Kitabı oku: «Костя в школе. Класс 9-й», sayfa 8

Yazı tipi:

Знакомство с родителями

Но увы, насчёт нестрашных конфузов я тогда выдавал желаемое за действительное. Последнюю порцию вспоминаю регулярно и не уверен, что к смертному одру забуду.

В конце мая мы с Марусей радостно шли с консультации по ОГЭ. Учёба резко закончилась 17-го мая, ни о каких экзаменах я лично и не думал. Планировал в июне почитать историю, остальное (русский, литература и даже математика) не вызывало опасений.

Погоды стояли чудесные: влажный после короткого дождика воздух был особенно свеж и сладок, а Марусина улыбка – особенно очаровательна. Вот зачем, спрашивается, ей понадобилось всё испортить?

– Кстати, – сказала она, – родители приглашают тебя к нам в гости в воскресенье. На дачу.

Сказать, что я напрягся, – ничего не сказать. И даже побрёл через дорогу на красный свет, но Маруся меня удержала.

– Зачем? – спросил я, вернувшись на тротуар.

– Мама сказала, что хочет с тобой познакомиться.

– С чего вдруг?

– Ну, там долгая история.

– Там – это где?

– У Кати появился молодой человек, – взялась объяснять Маруся, – у них всё серьёзно, и родители пожелали с ним познакомиться. Но Катя сказала, что тогда нужно и тебя позвать.

– А нельзя сказать, что я не смогу? – Светофор переключился, но я не двигался с места. – Что поеду к себе огород перекапывать, а это в другом конце Подмосковья.

Маруся потянула меня через дорогу.

– Ну, во-первых, они знают, что от нас час езды, – сказала она.

– Это на машине, а у меня машины нет, – не терял надежды я.

– А если Катя предложит за тобой приехать? – предположила Маруся.

– Ладно, не смогу и всё, – рассердился я. – Никто ж не расстроится.

– Хорошо.

Маруся отпустила мою руку, якобы чтоб поправить причёску, и замолчала. Я уже знал эту её манеру – многозначительно замолчать вместо того, чтоб уговаривать.

– Или ты хочешь, чтоб я приехал? – спросил я раздражённо.

– Нет, – сказала она. – То есть мне не принципиально. Но боюсь, они подумают, что ты не хочешь с ними встречаться. А папа… он немножко зациклен на понятии «настоящий мужчина» и может сделать неверные выводы. Они очень впечатлились тем моим нервным срывом осенью, мама вообразила невесть что…

– Чудесно, – заключил я. – Просто класс.

Я уже хотел сказать, что готов увидеть её родителей единственный раз на свадьбе, но вовремя спохватился.

– Слушай, ну рано или поздно через это придётся пройти, – сказала Маруся. – И так как они уже не очень хорошего о тебе мнения, то и бояться нечего.

Она неожиданно рассмеялась.

– Издеваешься, да? – разозлился я.

– Немного. Слушай, папа у меня очень спортивный, вы с ним найдёте общий язык.

Я вздохнул: Маруся права – рано или поздно это случится, так что нет смысла оттягивать. Плюс есть вероятность, что внимание будет сосредоточено на Катином женихе, а мы просто тихо посидим, и я уеду пораньше.

– А что он вкладывает в понятие «настоящий мужчина»? – уточнил я.

– Да ничего особенного, – пожала плечами Маруся. – Что и все.

– Нет, ну что? – не отставал я, чувствуя подвох. – Сильный? Защитник типа?

– Ну, это тоже, наверное.

– А что ещё?

– Ну, он не любит выпендрёж, болтливость, нытьё…

– Замечательно, это всё не про меня.

– В общем, да, – подтвердила Маруся, но как-то без той уверенности, которой мне бы хотелось.

– Буду нем как рыба – сойду за настоящего мужчину? – пошутил я.

– Да не надо ничего специально делать. Веди себя естественно, – посоветовала Маруся.

«Это как?» – хотел спросить я, но вместо этого кивнул.

– Во, вспомнила! – обрадовала Маруся. – Он считает, что мужчина должен обязательно разбираться в электричестве и черчении.

– Электричестве? – переспросил я.

– Закон Ома помнишь?

– Повторю. А черчение мужчине зачем?

– Не знаю. Для строительства, наверное.

– Какого строительства? – спросил я уже совсем слабым голосом. Шансы сойти за настоящего мужчину таяли на глазах.

– Забей. Тебе ещё далеко до строительства, – обнадёжила Маруся.

– Может, ещё что-то? – на всякий случай спросил я.

– Кроссовки с малиновой полоской лучше не надевай.

– Не вопрос. У меня есть чёрные.

Маруся собрала заборчик между бровей, припоминая.

– Зимние, что ли?

– Какая разница? Главное – мужественные.

– Ну, не надо перебарщивать.

– Мужественности слишком много не бывает, – заявил я. – Что-то ещё?

– Да вроде нет. – Маруся снова задумалась. – Он ценит целеустремлённость, трудолюбие.

– Я тоже. И хорошо учусь, – напомнил я.

– Оценки его не волнуют. Пятёрками у нас все сыты. Даже наоборот – папа говорит, что все отличники, с которыми он учился, куда-то подевались.

– Куда подевались? – не понял я.

– Ну, не пробились в жизни. В отличие от троечников.

– У меня бывали тройки по алгебре, – сообщил я с гордостью.

– Лучше бы по русскому, – уже откровенно издевалась надо мной Маруся.

– И что мне сказать, если он спросит про планы на будущее?

– А какие у тебя планы на будущее? – с искренним интересом спросила Маруся.

Я не собирался говорить про литинститут даже ей, но у меня была версия прикрытия – журфак МГУ. Потому что дядя работает в МГУ. Мы уже стояли во дворе её дома. Отцвёл куст сирени, которым мы любовались каждый раз, когда я провожал Марусю. Солнце скрылось за облаком, и вся моя будущность омрачилась предстоящей встречей.

– Они в стадии формирования, – сказал я.

– Так и скажи.

– Ох. Ну ты приготовься морально к моему позору, – сказал я, преисполненный решимостью поразить всех мужественностью, воспитанностью и чувством юмора в придачу.

– Всегда готова, – снова рассмеялась Маруся.

По ночам с того дня мне снилась полоса препятствий, как в мультике «Кунфу панда»: только проскочишь одно, настигает следующее, и ты понимаешь, что добраться до конца шансов нет.

Оба моих родителя отнеслись к грядущему событию с полной серьёзностью. Мама ложилась костьми, отговаривая меня надевать зимние ботинки и чёрную обтягивающую футболку (чёрная была только такая). Папа смотрел на меня с искренним сочувствием, время от времени с улыбкой качал головой.

– Что ты всё время качаешь головой? – не выдержал я.

– Да, – поддержала мама, – не можешь, что ли, сказать сыну, что это полный идиотизм надевать в конце мая зимние ботинки?

– По ним не видно, что зимние, – повторил я в сотый раз.

– Оставь его в покое, – сказал папа маме. – Никому не будет дела до его ботинок.

– А до чего им будет дело? – поинтересовался я.

Папа вздохнул. Эти вздохи не добавляли мне оптимизма.

– Будь собой, – посоветовал он после размышлений. – Попытаешься произвести впечатление – 100% попадёшь впросак.

И не приходилось сомневаться, что папа говорил со знанием дела.

Как назло, погода в воскресенье выдалась совсем летняя. Я взмок в синтетической футболке ещё по дороге, в душной электричке. Про ботинки и говорить нечего. «Главное – чтоб не пришлось их снимать», – прикидывал я.

Маруся встретила меня на станции и, оглядев, рассмеялась.

– Бедный, – сказала она, – ты весь мокрый.

Сама она была в лёгком жёлтом платье и босоножках – натуральная принцесса, по крайней мере, ничем не хуже британской – только шляпки недоставало.

– Кондиционеры ещё не включили, – пожаловался я.

– Ты сними пока – она высохнет по дороге, – посоветовала Маруся.

Это было слишком заманчивое предложение, чтобы отказаться. Без футболки на освежающем ветру было так прекрасно, что я не выдержал и следом снял ботинки, благо в пустом рюкзаке места было достаточно. В результате, на мой собственный вкус, я выглядел не просто мужественно, а даже брутально, когда шагал босыми ногами по колючему асфальту с развевающейся за спиной чёрной футболкой.

– Так. Иван Петрович и Ксения Петровна? – решил я повторить материал.

– Пётр Иванович и Ксения Петровна, – поправила Маруся.

– Точно. Сила тока прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению.

– Да, – подтвердила Маруся. – Расслабься, пожалуйста.

И для пущего ободрения остановилась и поцеловала меня. Подействовало, кстати, неплохо, и я уже хотел попросить дополнительную порцию, но тут рядом с нами притормозила и просигналила машина. Оказалось, Марусин папа ездил докупить овощей и решил захватить нас по дороге. Маруся покраснела, а я чуть заметно напряг мышцы, когда он смерил меня удивлённым взглядом, от чего его взгляд стал, скорее, скептичным. В машине я надел футболку, а открывать рюкзак, конечно, не стал.

– Жарко сегодня, – сказал Марусин папа, будто оправдывая мой непотребный вид.

– О да, – согласился я.

Места, которые мы проезжали, были совсем не похожи на наши лесные дачи – тут в чистых полях стояли высокие дома на маленьких участках. Из-за трёхметровых заборов выглядывали туи и голубые ели. Мы въехали на один из таких участков через ворота на пульте управления. Моему взору предстал трёхэтажный кирпичный дом, несколько хозяйственных построек и небольшой сад со стрижеными кустиками и извилистыми дорожками, усыпанными белой щебёнкой.

– О, у вас кирпичный дом, – восхитился я, проявив задатки строителя.

Надо сказать, что Петру Ивановичу пришёлся по вкусу мой интерес, и, пока мы шли к месту действа, он подробно обосновал такой выбор материала и ещё кучу нюансов про ориентацию дома относительно сторон света. Я кивал с полным одобрением.

Ксения Петровна, красивая и, как говорит мама, ухоженная женщина, в юбке и блузке, то есть совершенно не дачном, по моим понятиям, наряде, встретила нас лучезарной улыбкой.

– Закаляетесь? – рассмеялась она, заметив, что я босиком.

– Просто жарко, – ответил я и достал из пакета большую коробку, похожую на обувную.

Ксения Петровна сделала большие глаза:

– Отнести их в дом? – спросила она.

– Это мама передала пирожки, – поспешил объяснить я.

Героическая мама напекла в ночи целую коробку своих фирменных маковых плюшек. Ксения Петровна забрала её, поблагодарив.

– Катя ещё не приехала? – спросила Маруся.

– Нет, нашли где-то пробку.

«Подстава», – подумал я.

– Кость, пойдём с мангалом подсобишь, – позвал меня Пётр Иванович.

С чем я мог подсобить, понять было трудно. Потому что он сам его поставил, сам сложил дровишки и поджёг тоже сам. В теньке земля была сырой и холодной, и мне оставалось лишь переминаться с ноги на ногу с неизменным видом знатока. Пётр Иванович теперь рассказывал о своём любимом месте на даче – бане. О том, как строители накосячили, когда её ставили, и о том, как он собственными руками исправлял их косяки. О том, что иногда после трудного рабочего дня он едет не в московскую квартиру, а на дачу, снять напряжение. И вообще, он бы давно уже переехал сюда, если б не Марусина учёба.

– Тут, кстати, отличная частная школа рядом, – сказал он между прочим. – Я Маруське давно предлагаю, а она ни в какую. Вот чего, спрашивается, выдающегося в вашей школе?

Так я понял, что уже давно являюсь главной занозой в жизни этого уважаемого человека – он же наверняка понимает, почему Маруся не переходит в крутую частную школу рядом с дачей. Холод от ног начинал подниматься выше, я покрылся мурашками. Это, должно быть, не добавляло мне мужественности.

Когда Пётр Иванович замолкал, я судорожно придумывал хоть один умный вопрос для поддержания беседы и наконец придумал:

– Морковку не сажаете? – спросил я.

Пётр Иванович растерялся.

– Зачем морковку?

– Ну, я имел в виду в широком смысле – огород не сажаете?

– Да где ж его сажать, – резонно заметил Пётр Иванович, а я пожал плечами.

После чего твёрдо решил помалкивать.

– Так, пора уголёк, – объявил Пётр Иванович. – Принесёшь?

– Конечно.

– В гараже, в углу.

Я кивнул и отправился на ответственное задание.

Во-первых, я не спутал гараж ни с сараем, ни с баней, хотя машины там не было. Во-вторых, я довольно быстро обнаружил в одном из четырёх углов мешок с углём. 25 кг, открытый, но почти полный. Сверху лежал большой совок. Чего ж он от меня ждёт – что я принесу уголь в совке или приволоку весь мешок? В совке это как-то смешно и несерьёзно, наверняка придётся не раз туда-сюда бегать. Так что я обнял мешок, поднатужился и понёс.

И снова удивлённый взгляд со сдержанной улыбкой. Мешок оказался грязным, так что к белёсым разводам на моей футболке добавилась серая пыль, которая никак не хотела отряхиваться.

Пётр Иванович зачерпнул два раза по полсовка и высыпал в мангал.

– Относить? – спросил я.

– Пожалуй, да, – вздохнул Пётр Иванович.

Когда я вернулся, у мангала уже стояли Катя с женихом. Пётр Иванович представил нас друг другу.

Недолго я радовался, что я тут уже практически свой, да ещё при деле, а у Олега знакомство только начинается. К моему разочарованию, он, судя по всему, не волновался ни капли. Как же я завидую таким уверенным в себе людям! Страх конфузов им неведом просто потому, что они никогда в них не попадают. Можно ли представить, что этот Олег задаст идиотский вопрос про морковку? Нет, невозможно.

Катя действительно оказалась яркой красавицей – вся такая модная, благоухающая, глаза горят, кожа блестит, украшения сверкают. Но мне бы и в голову не пришло сравнивать её с Марусей: у Кати своя красота, у Маруси – своя. А вот я сравнение с Олегом проигрывал по всем статьям. Он и выше меня, и накачанней, а про прикид и говорить нечего: моя чумазая футболка и подвёрнутые штаны с карманами не шли ни в какое сравнение с его идеальными джинсами, лёгкими замшевыми ботинками и белой тенниской с одной из известных эмблем, которые я никак не могу запомнить.

Маруся принесла шашлык, уже насаженный на шампуры, – и тут не получилось продемонстрировать своё мастерство. Я на всякий случай отошёл в сторонку, подальше от Олега.

Новоприбывшие отправились дальше, а я снова остался наедине с Петром Ивановичем.

– Девочки всё время ругают меня за недожаренный шашлык, – пожаловался он мне, поворачивая шампуры, – а я люблю сочный, а не сухари.

Я снова кивал, параллельно вспоминая мамины страшилки о свином цепне, который, раскормившись в кишечнике, достигает невероятных двух метров в длину. И мысленно смирялся с тем, что у меня теперь заведётся такой жилец.

Пётр Иванович надре́зал один из кусочков – оттуда брызнул розовый сок.

– Вот! – воскликнул он, довольный собой, – главное – чтоб не отправили дожаривать. Прикроешь, если что? – И подмигнул мне.

Я слабо представлял, каким образом я должен прикрыть недожаренный шашлык –видимо, убедить всех, что им всё померещилось.

Маруся принесла огромное блюдо с крышкой для готового шашлыка.

– Пап, надеюсь, шашлык дожарен? – спросила она строго.

– А как же, – ответил Пётр Иванович как ни в чём не бывало.

Тут Маруся посмотрела на меня, и, вместо того чтоб подтвердить его показания, я принял вид тех заложников, которые говорят то, что им велено, но всем своим видом дают понять, что говорят неправду.

– Вроде да, – сказал я.

«В конце концов, я-то проживу с цепнем, а Марусе он зачем?» – подумалось мне.

Маруся надре́зала кусок.

– Папа, он совсем сырой, – констатировала она.

Так я стал не только занозой и оборванцем, но ещё и предателем.

– Кость, ты тут замёрз совсем, иди лучше за стол – мы справимся, – позаботилась Маруся.

И я с облегчением откланялся.

За столом всё шло более-менее ровно. Пётр Иванович сначала ругал пересушенный шашлык, но, глотнув коньяка, смягчился. Тостов не было, так как, кроме него, никто не пил. Звездой обеда стал Олег – Пётр Иванович подробно расспрашивал его о работе. А работал он в сфере IT и не просто IT, а в области, связанной с искусственным интеллектом. Пётр Иванович мучил его на тему потенциальных угроз: и куда девать миллион таксистов, и можно ли давать ИИ допуск к «красной кнопке», и ещё кучу вопросов задавал, на каждый из которых Олег отвечал складно, обстоятельно, увлекательно – заслушаешься, в общем. Катя поглядывала на него с восхищением. А я с грустью думал о том, что, наверное, никогда в жизни не смогу изречь что-то настолько умное и интересное.

– Кость, а у тебя какие планы? – поинтересовалась Ксения Петровна, видимо, из вежливости.

– Журфак МГУ, – выдал я свою заготовку.

– Хочешь стать журналистом?

– Да, спортивным, – сказал я.

– Что ж, языком чесать – тоже дело, – посмеялся Пётр Иванович.

Как же мне захотелось тогда встать из-за стола и уехать… Но я почувствовал, что Марусю тоже задел этот комментарий – она перестала есть и уставилась в тарелку. Я испугался, как бы она не высказала что-то папе.

– А вы разве не смотрите спортивные передачи? – поинтересовался я после большой паузы.

– Смотрю-смотрю, как же, – улыбнулся Пётр Иванович.

– И комментаторы, наверное, любимые есть?

– Есть, – подтвердил Пётр Иванович.

– Ну вот, – заключил я весомо.

– Что – «ну вот»?

– Полезная профессия, значит.

– Да кто бы спорил, –развёл руками Пётр Иванович.

Маруся вроде выдохнула.

После обеда Катя с Олегом отпросились погулять. Мне тоже ужасно хотелось свинтить.

– Кость, в шахматы умеешь играть? – обратился ко мне Пётр Иванович.

– Конечно, – отозвался я. Всю началку нас этими шахматами мучали.

– Мышка, будь добра – принеси доску, – попросил Пётр Иванович.

Я-то думал, что вопрос был теоретический, из того же разряда, что и закон Ома, а пришлось садиться за ненавистную игру.

Фигуры я расставил правильно, короля с королевой, которых всегда путал, подсмотрел у Петра Ивановича. Уже на третьем ходу он поднял на меня удивлённый взгляд, но я был спокоен как слон. Я помнил, что нужно развивать фигуры, и развивал их очень активно, с размахом. Даже короля не оставил без дела. Очень скоро я отдал ладью, отчего Пётр Иванович погрузился в глубочайшую задумчивость, видимо, пытаясь разгадать мой хитрый план. Не знаю уж, сумел ли он что-то разгадать, но ещё через несколько ходов я услышал растерянное «шах и мат». Я молча протянул пожать ему руку, как заядлый шахматист. Маруся пришла забрать шахматы, Петру Ивановичу кто-то позвонил, и он ушёл.

– Ты не могла меня предупредить? – прошипел я. – Ты же знаешь, что я не умею играть.

– А ты не знаешь, что ли? – возмутилась и Маруся.

– Может, скажешь всем, что мне уже пора – огород зовёт? – не выдержал я.

– Но… – замялась Маруся.

– За настоящего мужчину я уже не сойду, дальше будет только хуже, – предупредил я.

– Будет хуже, если ты вдруг уедешь под надуманным предлогом.

Я понимал, что она права.

– Не переживай так, всё хорошо, – попыталась успокоить Маруся. – По папе сразу видно, если ему кто-то не нравится.

Я хмыкнул и уточнил:

– Как видно?

– Ну, он начинает задавать каверзные вопросы, насмехаться, – поделилась Маруся.

– Отличная перспектива, – заключил я.

– Хочешь посмотреть дом? – сменила тему Маруся.

Я пожал плечами, и мы отправились. Я не очень понимаю этот обычай – показывать дом, сад-огород, но делать всё равно было нечего, да и от Петра Ивановича хотелось скрыться подальше. Осмотрев идеально чистую кухню, где я боялся наследить грязными ногами, и шикарную гостиную с камином, мы поднялись наверх. Марусина комната, очень светлая благодаря окнам с обеих сторон, занимала весь третий этаж. Ближе к центру стояла кровать с мягкими игрушками, рядом – стол с жёлтым светильником, у противоположной стены – платяной шкаф и стеллажи с книгами. У окна – огромное одинокое кресло и небольшой телескоп. На стене рядом с кроватью висела гитара в окружении гербариев, фотографий и рисунков. Приятный тонкий аромат комнаты смешивался с весенним ветром из окна.

– Ують, ничего не скажешь, – похвалил я.

– Моё любимое место на свете, – призналась Маруся. – Я тут могла целое лето провести. Родители буквально пинками выгоняли меня погулять.

– А что ты тут делала? – поинтересовался я. – Читала, рисовала?

– В основном, мечтала. Когда я была маленькой, представляла себя царевной в тереме. Дедушка называл эту комнату светёлкой.

– Надо было предупредить – я бы залез через окно, – пошутил я.

– Не принципиально, – улыбнулась Маруся. Она подошла к окну и плюхнулась в мягкое кресло. – Это мой трон. Нигде так сладко не мечталось, как в нём. Лет до семи я могла тут и уснуть, свернувшись калачиком.

Мне, конечно, было любопытно узнать, сбылись ли её мечты, но не хотелось смущать. Я подошёл разглядеть гербарии – хрупкие букетики из засушенных цветов под стеклом.

– Это ты сделала?

– Да. Увлекалась одно время.

– Грустные они, тебе не кажется?

– Конечно, это же мёртвые цветы.

– Картины тоже твои?

– Картины – Катины, карандашные рисунки – мои.

– А у вас талант, милочка, – вспомнил я комплимент Нового Тюбика.

– Ни одного, – отозвалась Маруся.

И тут мой взгляд упал на маленький, до боли знакомый гербарий. Как и остальные, в рамочке под стеклом.

– Не может быть! – воскликнул я.

Маруся, не оглядываясь, догадалась, о чём я.

– Почему не может? Вергилия хотела обсудить, кто мог отправить ей валентинку. Я честно сказала, что она попала к ней по ошибке.

– Бедная Вергилия!

– Да, она даже написала стихотворение «Чужая валентинка».

– Неплохо сохранилась, сфоткаю для мамы. – И я достал телефон и сфоткал историческую валентинку. Потом принюхался – она до сих пор хранила запах папиного одеколона.

Маруся молчала.

– Ты же догадалась, что это мама соорудила? – уточнил я (зачем, не спрашивайте).

– Я думала, ты приложил руку, – серьёзно ответила Маруся.

– Не-а, – продолжал я легкомысленным тоном. – Ничего не приложил.

– Значит, она и ко мне попала по недоразумению, – заключила Маруся. – Забери, верни маме её труд.

Я уже понял, что меня унесло не туда, но как вырулить обратно, не знал.

– Обещаю, – сказал я, – в 10-м классе я отправлю тебе лучшую валентинку во всей школе.

– Буду ждать с нетерпением. – Марусин голос уже дрожал.

– Ты обиделась, что ли? – продолжал я в том же духе.

– Зачем ты так со мной разговариваешь? – Она едва сдерживала слёзы. – Мстишь за то, что уговорила тебя сюда приехать? Или отыгрываешься за то, что не получается быть таким крутым, как обычно?

Я замолчал пристыженно, хотя и в мыслях не было ничего подобного.

– Мышка, я прошу прощения, – на лестнице появился Пётр Иванович с телефоном у уха, – у нас команда не набирается, можно украсть кавалера? На полчасика, не больше. И в баньку подбрось минут через пятнадцать.

– Папа про волейбол, – пояснила для меня Маруся.

– Я как-то больше по футболу, – сказал я скромно, наученный горьким шахматным опытом.

– Да какая разница, – отмахнулся Пётр Иванович, – я-то вообще теннисист. Выручай, Кость. Сейчас и Олега возьмём.

Олег сидел на улице в телефоне, от волейбола отлынивать не стал, хоть и не горел желанием. Я надел свои мокрые кроссовки, и мы отправились втроём. Миновав несколько участков, оказались на открытой местности. Тут была натянута волейбольная сетка и насыпан песок – не глубокий, как на пляже, а тонким слоем. С одной стороны площадку ограждал высокий забор, а с другой – заросли кустарников и травы.

Пётр Иванович представил нас своим компаньонам – Витасу, Игорьку и Сергею Евгеньевичу, которого все звали Сёрджен.

Сёрджен, высокий балагур, ровесник Петра Ивановича, то и дело вставлял слова и фразы на английском. Я ему один раз ответил на английском и автоматически попал в приятели. Он стал обращаться исключительно ко мне. Причём таким тоном, как будто мы тут одни такие продвинутые. Я уж было порадовался нашему сближению, но вскоре заметил, что Сёрджен с Петром Ивановичем не в самых тёплых отношениях, подкалывают друг друга постоянно, так что получилось, что я лишь укрепил свою репутацию предателя.

Витас, колоритный накаченный дед с длинными седыми усами, непрестанно ругал всех подряд. Я никак не мог взять в толк – всерьёз или нет. Меня, единственного, подбадривал. Закрадывалось подозрение, что объяснялось это тем, что я запарывал нашей команде кучу очков.

Игорёк, наоборот, молчаливый, философски-позитивный. Колени, плечи, пальцы – в защитных повязках и тейпах. Никого не гнобил, меня хвалил при любой возможности. Я полюбил его всем сердцем.

Разделились мы, соответственно, на две команды по трое (а ведь они могли и двое на двое сыграть). Я снова скинул кроссовки, ну и футболку заодно. Уже на разминке стало понятно, что из-за меня выиграть нам будет непросто. Принимать сверху я побаивался, так как однажды вывихнул таким образом палец, а при приёме двумя руками снизу мяч отскакивал, куда ему вздумается – даже мне за спину.

Мы иногда играли в волейбол в школе, но при нашей численности команд мне доставалось лишь пару раз ударить по мячу. Здесь же считалось дурным тоном перебросить мяч соперникам без предварительной распасовки.

Я изо всех сил старался не подвести команду – бегал и нырял за всеми мячами, даже за теми, которые очевидно летели в аут. Но это усердие не прибавляло нам очков. Зато Пётр Иванович быстро сыгрался с Олегом, и без меня они бы точно выиграли. Минут через двадцать после бесславного начала пожаловали Катя с Марусей. Только их мне не хватало для полного счастья! Чтоб показать всем, на что способен, я поднял мяч ногой и, красиво почеканив, переправил его на ту сторону головой. Никто почему-то не впечатлился, а Витас вообще сделал замечание, что мяч надо передавать под сеткой.

Если до этого я подавал сравнительно неплохо, то с появлением болельщиц ни с того ни с сего залепил подачу в сетку, и Пётр Иванович предложил мне подавать в следующий раз снизу, «с кулака». В школе у нас только девочки так подают. Потом мы приняли их подачу (обошлось без моего участия), и Олег засадил такой смэш, что от рук Витаса мяч улетел далеко от площадки. Все охали-ахали, но никто за не спешил за ним бежать. Так я стал бол-боем. Мяч перелетел кусты и обнаружился в зарослях крапивы, злой молодой крапивы. Но не возвращаться же за ботинками! И я, стиснув зубы, ринулся в самую гущу. А все продолжали шутить и даже не заметили моего подвига.

Ноги и руки горели и чесались. «В следующий раз тоже буду стоять как вкопанный», – решил я про себя. Со злостью игралось чуть лучше: я перестал пасоваться, прыгал над сеткой как ошпаренный (а я и был ошпаренный) и лупил куда попало. Один раз попало Сёрджену в ухо – он не успел увернуться. Я извинился, а Пётр Иванович как-то не очень смешно пошутил (вроде «чего уши развесил?»). После чего Сёрджен очевидным образом целился в меня при каждой возможности. Взять я не мог – приходилось просто уворачиваться в надежде на аут. Иногда надежда оправдывалась, и я снова бежал за мячиком, хорошо хоть что не в крапиву.

Витас смеялся громоподобным смехом:

– Костян решил, что мы в вышибалы играем!

Я мельком взглянул на Марусю – она смотрела на моих обидчиков как-то устало, даже обречённо, типа «что с мужиков возьмёшь, даже с самых настоящих». Меня это немного развеселило, и я подмигнул ей.

– Бомбочка! – крикнул в этот момент Сёрджен, но вместо бомбочки в меня полетел очередной смэш. Я успел подставить руки, но мяч отлетел мне прямо в нос. Я чуть не опрокинулся. На футболе, конечно, и не такое прилетало, так что я лишь поморщился. Но из носа хлынула разгорячённая кровь. Салфеток ни у кого не нашлось, и я вытерся многострадальной футболкой.

– Сорри, – Сёрджен поднял руку, – всё окей?

– Нормально, – отозвался я, хлюпая носом.

И в доказательство подал эйс. Ясное дело, не с кулака. А потом принял смэш ногой, и мяч приземлился аккурат на линию на их стороне. Оказалось, что это было решающее очко.

Когда мы возвращались, видок у меня был ещё тот – локти расцарапаны, руки в волдырях, лицо в крови. Олег, кажется, даже не вспотел – только замшевые ботинки немного запылились.

– Поделом мне? – шепнул я Марусе.

Она кивнула и наконец улыбнулась.

– Ну теперь надо в баньку, – хлопнул меня по плечу Пётр Иванович, довольный нашей победой.

Я уже привычно кивнул. Надо ли говорить, что я ни разу не был в бане?

– Давай ты первый, попарься как следует, я догоню, – обрадовал Пётр Иванович, вручая мне полотенце и футболку. – Футболку можно не возвращать, маловата мне.

Я поблагодарил.

– Что там делать-то? – шепнул я Марусе по дороге в чудо-баню.

– Да ничего особенного: льёшь воду на камни, в душевой бадейка стоит. И паришься.

– А как париться?

– Просто сидишь и потеешь. Можно лечь.

– Долго?

– Сколько выдержишь, – пожала плечами Маруся.

– Ты только никого не пускай, – предупредил я.

– Хорошо, – пообещала она.

В предбаннике мне сразу бросились в глаза две висящие на стене войлочные шапки с надписями «настоящий мужик» и «мужик всегда прав». Я взял вторую и нацепил на голову.

В душевой я действительно обнаружил бадейку с половником. Но когда я вошёл с ней в парилку, то в первый момент попятился назад – меня обдало таким жаром, что дыхание перехватило. Я закрыл дверь и попытался продвинуться вперёд. Горячий воздух обжигал нос, и я задышал ртом, пытаясь сообразить, не обожгу ли я таким образом лёгкие. Ноги с трудом стояли на раскалённом полу. Само собой, сесть было абсолютно невозможно. Но я обнаружил что-то вроде подстилки и кое-как пристроился на неё в самом углу на нижней полке. Я рассчитывал поскорее вспотеть, но кожа оставалась сухой. Чуть попривыкнув, я вылил первый половник на камни. Испугался сначала зверского шипения, потом новой волны жара. Зато по лицу сразу покатились капельки (чего, не знаю). Мне стало дурно, и я вышел отдышаться, заодно окатил себя холодной водой. Этот номер я повторил несколько раз, в результате ощутив себя профессиональным парильщиком. В один из заходов я приметил в другом углу парилки берёзовый веник. Я видел в каком-то фильме, как мужики (без сомнения, настоящие) стегали друг друга такими вениками. И попытался извернуться так, чтоб попасть себе по спине. С веника посыпались сухие листья, я испугался, что испортил его, и вернул на место. Листья подобрал и закинул в печку.

Помывшись и наскоро вытеревшись, я нехотя натянул белую футболку – видимо, чей-то подарок. На груди была надпись «когда ты лучший, трудно быть скромным». Интересно, как это расценивать – как комплимент или как насмешку? Скорее всего, ни то ни другое – Пётр Иванович, наверное, просто схватил её с полки, даже не разворачивая.

Когда я вышел, гордый собой, меня встречало всё семейство – кто с сердитым, кто с обеспокоенным выражением лица.

– Славно попарился, – сообщил я. – Спасибо.

Пётр Иванович молча отправился в баню. Маруся удручённо качала головой.

– Что ты там делал целый час? – спросила она, когда все разошлись.

– Парился. Как следует, – ответил я.

– Папа уже извёлся весь, пять раз собирался к тебе идти.

Тут только до меня дошло, что я опять устроил человеку облом.

– Как же мне тут надоело! – не выдержал я.

– Сейчас попьёшь чай и поедешь, – успокоила Маруся, которая, видимо, тоже утомилась за меня краснеть.

– Как тебе футболка? – Я показал ей надпись.

– Это я дарила папе два года назад, – сказала она грустно.

– Зачем же он её отдал? – удивился я.