем перчатки и, скорее желая оправдать себя, чем вступиться за мужа, произнесла: – Поступок Уорона нас всех шокировал. Мы и подумать не могли, что он….

Я остановил ее прежде, чем она успела пуститься в подробности, и протянул раскрытую ладонь. Она знала, что это значит, но не решалась протянуть руку в ответ. На лице ее появилась та самая улыбка, после которой обычно благодарят за все и уходят.

– Я не могу вас слушать без этого, миссис Гибсон.

Она понимающе кивнула, но руку по-прежнему держала при себе.

– Вы знакомы с правилами, миссис Гибсон?

Она тяжело вздохнула и заговорила так, будто слова сначала требовалось прожевать, прежде, чем выдавать их кому-то. Они выходили из нее частями, и с трудом сходились в одном предложении.

– Я должна отвечать честно. Кратко или полно, вы скажите сами…Главное, честно.

– Все верно. – Ободренная похвалой, она заулыбалась, как школьница, получившая хорошую отметку.– Ложь будет сказываться, прежде всего, на вас. Сначала вы почувствуете легкий укол, затем, если продолжите врать, или пытаться свести ответ к простому «Да» или «Нет», покалывание усилится. Мы будем продолжать до тех пор, пока у меня не иссякнут вопросы.

– Да, да. Я все понимаю.

Она сложила на краю стола перчатки и протянула мне руку. Момент установления контакта всегда одинаков, и к нему одинаково трудно привыкнуть. Это как касаться оголенных проводов и надеяться, что на этот раз тебя не ударит током. Считается, что во время чтения наномашины затрачивают столько же энергии, сколько при лечении тяжелой простуды или мелкого перелома. Если переводить на человеческий язык, я «болен» всегда.

– Начнем с простого. Отвечайте кратко. Ваше имя – Кларисса Гибсон?

– Да, сэр.

На вопросы она отвечала ровно, без всякого замешательства, пока дело не дошло до самого главного. Я почувствовал легкое напряжение, сопровождающее каждое ее слово; напряжение, незаметное для того, кто лишь смотрит на человека и не ощущает его дискомфорта. Я бы не назвал это ложью, скорее не совпадением ожиданий с действительностью. Кларисса говорила одно, но думала совершенно иначе. И ее злоба на себя, на мужа, на кого-то еще, о ком я не успел спросить, просачивалась в меня все глубже.

– Вы знали о планах мужа избавиться от чипа?

– Я предполагала, что он может…– Лицо ее скривилось от боли, прошедшей через все тело. Она невольно поежилась, попыталась встать, но не смогла; я чувствовал это желание внутри нее, как оно сталкивалось с чем-то непреложным, непреодолимым по своей сути – со «словом магистра».

– Отвечайте конкретно на вопрос. Не уходите от темы.

– Нет. Я не думала, что он на такое решится. Думала, он попытается выйти на накрутчиков после того случая с недостачей КПД. Уорен ведь из многоликих. Его отец имел два импланта, когда пятьдесят лет назад случился разрыв.

– И он нашел накрутчиков?

– Нет. Я следила за ним, мы все следили. Уходили раньше с работы, брали подработки, лишь бы не оставлять его одного. Если бы кто-то пострадал из-за того, что я не доглядела за ним, я бы себе не простила.

– Почему он недобрал КПД в прошлый раз?

– Он допустил ошибку. Хотел сделать сверх нормы, чтобы получить прибавку к окладу, но поспешил и перепутал составы. Я не очень понимаю в терминологии, сэр, поэтому скажу простым языком: он испортил товар, который должен был этим же вечером направиться на другой склад для дальнейшей обработки. Партия была небольшой, но на фабрике все под учет. Уорену пришлось не только заплатить за расходники, но и пожертвовать теми процентами КПД, которые он получил за потраченные часы.

– Он часто пользовался дополнительными часами, чтобы достичь минимума?

– Постоянно.Я говорила ему, что однажды, когда часы ему действительно понадобятся, он не сможет ими воспользоваться и нужно поберечь время. Но он не слушал. Считался только с собой, и плевать на семью!

– Вы знаете, чем он занимался в свободное время?

– Ничем. Уорен будто бы ни к чему не стремился, даже мы, его семья, перестали быть ему интересны. Он оказался слаб.– Последние слова она прошептала, будто делилась чем-то сокровенным и желала оставить это в тайне.

– В последнее время вы не замечали в его окружении новых людей? Может, кого-то, кто подбивал его к нарушению?

До этого вопроса я чувствовал в ней лишь злость, но теперь мне хотелось в открытую засмеяться, чтобы дать волю веселью, накатившему на нее.

– Что вы, мистер Юкнайт! «АрКейну» не нужны такие люди, как Уорен.

– Такие – «это какие»?

– Которые не готовы к ответственности.

– А такие, как вы? Вы кажетесь мне ответственной женщиной.

– Я ответственна перед Полисом и магистром, перед своей семьей. Поэтому я сообщила безликим о муже, как только увидела его с проколотой рукой. Я не стала его ни о чем спрашивать или пытаться остановить.

– Это бы не помогло. При попытке взлома чип подает сигнал в центральную систему. За ним бы пришли и без вашего звонка. Но я хочу поблагодарить вас за честность и проявленную смелость. Вы защищали свою семью и других людей, как велит министерство.

– Спасибо.

Я отпустил ее руку, и она устало прислонилась к спинке стула.

– Я могу идти, мистер Юкнайт?

– Конечно.

– Миссис Гибсон, – Она замерла в дверях, тем самым преграждая путь стоящим в коридоре,– в одном вы не правы. «АрКейну» как раз нужны люди, которые бегут от ответственности. Но ваш муж не такой.

– Это уже неважно.

– Правда?– Взгляд ее изменился. Если бы время не поджимало, а чужие вздохи не подгоняли, она бы нашла, что ответить, а так молча удалилась, сдвинув шляпу на лоб.

Следующие пять человек шли сплошным потоком, и все, как один, повторяли: «Уорен не думал об «АрКейне»…Уорен не говорил об «АрКейне»…Не припомню ничего, связанного с «АрКейном»».

Я спрашивал об «АрКейне» столько раз, что под конец начал запинаться, а порой, вовсе забывать слова. Стабильность, к которой стремится общество, для Гибсона была сродни удавке. Время от времени он пытался ослабить хватку, хотя особенно тугим узел на его шее не был. Он позволял себе больше свободы, прекрасно сознавая, чем всем может обернуться. Он сознавал и принимал, прежде всего, свою развязность и некоторую безответственность.

Он не был многоликим, который пытается оправдаться за оказанное ему доверие, за возможность жить среди других, а не быть ими уничтоженным. Он родился, когда Корпорация терпела упадок. Пусть и недолго, он был частью того общества, чувствовал его настроения, впитывал его ожидания.

И как бы абсурдно это ни звучало, именно таким, как Уорен, сложнее всего принять нынешнюю систему. А ведь именно они воспитывают новое поколение, поколение, которое рождено в одной системе, но испытывает странное влечение к другой; причем не к лучшим ее сторонам.

Если бы я не стал чтецом, думал бы я об этом так же часто? И думаю ли об этом именно Я? Или все это они, люди? Особый вид людей, с которыми я ежедневно сталкиваюсь? Гибсон пытался извлечь чип, потому что не хотел наступления последствий; потому что ходить по краю и одной ногой оказаться в пропасти не одно и тоже. Азарт исчезает, и появляется чистый страх. Боязнь больше не увидеть пропасть издалека, а полностью оказаться в ней и затянуть туда других. Такой вот парадокс.

Я развернул кресло к окну и уперся взглядом в министерство Связи. Между зданиями всего пара километров, а, кажется, будто я смотрю на высотку на окраине города. Либо туман все искажает, либо допрос (последствия всегда разные; никогда не знаешь, чего лишишься на этот раз – чувствительности в руке или зрения).

В какой-то момент с крыши здания скользнула черная точка и устремилась вниз. «Должно быть, птица», – пронеслось в голове вместе с мыслями о дожде, который вот-вот должен начаться.

Расслабление, которое я надеялся получить от своего мини-отдыха, никак не наступало. Я еще сильнее захотел раствориться в кресле и желательно перестать чувствовать тело вообще. Любое движение, даже самое простое, срабатывает как катализатор, поднимает скопившуюся боль, усталость, но, что хуже, «неудобство». Неуютность, которую испытываешь, находясь в собственном теле. Будто колючий свитер, который нельзя снять.

Постепенно я начал погружаться в сон, но звонок телефона быстро вытащил меня из дремы. Я схватился за трубку, едва успев собраться с мыслями. Вместо четких фраз наружу вышло бессвязное бормотание. На линии продолжали молчать, и я тоже взял небольшую паузу, чтобы оторвать язык от неба.

– Только не говори, что в списке свидетелей появился кто-то еще.

Я не ожидал услышать никого, кроме Дианы, но, когда в трубку пробился голос отца, мне хотелось только одного – положить телефон. К его звонкам, как и допросу, невозможно быть полностью готовым.

– Значит, ты уже закончил с теми, что были?

– Да, мистер Юкнайт.– На линии послышался шорох, как если бы отец что-то искал и не мог без этого продолжать разговор.

– Тогда собирайся, для тебя есть работа. – Прежде чем я успел возразить, он добавил: – С отчетами разберешься позже. Я не стану тебя торопить.

– Что за работа?

– Такая же, как и всегда. Допросить и найти того, кто лжет. Тернер расскажет тебе подробности на месте.

– Начальник безликих лично курирует дело?

– Да, того требуют обстоятельства.

– Хорошо, я сейчас поеду в министерство и…

– Оу, нет. В министерство тебе ни к чему. Случай особенный. Тернер ждет тебя в министерстве Связи. Когда закончишь, будь добр, зайди ко мне.

– Как скажете, сэр.

Дела с участием главы министерства предполагают особую серьезность проступка. Я попытался развить мысль дальше, оформить ее в нечто более ясное и конкретное, но ничего не вышло. Одновременно идти и думать оказалось слишком сложно. Я оставил все мысли, кроме тех, что толкали тело вперед, и вышел из кабинета.

До министерства я добрался быстрее, чем рассчитывал. Уже на развилке меня ждали первые безликие. Они оградили проход и останавливали каждого, проходящего мимо, для идентификации. Начну пробираться через толпу и еще больше встревожу всех этих людей(разговоры они ведут итак не самые обнадеживающие). Очередь стремительно продвигалась вперед и в какой-то момент, я услышал:

– Вашу руку, сэр.

Я поднял правую ладонь так, чтобы безликие могли увидеть инициалы и должность на приборной панели.