Kitabı oku: «Преступивший», sayfa 12
Зло ткнул пальцем в грудь и угрожающе выдохнул:
– Никогда не отпущу тебя! Ты здесь навсегда!
Глава 22. Война
После нелепого по Юлиным меркам предложения (шуточного или настоящего – вопрос остался открытым), Георгий сказочно трансформировался. И, к сожалению, совсем не в благородного супергероя. Наоборот, характер тюремщика безнадёжно испортился, стал донельзя нервным и стервозным.
Это был совсем другой человек. От прежнего благодушного хозяина не осталось и следа.
За пару дней он превратился в злющего, как цепной пёс, придирчивого и высокомерного тирана.
Юля невольно сжималась и втягивала шею в плечи, когда, разбрызгивая вокруг раскалённую ненависть, он мрачно вваливался в комнату.
Временами переставала понимать, на что способен этот вырвавшийся на свободу дикий зверь.
Создалось впечатление, что Георг не спал, а ночи напролёт бродил, скрипя половицами, топал, как слон и сотрясал дом, переворачивая невидимые мешки с пудовыми камнями.
Распалялся, чтобы утром одним махом выбить засов на двери подвала и со свежими силами выплескивал скопившуюся неприязнь на пленницу.
А потом до глубокого вечера искал малейший повод, чтобы зацепить и унизить потерявшуюся от его поганого перерождения Юлю. Одёргивал, высмеивал, передразнивал.
И постоянно недоволен всем. Ему было невозможно угодить.
То орал, что она слишком медленно ворочалась, специально затягивая процесс приготовления еды с целью позлить. То, наоборот, торопилась, суетилась и всё портила.
Неправильно готовила любимые блюда. Не так чистила и нарезала овощи, не в том порядке и не в то время опускала в кастрюлю. Не с той температурой варила, перепутывала и портила приправы.
Крутилась под ногами, мешала проходу, неправильно и не там стояла.
В один момент тюремщику вдруг разонравилось, как она складывала посуду, продукты, одежду.
Вымытые ею посуда, зеркала и окна сверкали не тем блеском. Двери закрывались не с тем звуком.
Вообще, на его занозистый взгляд Юля всё делала очень плохо. Плохо прибиралась, чистила ванну и туалет, мыла пол, стирала и утюжила бельё.
Он отыскивал соринку, крошечное грязное пятнышко, злорадно подзывал, тыкал пальцем в не понравившееся место. И отчитывал. Ах, с каким же удовольствием отчитывал! Вдохновлялся, загорался, наслаждаясь её виноватым видом.
В особо острые приступы гнева, которые случались чуть не ежедневно, толкал и опрокидывал стулья, если решал, что они поставлены не на месте. Сбрасывал неправильно сложенные вещи, приказывал поднять, переложить. Переделать несколько раз.
Привозил из магазина продукты, швырял пакеты на кухню. Командовал:
– Шевелись, не спи! Быстро всё прибрать. И разбери как следует, не как в прошлый раз.
Хлопал дверями, пинал попадающиеся на пути предметы. Злился, психовал, покрикивал.
Взъяривался, когда застукивал стоящей у окна:
– Что тупо застыла? Что разглядываешь? Ничего не изменилось с прошлого раза. Твоей дорогой Москвы так и не видно. Благородный рыцарь на белой кляче ускакал к другому замку. Тыг-дык, тыг-дык… Этот нищенский двор не достоин пристального внимания важной принцессы.
Вообще, если нечем заняться и хочешь стоять, вылупив зенки на улицу, то лучше возьми метлу и подмети двор. Полно листьев и сучьев нападало. Или прибери в сарае: дровишки неровно лежат.
Что кривишься? Не нравится эта работа? Подберу для вашего величества другое занятие, скучно не будет.
Ему не нравилось выражение её лица, настроение, ответы. Как смотрит на него. И… как не смотрит.
Казалось, любое движение, звук, присутствие поблизости выводили самодура из равновесия и заставляли выплёскиваться с трудом сдерживаемыми агрессивными выходками. Его глаза были тоскливыми и жгуче ненавидящими.
Юлю шокировала феноменальная способность Георга орать и заводиться на ровном месте, не особо заморачиваясь на подбор причины для гнева. Изначально от неожиданного шквала грубости она растерялась.
Пробовала что-то робко объяснить, оправдаться и доказать. Хотя по опыту знала, что спорить с ним сложно. Но иногда это срабатывало. Раньше. Разум и чувство справедливости включались, он прекращал отрицать очевидное, прислушивался и, недовольно урча, соглашался с доводами.
Но не теперь. Он будто оглох, ослеп. Ещё и ополоумел! Только ещё свирепее гавкал и распалялся от возражений.
Она расстроилась. Сникла, утянулась в подвал, свернулась калачиком под одеялом и обиженно всплакнула в своей темнице. Боялась лишний раз высунуться из опостылевшей клетки, чтобы не попасть на глаза сдвинувшемуся примату.
Бешенство заразно? Через пару дней громы и молнии возымели обратный эффект.
Юля разозлилась.
Прекратила рыдать и обращать внимание на неадекватные выходки хозяина дома. Оскорблённую отвагу подпитывала твёрдая убежденность, что Георг не прикоснётся к ней, не унизит физически. Чувствовала уверенность на сто процентов.
Конечно, если не допустить какой-нибудь откровенно дикой и вопиющей оплошности. Это выполнимо: на рожон ни лезть, ни провоцировать, но и не прогибаться. Пусть беснуется, её не сломить. У неё тоже были характер и самолюбие.
Теперь выполняла приказы молча, без споров. С демонстрируемым спокойствием и равнодушием. Не сжималась, не вздрагивала от окриков.
Наоборот, выпрямлялась, вздёргивала нос, уничижительно щурилась и исподлобья ядовито наблюдала, как он корёжился, пытаясь побольней зацепить.
С повышенной осторожностью изредка допускала более выраженную ухмылку, но быстро гасила её. Не стоило рисковать: насмешка оскорбляла сильнее ругательства.
В голове фонтанировали и прокручивались ответные реплики, остро чесались на кончике языка. Но с кислой миной укрощала себя. Раздражённо вздыхала, непроизвольно сжимала кулаки, пряча их глубоко в карманы или за спину. Стискивала челюсти, внутри всё клокотало.
Тем не менее без единого слова тщательно переделывала то, что можно было переделать.
Несколько раз казалось: всё! Дошла до точки, терпение иссякло.
В бессильной злости скрипела зубами и чудом сдерживала острейшее желание запустить чем-нибудь увесистым в самодура.
Заорать, оглушить, треснуть! Чтоб звенящим фейерверком в разные стороны полетели… брызги? Искры? Кровь?
Дать выход раздирающей ярости. Размазать его по стене, в клочья расцарапать наглую рожу!
Хныкала: ну почему она не мужчина?
Грустное понимание, что в этой битве она заведомо обречена на постыдное и унизительное поражение, удерживало от эпического сражения.
Судя по угрюмому пыхтению тюремщика, в нём кипели такие же страсти.
Но иногда, в паузах между бурями, Юля ловила его застывший, глубоко задумчивый и нежный взгляд.
Из самых потаённых уголков запутанной души Георга, минуя словесный мусор и внешнюю враждебность, пробивалось что-то светлое, тёплое. Похожее на добрую мечтательную улыбку или лёгкое охмеление.
И именно этот ласково-расслабленный вид пугал её больше всего. С него и начался тот памятный вечер.
К обороне от ненависти Юля была готова. А тут другое, опасное. Проникало обходными путями. Размягчало охраняющие сердце корочки неприязни и напрямую вонзалось в него.
Она концентрировалась. Нервно меняла позу, перемещалась в другое место, крутилась, двигалась, чтобы прекратить бегущий по спине тревожно-волнующий озноб.
С гневным вызовом зыркала на Георга. Строго сдвигала брови и недовольно дёргала плечом, стряхивая это с себя.
Он слегка вздрагивал, будто очнувшись от сна. Растерянно моргал.
Пленница могла поклясться, что в его лице мелькало что-то странное. Чему никак не получалось подобрать определение – испуг? Удивление? Сожаление?
Он с усилием отводил взгляд. Вымученно усмехался и опускал тающие глаза, становясь привычно хмурым.
Чем злее и раздражительнее делался Георгий, тем ярче и торжественнее разгорался мстительный огонь в душе Юли.
Если он злился, значит, ему было плохо. И это кровожадно радовало. Свершилось её сокровенное желание: тюремщик лишился возможности находиться в хорошем настроении. Был отравлен каждый его день, час. Каждое мгновение!
Это ничтожество не имело права жить расслабившись. Он тоже должен страдать и казниться.
Получать наказание за каждую пролитую по его вине слезинку, за боль, унижение, страх. За каждую минуту, которую она проводила в заточении из-за его преступления.
От столкновения враждебных взоров, казалось, разлетались яростные молнии.
Порой в упор, с бешенством оба смотрели друг на друга. Балансировали на лезвии ножа.
Кто первый сдастся, кто первый отведёт глаза? Как на дуэли.
И в этом состязании, как ни странно, несмотря на всё упрямство и проявляемую жгучую неприязнь, всегда проигрывал Георг.
Смешливые чёртики начинали предательски выплясывать и собирать лучистые морщинки на наглой физиономии. Сверху вниз скользил сверкающими гляделками по Юлиному лицу. Тёр нос, пряча кривящиеся уголки губ.
Неожиданно фыркал, расплывался в идиотской улыбке. Закрывал веки рукой, и его плечи сотрясались от прорвавшегося смеха. Через минуту просто запрокидывал голову и, не сдерживаясь, громко, гомерически хохотал.
– Истерик! – возмущённо шипела обескураженная пленница. Выдыхала негодование, пятилась и тихо растворялась в своей безопасной клетке.
Хоть и верила, что Георгий сдержит данную клятву, не преступит грань, выполнит обещание не прикасаться к ней. И до определённого момента можно было испытывать глубину его терпения.
Но бережёного бог бережёт? Лучше в такие плохо поддающиеся контролю минуты держаться подальше.
Ко всему, после его сумасшедшего ржания тоже хотелось плюнуть на всё и тупо похихикать. Не при нём же это делать?
Беснования и капризы тюремщика меркли, были второстепенными по сравнению с препротивнейшей проблемой, которую принесло его плохое настроение и упёртый характер.
Самым труднопереносимым и отвратительным моментом, доводившим Юлю чуть ли не до нервного срыва и буквально до тошноты, стало то, что Георгий фанатично озаботился состоянием её здоровья.
Ультимативно изрёк – первопричина случившегося обморока крылась в недостаточном питании. И только она сама виновата, доводя собственный организм до плачевного положения: капризничала, плохо ела, ковырялась, половину оставляла.
Привёз электронные весы, заставил взвеситься. Поразился числу:
– Взрослый человек может столько весить? Сломались, наверное.
Взгромоздился сам, воззрился на табло. Крякнул, озадаченно почесал затылок. Положил на прибор килограммовую пачку сахара… Соли.
Снова поставил Юлю. Сердито засопел, посмотрел так, будто подозревал в подтасовке цифр.
В конце концов убедился: аппарат не врал. И ужаснулся: пленница действительно похудела.
Самоуверенно провозгласил, что откормит её до положенной округлой и соблазнительной формы.
И принялся яростно контролировать процесс питания: в полтора раза увеличил порцию, следил за калорийностью и разнообразием еды.
Приём пищи стал происходить без задержек, строго по времени. Не разрешал вставать из-за стола, пока, давясь, через силу, Юля не проглатывала всё содержимое тарелки.
Вроде бы за беззаветное проявление беспокойства о её здоровье следовало быть благодарной. Такое отношение должно было подкупать и льстить.
Но исступлённая забота стала похожей на одержимость, на насилие. Это была оккупация личности. Подчинение и невозможность распоряжаться собственными потребностями. Жёсткая пытка над телом, физическое истязание.
Властолюбивый Георгий злился на её упрямство и отсутствие аппетита. Вбил в голову, что узница не ела только из принципа и желания досадить. Поэтому, во чтобы ни стало, решил искоренить потуги перечить.
Взбадривал ехидной и пугающей фразой:
– Я пока по-хорошему разговариваю. И настоятельно рекомендую не выказывать свой норов. Ешь! Иначе познакомишься с моим настоящим характером. Забуду про клятву, усажу на колени, буду принудительно кормить с ложки. И ласкать-ласкать-ласкать… Ты ведь этого боишься?
Успокоился и обиженно отступился от идеи превратить девушку в румяную пышку через усиление рациона после того, как второй раз из-за полунасильственного кормления её начало тошнить прямо за столом. И невольница едва успела добежать до туалета, где содержимое желудка благодаря гастрономическим экзекуциям вывернулось обратно на белый свет.
Георг постоял, грустно наблюдая, как его надежды шумно закрутились в весёленьком водовороте унитаза.
С глубокомысленным видом послонялся по комнатам. Застыл у запотевшего от кипящего чайника окна, нервно барабаня пальцами по подоконнику.
Завёл машину, спрятал Юлю для сохранности в подвал. Уехал в город, купил и на весь вечер обложился в спальне литературой о здоровом образе жизни. Основательно засел в Интернете, въедливо штудируя сайты о правильном питании, заказал комплекс разрекламированных биодобавок.
Провёл хитрые расчёты, вернулся к первоначальным размерам порций. Но увеличил частоту приёма пищи и время нахождения пленницы на свежем воздухе.
Придумал несложную, бессмысленную работу, чтобы она больше двигалась.
Гиперопека, навязанная посторонним человеком, выматывала, раздражала и удивляла. Рождала неспокойное и совестливое чувство, смутную грусть.
Возвращала к ностальгическим воспоминаниям о детстве, маме. С её заботой и тревогами о самочувствии дочери.
Юля давно привыкла к самостоятельности. И забыла приятное ощущение, когда кого-то всерьёз беспокоило состояние её здоровья и заполненность желудка.
В обычной жизни Георгий был жалостливым и довольно дотошным человеком с развитым чувством долга. И переживал за всё, попадающее в сферу его ответственности. Последнее время его угнетала и не давала покоя проблема с обогревом.
Приближались холода, а температура воздуха в Юлиной комнате держалась значительно ниже той, что была во всём доме.
Сколько он ни бился, так и не смог отрегулировать систему отопления, установленную десятки лет назад.
В очередной раз полдня безуспешно колдовал над приборами и трубами. Разбирал, продувал, гонял воду. Психовал, бурчал.
С измученным вздохом опустился на корточки перед сидящей на кухне Юлей.
Положил руку поверх её ладони. Долго и невесело вглядывался в непроницаемое лицо напрягшейся пленницы. Терзался сомнениями, не знал, как начать обречённый на неудачу разговор.
Мягким, упрашивающим тоном, чуть ли не жалобно посетовал и предложил:
– Не могу отремонтировать. Хочешь, выбери любую комнату. Тёплую. Здесь, наверху. Ночуй в ней, но полностью раздетой. Твою одежду буду забирать и закрывать на замок у себя. И поклянись, что не сбежишь.
Юля удивлённо уставилась на Георга.
«Ого… Надо же, интересные просьба и предложение. Какой сердобольный хозяин. Настолько хитроустроенный или меня наивной дурочкой считает? Спать в соседней с ним комнате? Безо всего? Серьёзно? Забавный же он человечек».
И чётко произнесла, глядя в глаза недруга:
– Нет. Мне хорошо в подвале. Не хочу врать и давать обещания. Если сами не отпустите, то рано или поздно сбегу от вас.
Он побагровел и изменился в лице. Рыкнул, на скулах нервно заиграли желваки. Сквозь зубы угрожающе проревел:
– Даже не пытайся! Я предупредил. В любом случае – догоню и приведу назад. И всё станет намного хуже.
– Ловите! – огрызнулась Юля. Отвернулась и с тоской посмотрела на виднеющийся в окне кусочек неба.
Разозлённый Георгий со всей силой сжал её пальцы. Так что от боли у неё выступили слёзы.
Поскрипел зубами, пометал молнии и угрюмо отступился.
Изредка выдавались и мирные дни. Без претензий и скандалов.
Тогда, чтобы не вспугнуть передышку, Юля с удвоенной старательностью следила за выражением своего чересчур эмоционального лица. За словами, движениями, чтобы презрение просачивалось не настолько откровенно, не провоцировало тюремщика и не разжигало негативную реакцию.
А ночами в подвальной клетке тосковала о далёкой, недоступной Москве.
Научилась плакать так искусно, что не опухало лицо. Крепко сжимала глаза, позволяя слезам свободно катиться по вискам, затекать холодными струями в уши.
Потом зло вытирала мокрые дорожки и засыпала, переполненная новой порцией ненависти к тюремщику. Ненавидела его. Всей душой ненавидела.
От состояния войны и напряжённости устали оба.
Неприязнь и недовольство друг другом достигли критического уровня. Конфронтация не могла продолжаться бесконечно. Атмосфера раскалялась всё сильнее и шатко застыла на последней грани до окончательного разрушительного взрыва.
Казалось, в воздухе повис наэлектризованной сгусток антипатии, и к столкновению могла привести малейшая искорка.
Глава 23. Поединок
В то утро в горах выпал первый снег. Роскошным покрывалом укутал тоскливый двор, мягко и сказочно обнял чёрные ветви нагих деревьев.
Солнце миллионами радостных искр сверкало и переливалось в кристаллах лучистых снежинок. Зима наступала. Яркая, смеющаяся. Энергично изгоняя сгорбившуюся, припавшую к земле вместе со рваной листвой осень.
В высоком, празднично очистившемся небе торжественно кружила большая свободная птица.
Эффектно раскрашенный мир рождал магическое предчувствие скорого обновления, перемен и исполнения маленьких чудес.
В доме уютно играла музыка.
Юля, забывшись на минуту, зачарованно застыла у окна. Приподняв подбородок, с наслаждением впитывала тепло волшебного дня. Щурясь от ослепительных лучей разыгравшегося светила, вкусными глоточками прихлёбывала свежезаваренный чай из пахучих горных трав.
Заворожённо улетела мыслями в мечту. Чуть улыбалась, расслабилась и полностью погрузилась в негромко звучащую мелодию. Слегка раскачивалась в такт.
Перед глазами чудилась Москва: там, наверно, уже белым бело. Вечерние улицы с теряющимся тёмным небом расцветились огнями рекламы. Начались предновогодние распродажи. Пёстрые, шумные, возвращающие в нетерпеливое детство.
Приободрившиеся после надоевшей сырости поздней осени люди переоделись в зимнюю одежду. Торопились по делам, заходили в манящие ярким светом и обещанием праздника магазины, встречались на Пушкинской, сидели в кафе за чашкой ароматного кофе, гуляли по заснеженным паркам. Дети с радостным визгом бегали по нетронутому снегу. Кормили хлебом плавающих в пруду суматошных уток.
На дорогах мокрая ледяная кашица. Машины серые и одинаковые от дорожных брызг. Кругом движение и жизнь. Суета. Смех. Свобода…
Искал ли её кто-нибудь? Вспоминали? На работе, наверное, потеряли.
За это время уже должны понять : она исчезла без вести. И случилось что-то страшное.
Скорей всего, Маша первая обнаружила, что Юля пропала.
И любимый мужчина. Если он сейчас в Москве. А не канул в очередное затяжное путешествие. Позавидовала: хорошо ему! Сколько интересного опять увидит. Кучу новых историй привезёт.
А она здесь. В насильно навязанном ей, остановившемся в пространстве и эпохах мире.
Вокруг чужие осточертевшие стены. И затылок сканировало ненавистное существо.
Тихо всхлипнула: «Найдите же меня! Пожалуйста, поскорей найдите. Хочу к вам».
Георгий раздражённо откинулся на спинку дивана. Нервно поёрзал, скрестив руки на груди. Несколько раз кисло стрельнул в Юлю тёмным взглядом.
Ревниво понял по засветившемуся лицу: мыслями она сейчас не здесь. А там, на своей планете.
Безнадёжно далёкой от него, от его дома.
Тихо подкипая, прочно спрятал очередную обиду. Насупился и сердито засопел, не признаваясь себе, что с нетерпением ждал дежурного промаха пленницы. Хотелось сорвать беспросветно накрывшее его плохое настроение.
Шальной вихрь закружился во дворе, промчался по расчищенной утром дорожке, поднял белым салютом свежевыпавший снег, фейерверком швырнул на землю.
Скопившийся в выступе окна сугроб вдруг рухнул с карниза и полетел вниз. Взорвался серебряной, сверкающей на солнце пылью.
Юля восторженно ахнула.
Тонкая фарфоровая чашка выскользнула из пальцев замечтавшейся узницы. Ударилась и с тихим звоном рассыпалась по деревянному полу.
– Чёрт! – жадно обрадовался желанному поводу, вскочил с пункта наблюдения и со смаком выругался Георгий: – Разбила! Что за руки у тебя такие? Кр-р-ривые. Неумеха. Хоть что-то способна делать не ломая, не разрушая? Как ты жила на свете такая… такая… Как ты жила? – захлёбываясь справедливым гневом, он никак не находил нужное ругательство.
Юля вздрогнула, очнулась от грёз. Развернулась от окна. Недоумённо, большими грустными глазами посмотрела на разбитую чашку, на исказившуюся физиономию Георга.
Осмысливая вопрос, отвечая на него, вспоминая недавнее и одновременно такое далёкое прошлое, эхом повторила слова. Они не сразу дошли до сознания:
– Как я жила? Как я жила… Как же я жила!
Захлестнуло чувство утраты: вот только что, всего мгновение назад она находилась дома.
В родной, обожаемой вселенной. Всей грудью вдыхала ненасытный воздух свободы. Явственно видела любимые места, людей, окуналась в звуки города.
И вдруг за ничтожный миг вся иллюзорная картинка безжалостно разрушилась от грубого окрика.
Несколько секунд в упор, трепеща от ненависти, немигающим прищуром Юля прожигала своего врага.
Любимый напев ещё звучал в душе, всколыхнув полузабытое ощущение независимости и праздника.
Георг сцепился с взглядом пленницы, насмешливо и высокомерно изучал мятежное выражение, застывшее на её лице.
Юля резко, гневно выдохнула. В ней что-то лопнуло. Силы, сдерживающие бунтарский дух, испарились. Медленно обвела комнату ищущим взором. Хотелось разгромить всё это болото. Начиная с хозяина.
Георг неторопливо повторил траекторию, по которой двигались её глаза. Ехидно и вызывающе поднял брови, поиграл ими, подзуживая и взирая с беззвучным вопросом: «И что ты сделаешь? Что способна сделать?»
Воздух застыл в пытливой тишине.
Кипящая девушка опустила голову и пять секунд стояла так, концентрируя ярость. Внутри бился и дрожал жгучий сгусток антипатии.
Как отражение настроения обитателей дома, насторожившееся безмолвие разорвала агрессивная мелодия, будто по заказу сменившая лиричную песню. Она гремела, сотрясала пространство и нарастала призывным сигналом.
Юля встрепенулась, презрительно сверкнула глазами. Неожиданно подняла руки над головой, дерзко уставилась на неприятеля и резко, ритмично задвигала бёдрами в такт звучащим битам. Зло, активно, вызывающе.
Георгий обомлел. Растерянно и немного испуганно вытаращился на явно рехнувшуюся пленницу.
Она крутанулась вокруг оси. Шагнула и прицельно наступила на разбитую чашку. Не отрывая отчаянно задиристого взгляда от ошеломлённого тюремщика, повращала ногой. Осколки посудинки печально хрустнули под подошвой. Подпнула их в сторону вздрогнувшего Георга. Подмигнула.
Сбросила бесформенную кофту с худеньких плеч. Осталась в тонкой полупросвечивающей футболке и обтягивающих брючках.
Бешено и грациозно закружилась под воинственно громыхающую музыку. Приподняла, встряхнула и рассыпала по спине непокорные вихры светлых волос.
То нахально приближалась к оцепеневшему мужчине вплотную, то молниеносно отскакивала. Прыгала, трясла по цыгански плечами, задирала ноги, отбивала чечётку, маршировала.
Одним движением смахнула на пол неубранные тарелки. Для стабильности оперлась на высокую спинку стула и, передвигаясь с ним, вприпрыжку прошлась по скользким обломкам.
Энергично и весело растоптала их под ритмы боевой музыки. Неподдающиеся в крошку расколотила ножкой того же стула-сообщника.
Ахнула. Картинно изобразила удивление, развела руками.
Сорвала с кресла яркую тряпку и продолжила дикий танец, размахивая ею перед носом Георга, как тореадор перед разъярённым быком. Смотрела нагло, в упор, с бесконечным презрением. Ядовито ухмылялась.
Волосы ветром светились в лучах торжествующего солнца. Это был безумный, отчаянный протест загнанной в угол жертвы, которой уже нечего терять.
Внезапное помешательство, взрыв. Как последний танец в жизни.
Георгий гневно застыл. Сделал свирепое движение, чтобы подняться. Остановился, рухнул обратно. Плотно сжал губы в дёргающуюся полоску и горящими глазами хищно следил за прыжками гибкой фигурки.
Дикая взъерошенная кошка скакала по его унылому дому.
Ему стало жарко. Кровь горячо прилила к напряжённым скулам. Сердце неистово колотилось, гулко отзываясь на каждое движение шальной танцовщицы.
Яростный зверь в душе проснулся и неукротимо рвался наружу.
Сумасшедшая мелодия бодро встрепенулась заключительным аккордом и закончилась.
Юля остановилась напротив. Низко, до пола поклонилась, победно выпрямилась.
Она раскраснелась, глубоко дышала, волосы растрепались. Ждала неминуемой и страшной расправы. Дерзкая, злая. Шизофренически готовая к последней, смертельной битве.
Георг зыркнул исподлобья, зловеще ухмыльнулся. По-бычьи нагнул голову и несколько раз медленно, увесисто ударил в ладони, изображая аплодисменты.
– Браво… – хрипло и угрожающе пробасил он. – А теперь, жен-щи-на… Теперь тебе лучше уйти. И уйти очень-очень быстро, – неторопливо и грозно процедил тюремщик.
Не спеша подвигал огромными плечами, добросовестно расправляя их. Мощная грудь высоко вздымалась, побелевшие ноздри трепетали и алчно втягивали воздух.
– Уходи! Быстро! – оглушающе рявкнул, узрев, что бунтарка замешкалась. Вырос бешеной скалой, мгновенно поднимаясь с дивана.
Злорадно хохотнул, увидев, как взбодрённая отрезвляющим рыком, Юля подпрыгнула и молнией кинулась в спасительную камеру. Быстро захлопнула дверь.
Выпустившая пар пленница очнулась и с ногами забралась в кровать. Одновременно пугалась, сожалела и радовалась выплеснутой ребяческой отваге.
Лицо горело, глаза лихорадочно блестели, пряди волос прилипли к вспотевшему лбу.
От перевозбуждения её слегка потряхивало. Со страхом вперилась во вход.
Георгий грузно подошёл к кухонному столу. По пути старательно наступал и сосредоточенно раздавливал наиболее крупные осколки несчастных тарелок. Навалился на столешницу и с яростью опустил на поверхность пудовые кулаки. Оставшаяся в живых посуда дружно взлетела вверх и прощально звякнула.
Он застыл, покрутил кистью. Меланхолично разглядывал, как сжимались и разжимались дрожащие пальцы. Долго, бездумно возвышался у окна. Устало смотрел на слепящий снег и парящую в бездонном небе птицу.
Через час накинул куртку, обулся. Не проронив ни слова, навесил на Юлиной клетке засов. Завёл машину, уехал.
Вернулся в кромешной темноте. Выпустил притихшую пленницу, ушёл, не взглянув на неё.
Юля, крадучись, выскользнула. Шмыгнула на кухню, разогрела еду, торопливо перекусила в одиночестве. На цыпочках, тенью проскочила мимо спальни Георга в ванную. Быстро ополоснулась тёплой водой и бесшумно юркнула в свою спасительную тюрьму.
Ночью наверху слёзно стонали и рыдали печальные песни. Периодически что-то гремело, глухо падало, сотрясая дом. Противно визжали половицы. Просачивался едкий запах сигаретного дыма, непривычный для этих стен.
Слышно, как тюремщик метался из угла в угол, зачем-то выходил во двор, зигзагами шарашился по комнатам.
Несколько раз, громко топая и спотыкаясь, приближался к двери в её темницу. Но тут, похоже, решимость покидала его. Он клокочуще вздыхал, по-медвежьи тяжеловесно переминался у порога. Опасно шумел засовом. То скрипуче поднимал его, то вкладывал обратно.
Заставляя перепуганную Юлю подскакивать в постели, прижимать ладони к аритмично бьющемуся сердцу и прислушиваться, затаив дыханье.
Но так и не зашёл.
К рассвету всё стихло.
Спала пленница в полной боевой готовности: не снимая одежду. Футболка, длинная кофта, джинсы с прочным ремнём. Для надёжности обмотала вокруг бёдер покрывало и завязала его на тугие узлы.
