«Бесы» kitabının incelemeleri, sayfa 4

Прочёл я в своё время этот роман и благополучно забыл его. Однако, поскольку роман знаковый, культовый и идеологически мейнстримный, счёл необходимым перечитать его, чтобы иметь возможность при случае ввернуть что-нибудь. Писать отзыв о классическом произведении - дело абсолютно графоманское. Ничего сколько-нибудь оригинального написать невозможно и лучше потратить время на ознакомление с работами специалистов. Настоящий текст представляет собой основные тезисы рецензии, которую я, когда-нибудь напишу (вру, конечно).

«С художественной стороны» роман плохой. Набоков назвал Достоевского детективщиком (определение, которое меня поначалу шокировало), но в «Бесах» автор даже не справляется с задачей поддержания интриги, не говоря уж о полном отсутствии юмора. Фамилия Флибустьеров, в качестве катализатора помешательства Лемке – это уже просто профессиональная беспомощность. Набоков, наверное, благосклонно отметил бы сравнение сада с сырым подвалом и волосатую руку Шатова.

Но оказывается, что Достоевский и не собирался писать хорошую литературу: «На вещь, которую я теперь пишу в „Русский вестник“, я сильно надеюсь, но не с художественной, а тенденциозной стороны; хочется высказать несколько мыслей, хотя бы при этом пострадала. Но меня увлекает накопившееся в уме и сердце; пусть выйдет хоть памфлет, но я выскажусь». Из письма Ф.М. Николаю Страхову

Ещё до того, как я наткнулся на эту цитату, я сформулировал для себя, что Достоевский в этом романе пожертвовал собой, как писателем, ради …

Ладно, ведь в конце концов: «Tous les genres sont bons, hors le genre ennuyeux.» Voltaire и "Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собой признанным …" А. С. Пушкин

Но ведь и памфлет не получился. Получилось длинное, унылое и часто нечленораздельное ругательство. Это даже хуже, чем у таких одиозных представителей позднего соцреализма, как В. Кочетов и И. Шевцов. (Наверняка у них были и не менее «яркие» предшественники, которых я счастью/сожалению не знаю). Но тех хотя бы интересно было читать из-за злободневности. Впрочем, конечно, и современники Достоевского наверняка лучше понимали все намёки автора и роман также «цеплял» их своей актуальностью.

С «тенденциозной стороны» возможно выделить две составляющие: очернительскую и провидческую. В первой Достоевский использует своё традиционное оружие – переход на личности, т.е. критикуется не сущность идеологии, а её якобы носители. Адепт ненавистной идеологии описывается, как невесть откуда взявшееся исчадие ада, последний/первый идиот и мерзавец, сладострастно декламирующий человеконенавистнические монологи, выдаваемые автором за квинтэссенцию ненавистного учения. Например, бредовый монолог Верховенского в главе ... или обоснование Раскольниковым необходимости лущения старушек. В монологе Верховенского вообще-то можно найти, что-то рациональное об особенностях психологии/менталитета русского народа, позволяющих всяким подонкам успешно манипулировать им. Остаётся, однако непонятным, в чём же собственно состоит различие между идеями Верховенского и тогдашней Россией с населением уже и без того достаточно, резко, и прежде всего в смысле менталитета/психологии, поделённым на рабов и хозяев. В этой связи претензии охранителя Достоевского к разрушителям «социалистам» кажутся совершенно невразумительными. Позиция Достоевского, как оголтелого дёгтемаза того, что при советской власти называлось революционно-демократическим движением, просто нечестная. Ведь в молодости он и сам в нём участвовал, причём в одной из самых радикальных ветвей. Но в отличие от «героев» своего романа его белого и пушистого видите ли ввели в заблуждение «говнюки вроде букашки навозной Белинского». (кстати замечательный пример уровня аргументации Достоевского). Для других же нет и не может быть никаких оправданий. Короче говоря, вместо памфлета получился пасквиль.

Памфлет, англ., вид политической литературы, брошюра или статья резко обличительного содержания; от пасквиля отличается тем, что касается не личной жизни, а общественной деятельности данного лица. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона. 1907—1909

Интересно, было бы и самого Достоевского препарировать (и как личность и как автора), тем же манером как и он своих персонажей, тем более, что он сам нас это провоцирует: возраст Степана Трофимовича Верховенского, перековывающегося в романе из жалкого либерала в патетического православного патриота, 50 лет – столько же сколько и самому Достоевскому во время написания романа. Фёдор Достоевский прошедший каторгу и Федька-каторжник!? Возможные признаки эпилепсии у Кирилова...

НО! НО! НО! Всё вышесказанное не умаляет достоинств Достоевского как гениального футуролога, или попросту говоря пророка! Возможно он был первым, осознавшим приближение смерти Бога. И считал, что это будет не естественная смерть, а убийство. Он остро чувствовал, что западная/христианская цивилизация с присущими ей гуманистическими ценностями не сможет существовать без идеи бога («Si Dieu n 'existaitpas, ilfaudrait I'inventer.» ) «Я хочу в Европу съездить, Алеша, отсюда и поеду; и ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище... вот что!.. Дорогие там лежат покойники, каждый камень под ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни, и плакать над ними, — в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более». Это стало его навязчивой идеей, но это ведь и обязательное условие превращения обыкновенного человека в пророка. (К тому же ещё и «священная болезнь».) Но участь настоящего пророка всегда трагична: явившееся откровение лежит вне обыденной логики окружающего и следовательно не может быть доказано. Пророку остаётся только кричать («И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей»). В цивилизованном и просвещённом 19 веке это значит писать. Достоевский вопит своими романами: «Не убивайте Бога. Убив Бога, вы убьёте и Человека! Вам, что, мало распятого Христа!?». Но слышим ли мы его? Боюсь, что в его произведениях большинство видит примерно то же, что и европеец, впервые наблюдающий за камланием самоедского шамана или трансом африканского колдуна – не смысл, но экзотику, т.е. так называемое глубокое проникновение в болезненную психику и т.д. и т.п.

Теперешняя канонизация «Бесов» в особо извращённой форме: идея, овладевшая массами, становится пошлостью. "Бесы" - всего лишь пошлый пасквиль!? Так Вы Фёдор Михайлович, разве не этого самого и хотели? .......................................... «Что у них: старчество, золотая средина, самая мещанская, подлая бездарность, завистливое равенство, равенство без собственного достоинства, равенство, как сознает его лакей или как сознавал француз девяносто третьего года…» Достоевский «Бесы» 1871 год

Через 15 лет Ницше ставит тот-же диагноз: «которые называют себя социалистами и хотят «свободного общества» … сходятся с ними в глубокой и инстинктивной враждебности ко всякой иной форме общества, кроме автономного стада … Мы же, люди иной веры, – мы, которые видим в демократическом движении не только форму упадка политической организации, но и форму упадка, именно, форму измельчания человека, как низведение его на степень посредственности и понижение его ценности»» «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего» Фридрих Ницше.1886

И Достоевский и Ницше они оба не могут смириться с гибелью человечества. Но логика не способна указать выход. (Теперь-то мы и сами убедились, что его нет и не могло быть.) … смысл пророчества становится понятным только после того, как оно свершилось. ("Раньше считалось парадоксом - теперь доказано") Шатов Кирилов и Верховенский – три alter ego автора - погибают. Т.е. Достоевский на самом деле не видит никакого выхода?

Ницше вымучивает идею бого/сверхчеловека, а Достоевский - аж целого сверхнарода: русского народа богоносца. Но ещё до этого Достоевский объявляет вариант сверхчеловека без метафизической идеи тупиковым – самоубийство Ставрогина. Но и у народа, описанного в романе, никаких задатков богоносности не наблюдается.

Ещё есть вариант Кирилова: "Но я заявлю своеволие, я обязан уверовать, что не верую [т.е. убить Бога. П.М.]. Я начну, и кончу, и дверь отворю. И спасу. Только это одно спасет всех людей и в следующем же поколении переродит физически; ибо в теперешнем физическом виде, сколько я думал, нельзя быть человеку без прежнего бога никак." И вот этот рецепт похоже сработал. Новый вид homo virtualis, который живёт в искусственной, и даже более того, в виртуальной среде, им самим и созданной, и в этом смысле сам является богом. Вот и разрешение парадокса. И конец истории вида homo sapiens.

Уф-ф-ф-ф!

P.S. Ах да, чуть не забыл! Стояние шпигулинских перед домом губернатора –> 9-е января 1905 года Уход Верховенского -> уход Толстого из Ясной поляны

Список рекомендуемой литературы. 1. 2. и всё остальное этого автора.

И снова рубрика из разряда «все прочитали, я один остался». Облегчение, честно говоря, непередаваемое: Достоевский вообще долгое время давил на меня своим литературным авторитетом, но познавать его надо дозировано, не то и глаза и мозг можно сломать. Вот так, потихонечку, добрела до «Бесов». Ожидала многого, так, в принципе, и получила, но… Все плохо. Роман читался с интересом, частенько даже вызывал улыбку, но основное мое впечатление именно такое. Отсюда делаю вывод, что улыбаться, читая Достоевского, вполне можно, а вот после прочтения – нет. Центр событий попеременно тянут на себя несколько героев – Верховенский-старший (покоривший, между прочим, мое сердце, слабое к таким чудакам), окруженный темным ореолом Ставрогин, сам темный ореол во главе с Верховенским-младшим и, конечно, почтенное женское общество с известной степенью истеричности (хотя, стоит заметить, здесь мужчины по этому параметру могут посоперничать с женщинами). События мы воспринимаем от лица рассказчика, о котором практически ничего не знаем и которому, кстати говоря, дюже много известно о темной истории, вызвавшей большой переполох. Художественная обработка художественной обработкой, но повторяющиеся «как выяснилось потом», «как точно известно теперь» не спасают, и некоторые беседы изложены так, словно доблестный рассказчик сидел в шкафу и прислушивался.

Ну да неважно. Любовь, интриги, убийства, высокие и дерзкие стремления – все это, разумеется, под фирменной приправой автора – философскими рассуждениями, раскатывающими до небывалых широт внутренние миры персонажей и всю Россию заодно, и остроумными шпильками, такими уместными, что любо-дорого смотреть. Достоевский у меня прочно ассоциируется с униженными и оскорбленными, со значимой, но тяжелой литературой. Тем страннее оказались для меня «Бесы» - как я уже упоминала, читать было разве что не весело (ох уж эта интеллигентская ирония и горе-революционнеры), и роман не переставал казаться мне достаточно светлым даже тогда, когда всплыла вызывающая отвращение «организация», состоящая сплошь из низких недоумков, прикрывающихся высокими идеалами. Пошли серьезные происшествия и даже трагедии, описываемое общество стало вызывать тошноту своей распущенностью и гнилью, ибо когда от безделья идут смотреть на труп самоубийцы и безмерно оживляются-радуются при этом, считая нормой – это уже диагноз нравам. Но все равно сохранялась какая-то светлая нотка – из-за быстрого развития событий ли, из-за заранее заявленных интриг, заставляющих с нетерпением продолжать чтение, - не знаю. Зато когда книга закончилась, я поняла, что все плохо. Было плохо и будет плохо. Только Достоевский мог оставить такое гнетущее впечатление после увлекательного чтения.

И да, за что особо люблю Достоевского – так это за смысловую нагрузку в каждой строчке. Читать его произведения нужно внимательно, неспешно и вдумчиво. Я вот несколько раз отвлеклась, глаза начали чтение со случайной строчки, ан нет – приходится возвращаться, ибо пропустил какую-то, казалось бы, малость, а все – потеряно что-то важное, без чего смысл последующего будет либо не таким, либо вовсе не откроется. А то и вообще все запутается.

Вывод не может не содержать имени автора. Ну, это же Достоевский. Читать, читать и еще раз читать, а потом выжидать несколько лет и читать снова.

Со временем Достоевский как будто становится только лучше – так, что каждый раз удивляешься, как он читается в нежном возрасте в школах. С литературной точки зрения ценишь его набор персонажей, их расклад, комбинации, неожиданное выступление на первый план и отход в тень – что особенно касается рассказчика; Достоевский – это такой сериал, где все «актёры» гениально играют свою роль. Даже его стиль письма с обрубленными хвостами, странноватым выбором слов и явными, почти вызывающими, отступлениями от сегодняшней грамматики добавляют очарования и живости происходящему.

Зато с социальной точки зрения он будто становится со временем всё страшнее. Общество людей, чьи души и умы не заняты ничем, и «дьявол находит работу для ленивых рук» - картина, знакомая нам не по одному произведению того времени. Но у Достоевского это получается как-то очень уж выпукло, возможно, благодаря отсутствию положительных персонажей. Одни не знают, куда приложить ум и характер, другие в любой момент готовы на любую пакость, лишь бы пошатнуть устои.

И хуже всех Степан Трофимович, который некогда книги читал, но к моменту начала романа он уже, похоже, ничего не читает (паче чаянья пишет!), давно сменил книги и мудрость на картишки, винишко и провинциальных друзяшек, а к концу распинается, что лгал он – да не лгал, а предал искусство, культуру и все те великие идеи, которые у него до сих пор призраками в голове покоя не дают. Вот настоящий драматический герой романа, куда покруче Николая Ставрогина, с которым-то, в сущности, всё просто и ясно. Бегает по всему роману, каркает по-французски, зависим от всех и от вся, а главное – изображает наивных представителей русской культуры, которые «в народ ходили». Убийством поразить трудно – все эти тайные общества рано или поздно приходят к мистерии убийства, – а вот откуда у русского человека берётся вера, что всё будет хорошо от осуществления великой идеи, «вот есть сорок рублей, а потом – le bon Dieu», тут вот тайна сокрыта великая. Убийцы будут, никуда от них не денешься, а вот в прекраснодушии трусливых интеллигентов таится угроза всему обществу. Смерти надо бы противопоставить культуру, ан нет её! И вот в отсутствии культурной прослойки играют в «светлых личностей» всякие проходимцы. Кстати, брошенные своими отцами на произвол судьбы.

Впрочем, не сомневаюсь, что это – лишь одно из прочтений великого романа. Бесов ли нам бояться, или убогих духом? В то время и у этого автора постоянны попытки приникнуть к религии как к чему-то очищающему, по причине совести. Вот тут Фёдор Михайлович в своей усадьбе сидит и за ворота не выходит. Думаю, и в его время были люди, которые прекрасно себе уезжали в «кантон Ури» и там спокойно наслаждались плодами своих преступлений. Ну а что, коли Лембки у нас не сильно отличаются от Верховенских, а те вино пьют с Липутиными? Вот и революции недолго ждать оставалось. А что делать?

Достоевский есть Достоевский. Ничего нового уже не напишешь. Классик русской литературы, гений, пророк и так далее. Всемирное признание получил после смерти, превратившись из обычного писателя в икону своего времени. Он не учился философии, не писал трактаты по этой дисциплине. Однако его литература оказала влияние на развитие философской мысли, в том числе она повлияла и на становление экзистенциализма.

К тому же лауреаты Нобелевской премии – Томас Манн, Альбер Камю, Жан-Поль Сартр и другие (Франц Кафка) признавались, что их мировоззрение сложилось под влиянием этого писателя. Удивительно, но благодаря Достоевскому (и еще Толстому) европейская литература стала отчасти продолжением русской классической литературы.

В романе «Бесы» Федор Михайлович предвосхитил будущие кровавые события, которые потрясут Россию. В центре сюжета – молодые революционеры. Это беспринципные люди, готовые пойти на любую подлость ради своих идей. Главный из них – руководитель местной ячейки пытается вовлечь людей в революционное движение, и чтобы связать их кровью, замышляет убийство своего же товарища.

В этой истории автор показывает, на что готов пойти человек ради идеи. И как она может заразить общество, доведя некоторых людей до фанатизма, до сумасшествия. Их фанатизм – это слепая вера в свою правоту, в свое превосходство и нетерпимость к чужим взглядам. Фанатизм – деструктивный, так как спасение или светлое будущее должно прийти через разрушение, страдание, уничтожение.

Интересно, что в советское время многие большевики и коммунисты этот роман Достоевского считали идеологически враждебным, лживым по отношению к революционному движению. Неужели, кто-то узнал себя среди «бесов»?

Сие классическое произведение Федора Михайловича со свойственной классике актуальностью погружает нас в среду истоков настоящего терроризма. Как ни странно, люди пожелавшие стать смертником или бомбистом, оказывается, по большей части носят в себе творческую натуру. Поэтому не просто так человека убить решаются, а во имя чего-нибудь, вплоть до "мира во всем мире". Как-то так получается, что большинство таких колобродов потухают в своих желаниях что-то заявить терроризмом и остаются просто мелкими бесенятами. Но стоит им объединится вокруг кого-то, такого же бесенка, как вдруг незаметно они превращаются в настоящих бесов. И в то же время, бесы, черти, это, все же, не демоны, не исчадия ада. Это просто люди, поставленные в такие-то предлагаемые обстоятельства, в этих обстоятельствах решившиеся на смертоубийство. Но так-то они просто люди. Я хочу чтобы вы прочитали между этих строк иронию, потому что ближе они к зверям по своим "человеческим" качествам. Кто-то слабовольный, кто-то лютый. Но даже лютый зверь, будь он одиночка, не так уж страшен, можно справиться. А бесы это что-то пострашнее. Даже у лютого зверя есть своя воля. Бесы не понимают что творят, ими верховодят их извращенные понятия о справедливости, как утверждает Достоевский, либеральные идеи, заключающиеся, в основном, в отрицании всего что есть, русская особенность которых заключается в отрицании всего русского. Я с Федором Михайловичем, пожалуй, соглашусь. Почему-то, читая о похождениях Петра Степановича Верховенского, я представлял на его месте Егора Тимуровича Гайдара, или Березовского, или Немцова, или Касьянова, или Навального. Или, или, или.... Некий Липутин несколько раз уточнял у Петра Верховенского, правда ли таких ячеек в России тысячи. Скорее всего, Верховенский, отвечая утвердительно, не знал наверняка, но посмотрите сколько только на скорую вскидку пришло мне персонажей на ум, а ведь это типичнейшие Верховенские мл.. Кормятся такие люди глупостью и кровью таких как Ставрогин, Шатов, Кириллов, ну и естественно, таких как Федька, беглый каторжник. Вместе их много. Кого-то устраняют свои же, кто-то все еще "пылит", но исход у них у всех один. Вопрос лишь в том, сколько трупов и исковерканных судеб они будут оставлять на своем пути. Давайте, товарищи, все-таки, если уж вы бесенята, не оставлять благоразумие, ведь русский бунт он же, все-таки, бессмысленный и беспощадный. Если не верите нам с Достоевским, поверьте хоть Александру Сергеевичу Пушкину.

Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! (Петр Верховенский Ставрогину)

Бесы повсюду. Они с нами и вокруг нас. Бесы обходительные, очаровывающие, льстивые, бесы наглые и скромные, мудрые и терпеливые - какие угодно. Всякому обществу во всякое время свои бесы и бесята, свои формы и приемы - сгодится всё, оглянись - бесы правят бал! Сквозь весь роман проходит мысль о спасении от «путающих» бесов через принятие бога и единение с ним. Нравственное воспитание, четкие ориентиры и твердая жизненная позиция необходима.

Отсутствие коренного духовно-нравственного стержня и подлинно великого начала жизни обуславливает, по логике автора, формирование неполного, незаконченного, "недосиженного" человека способного на неоднозначные действия (Б.Н. Тарасов).

Позже, в речи произнесённой Ф. М. Достоевским в июне 1880 года на заседании Общества любителей российской словесности в виде обращения западников, также указывается нависшая над Россией угроза:

Собственно же народ наш нищ и смерд, каким он был всегда, и не может иметь ни лица, ни идеи. Вся история народа нашего есть абсурд, из которого вы до сих пор черт знает что выводили, а смотрели только мы трезво. Надобно, чтоб такой народ, как наш, - не имел истории, а то, что имел под видом истории, должно быть с отвращением забыто им, всё целиком. Надобно, чтоб имело историю лишь одно наше интеллигентное общество, которому народ должен служить лишь своим трудом и своими силами.. ..Образование же его мы оснуем и начнем, с чего сами начали, то есть на отрицании им всего его прошлого и на проклятии, которому он сам должен предать свое прошлое. Чуть мы выучим человека из народа грамоте, тотчас же и заставим его нюхнуть Европы, тотчас же начнем обольщать его Европой, ну хотя бы утонченностью быта, приличий, костюма, напитков, танцев, - словом, заставим его устыдиться своего прежнего лаптя и квасу, устыдиться своих древних песен.. .. Одним словом, для доброй цели мы, многочисленнейшими и всякими средствами, подействуем прежде всего на слабые струны характера, как и с нами было, и тогда народ - наш. Он застыдится своего прежнего и проклянет его. Кто проклянет свое прежнее, тот уже наш, - вот наша формула!

Всем неравнодушным.

Книга не впечатлила. Возможно, я просто привыкла к тому, что произведения Достоевского обычно вызывают у меня бурю эмоций и от этой книги ждала того же. В каких-то местах было интересно, но не особо заинтересовывало. Из персонажей никто не приглянулся, ко всем относилась либо нейтрально, либо негативно, и это меня огорчило (обычно я выбираю любимчиков, за которых наиболее переживаю). Если затронуть содержание, то много говорится о политике (и, прочитав это произведение, я поняла, что книги с политическим направлением - это не моё). В остальном произведение содержит в себе также много психически нездоровых людей, различные страдания персонажей (к которым я, увы, не смогла проникнуться) и, конечно, любовную трагедию.

Ох, ну сколько лет я боялась Достоевского в руки брать! Раскольников, старуха-процентщица и пубертат создали отличную смесь тоски и негатива по отношению к Федору Михайловичу. Что могу сказать повзрослев? Да! Да, это удивительный писатель, интересный, захватывающий, выворачивающий душу и заставляющий мои лапки дрожать от страха и экспрессии.

С первых страниц я была в недоумении, ожидая встретить политически-озабоченных и фанатичных персонажей (перед прочтением романа ознакомилась поверхностно с "Нечаевским делом", чтобы понимать о чем вообще читаю). Вместо них - трагикомические образы Степана Трофимовича и Варвары Петровны, которые заставляли меня фыркать и смеяться не переставая. Дальше было не так весело, зато становилось все интереснее и мрачнее. Что больше всего зацепило:

Монолог Шатова о народе и Боге. И нет, мне понравилось не рассуждение о богоизбранности русского народа, а очень интересная мысль об индивидуальности каждого народа в зависимости от силы их веры. Сейчас, когда постепенно стираются границы стран и государств, появляются международные языки - всё это удивительно актуально.

Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становиться общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его бог. Никогда не было еще народа без религии, то есть без понятия о зле и добре. У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать.

Главы "У Тихона" и "Путешественница" оказались для меня очень эмоционально сложными, цепляющими. Как, как можно было не опубликовать в свое время главу-покаяние Ставрогина? Это же меняет абсолютно всё представление о нем. Мне было и мерзко, и жалостно читать те строки, до слез тяжело, потому что я верю, что это не художественный вымысел, что были и есть такие вещи. "Путешественница" - тоже весьма эмоциональная глава, её появление в романе настолько усилило концовку, что лучше и нельзя было придумать. Отличный способ расправиться с любым сочувствием к "нечаевщине".

Что мне не удалось понять и/или принять:

Во-первых, конец романа для меня оказался смазанным. Я пережила такой накал чувств в главах с Шатовым ("Путешественница" и "Многотрудная ночь"), что "Последнее странствование Степана Трофимовича" поблекло на их фоне. Да и не могла я этого мужчину (Степана Трофимовича) воспринимать серьезно, очень уж он комично-неприятный персонаж для меня в итоге оказался. Во-вторых, повествование тянулось и тянулось все три части, размеренно и неотвратимо, а под конец Федор Михайлович половину персонажей ладно-ладно, может и не половину пиф-паф и резко оборвал их жизни, я была несколько обескуражена. В-третьих, рассуждениями Кириллова, увы, я не прониклась, очень уж они были для меня горячечно-бредовыми, хотя иногда и интересно было за ними следить, да и сам персонаж мне в некоторой степени понравился.Надеюсь, что я не одна такая непонятливая, ребят, мне даже неудобно было за свою невосприимчивость.

В заключении хочу сказать, что эта книга оказалась для меня открытием десятилетия. Теперь я могу понять почему Федор Михайлович так любим во всем мире. Это произведение было для меня и сложным, и тяжелым, но очень ярким, эмоциональным, раскрывающим так много людских пороков, чаяний и надежд, что трудно было не проникнуться.

"Бесы" Достоевского - одна из таких книг, на которые мне сложно очень суммировать мои впечатления и написать какой-то однозначный и конкретный отзыв. Но я хотя бы постараюсь начать, а там, думаю, как-нибудь уж само по себе дело пойдет. :) Во-первых, книга мне однозначно понравилась и очень. В первую очередь тем, как тонко прочувствована вся психологичность ситуации и тех людей, что приняли участие в этой безрадостной истории. Немалую роль сыграли затрагиваемые в книге темы веры и атеизма, политического строя и революционных настроений, высшего сословия и простых крестьян... Все это предстает в книге в таком идеальном сочетании, что ничего не выбивается, ничто не кажется лишним, все логично, обосновано и имеет право на занимаемое в романе место, а я именно это и люблю у авторов - то, что все занимает свое законное место и ничего лишнего.

Ждала я, значит, страшных бесов, которые будут съедать людей изнутри, но то, что я получила, пожалуй, напугало меня еще больше... Начинается-то все вполне себе обычно, спокойно, даже в какой-то степени хорошо. Нам рисуют жизнь богатых русских людей такой, какой она была, со всеми мелкими дрязгами, сплетнями, обмороками и визитами вежливости. Да, эти люди вызывали у меня порой смех, порой отвращение, но они были вполне обычными представителями высшего класса. Они не были хорошими или идеалами, но и плохими они тоже не были - всего лишь представители (или жертвы, кому как нравится) своего положения в обществе. Никого из них нельзя было назвать опасным или по-настоящему плохим. Единственным бесом, который своим приездом поднял все с ног на голову и превратил вполне себе обычных людей в соучастников чего-то действительно плохого, был Петр Степанович, приехавший из заграницы студент, мечтающий подчинить себе и себе подобным всю Россию, истребив глупых и неугодных. Это был самый настоящий бес, который шептал то тут, то там, который распространял все грязные слухи и был зачинщиком всех отвратительных действий, но всегда сам оставался в тени - как те самые бесы, что прячутся внутри каждого человека и пытаются соблазнить его на что-то дурное, не свойственное ему. Понятно и то, что все это ничем хорошим кончиться не может и люди (те люди, которые в других обстоятельствах жили бы и поживали свои жизни, никогда и никому не сделав ничего действительно плохого) один за другим соблазняются на такие действия, на такие мысли и решения, которые бы им без содействия "бесов" никогда бы и не пришли в голову. И бесы начинают править балом...

Мне было искренне жаль только лишь беднягу Шатова, который всего лишь хотел, чтобы его оставили в покое и не втягивали ни в какие противоправные действия, по сути он поплатился за то, что бесу не покорился и осмелился буквально плюнуть ему в лицо. А бесы ведь такого не прощают. И сколько бы жизней было спасено, физически и психически, если бы другие смогли противостоять Петру Степановичу так, как это сделал Шатов. Несмотря на то, что жену Шатова мне не жаль, также как и глупую Лизу, это не отменяет того факта, что такой учести они совсем не заслужили. И можно долго и нудно рассуждать о том, кто и чего достоин и заслуживает, да только все произошло именно так, как произошло, без какого-либо хэппи-энда и так и должно быть, ведь это больше всего похоже на реальную жизнь. Последняя страница, несмотря ни на что, показалась мне все-таки одним из способов свершить хоть какое-то правосудие.

Особенно мне понравилось то, как тонко затрагивал вопросы веры и атеизма автор - было приятно прочитывать сквозь жесткие тона речей об атеизме те междустрочия, что говорили о том, что верить нужно. И нравилось то, как автор, языком своих же героев, говорил о настоящей вере в Бога и в спасение от всех напастей, что человек может найти в вере. Это ни в коем случае не навязывается в книге и обыгрывается не броско.

Очень много мыслей в голове после прочтения этой книги. Вот в чем отличительная черта произведений с душой - после них нельзя просто взять и заняться чем-нибудь другим и забыть о прочитанном, нет, прочитанное постоянно всплывает в памяти, анализируется, пересматривается с разных углов и это одна из тех книг, которые стоит прочитать хотя бы дважды, чтобы повторно посмотреть на все уже немного по-другому (а может быть и не немного).

Мое знакомство с Достоевским прошло весьма и весьма хорошо, книгу я читала взахлеб и отчетливо понимаю, что это не последняя наша с ним встреча. Очень уж пришлась мне по душе атмосфера и стиль написания автора.