Kitabı oku: «Преступивший», sayfa 13
Глава 24. Мир
Наутро, после затянувшегося ночного кутежа, Георгий непривычно долго спал, и в комнатах до полудня болталась муторная тишина.
А Юле не спалось.
С первыми лучами солнца беспокойно открыла глаза и больше не смогла забыться. Тревожно прокручивала сумасшедший танец в голове, и сердце холодело от собственной безбашенности.
Безумно страшила предстоящая встреча с надзирателем.
Похоже, вчера её ангел-хранитель выложился по полной, и Георг сдержался. Сдержался каким-то сверхъестественным образом! Не иначе.
Но сегодня… Ой-ёй… Она поскулила, зябко поёжилась. Укрылась одеялом с головой и, высунув в дырочку нос, покосилась на запертую дверь.
Сегодня уже отошёл от шока. Без спешки, обстоятельно оценит ущерб кошельку, самолюбию.
И уж точно отыграется на всю катушку. Порвёт от злости и охрипнет от ора. Хорошо, если на этом остановится.
Не, ну а что? Сам же виноват, да? Должен соображать: не только он способен на вспышки. У всех есть право на эмоции. И её терпение не безгранично, нечего было провоцировать.
Вспоминала круглые от изумления глаза Георга, когда трясла тряпкой перед его носом. Ахала от того, какие немыслимые кульбиты вытворяла. Хваталась за голову и невольно прыскала.
Снова ужасалась: наверное, уже придумал наказание для неё? Страшно представить, что мог сделать, если, наконец, разозлился по-настоящему!
Застонала, смахнула навернувшиеся слезинки.
И всё-таки надежда на благополучный исход теплилась и нашёптывала: вроде же он вменяемый. И вёл себя нормально всё время, да.
Но чужая душа – потёмки. Юля сама ворвалась на незнакомую сторону его самообладания. Что ждало на этом участке? Терра инкогнита.
«А если умаслить… э-э… потерпевшего: предложить материальную компенсацию за погром?
Ослабнет его гнев? Хоть чуть-чуть. Появится шанс, что расплата окажется не слишком жестокой?
Точно! Надо попробовать подкупить его. Как говорится, попытка не пытка», – подбодрила себя.
Нервозно всхлипнула, содрогнулась, услышав скрип старых ступенек и визгливый звук отодвигаемого запора. Спрыгнула с высокой кровати, одёрнула одежду, застегнулась наглухо и испуганно встретила зевающего хозяина у порога.
Чуть вжав шею в плечи, вытянулась по струнке стойким оловянным солдатиком. Напряжённо сцепила пальцы рук в крепкий замок, строго сдвинула брови. Маленькая и очень серьёзная, обречённо готовая к грандиозной взбучке.
Заспанный и забавно взлохмаченный Георг выглядел удивительно добродушным, по-домашнему мягким и неопасным. От него едва ощутимо пахло потом и несвежим телом. Он сопел, зевал, потягивался. Задумчиво чесал затылок.
Какое-то время они постояли молча, выжидающе глядя друг на друга.
Георгий с лёгкой, источающей уютное тепло иронией изучал пленницу.
У Юли был виноватый и откровенно раскаивающийся вид нашкодившего щенка. Она потупилась, смущённо переминалась с ноги на ногу, часто хлопала ресницами и нервно теребила подол кофточки.
Ждала, что он заговорит первым. Но тот не произносил ни звука.
«Эх… Что ж тянет-то? Подбирает уничтожающие слова? Странно, обычно они извергаются быстрее мысли и ошпаривают ядовитым фонтаном. Не заткнуть. Набирает силу для бури?»
Недоуменно стрельнула взглядом. Его физиономия была помятая, небритая, но спокойная.
Наконец Юля с покаянным вздохом опустила строптивую голову и сокрушенно, с душой изрекла:
– Георгий! Вы извините меня, пожалуйста. Я вчера… взорвалась. Посуду вам побила. Можно, отдам за неё деньги? Могу наличными. И на карточке есть сумма, – с этими словами вытянула из кармана приготовленный кошелёк и суетливо жамкала его, гадая о реакции на подхалимаж.
Безмолвно возвышающийся мужчина зашевелился и издал какие-то странные всхлипывающие звуки.
Она испуганно подняла расширившиеся глаза и озадаченно застыла: он смеялся! И безуспешно пытался сдержать предательское ржание.
Уф-ф… Гора с плеч свалилась. Следовательно, ему смешно над её выходкой. Это хороший знак. Может, орать не будет? Отвернулась, незаметно и неуверенно хихикнула.
Георг прекратил скалить зубы, выцепил из её ладони помятый бумажник, метким броском закинул на подушку. С театральной галантностью уступил дорогу и коротко мотнул взъерошенной макушкой, приглашая подняться наверх.
Внимательно и без агрессии поглядывал на пленницу, губы устало кривились в доброй улыбке. Что-то в нём изменилось.
Юля перевела дух. Кажется, пронесло: не мстит, скандал не состоялся. От сердца отлегло.
Значит, сегодня можно пастись здесь, наверху? В солнечном доме.
Осторожно косилась в сторону Георга. Тот полдня бестолково шарашился по кухне. С головой нырял в холодильник, звенел кастрюлями, банками, поднимал крышки, принюхивался и пальцем пробовал содержимое в поисках рассола. Мешал морсы, жадными гулкими глотками всасывал воду, шумно отдувался, измученно вздыхал. Кряхтел и охал, обессиленно падая в любимое кресло.
Натыкался на её скептический взгляд, виновато усмехался и преувеличенно жалобно морщился.
Похоже, вчера перебрал со спиртным и сегодня маялся похмельем.
Юля кусала губы и с трудом сдерживалась, чтобы не прыснуть при нём. Видимо, и правда сказывалось напряжение последнего времени. Совсем нервы сдали: то рыдать хотелось, то смеяться.
За вчерашний истерический поступок не понесла никакого наказания. Даже побитой посуды уже не было, он сам убрал осколки ещё вечером. Или ночью?
Георгий стал прежним. Сдержанным, ироничным. Что-то сдвинулось, сработало в его противоречивом мозгу. Он по-другому посмотрел на Юлю, на её донельзя взвинченное состояние и успокоился.
Снова с теплотой наблюдал за пленницей. Выслушивал с едва заметной улыбкой и как обычно: не спорил, ничего не доказывал, а молча следовал собственным намеченным курсом. Который иногда соответствовал её пожеланиям, а иногда перпендикулярно противоречил им. В общем, совершенно не зависел от Юлиного мнения. Как говорится – все совпадения случайны.
За весь день ни разу не повысил голос, не придирался, не злился, не швырял вещи. Не пасся, как обычно, заглядывая через плечо, контролируя, чем она занимается.
Смиренно и мечтательно, с лукаво-загадочным видом хлебал приготовленный суп, который в этот раз она умудрилась пересолить. Доев всё, показательно выскоблил тарелку кусочком хлеба, похвастался блестящим дном посудины и, хитро подмигнув, успокоил сконфуженную своим промахом узницу:
– Не переживай. Примета есть по этому поводу. Да какая замечательная примета! Пересолила, значит, влюбилась, – хохотнул, – Ну-ка, ну-ка… Не отворачивайся. Что покраснела, головой мотаешь? Нет? Не влюбилась ещё? Хм… Ну, всё впереди. Скоро влюбишься. Главное, чтобы не в какого-нибудь чужого дядьку. Буду надеяться, что в меня. Угу?
Он улыбался, балагурил, стал привычным, похожим на себя.
Буря, опасно подобравшаяся вплотную, предупредительно погрохотала, угрожающе посверкала и уползла, не разразившись и не принеся трагических разрушений.
По завершении трапезы Юля неторопливо помыла, расставила посуду. Принялась тщательно протирать забрызганные кухонные шкафчики. После очередного скольжения ладони с мокрой тряпкой по столешнице, вдруг ощутила жгучую боль. Ойкнув, отдёрнула руку.
Надо же! Не заметила крошечный осколок разбитой накануне чашки. Он притаился в зазоре между раковиной и обеденной поверхностью.
Сморщив нос, она растерянно смотрела, как расплывающимися аленькими кляксами быстро капает в раковину кровь из пальца: порезалась.
Бдительный Георг тут же оказался возле неё, внимательно осмотрел ранку длиной меньше половинки фаланги. Звонко поцокал языком, утешил:
– Ничего, ничего. Совсем маленькая царапинка. Неглубоко, через пару дней заживёт.
Приобняв за плечи, с излишне скорбным видом усадил недоверчиво косящуюся на него пострадавшую на диван. Шустро принёс аптечку. Долго крутил руку, перебирал пальцы, разглаживал кожу, будто там была огромная зияющая рана. Удовлетворённо сопел, растягивая удовольствие от законного повода ненаказуемо прикасаться к Юле.
Она терпеливо вздыхала, закатывала глаза и, наконец, язвительно прервала затянувшийся осмотр:
– Что же там такое? Что с запястьем-то моим не так? Я же только указательный палец порезала. Неужели кожа расползается и треснула чуть ли не до локтя?
Георг гоготнул. Обработал ранку йодом, забинтовал, соорудил красивый бантик. Аккуратно расправил его. Довольно полюбовался своим творчеством, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
Подмигнул и, подвывая, как шаман, изрёк интонацией, с которой обращаются к маленьким детям:
– У сороки боли, у вороны боли, у Юли заживи! – набрал полные лёгкие воздуха, подул на проступившее через марлю красное пятнышко. Нежно погладил расцарапанный пальчик и оптимистично заключил, плутовато заглянув в лицо:
– Сто процентов: надёжное, проверенное заклинание. Обязательно сработает. До свадьбы заживёт. Не забывайте, больная: завтра перевязка.
Обескураженная Юля не нашлась, что ответить. Только растерянно хлопала ресницами и переводила взгляд то на бинт, то на суетящегося вокруг неё Георгия. В глубине его зрачков скакали хулиганские искорки.
Он будто порхал над землёй и напоминал большого сытого кота, который блаженно щурился от попавшего в глаза солнца и вальяжно пошевеливал усами.
– Мир? – Георг изогнул бровь и важно протянул согнутый в крючок мизинец.
Она с недоумением, внимательно и осторожно рассмотрела скривлённый перст. Кончиком пальца аккуратно потрогала, повернула. Не заметила никакого видимого изъяна.
В чём подвох? Почему так держал, не выпрямлял: сломал, вывихнул? Зачем показывал ей: просил о помощи?
Задрав подбородок, встревоженно обратилась за пояснением к давящемуся от смеха Георгию:
– Что с ним?
– С кем?
– С мизинцем… вашим. Тоже поранились?
Георг откинул голову и захохотал во весь рот, демонстрируя красивый ряд зубов. Периодически останавливался, чтобы сочувственно посмотреть на начинающую злиться от непонимания Юлю.
И снова хохотал. До слёз!
Через пару минут с грехом пополам успокоился, вытер увлажнившиеся веки и растолковал диковинный жест:
– Ну ты даёшь! В детстве ни с кем так не мирилась? Надо сцепиться мизинцами и сказать: «Мирись, мирись, мирись. Больше не дерись. Если будешь драться, я буду кусаться». Не слышала такой стишок? Нет? Ну и пусть… Не знала об этом ритуале, теперь научишься. Давай мизинец и повторяй со мной.
Юля фыркала, таращила глаза и изумлённо смотрела на лыбящегося идиота.
«Детский сад, штаны на лямках. Просто праздник какой-то. Что-то он сегодня разыгрался. Не остановить».
В конце концов, заразилась безудержным весельем и расплылась в улыбке. Опустив смеющийся взгляд, ухватилась пальцем, как было предложено.
Георг церемонно раскачал руки, бодро оттарабанил кричалку и напыщенно заключил:
– Обещаю, что больше не буду придираться к тебе. Осознал, раскаиваюсь. Исправляюсь. Но ты тоже больше никогда не бей посуду. Договорились?
Искоса лукаво заглянул в прячущееся лицо. Юля быстро, согласно закивала. Несколько секунд оба смотрели друг на друга хитро загоревшимися прищурами и, довольные наступившими переменами, разбрелись по углам.
Теперь Георгий с утра до ночи гонял оптимистичные песни. Душа пела и требовала праздника.
Тихо мурлыкал под нос весёленькие мелодии, чуть ли не пританцовывал, искрился энергией.
Молодцевато подмигивал и от всего сердца улыбался пленнице, заражая радостным настроением.
Остывшая и притихшая после недавней вражды, Юля наталкивалась на его белозубую улыбку, и уголки губ машинально растягивались в ответ.
Тотчас отворачивалась, в замешательстве косилась на него и грустно напоминала: «Я не хочу ему улыбаться. Это предательство по отношению к самой себе. Я помню все обиды».
Глава 25. Сдаюсь
Георгий устал воевать.
В нём не жила та неиссякаемая ненависть, которая горела в пленнице. Он сдался. Осточертело пересиливать себя, искусственно культивировать неприязнь, которую, по сути, не испытывал.
Его нападки и придирки были вызваны душераздирающим протестом от невозможности переломить отношение пленницы к нему.
Он сочувствовал Юле. Это была такая же одинокая, никому не нужная, израненная жизнью душа. Как и он, травмированная прошлым. И по его вине, с тревожным, больным настоящим.
Жадно и искренне верящая, что о ней скучали, страстно хотели видеть, преданно и бескорыстно любили. И необыкновенно обрадуются возвращению.
Куда она рвалась? К кому? К друзьям, к своему кумиру? Зачем?
Домой? У неё был дом? Такой, где она нужна, где ждали? Кто ждал? Чужая съёмная квартира на двоих с подругой.
Роман её московский мутный. Странный, неестественный. Выматывающий, ничего не дающий.
Отнимал лучшие годы, лишал возможности подпустить к себе настоящую любовь. Создать здоровую, полноценную семью.
Что там за загадочный человек? Кто она для него? Зачем морочил голову, зачем удерживал влюблённую девушку возле себя?
Если тоже любил её, то почему не сделал так, чтобы они были вместе? Если не хотел или не мог жить с ней, почему за всё время не отпустил из отношений?
Глупышка придумала и убедила себя, что встретила идеал. Безупречного и совершенного мужчину, который, судя по всему, с корыстным эгоизмом поддерживал эту веру. Была убеждена, что существовали непреодолимые преграды для их союза, которые наверняка выдумал тем хитро устроенный интеллектуал.
Скорей всего, не было никаких препятствий, а если и были, то всё решаемо. Если бы тот действительно этого хотел.
Чем закончатся эти отношения? Вне сомнения, природа возьмёт своё. Рано или поздно здоровое влечение победит воинственных тараканов, гнездящихся в её голове. Между охмурённой девушкой и тем самодовольным москвичом когда-нибудь произойдёт физическая близость. Тем более никого другого на роль мужа и отца для своего потенциального ребёнка она не желала видеть. Или он, или никто.
А если малыш родится, Юля приобретёт статус мать-одиночка. Общего счастья не случится, её возлюбленный так и останется приходящим мужем, воскресным отцом.
Появится тайная недосемья и увеличится число страдающих, несчастных людей. Хорошо, если тот мужчина будет помогать материально. Зачастую подобные отношения приводили в тупик, и люди расставались врагами. И наступало одиночество, осознание и сожаление о непоправимо ушедших годах, возможностях.
Наивная, запутавшаяся девочка. Упрямо не желала понять очевидных вещей. Тратила жизнь на человека, не переживающего за её будущее. Не знала истинной любви, реальных отношений.
Юля стала мучительно, до боли дорога Георгу. Ему хотелось защищать, уберегать неискушённую девушку от неизбежного разочарования. Опекать и баловать, как любимого, но очень капризного ребёнка.
Даже если она отвергала его и как друга, и как мужчину. Боялась до озноба, ненавидела и была рада стереть страшные дни из своей памяти. И скоро навсегда исчезнет из его сиротливой жизни.
Но сейчас они были здесь. Вдвоём. И этот сладкий промежуток времени он дал отдых своей терзающейся душе. Позволив себе без уродования надуманной злостью испытывать и наслаждаться тем нежным чувством, что прочно обосновалось в проснувшемся сердце.
Пленница смертельно устала находиться в ежедневном напряжении и страхе. В постоянной готовности к внезапному нападению, к необходимости обороняться. Обессилила от бесконечного, ненормального состояния полной несвободы, бесправия. От необходимости подчиняться, невозможности встречаться и общаться с другими людьми, передвигаться вне этих стен, делать то, что нравилось. Жить в условиях и по правилам, которые были ей чужды. Которые навязал совершенно посторонний, странный человек, решивший, что именно он будет диктовать, где и как она должна жить.
Неприязнь к Георгу была закономерной. А как иначе? Он один был виновником её страданий.
Мало того, что они находились на разных полюсах: жертва – обидчик, так тот дополнительно настраивал против себя и зачастую возмущал довольно категоричными рассуждениями, несовременными взглядами на семью, роль женщины в браке. На отношения с родными и друзьями.
Юлю бесило, что во многих случаях Георг очень своеобразно понимал и растолковывал её поступки, о которых зачем-то с присущей ему дотошностью, выспрашивал в вечера откровений. Ещё и умудрился посеять зерно сомнения в ней самой, лишая уверенности в правильности собственных действий.
И его отвратительная черта: почему-то считал себя вправе критиковать её прежнюю жизнь, ценности, близких людей. Обожаемого мужчину. Всё, что она любила, дорожила, чем существовала. И этим укреплял антипатию и убеждённость – они с разных планет и общего языка им не найти.
Но увы, иного собеседника здесь не было. Необитаемый остров по сути. Приходилось довольствоваться имеющимся. Не молчать же, правда? Робинзон Крузо, эх…
Ожидание и ненависть – эти чувства опустошали душу. Катастрофически хотелось других впечатлений, новой обстановки. Хоть на один день, на один час. Стереть с лица выедающую печаль, чтобы намертво застывшие в этом выражении мышцы ожили и вспомнили, какую потрясающую улыбку они способны создавать. Казалось, лицо уже закаменело и разучилось творить что-то иное, кроме маски вселенской скорби и гримасы отвращения.
Если бы Георг исчез! Каким-нибудь фантастическим образом. Или не фантастическим. Пусть бы с ним случилось что-нибудь плохое: сломал руку, ногу, попал в ДТП, заболел, слёг, стал обездвиженным. Затерялся в горах, в снегах. И его звериная сила пропала на несколько дней.
Гибели ему Юля не желала. Только пока она не сбежит и не окажется в безопасности. Недостигаемая, далёкая и свободная. И он испарится из её жизни навсегда.
И оба счастливо заживут в параллельных мирах, где их дороги больше никогда не пересекутся.
Ждать, надеясь на его милость и скорое освобождение больше не было смысла.
Юля убедилась: примат непредсказуем, неуправляем, настроение нестабильно и легко менялось.
Жить с неуравновешенным существом под одной крышей становилось всё более рискованным.
Вчера он бросался на неё с оскорблениями, рычал и дрожал от ненависти. Сегодня таял и готов был пылинки сдувать. Какая стихия будет господствовать завтра?
Вдвойне опасный тем, что внушил себе, будто испытывал к ней любовь. Ему не познать настоящего человеческого чувства. Не примитивное животное влечение к совокуплению, а притяжение сердцем, единение душой. Способность к самопожертвованию ради второй половинки.
Он был убеждён, что пленница привыкнет, покорится и уступит. Вопрос времени и настойчивости.
Если бы понимал, насколько противоестественны и нереальны были его ожидания. Наверное, почувствует разочарование, когда осознает это.
Ничего страшного. Страдания будут недолгими и неглубокими. Такие бруталы быстро, без проблем находили с кем утешиться. Найдёт и он. И, наконец, забудет о её существовании.
Никогда Юля не станет жить с ним добровольно. Несмотря ни на что вырвется и вернётся к себе, заживёт прежней независимой жизнью. И забудет всё. Навсегда вычеркнет из памяти эту страшную осень и город. Враждебный дом, ставший её тюрьмой.
Пора было действовать. Конкретно намеченная цель – совершить побег – окрылила пленницу. В тысячный раз обдумала и нашла единственный способ, как сможет вырваться.
Георгий закрывал её в подвале на замок только на ночь и когда уезжал надолго. Если выходил во двор, то оставлял свободно бродить по всему дому без контроля.
Лучше всего было бежать глубокой ночью, пока тюремщик крепко спал в своей комнате. До утра оставалось достаточно времени, чтобы уйти подальше и спрятаться.
Самая сложная проблема: открыть дверь из тюрьмы. Мешал засов, но вариантов не было.
Придётся незаметно расшатывать затворы, на которых он держался. Только делать это очень осторожно. Следить, чтобы не оставались следы.
Юля попробовала прочность старых креплений по бокам входа и убедилась, если их раскачивать, то они выпадут. Обнадёживало, что стены дома древние. Значит, не могли быть несокрушимыми. От времени они кое-где начали крошиться, а местами на них появились глубокие трещины.
Вода камень точит и у неё постепенно всё получится.
Теперь, как только Георг уходил во двор, узница спускалась в подвал и колдовала над запором: дёргала, расшатывала, висела всем телом, ослабляя скобы. Обмотала тряпкой кухонный молоток для отбивки мяса, чтобы заглушить звук, и сбоку долбила им упрямые железяки.
Делала всё аккуратно с одной стороны от двери. Тщательно заметала и убирала появляющуюся после разрушающих манипуляций пыль и крошку.
Терпение и осторожность. Каждый новые сутки приближали к свободе.
Тайный ритуал стал ежедневным.
Тем временем погода в доме значительно улучшилась. Никаких внешних признаков, что в нём сосуществовали два противоборствующих человека, не осталось.
Георгий стал значительно мягче, гибче. Охотно шёл на небольшие компромиссы, иногда даже советовался с Юлей. И! О чудо! Прислушивался к её мнению.
Искал способы расположить пленницу к себе, убедить, что он не враг. Из недавних инцидентов и её необычной реакции на конфликты усвоил, что это не тот случай, где стоило брать нахрапом. Понял: лучше не торопить события и не лезть напролом, ни в коем случае больше не допускать противостояния. Самое верное – быть самим собой. Проявлять чувства в заботе и доброте. Тогда она перестанет дичиться, успокоится и доверится ему.
Юля тоже ценила и хотела сберечь наступившее перемирие в отношениях. Последние перемены в настроении Георгия, несомненно, радовали. Только вот слегка смущали, путали мысли, сбивали с боевого настроя.
Ласковый взгляд, приглушённый тон, больше похожий на интимное мурлыканье, которым он теперь обращался к ней, вызывали дискомфорт, рождали сумятицу и неуверенность в правильности своих действий. Расхолаживали агрессивный настрой, ослабевали энергию, дающую силы бороться с неподатливым запором.
Она полдня как школьница воскрешала и странно волновалась от разных глупых мелочей. Вроде их нечаянных столкновений, сконфуженной и одновременно игривой реакции на это.
Улыбки невольно озаряли обоих при встрече. Зрительный контакт стал постоянным. Он будоражил и был таким проникающим, отзывающимся непонятным всплеском в сердце.
Однажды Георг задержался в городе дольше обычного и в качестве извинения привёз шикарную белую розу. Увидев, как соскучившаяся по банальным проявлениям симпатии пленница неподдельно обрадовалась этому бесхитростному знаку внимания, взял за правило при возвращении из каждой поездки дарить букеты.
Юля вспыхивала, растерянно принимала цветы, шёпотом благодарила и виновато прятала глаза. Было не по себе, он не знал, какой ответный сюрприз она готовила.
От её смущённого вида по Георгу скакал табун мурашек. Перехватывало горло, взволнованно учащалось биение сердца. Он наслаждался моментом и млел от счастья.
Способность испытывать блаженство просто от несмелой улыбки любимой женщины стала для него огромным откровением. Не ощущал раньше ничего подобного от настолько незамысловатых и целомудренных действий.
Теперь он тратил немало времени, чтобы объехать магазины в поиске новых лакомств и необычных деликатесов. Заглядывал в фирменные магазины, договаривался с продавцами, чтобы те приберегали для него нужные товары. Заказывал через Интернет доставку на городскую квартиру экзотических фруктов, ягод.
Но потерянное время оправдывало результат. Ему нравилось положив покупку рядом с собой на сиденье машины, включить музыку и с азартом гнать домой. Домой, где его ждали. И всю дорогу хитро лыбился, довольно поглядывая на очередной сюрприз.
Мечтал и радовался в предвкушении того, как с загадочным видом поставит вкусняшку на стол, подзовёт заинтригованную пленницу. Немного отойдёт, чтобы видеть картину полностью, не пропуская ни одной детали. И, сияя, наблюдать, как с острожным любопытством Юля медленно и аккуратно распаковывала, изучала, деликатно трогала одним пальчиком и, получив от Георга зрительную поддержку, опасливо пробовала очередной съедобный подарок.
Изумлённо поднимала красивые брови и, перестав сдерживаться, на несколько секунд расплывалась в восхищённой улыбке. Произносила аппетитное, отзывающееся ликующим перезвоном в его груди: «М-мм!»
Или, если причудливая новинка была ей не по вкусу, смущённо хихикнув, брезгливо и виновато морщила нос. Отрицательно мотала головой, смотрела с извиняющейся гримаской: «Спасибо, но не нравится, не хочу».
Ради того, чтобы увидеть искреннюю и непринуждённую смену эмоций на её подвижном лице, Георг был готов на многое.
И пользовался каждым шансом, чтобы посмотреть, как пленница, забыв про вражду, затаив дыхание и приоткрыв рот, слушала его по павлиньи художественный трёп о том, что за новое чудо он разыскал, как оно называлось, где росло, как его готовили, с чем ели. С какими фантастическими приключениями столкнулся, пока раздобыл эту невидаль.
Он искал способ удержать её, чтобы осталась с ним без принуждения, по собственному желанию.
Она искала способ сбежать. И мечтала покинуть этот дом и его влюблённого хозяина как можно скорей. И торопилась, потому что в ней начало происходить что-то пугающе-противоестественное, противоречивое, будто наступало раздвоение личности.
Через несколько дней после примирения сияющий Георг с таинственным видом ввалился со двора, не снимая верхнюю одежду и обувь. Ладони сложил вместе.
Он был настолько радостно возбуждён и так широко, загадочно улыбался, что Юля невольно заулыбалась в ответ.
– Иди сюда, – поманил он её с самым заговорщическим видом и понизил голос до шепота:
– Смотри!
Когда подошла, покивал подбородком на сложенные ладони, предлагая смотреть туда. Осторожно распахнул их.
Юля тихонько, с восхищением ахнула.
На покрасневших от мороза пальцах сидела большая бабочка. Живая, сонная. С прилипшими к чёрной голове усиками. Она чуть покачивалась и вяло двигала плохо гнущимися ножками. Плавно складывала и распрямляла яркие дрожащие крылышки.
– В дровянике нашёл! – гордо выдохнул Георгий, заглядывая в лицо Юли будто совершил подвиг и ребячески ожидал похвалы.
Они, не замечая движения, сблизили головы и зачарованно смотрели на это чудо – заблудившийся отголосок лета среди холода и снега.
– Не дыши на неё! Пыльца осыплется… – строго прошипел бдительный тюремщик.
Сердито наморщил лоб и приподнял локоть, спасая от опасного Юлиного дуновения свою крошечную подопечную.
Девушка проглотила смешок.
«О, боже… Серьёзно? Это бесцеремонное чудище боится дохнуть на бабочку? Запрещает дышать мне?»
Незаметно покосилась на замершего верзилу. Он светился совершенно откровенной детской радостью.
Украдкой коротко улыбнулась: «Ха… Ну и ну… Защитник…»
– Отпущу? – вопрос к ней, хотел выпустить в комнату.
– Нет.
Удивлённо и немного обиженно вскинулся:
– Почему?
– Она здесь погибнет. Будет летать, биться об стекло. Сломает крылышки. Лучше отпустите на волю. Верните туда, где нашли. Придёт её время. Перезимует, дождётся весны, солнышка и оживёт.
Георгий грустно цокнул:
– Хотел сироп ей налить на блюдце. Порхала бы у нас по дому. Красивая…
Подумав, с гримасой сожаления согласился с Юлиными словами.
Ещё раз с нежностью рассмотрел живой цветочек, доверчиво вцепившийся в его пальцы. Перевёл задумчивый взгляд на пленницу, несколько секунд затуманившимися глазами изучал её. Вздохнул. Соединил ладони, ушёл.
Юля отчего-то стало крайне некомфортно. Этот умильный поступок плохо вписывался… Вернее, вообще не вписывался, даже рушил привычный шаблон восприятия грубого примата.
Она поскучнела, тихо защемило сердце. Подошла к окну, украдкой, не отодвигая занавески, нашла Георга.
Удивлённо вскинула брови: он всё ещё возился со своей ненаглядной бабочкой.
Так и ходил: ладони лодочкой возле груди. Искал безопасное место, пристраивая её поглубже среди дров, подальше от ветра и света. Нашёл, долго копошился, что-то вымерял, проверял надёжность убежища. Оглянулся, увидел Юлю, наблюдающую за его действиями. Засиял, рассмеялся, приветливо помахал рукой и показал большой палец: «Всё в порядке».
«О-о… – она сдержанно застонала, утянулась вглубь комнаты. – Зачем? Пожалуйста, не вноси путаницу в мысли! Не сбивай с обдуманной установки. Оставайся прежним».
Когда испытываешь враждебность, легче забыть, что обидчик тоже человек и не так страшно нанести ему удар.
