Kitabı oku: «Преступивший», sayfa 19
Глава 37. Сборы
Пленница гневно ударила кулаком по подушке, раздражённо рыкнула, сморщилась: «Что ж такое?!» Злилась на себя, хныкала от бессилия: что за тупая ревность? Какое ей дело до личной жизни упрямого болвана? Опять думала не о том.
Следовало срочно заняться чем-нибудь отвлекающим, иначе раскалённая голова переполнится и взорвётся от противоречивых мыслей.
Юля сползла с кровати, спотыкаясь на каждом шагу, поднялась по лестнице. Обиженно покосилась в сторону запертой спальни Георгия. С тяжёлым вздохом открыла дверь в ванную. Поплескала в лицо прохладной водой, долго чистила зубы, усиленно растягивая время. Вышла из санузла и притормозила с вытянутой шеей, безрезультатно надеясь услышать какие-нибудь звуки из закутка хозяина.
Спустилась в подвал.
Первым позывом хотела снова залечь в постель и зарыться под одеяло с головой, но передумала, сурово напомнив себе: пора собирать дорожную сумку. Тем не менее, с полчаса бесцельно бродила из угла в угол, ежеминутно пытаясь сосредоточиться и заняться-таки нужным делом.
Наконец нехотя достала одежду из шкафа и вывалила бесформенной грудой на покрывало.
Как сомнамбула, по штучке вытягивала из пёстрой кучи наряды, рассматривала их, трясла, переворачивала. Выпрямляла складки и стрелки, разглаживала воротнички, рукава. Отыскивала и долго вычищала соринки.
Вялыми движениями уложила пожитки в сумку.
Критически разглядела сотворённое. Нахмурилась: всё не так, всё не нравилось!
Сердито выгребла упакованные тряпки обратно, с диким раздражением раскидала и перемешала их.
Всё переделать заново! К сбору багажа нужно отнестись со всей ответственностью, ничего ни забыть, ни оставить.
Пусть вместе с ней исчезнет из ненавистного дома любая вещь, которая могла бы косвенно напомнить об изгнаннице.
Периодически останавливалась, замирала. Ждала, прислушивалась. Всё валилось из рук.
Если Георг и проснулся, то у него не было причин заходить в её комнату. А зачем? Свобода! Она теперь могла передвигаться, где хочет и когда захочет. Входы и выходы открыты.
Дверь не заперта, ненужный засов сиротливо лежал возле ступенек. В стене зияла и мозолила глаза дыра от побеждённого запора. Юля сердито разглядела свидетельницу подготовки к побегу. Со злостью затолкала выломанную железяку в трещину.
Обидно: с каким риском совершала манипуляции! Мало того, что они оказались бесполезными, но в самый неподходящий момент подло выдали её намерения.
Закрепила в расковырянном отверстии это приспособление для удерживания засова парой щепок.
Пленницу тянуло наверх. Опять на цыпочках поднялась туда, прошла в кухню.
Как непривычно тихо в доме, непонятно, пробудился Георгий или нет. В это время они обычно завтракали. Раньше. С шутками, улыбками и хитрым переглядом.
Неужели он ещё спал? Или уже поел, а она не услышала, провозилась внизу со шмотками.
Набрала воду в чайник, вскипятила, заварила травяной сбор, который любил он. Приготовила завтрак на двоих, села за стол, снова ждала Георга.
Голова, как стрелка в компасе, против воли поворачивалась в сторону его спальни.
Волнение перемешалось с праведным возмущением, усилилось.
Вот что за ребяческое упрямство? Что за вредный человек? Прекрасно же слышал, что она хозяйничала на кухне. Не церемонилась, специально громко брякала посудой и топала ногами, чтобы знал, чем занимается.
И что – не выйдет? Тишина. Ни звука. Не шёл. Жалобно поскулила, какой же садист!
Хорошо, гора идёт к Магомеду.
Юля медленно шагала, специально грузно переваливаясь с ноги на ногу, чтобы было слышно её приближение. Громко и требовательно постучала в комнату. Через дверь крикнула, неожиданно снова перейдя на «Вы»:
– Георгий, вы будете завтракать?
Из глубины спальни с небольшой задержкой раздался глухой голос:
– Ешь без меня. И поторопись. Одевайся, сумку собери. Через два часа выходим.
– Что?! Через два часа? Уже? Так быстро…
Испуганно застыла, губы побелели и обиженно скривились.
«Зачем такая срочность? Почему именно сегодня? Невмоготу ему. Настолько спешит?»
Постояла, с бессильной ненавистью сверля глазами закрытую дверь. Едва сдержала желание от души двинуть по ней кулаком. Расковыряла и кривой полосой некрасиво оторвала отставший кусок обоев, швырнула на пол. В бешенстве попинала плинтус.
Внутри всё дрожало от невозможности исправить положение. Нехотя побрела обратно.
Торчать одной за столом было странно, пусто и грустно. Аппетит совсем пропал. Веки тяжелели и закипали от сдерживаемых слёз. Щемило в груди.
«Даже не вышел. Не хочет видеть».
Так и будет прятаться в спальне два часа? А потом выйдет и увезёт её в аэропорт?
Естественно, не пешком же добираться до города.
Как это будет выглядеть? Вместе сядут в машину и молча поедут по длинной унылой дороге.
Потом так же без слов поставит перед Юлей сумку. Холодно, как чужой человек глянет в последний раз.
Пожелают друг другу удачи. Георг повернётся спиной и твёрдым шагом пойдёт к выходу.
И растворится… Исчезнет… Навсегда уйдёт из её жизни.
Это невозможно… Это больно даже представить!
Так и не поговорят? И ничего не предложит ей главного. Того, что она больше всего ждала, мечтала услышать с момента возвращения.
Почему он ничего не предпринимает? Не интересуется – хочет ли она остаться? Её мнение уже не имеет никакого значения?
Так и есть. Он же всегда всё решал сам. И сейчас опять единолично распорядился её жизнью.
Обиделся? Саркастически фыркнула: «Ха… Обидчивый, оказывается. Любит себя».
Да, она с самого первого дня, с первой минуты боролась, стремилась сбежать. Мечтала о свободе, никогда не скрывала этого, просилась на волю.
Каждое адекватное живое существо хочет быть независимым и рвётся из плена. Нормальное состояние для любой личности.
Да, не сидела сложа руки, активно готовилась к побегу. Хорошо, что всего-навсего расшатала и выломала запор. Пусть скажет спасибо и радуется, что не сделала подкоп и не отравила его самого.
Такие мысли вначале тоже были. А что ещё оставалось?
Повезло: удалось, сбежала. Но это было вчера! Вчера хотела сбежать. Или не хотела? Не хотела, но сбежала.
Запуталась.
На свою беду поняла, что он вовсе не жестокая тварь без жалости и морали, каким воспринимался первое время. Не из тех уродов, которые ради собственных интересов без колебаний растопчут и сломают любого.
К величайшему сожалению, осознала, что он такая же одинокая, терзающаяся душа. Заблудившееся, нуждающееся в человеческом тепле, понимании и взаимности существо.
И Юля испугалась. Но не его. Себя. Своих родившихся чувств. Разобралась в причине своей непреодолимой ненависти.
С первых минут, с первого вздоха организм, непонятно на каком – молекулярном? Волновом? Тонких материй? На совершенно неподконтрольном разуму уровне считал информацию, что рядом возник сильный и властный человек. Индивид, способный укротить и подчинить строптивую девушку.
Попросту и натуралистично говоря, именно тот опасный самец, к которому её инстинктивно влекло.
Включились защитные рефлексы и воспротивились ненормальной тяге к незнакомому мужчине. Единственно возможным способом: игнорировать и избегать контакта.
Но её физически влекло к нему! И это заработало сразу: с проникшего внутрь клеток запаха, который толком даже не успела ощутить и проанализировать. С уверенного голоса, родившего ответные вибрации в теле. И окончательно закрепилось после зрительной оценки внешних репродуктивных данных.
Греховные импульсы произвели революцию в психике, вызвали протест и возмущение: низменная плоть диктовала пошлые хотелки!
Юля не понимала причину своего состояния. Знала одно: источник вызывающий дискомфорт – Георгий.
Разногласие отразилось позорной катастрофой в поведении. И увеличило потребность дистанцироваться от виновника, взболтыхнувшего её покой.
Ночной визит мужчин внёс определённость. Она полностью уверовала, животный трепет в его присутствии: проявление ужаса и глубинного презрения. Та встряска, которая произошла в дальнейшем, укрепила это убеждение.
И действительно, волнение тела впоследствии отошло далеко на задний план. На передний выдвинулся инстинкт самосохранения. Юля искренне ненавидела и боялась Георгия.
До определённой поры. Потом страсти улеглись, страх смерти отступил, антипатия притупилась. Ненавидела уже больше по инерции. Вернулась способность воспринимать его по-другому.
Стоило ли это объяснять? Он же спрятался. Как трус! Настоящий трус. Затаился, закрылся. Боялся посмотреть в глаза.
Может, сделать ещё одну попытку зайти к нему? В запасе осталось меньше часа.
Зачем? Что можно сказать: Георгий, давай поговорим? Он такой упёртый, не станет слушать.
И слова от волнения застрянут в горле.
Придумать короткую ёмкую фразу, выпалить, пока не перебил, после которой можно продолжить диалог?
Сказать что-нибудь банальное, вроде: каждый имеет право как на ошибку, так и на помилование?
Нет. Это высказывание, если быть точной, полностью звучало так: каждый имеет право на ошибку, но не каждая ошибка имеет право на прощение.
Оно в большей степени относилось к нему. Его грехи несравнимо серьёзней, опасней, значительно перевешивали её логичный проступок.
Смириться? Вспомнить о гордости, закрыть эмоции и тоже выдержать характер. Не показывать, как ей тяжело. Притвориться, будто происходящее радовало, изображать отличное настроение.
Поцарапать поддельным весельем и почувствительнее уязвить самолюбие.
А при расставании небрежно взглянуть и с равнодушным видом произнести какую-нибудь ядовитую фразу вроде: «Будь счастлив, Георгий! Ты очень забавный, я нескучно провела время.»
Ага. Ещё смешней, если нейтрально добавить, подчёркивая ничтожность всего случившегося: «Спасибо за гостеприимство. Будешь в столице – забегай.» Ха-ха…
Интересно, он предложит обменяться номерами, созвониться? Для чего?
О чём им говорить по телефону потом, если уже сейчас нечего сказать? Пока есть время. Пока всё можно изменить словами. Ещё не поздно.
«Боже, как всё сложно! Какой откровенный бред в воспалённых мозгах! Абсолютный хаос».
Она сама себя не понимала.
То злилась и рвалась уехать сию минуту. Выйти из дома и отправиться в аэропорт чуть ли не пешком. Сжечь мосты и положить конец терзаниям. То подходила к лестнице, прислушивалась, надеясь, что Георгий одумается и попросит остаться.
Психуя, на грани истерики, бросала вещи в сумку как попало. Утрамбовывала кулаком, застёгивала на замок. Тут же доставала обратно, швыряла на кровать.
Шаталась по комнатам, протирала в сотый раз кухонный стол, раковину, перекладывала продукты в холодильнике. Не могла оторваться от старых фотографий, мысленно говорила с ними, объясняла, умоляла.
Ждала Георга.
Глаза неконтролируемо возвращались и впивались в неподвижную дверь его спальни. Отчаянье овладело полностью. Казалось, не хватает воздуха. Время таяло.
«Всё! Нет сил ждать. Сама… Сейчас постучу и поговорю с Георгием».
Решительно развернулась к комнате.
Глава 38. Прощание
Уф-ф… Выдохнула с облегчением. Дверь открылась.
Под стремительными шагами скупо скрипнул и тотчас стыдливо притих пол. Георгий вышел.
Вышел! Жадно подалась навстречу. Впилась, ловя взглядом каждый жест, каждое движение. Чуткими ноздрями впитывая пьянящий воздух вокруг него.
О-оо… Сердце стукнуло и разочарованно сжалось. Какой он… Другой. Чужой. Когда на лице нет привычных эмоций.
Собранный, серьёзный, закрытый. С прямой спиной, расправленными плечами и гордо приподнятым подбородком. Бесстрастный взор с едва заметным прищуром из-под частокола ресниц. Одет не по-домашнему. Для выхода на улицу: джинсы, тонкий свитер, ботинки. Осталось сверху курточку накинуть.
Юля съёжилась и, не сводя напряжённых глаз с дорогой физиономии, с тяжёлым предчувствием неловко опустилась на диван. Волнение холодком прошлось по телу, руки задрожали. То прижимала их к колотящейся груди, то нервно обнимала плечи, растирала, дула в ледяные ладошки.
Уголки пересохших губ неуверенно дёрнулись, не решаясь оформиться в улыбку.
Всё ещё успокаивала себя, хотя по поведению Георгия поняла, что это конец. Но как мантру, беззвучно повторяла: «Сейчас всё образумится. Он взрослый, умный, сделает всё правильно. Всё разрешится. Всё будет хорошо. Никуда не придётся уезжать из дома».
Георг обвёл её быстрым взглядом, на секунду задержался на дрожащих пальцах. Мелькнуло лёгкое недоумение. Нахмурился и, мотнув головой в сторону настенных часов, командными нотками поинтересовался:
– Почему не оделась? Я предупреждал. Через двадцать минут выезжаем.
Юля кивнула:
– Хорошо. Успею. Оденусь.
– Одевайся. Подожду в машине, – сухо подытожил он.
Повернулся спиной, не останавливаясь, сдёрнул с крючка пуховик и твёрдой поступью направился к выходу, оставляя за собой шлейф мертвящей пустоты и вселенское одиночество.
Она ахнула: и это все слова?! Которые, не находя себе места, ждала целое утро?
Подождёт в машине? Ни на минуту не задержится? Не добавит ничего к чудовищно лаконичной фразе и не позволит высказаться ей? Какая извращённая месть!
Возмущение пеной заклокотало в горле и сдавило связки:
– Георгий! – тонким, срывающимся голосом выкрикнула в упрямый затылок. – Остановись! Что ты… Что вы… Ты! Что ты делаешь? Зачем? Почему не даёшь ничего объяснить? И тебе самому разве нечего сказать?
Он споткнулся и раздражённо передёрнул плечами, будто скидывая её пронзительный вопль.
Нехотя отцепился от ручки двери, за которую взялся, чтобы выйти. Сомневаясь в правильности действий, очень медленно и неохотно развернулся. С нечленораздельным ворчанием исподлобья сердито посмотрел на Юлю.
Через силу принуждая себя переставлять ноги, побрёл обратно. Взял стул и резким движением сел напротив побледневшей девушки. Врезался чёрным взглядом в её отчаянные глаза. Помолчал, внимательно изучая осунувшееся лицо и нахохленную фигуру.
Опустив голову, тяжело вздохнул:
– Поговорить? Хорошо. Ты права. Стоит поговорить.
И надолго задумался, плотно сжав челюсти. Наконец хрипло произнёс:
– Юля… – кажется, впервые называл её по имени. Чаще всего: женщина, девочка, колючка. Как угодно, но не по имени.
Произнёс и замер, прислушиваясь к буквам: красивое слово. Как тихий вздох, как ветерок. Мягко слетает с губ, невесомо лаская их. Несколько раз вполголоса, с некоторым удивлением повторил чарующее сочетание. Заново тестируя звук, пробуя на вкус, ощущая, как в сладкий кружок складываются губы.
Горько и язвительно усмехнулся – как для поцелуя. Как лёгкий, неуловимый поцелуй.
Юля встрепенулась, вытянулась. Живой антенной ловила и впитывала малейший оттенок интонации. Анализировала каждый жест. Жадно всматривалась, отчаянно пытаясь узнать в пугающе чужой глыбе прежнего, понятного и родного Георгия.
После первых слов немного отлегло от сердца: он не остыл, ему не всё равно. Ему тоже очень тяжело. Эмоции никуда не делись, микрочастицами прорывались сквозь каменную мимику.
За три месяца пленница довольно неплохо изучила хозяина дома и прекрасно считывала его настроение.
Георг был напряжён до предела и крепко удерживал чувства. Прятал глубоко-глубоко.
И каждый звук рождался сложно, долго.
– Юля… Девочка… Да, мне есть что сказать. Мы расстаёмся сегодня. И лучше, если разойдёмся не как лютые враги.
Прости, если сможешь. Я очень виноват: осквернил и искалечил твою жизнь. Язык не поворачивается вымаливать помилование. То, что натворил, сложно и, наверное, невозможно простить.
Не могу отрицать очевидное – ты дорога мне. Я люблю тебя. Больше всех из живущих на этой планете хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы не знала бед, страха, боли.
Почему-то вообразил, что мне по силам сделать это. Думал, когда узнаешь и привыкнешь, то полюбишь меня. Поймёшь, простишь, примешь.
Мне, дураку, померещилось, что это уже началось. Поверил – ты выбрала меня и останешься по доброй воле. И мы будем вместе не насильно.Оказалось – показалось… Ошибся. Ничего не получилось.
Ты ушла. Предпочла другого. И бежала, рвалась к другому. Больше жизни, сильнее страха смерти хотела уйти от меня. Вернуться в свою вселенную.
С первого дня называешь меня животным. И я им стал. Шёл по твоему следу, как зверь. Мною двигало единственное желание: поймать и убить! Знаешь, если бы догнал, то так бы и сделал. Я бы не остановился.
Видимо, твой ангел-хранитель… Или мой? Продемонстрировал то чудовищное состояние, когда тебя уже нет. Я оказался на последней грани ада. Думал – опоздал, не успел спасти. И узнал, насколько это страшно! Свет исчез. Всё рухнуло, потеряло смысл. Это хуже смерти.
Потом увидел тебя, твои глаза. Здесь. Где всё можно изменить. Ты была жива. Испуганная, замёрзшая, в смертельной опасности, но реальная.
И в этот миг я обрёл счастье. Просто оттого, что ты есть. И мы находимся в общем мире.
Понял: мне ничего не надо. Только одно – чтобы ты жила! Пусть без меня, пусть далеко и с другим, но живая. Пусть бьётся твоё сердце. Дыши, двигайся, смейся, люби. Может и правда тот, другой даст то, что не смог я. Твоя душа всегда рвалась к нему.
А я делаю тебя несчастной. И… себя. Я могу взять силой, удовлетворить и вдоволь насытить своё тело тобой. Но это не даст главного – твоей любви. Моя душа останется голодной и отвергнутой. Ты всегда будешь ненавидеть меня.
Поэтому отпускаю. Лети… Возвращайся к своему мужчине. Если сможешь, то прости.
Да, и ещё чуть не забыл: по моей вине у тебя теперь начнётся сложный период. Чтобы разрулить проблемы и облегчить свою совесть, я перечислил на твою карточку сумму. Сможешь купить небольшую квартиру и какое-то время жить на остальные деньги. Восстанавливайся, возвращайся к прежним ритмам. Если возникнут финансовые сложности, обращайся. Помогу. Вот и всё, что хотел сказать.
А теперь одевайся. Время поджимает. Надо ехать.
Замолчал, взглянул на замершую пленницу. Сквозь прищуренные глаза на секунду предательски прорвалась обжигающая боль.
Юля категорически помотала головой. Нет! Она не согласна. Что такое он говорил? Всё неправильно. Всё не так понял. Надо же настолько извратить её поступок!
Она сбежала не от того, что собиралась вернуться к другому. Уже осознала и честно призналась себе, что тот, другой никогда не привлекал её как мужчина. Никогда не хотелось слиться, раствориться в нём. Ничто не вибрировало внутри натянутой струной от одного прикосновения. Не задыхалась при воспоминании интонации, улыбки, взгляда, запаха.
Он, бесспорно, весёлый, добрый и очень умный человек. Настоящий мудрый и верный советчик. Но это была не любовь. Это ошибка. Он только друг.
Любовь – то, что сейчас происходило с ней. Что смертельно болело внутри от жестокого слова – разлука. Сжигало, выворачивало, лишало разума. Парализовало дыхание, останавливало сердце.
Это самое страшное слово для влюблённого. Оно убивало желание жить.
Георг не дал шанса объяснить причину побега. Сделал какие-то искажённые выводы и отказался от неё.
Отпускал, прощался. Они расстаются.
«Но я не хочу… Я не хо-чу! Не хочу без… него. Не смогу. Пожалуйста…»
Осталось несколько минут. Сейчас поднимутся, выйдут из дома, сядут в машину.
Дорога, аэропорт, самолёт… Москва… Чужие люди.
Вокруг будут только чужие люди. Огромный мир, полный чужих людей.
И она – одна в этом мире. Он – здесь. Она – там.
Между ними тысячи километров, наполненных людьми. Планета, наполненная чужими людьми.
«Боже, как же трудно, как больно! Нет! Всё будет по-другому».
– Пойдем, Юля. Время вышло. Пора ехать, девочка, – Георгий мягко коснулся её ладони.
Поднялся, на глазах перерождаясь из близкого понятного существа в непреклонную и незнакомую громаду.
– Нет! Нет-нет-нет! – отчаянно вырвалось у неё.
Юля подскочила, вжав шею в плечи. Губы изуродовала некрасивая судорога. Кислорода катастрофически не хватало. Конвульсивно втянула воздух. Не поднимая головы, вперилась в пол.
Сделала быстрый, решительный шаг вперёд и уткнулась, зарылась лицом в горячую грудь Георга.
Как это просто и близко – один шаг!
Крепко обхватила руками, ногтями намертво вцепилась в одежду. Безжалостно тряхнула оцепеневшего мужчину, подняла шальное лицо, пытаясь увидеть глаза.
Сквозь стиснутые зубы прокричала:
– Я не поеду! Пожалуйста! Можно я останусь с тобой? Я хочу остаться с тобой. Мне не нужен никто другой. Мне нужен ты!
Тот побледнел, ошарашенно качнулся. Кадык нервно дёрнулся вверх-вниз, смачивая пересохшее горло. Георг растерянно вскинул брови и отвернулся, не показал исказившееся лицо. После секундной заминки отрицательно качнул головой.
Охрипшим голосом твёрдо отрезал:
– Нет. Всё. Хватит. Тебе нельзя остаться. Ничего больше не будет. Наша история закончилась. Ты сама сделала выбор. Я не мальчик, чтобы играть с моими чувствами. Одевайся, выходим. Где твоя сумка?
Без особого труда осторожно, но безжалостно разжал Юлины напряжённые пальцы. Энергичным движением освободился от объятий. Отступил и аккуратно отодвинул потрясённую девушку в сторону.
Она неверяще застыла от отчаяния, от унижения, от охватившего чувства непоправимости. Всхлипнула. Серая бледность щёк сменилась на пятнистую красноту.
Георгий, бросив короткий взгляд, повысил тон. Требовательно и сурово повторил:
– Успокойся, возьми себя в руки. Не устраивай истерику. Сумку собрала? Где она? Ю-ю-ю-ля! Ты меня слышишь? Где. Твоя. Сумка.
Слова дошли не сразу. На автомате мотнула головой в сторону подвала:
– Там… В комнате…
Георг нервно глянул на часы. Задержал строгие глаза на окончательно скисшей, скорчившейся от боли Юле.
Она крепко стиснула зубы. Ладони прижала ко рту, чтобы не показать, как от обиды предательски кривились губы. В ресницах застряли и сверкали капли слёз. Храбрилась, но спрятать слабость удалось лишь наполовину.
Георг виновато дрогнул. Торопливо наклонился, не позволяя увидеть своё тоскливое лицо.
Сбежал по ступенькам, вихрем влетел внутрь подвальной комнаты.
Осмотрелся, рыкнул с досадой: сумка была не собрана!
Кляксой лежала на полу, распахнутая, как огромный голодный рот, с краями из зубчиков молнии. Вещи большим бесформенным ворохом свалены на кровати.
Он невольно ухмыльнулся и простонал: «Ох уж эта строптивая девчонка!»
Схватил баул, поставил рядом с пёстрой кучей и, придерживая его одной рукой, второй, как попало, принялся сгребать внутрь раскиданные тряпки.
Юля беспокойно топталась наверху. Хныкала, затравленно взирая на чёрный проём, в котором скрылся Георгий. На ненавистную железяку, царапающей занозой лежащую у входа.
«Гадина! Всё ещё здесь мозолится!»
В какой-то миг глаза пленницы вспыхнули безумно злорадным огнём: эврика! Решение созрело молниеносно.
Импульсивно, не помня себя, опережая мысли и страхи, прыгая через ступени, помчалась следом за мужчиной. С разбега, со всей силы захлопнула дверь в свою бывшую тюрьму. Подцепила и ловко опустила засов.
Ликующе взвизгнула от переизбытка чувств: успела!
Повисла всем трясущимся от волнения телом на дефектной скобе. На той стороне, где умудрилась раскачать запор. Прижала, большим пальцем глубже вдавила в стену закрепляющие клинышки из щепок. Чтобы Георг не смог выйти.
Сердце колотилось в барабанных перепонках, пульс зашкаливал. Попался!
