Kitabı oku: «Аркан дьявола», sayfa 3

Барбару уже начинало бесить, как он смотрел на неё – не отрываясь и как будто бы даже не моргая. Совсем как змея или ящерица. Встреться ей на кладбище взрослый мужчина с таким взглядом, она бы бежала прочь, не разбирая дороги.

– А это у тебя что такое?

Движения у Феликса тоже оказались змеиные. Не успела Барбара опомниться, как он схватил её за руку и задрал рукав толстовки. Евжен, Эрик и Эрика вытянули шеи, с любопытством разглядывая татуировки. Она попыталась вырвать руку, но не тут-то было – пальцы Феликса мёртвой хваткой впились в её запястье.

– Они настоящие? – спросила Эрика.

Феликс недолго думая послюнявил палец, а потом потёр скандинавские руны, красовавшиеся на коже Барбары.

– Настоящие, – постановил он. – Тебе вообще сколько лет?

– Семнадцать, – сказала девочка, накинув себе целых три года.

– Выглядишь младше.

– Спасибо за комплимент.

Она наконец сумела освободить руку и одёрнула рукав.

– Я тоже хочу тату, – сказала Эрика, с уважением глядя на Барбару. – Твои что означают?

– Это колдовские знаки. – Барбара посчитала бессмысленным отрицать очевидное. – Руны, которыми писали викинги.

– Я видел еврейские буквы, – сказал Феликс и, указав себе за спину, добавил: – Как на памятниках, с той стороны холма.

– Ну да, – пожала плечами Барбара. – Это каббала, еврейское эзотерическое учение. Мне разная мистика нравится.

– Так ты ведьма?

– Конечно. А разве по мне не видно?

Несколько секунд участники беседы молча смотрели друг на друга.

Внезапно Феликс произнёс:

– Приходи с нами тусоваться.

– Спасибо. – Никакой опасности ей вроде бы и не грозило, но в этот момент Барбара испытала облегчение. – Может, и приду. Без обид, но в Серебряном Ручье скучно.

– Можешь сейчас остаться.

– В другой раз. Меня дома ждут, а я уже задержалась.

Спускаясь по тропинке, Барбара думала, что и под угрозой смертельного проклятия не стала бы тусоваться с этой компанией. И не только потому, что Феликс вёл себя как маньяк. Выражаясь каламбуром, сегодня на кладбище ей встретилась золотая молодёжь Серебряного Ручья. И Барбаре не понравились все до единого: и рыжие двойняшки, и Евжен с его шуточками. Они вроде бы не сделали и не сказали ничего плохого… ну, кроме Феликса, схватившего её за руку так, что, наверное, останутся синяки. Но Барбара нутром чуяла – от этой компании лучше держаться подальше.

– Как дела? – спросила мама за ужином. – Нашла что-нибудь интересное?

– Нет. Такой дыры я давно не видела. Главная достопримечательность – дуб, которому двести лет. Не хочет твой маятник отправить нас куда-нибудь ещё, например в Париж?

– Не хочет, – отрезала фрау Вернер.

На следующий день Барбара запаслась бутербродами и отправилась изучать близлежащие холмы.

Глава вторая

Чехия, Прага

2023 год

«Хмельной гусь» располагался на улице Новый Свет, где запросто можно было снимать исторические фильмы. Фасады старинных домиков не портили наружные блоки сплит-систем и спутниковые антенны, вместо асфальта на мостовой лежала каменная брусчатка. Впрочем, домовладельцы предпочитали деревянные окна пластиковым и не торопились менять старую добрую черепицу на что-нибудь более современное вовсе не из любви к Средневековью. Закон обязывал их сохранять исторический облик зданий, у каждого из которых имелся не только порядковый номер, но и своё уникальное имя. В большей части этих названий так или иначе упоминалось золото – «У золотого грифона», «Золотая прялка» или «Под золотым виноградом». Как нетрудно догадаться, дом, где находилась семейная пивоварня Гессов, назывался «У золотого гуся». Дейлинка в своей циничной манере говорила: «Вот бы ещё зарплату здесь платили золотом. А то одними красивыми названиями сыт не будешь! А ещё „золотые грифоны“, „золотые груши“… Почему никто не догадался назвать свой дом „У золотого золота“? Вот это было бы сильно!»

Улица Новый Свет петляла, повторяя изгибы ручья, которого давно уже не существовало. Здесь было не так шумно, как, например, на Карловой улице, более популярной у туристов. Барбаре нравилось смотреть из окна спальни рано утром, когда над городом ещё висела лёгкая туманная дымка. В такие моменты не составляло труда поверить, что во главе страны по-прежнему стоит король, чуму лечат доктора в носатых масках, а на центральной площади Праги время от времени кого-нибудь сжигают.

Барбара, как обычно, проснулась в восемь утра и принялась готовить завтрак. «Хмельной гусь» распахивал двери для посетителей в десять, работники приходили за час до открытия. Но сегодня Барбара не собиралась идти на работу. Смысл? Чтобы получить разнос от пана Гесса и узнать, что она уволена?

Кухня выглядела маленькой и невзрачной – плита, раковина, пара подвесных шкафчиков и круглый обеденный стол. Включаясь и выключаясь, холодильник трясся, словно юродивый в пляске святого Вита. Тяжёлая кованая решётка уместнее смотрелась бы на окне рыцарского замка, а не съёмной квартиры, которую вроде бы никто не собирался брать штурмом. На толстых прутьях, сохранивших следы кузнечного молота, висел стеклянный глаз Фатимы, кроличья лапка и ещё несколько оберегов.

Барбара разбивала яйца над сковородкой, когда на кухне появилась мама в махровом халате и тапочках. Её волосы были взъерошены, глаза опухли ото сна.

– Доброе утро, милая, – сказала она, доставая из шкафчика медную турку и баночку с молотым кофе.

Мать Барбары являла собой пример красивой женщины средних лет. Вообще-то её звали Эльза, но этим именем её теперь никто не называл – для клиентов она была фрау Вернер. Глядя на свою мать, Барбара понимала, как будет выглядеть лет через двадцать, – высокая, худая фрау с непослушной копной светлых волос и выразительными голубыми глазами.

– Идёшь сегодня на работу?

– Нет, мама, не иду, – сказала Барбара, снимая сковородку с плиты и раскладывая яичницу на две тарелки. – И ты прекрасно знаешь почему.

– Не знаю. Сегодня выходной или какой-то праздник?

– Ты нацарапала «пивные руны» на любимой бочке пана Гесса.

– Ах это… – протянула фрау Вернер, аккуратно насыпая кофе в турку.

– Этой бочке триста лет, её реставрировали специально, чтобы показывать туристам. Ты испортила музейный экспонат. А ещё взяла мои ключи. Просто вытащила их из моей сумки!

– Я не знала, что эта бочка такая ценная, на ней же нет никакой таблички. Зато я почувствовала её нездоровую энергетику. Знаешь, с антикварными вещами так бывает. Они несут на себе отпечатки ауры бывших владельцев и впитывают негатив, словно губка воду. Я не задумывалась, когда чертила руны, просто сделала, что необходимо. Кстати, ты и сама…

– …Могла бы расставить защитные чары. – Барбара заранее знала, что скажет мать, и закончила за неё фразу.

– Вот именно. Не благодари.

Барбара резко опустила сковородку в стальную мойку, и по кухне разнеслось гулкое «бом!», словно кто-то ударил в колокол.

– А я и не благодарю. Из-за тебя меня с позором выгонят с работы.

– Ну и невелика потеря. Тебе не надоело носиться с пивными кружками? Это же не твоё.

Фрау Вернер поставила кофе на огонь и повернулась к дочери:

– Тебе давно пора завязывать с этим.

– Почему же?

– А потому, что ты не такая, как другие девушки. Ты ведьма, и на тебе лежит ответственность. Каждый должен заниматься своим делом. Представь, что Эйнштейн пошёл бы работать официантом, вместо того чтобы работать над теорией относительности.

Барбара закатила глаза. Внутри у неё понемногу закипало.

– Если ты пыталась мне что-то доказать, будем считать, тебе удалось, – примирительным тоном произнесла фрау Вернер. – Да, ты можешь сама зарабатывать, и теперь мы обе это знаем. Вот только нам с тобой нечего делить. Мы – семья и навсегда останемся семьёй.

Фрау Вернер утверждала, что видит людей насквозь. Но непохоже, чтобы она понимала, какие эмоции разрывали сейчас её собственную дочь. С тех пор как Барбара проснулась, в груди у неё пекло, а теперь это жжение усиливалось с каждой секундой. Во рту появилась горечь, а кончики пальцев онемели и начали странно покалывать. А всё из-за фразы, которую она собиралась произнести.

– Кстати об этом. – Голос Барбары сделался ломким. – Я собираюсь уехать и пожить самостоятельно.

На кухне воцарилась тишина. Некоторое время фрау Вернер смотрела на дочь так, словно перед ней стояла опасная сумасшедшая, а потом издала нервный смешок.

– Хорошая шутка. Я на секунду даже поверила.

– А это не шутка. – Сердце Барбары тяжело колотилось о рёбра, горечь во рту стала просто нестерпимой. – Мы должны какое-то время пожить отдельно друг от друга.

За спиной Вернер-старшей зашипело – это сбежал кофе. Но она даже не оглянулась.

– Это какой-то бред. Ты не можешь.

Барбара сотни раз представляла себе этот разговор. Выстраивала диалог, придумывала аргументы и хлёсткие фразы. Но сейчас язык прилип к нёбу, а мысли летали в голове, как обрывки газеты в пустой комнате.

– Мама, то, как мы живём, это неправильно, – выдавила она. – Мне нужно время, чтобы всё обдумать и решить, чего я хочу на самом деле.

– Нам нельзя ничего менять. Нельзя расставаться.

– Я уже всё решила, – сказала Барбара.

Фрау Вернер побледнела и схватилась за сердце. Сделав пару нетвёрдых шагов, она тяжело опустилась на табуретку и произнесла:

– Продолжай в том же духе, и тебе не придётся никуда ехать. Похоронишь меня и останешься жить здесь одна. Видимо, тебе больше не нужна мать…

Это было последнее средство в арсенале фрау Вернер. Она не упускала случая пожаловаться на больное сердце, но по какой-то загадочной причине её приступы случались только в те моменты, когда Барбара капризничала. «Когда я умру, позвони в полицию, – говорила мать, ложась на диван. – Они приедут и заберут тебя в детский дом». Маленькую Барбару это безумно пугало. Она представляла, как окажется одна, на съёмной квартире, один на один с остывающим телом матери. И конечно же, соглашалась на всё – съесть кашу, выучить значения младших арканов Таро или собрать вещи для очередного переезда.

Барбара была готова к этому театру одного актёра. Но, глядя на мать, которая сидела, тяжело опираясь на столешницу и держась за сердце, едва не сдалась.

– Если тебе плохо, вызови скорую. – Барбара развернулась и на негнущихся ногах вышла из кухни. Избавиться от чувства вины оказалось не проще, чем от раскалённой смолы, попавшей на кожу.

В полутёмной прихожей она нацепила кроссовки, схватила с крючка сумку и вылетела из квартиры. Она не помнила, как спускалась по лестнице, и, когда снова начала воспринимать реальность, обнаружила себя в нескольких кварталах от «Хмельного гуся».

На улице было безлюдно, кофейни и сувенирные лавочки только готовились к открытию. Мальчик лет десяти протирал столики, установленные под полосатым парусиновым тентом, чуть дальше пожилая пани устанавливала у входа в магазинчик доску с магнитами и стенд с наборами открыток. Она посмотрела на Барбару, и её взгляд задержался чуть дольше, чем требовалось, когда смотришь на случайного прохожего. Девушка понимала, что выглядит как человек, переживший жёсткую эмоциональную встряску, например чудом спасшийся из-под колёс автомобиля. Она прошла ещё немного и, когда плавный поворот улицы скрыл торговку сувенирами, привалилась к фонарному столбу. Сердце до сих пор пыталось выпрыгнуть из груди, и Барбара медленно сползла вниз, скользя спиной по гладкому столбу. Опустившись на корточки, она закрыла лицо ладонями и беззвучно разрыдалась.

Этот короткий разговор дался Барбаре тяжелее, чем она ожидала. Её как будто вывернули наизнанку, опустошили, а потом как попало запихнули содержимое обратно.

И самое отвратительное, что это ещё не конец. Барбаре, так или иначе, предстояло вернуться в квартиру над пивоварней, чтобы забрать вещи, деньги и документы. Второе и третье она собиралась попросту выкрасть. Барбара в жизни не видела своих документов, но знала, что они существуют. Ей вскоре исполнялось восемнадцать, и фрау Вернер могла навсегда проститься с главным своим кошмаром – что её дочь заберут социальные службы. Девушке предстояло ненадолго выйти из тени, добровольно прыгнуть в жернова кошмарной машины под названием «бюрократия», получить паспорт, а потом опять вернуться к цыганскому образу жизни. Так видела это фрау Вернер. И хотя необходимость обратиться в полицию пугала Барбару до чёртиков, она собиралась сделать это сама, без участия матери.

Барбаре повезло – пока она плакала, скрючившись у столба, улица оставалась тихой и пустынной. Вначале рыдания сотрясали её так, словно кто-то методично, раз за разом подносил к её рёбрам оголённый провод под напряжением. Спустя минут пятнадцать плечи перестали вздрагивать, а глаза просохли. Девушка поднялась, отыскала в сумке салфетки и шумно высморкалась. Бросив влажный комок в ближайшую урну, она медленно побрела в сторону исторического центра.

Барбара не готова была прямо сейчас вернуться на съёмную квартиру. Всё, что её ждало там, – скандал, угрозы и очередные манипуляции. Да и какой смысл? Фрау Вернер скорее съела бы документы дочери с горчицей, чем добровольно отдала их. Но как быть в этом случае?

«Похоже, я поторопилась с разговором, – подумала Барбара, злясь на саму себя. – Стоило сначала найти свои документы, а потом уже говорить о переезде…»

Нацарапав на бочке «пивные руны», фрау Вернер выбила Барбару из равновесия, заставила совершить глупость. Но что сделано, то сделано. В крайнем случае можно выманить мать из дома и попросить Дейлинку выкрасть документы и наличные. Она производила впечатление девчонки, способной на рискованные поступки, а здесь, по сути, и риска-то никакого не было. Чего Эльза Вернер уж точно не станет делать, так это обращаться в полицию.

Барбара гуляла несколько часов, обдумывая своё положение, строя планы и просто злясь на мать. Она вспомнила, что так и не позавтракала, только когда в животе сердито заурчало. К этому времени ноги вынесли её в Пражский Град, к собору Святого Вита – впечатляющей готической постройке песчаного цвета. Его центральная башня, увенчанная остроконечной кровлей и зелёным шпилем, царапала затянутое облаками осеннее небо. Один циферблат на башне показывал часы, а другой – минуты, и, посмотрев вверх, Барбара поняла, что время обеда давно прошло. Пройдясь по соседним улицам, она отыскала тележку с хот-догами, а после вернулась к собору.

Площадь перед ним, вымощенная гладкими серыми плитами, выглядела совершенно голой – ни фонтанов, ни скамеек, ни уличных фонарей. Только раздвижные щиты с рекламой для туристов. Барбара встала на противоположной от собора стороне, подальше от иностранцев, которые слушали гидов или занимались совершенно безнадёжным делом – пытались сфотографировать собор. Такая громада не влезала в объектив, поэтому фотографировать его получалось только по частям. Барбара ела свой хот-дог, разглядывала мозаичную фреску «Страшный суд» на фасаде, а сверху, со стен и башен, на неё взирали горгульи и химеры. Гигантская фреска делилась на три части – слева люди восставали из могил, в центре их судили, а справа черти отправляли грешников прямиком в ад.

Фрау Вернер считала Прагу особенным с точки зрения эзотерики городом. Здесь были сосредоточены многочисленные места силы, древние кладбища, менгиры, христианские святыни и мистические артефакты. По этим улицам ходил голем, глиняное существо, созданное при помощи каббалы. Возможно, поэтому осколок горного хрусталя на цепочке так часто отправлял фрау Вернер и её дочь именно в Прагу.

Один из артефактов находился прямо здесь, в башне собора Святого Вита, и мама пару раз приводила Барбару посмотреть на него. Это был самый большой в Чехии колокол, носивший имя Зикмунд и отлитый почти пятьсот лет назад. Мать и дочь брали экскурсию и вместе с остальными туристами поднимались на смотровую башню по винтовой лестнице.

Экскурсовод рассказывал, что Зикмунд считается главной чешской святыней и звонит только по большим праздникам, например, когда город навещает папа римский. У фрау Вернер имелись по этому поводу свои соображения.

– Его звон разорвёт на части любого демона, – говорила она так, чтобы её не услышали другие туристы. – Ну или хотя бы прогонит. Думаешь, почему он так редко звонит? Это за́говор! Демоны, чудовища, оборотни, которых полно и среди священников, и среди политиков, не хотят слышать его звон. Он для них противнее ладана!

Ещё Барбара помнила, что при каждом ударе колокол становился немного тоньше, потому что от него отделялась чешуйка металла. Чтобы Зикмунд однажды не раскололся, его раз в сто пятьдесят лет поворачивают на девяносто градусов.

«Если бы мне удалось раздобыть такую чешуйку, – размышляла фрау Вернер, – мы с тобой могли бы не бояться демонов. Но такой талисман в магической лавке не купишь!»

Барбара доела хот-дог и покинула площадь.

Она бродила по улицам, пока не начало смеркаться. За это время ей четыре раза звонили с работы, три раза пан Гесс и один раз Дейлинка. Барбара, само собой, игнорировала вызовы. Самым разумным казалось перезвонить Дейлинке и выложить всё как есть, благо она сама предлагала помощь. Но недаром фрау Вернер учила Барбару полагаться только на себя. Переступить через эти установки оказалось не так-то просто – девушка просто не могла заставить себя вытащить из сумки телефон и нажать вызов. На площадях и старых улочках давно зажглись фонари, когда Барбара решила всё-таки наведаться в квартиру над «Хмельным гусем».

Некоторые города оживали лишь после заката. Барбара не так часто бывала в Италии, но помнила, как улицы Неаполя или Милана, пустые днём, вдруг наполнялись гуляющими людьми. Однако в большинстве стран Европы дела обстояли иначе. После захода солнца жизнь в городах замирала, и неважно, находился ты в провинции или же в огромном мегаполисе. Сейчас Барбара шагала по пустынным улочкам в сторону «Хмельного гуся», и всё, что видела, – тёмные витрины и закрытые ставни.

Благодаря подсветке зданий и желтоватым уличным фонарям каждый вечер Прага окрашивалась всеми оттенками золотистого. Люди, которые давали названия домам на улице Новый Свет, не знали, что такое электрическая лампочка. Они коротали вечера при свечах и ходили по улицам, освещённым редкими факелами. Однако сейчас эти названия – «У золотого фазана», «У золотого барашка» и так далее – действительно обрели смысл.

Ближе к «Хмельному гусю» Барбара замедлила шаг. Она не представляла, как встретит её мать и чего ждать от разговора с ней. Но скандал был гарантирован. Наконец она подошла к зданию, где располагалась пивоварня Гессов, и остановилась под Зелёным Человеком. С высоты второго этажа на неё смотрело каменное лицо, то ли выглядывающее из листвы, то ли само состоящее из дубовых листьев и веток. Загадочный лесной бог охранял здание от злых духов с момента его постройки, то есть уже более трёхсот лет. И конечно же, повлиял на решение фрау Вернер снять квартиру именно здесь, а не где-нибудь ещё. «Мы будем жить в этом доме, а демоны твоего папочки пусть катятся обратно в ад», – сказала она, едва увидев на фасаде Зелёного Человека. Чуть дальше, под ажурным балкончиком, красовался второй барельеф – зубастая рыба с двумя хвостами. Она тоже охраняла пивоварню от проникновения дьявольских сил. Знай фрау Вернер, что вскоре Барбара станет официанткой в «Хмельном гусе», она бы, наверно, не сочла обилие талисманов достаточно веской причиной, чтобы поселиться здесь…

Помявшись немного, Барбара всё-таки набрала нужные цифры на домофоне – 3939 – и зашла в подъезд. Она поднималась по лестнице, когда дверь квартиры резко распахнулась. На каменный пол лестничной клетки упал прямоугольник желтоватого света, в котором сгустился чёрный женский силуэт, – в дверном проёме возникла фрау Вернер. На ней был спортивный костюм, который она надевала в одном случае – когда собиралась много часов провести за рулём.

– Ты почему на звонки не отвечаешь?! – воскликнула она. – Я уже не знала, куда бежать!

Барбара понимала, что ближе к вечеру мать начнёт ей названивать, и специально убрала телефон в сумку.

– А что происходит? – спросила девушка, останавливаясь на лестничной клетке. Она уже заметила на полу в прихожей спортивные сумки, поняла, что мать затеяла очередной переезд, но решила прикинуться дурочкой.

Фрау Вернер оглядела лестницу и площадку так, словно её дочь притащила в дом «У золотого гуся» всех чертей Праги.

Наконец, сделав шаг в сторону, она коротко бросила:

– Заходи.

– Почему здесь сумки? – спросила Барбара так, словно это их первый внезапный переезд.

– А ты сама как думаешь? – сказала мать, запирая дверь на замок, щеколду и цепочку. – Потому что мы не можем здесь оставаться!

– Я не сдвинусь с места, пока ты не объяснишь, что происходит! Мой отец опять разыскал нас, так?

– Именно! – Глаза фрау Вернер округлились, казалось, она действительно в ужасе. – Милая, ты можешь на меня злиться, можешь меня ненавидеть или думать, что я испортила тебе жизнь. Мы потом всё это обсудим! Но сейчас нам действительно надо бежать. Бери сумки и неси их к машине, я уже всё собрала.

– А если мы никуда не пойдём? – спросила Барбара. – Здесь же настоящая магическая крепость, ты постаралась, развешивая обереги. И Зелёный Человек на доме…

– Какой ещё Зелёный Человек?! – всплеснула руками мать. – На этот раз твой папочка как следует постарался и призвал из ада самого страшного демона! Эта тварь уже где-то близко!

– Мама, очнись! Мне уже не шесть лет, и я давно не верю в сказки! Всё это полная…

В этот момент свет в квартире погас. Окон в прихожей не было, только двери, которые вели на кухню, в ванную и в две спальни. Свет уличных фонарей худо-бедно проникал в окна комнат, но прихожая тонула в густом чернильном мраке.

– Милая, встань за мной. – Голос матери сделался пугающе ровным. – Он уже поднимается по лестнице.

– Кто поднимается?

– Скоро сама увидишь. Делай, как я говорю, пожалуйста.

Барбара полезла в сумку, достала телефон и включила фонарик. Луч рассеянного, холодного света выхватил из темноты пустую вешалку и стены, исписанные защитными знаками. В прихожей практически ничего не было, если не считать сложенные в одну кучу рюкзаки и сумки.

– Давай же, Барби, встань позади меня.

Девушка удивлённо моргнула. Фрау Вернер давно не называла её «Барби», примерно с тех пор, как она более-менее начала отличать Таро от карт Ленорман.

Барбара обошла мать и встала так, что та оказалась между ней и входной дверью.

– Слушай внимательно, – сказала Эльза Вернер не оборачиваясь. – Я попытаюсь его задержать. А ты должна бежать. Беги и прячься, лучше возле каких-нибудь реликвий или святынь. Может, в соборе или монастыре. Тебе надо продержаться до утра – при свете солнца он бессилен.

– Мама, это бред какой-то…

– Барби, помни, что я люблю тебя.

В этот момент за дверью зазвучала шарманка. Барбара ни с чем не перепутала бы звук этого инструмента – на улицах Праги, да и других туристических городов, нередко встречались шарманщики. С небольшими обезьянками или попугаями на плече, они крутили ручку, а из ящика, напичканного шестерёнками и валиками, лилась непрерывная мелодия.

«Наверно, кто-то из соседей включил музыку…» – подумала Барбара, не понимая, почему звуки шарманки заставили волоски на её руках приподняться.

Вначале дверь приглушала щёлкающие, отрывистые ноты, которые складывались в весёленькую, будто бы цирковую мелодию. Но мало-помалу звук становился всё отчётливее, словно кто-то медленно, миллиметр за миллиметром приоткрывал створку, исписанную защитными рунами, как школьная доска – уравнениями. Барбара направляла луч фонарика на дверь и видела, что ручка даже не шелохнулась. А меж тем шарманка звучала всё ярче, и у девушки появилось ощущение, что доски, выкрашенные коричневой краской, попросту растворяются. Вот сейчас дверь станет прозрачной, а потом лопнет как мыльный пузырь…

Но створка не превратилась в трепещущую мембрану из мыла и не лопнула. Вместо этого на её поверхности, там, где находился дверной глазок, что-то зашевелилось. От испуга у Барбары перехватило дыхание, рука, державшая телефон, задрожала. Луч фонарика заплясал, кромсая темноту, а на размытой границе света и тени продолжало что-то копошиться. Казалось, множество длинных червей прогрызли дерево и теперь продолжали слепо шарить в пустоте и покачиваться, свесившись из червоточин. Девушка перехватила запястье свободной рукой, и луч выровнялся. Нет, это оказались не черви, а сочная зелёная трава и молодые побеги. Они шевелились, извивались, сплетаясь в жуткое, смеющееся лицо с выступающими скулами, хищным оскалом и длинным, ниже подбородка языком. На Барбару смотрел Зелёный Человек, причём один его глаз горел багровым, а вместо второго из глубокой глазницы пялился стеклянный дверной глазок.

Барбара попыталась спросить у мамы, что здесь происходит и как такое вообще возможно, но из её горла вырвался лишь сдавленный сип. А звук шарманки становился всё громче и громче, как будто невидимый шарманщик обзавёлся колонками и усилителем. Зелёный Человек подмигнул стеклянным глазом и произнёс:

– Почтеннейшая публика! Леди и джентльмены, мадам и месье, пани и паны, мальчики и девочки! Ведьмы и ведьминские отродья!

Зелёный Человек говорил высоким голосом, с интонациями заправского шпрехшталмейстера², и у Барбары возникло чувство, что она спит и видит во сне безумное цирковое шоу. Но, конечно же, происходящее не было сном.

Она с детства читала про демонов и ангелов, слушала мамины истории, но никогда не видела обитателей ада и рая воочию. Домовые, которые душили её всё детство, не в счёт – в интернете вообще писали, что это явление называется сонным параличом и имеет естественные причины. Последнее время Барбара начала приходить к мысли, что потусторонние создания так же реальны, как и голливудские монстры, хотя фрау Вернер пыталась убедить её в обратном. А теперь на двери их съёмной квартиры появилось лицо Зелёного Человека. И это никак не получалось объяснить с позиции здравого смысла. Сплетённое из травы и веток существо взвизгнуло:

– Встречайте! Главная звезда нашего шоу! Тот, кто точно не даст вам заскучать!

Зелёное лицо треснуло пополам. Прямая линия разделила надвое лоб, нос и подбородок существа, а вместе с ним и полотно двери. Одна створка каким-то чудесным образом стала двумя, и они плавно распахнулись наружу. Похожий на лиану язык разделился не сразу – он начал рваться от корня и дальше, к извивающемуся кончику. В какой-то момент он лопнул, и прихожую огласило мультяшное «дзинь!». С таким звуком в «Томе и Джерри» могла порваться струна или бельевая верёвка.

На лестничной клетке клубился густой белый дым, подсвеченный разноцветными вспышками. Барбара увидела шарманку – чёрный деревянный ящик и медные трубки на передней панели. На нём, подобно кошмарному брелоку, болталась полусгнившая дохлая обезьяна. Рыжая мартышка была подвешена за шею, распухший язык высунулся между крупными зубами, а глаза, утопленные в складках кожи, затянулись молочными бельмами. Рычаг шарманки вращала чья-то бледная, похожая на костлявую птичью лапу рука. По мере того как поворачивался рычаг, кисть то оказывалась на свету, то ныряла в тень. А вот сам шарманщик, маленький и как будто горбатый, оставался в темноте.

Из недр шарманки продолжал литься бодрый цирковой марш, и только сейчас Барбара осознала, что её мать читает не то заклинание, не то молитву. Откуда-то – видимо, из кармана спортивных штанов – она достала короткий нож с обоюдоострым лезвием и чёрной рукоятью. Это был атам – ритуальный кинжал. У Барбары имелся похожий, однако она не пользовалась им больше года. Фрау Вернер принялась чертить в воздухе магические фигуры, как будто фехтовала с невидимым противником.

Внезапно верёвка, на которой болталась обезьяна, оборвалась. Вместо того чтобы упасть на пол и лежать там, как и полагается дохлому животному, мартышка приземлилась на все четыре конечности. А потом одним прыжком пересекла порог и очутилась в прихожей. Барбара услышала высокий крик, почти визг, и только спустя несколько секунд осознала, что кричит она сама.

Фрау Вернер нанесла размашистый удар, рассекая воздух. И хотя лезвие атама едва ли превышало десять сантиметров, на миг шарманку заглушил тугой свист, словно мать Барбары взмахнула самурайским мечом. Обезьяна прыгнула и очутилась на потолке. Держаться там было не за что, разве что за светильник, но рыжая тварь находилась в метре от него. Казалось, её скрюченные пальцы прилипли к штукатурке. Мать снова взмахнула кинжалом, снова раздался свист рассекаемого воздуха. Мартышка оказалась проворнее – она спрыгнула с потолка и приземлилась на рюкзаки и спортивные сумки. Ей оставалось совершить ещё один короткий прыжок, чтобы пустить в ход зубы и пальцы с грязными ногтями.

Третий удар фрау Вернер сопроводила коротким гортанным выкриком. Лезвие не коснулось обезьяны, но её голову, а затем и тело разделила тонкая полоса, которая начала набухать тёмной кровью. Мгновение, и мерзкая тварь развалилась на две части, которые упали на пол. В ту же секунду цирковой марш оборвался.

В прихожей и на лестничной клетке было два источника света. Один, заставлявший клубы дыма мерцать и вспыхивать, находился за спиной у шарманщика. Казалось, там работал театральный прожектор, то и дело менявший цвета. Другой по-прежнему находился в руке у Барбары. И вот они разом погасли. В помещении воцарились темнота и тишина, но лишь на две-три секунды. Зажглась люстра, залив комнату электрическим светом, и на пороге Барбара увидела карлика-горбуна. Его лицо, размалёванное, будто у клоуна, напоминало гротескную маску Мефистофеля: острые черты, неестественно вытянутый подбородок и выступающие скулы. Не хватало только козлиной бородки и тонких усиков. Голову венчал шутовской колпак с бубенчиками, а от уха до уха тянулась нарисованная красная улыбка.

Девушка видела горбуна лишь мгновение, потому что свет снова погас. Темнота была абсолютной, она давила на глаза, как монеты, которые в далёком прошлом клали на лицо мертвецам. А когда светильник вспыхнул, карлик уже топтал рюкзаки и сумки, которые добавили ему сантиметров сорок роста. С его головы, просевшей в покатые плечи, как тяжёлый камень в землю, исчез колпак, а с лица – грим. Да и само лицо исчезло. Теперь на фрау Вернер и Барбару смотрел голый череп, и в провалах его глазниц плескалась тьма.

– Беги! – крикнула мама.

Одной рукой она держала атам, направляя остриё в сторону шарманщика, а другой пыталась отстранить дочь. Барбара попятилась, и уже через пару шагов упёрлась лопатками в стену.

Смотреть на демона с костяным лицом ей хотелось не больше, чем прикасаться к оголённому электрическому проводу или нырять в кипяток. Но при этом она не могла оторвать взгляда от пустых глазниц и безгубой ухмылки.