Kitabı oku: «Скорпика», sayfa 6

8
Уроки целительства

507 год Всея Матери

В деревне Адаж, Арка

Джехенит

Джехенит жила надеждой до того дня, когда с небес упала девочка с крыльями.

Первые несколько лет жизни Эминель, пока девочка росла, Джехенит делала все возможное, чтобы научить ее целительству. Эминель была непоседливым ребенком, постоянно пробовала что-то новое, собирая по пути синяки, царапины, ссадины. Джехенит легко могла бы оставить их заживать самостоятельно. Вместо этого она, полная решимости, приседала рядом с дочерью, ее руки находились в нескольких дюймах от поцарапанной коленки или обожженных кончиков пальцев.

Завладев вниманием девочки, она терпеливо объяснила, как работает магия исцеления. Напоминала Эминель, что для создания магии необходимы и песок, и жизненная сила, что при отсутствии того и другого даже самые сильные таланты потерпят неудачу. Каждый маг должен понимать как свой потенциал, так и свои пределы. Затем она закрепляла урок на практике, бормоча заклинания и показывая движения руками, которые помогали концентрировать целительскую энергию. Она снова и снова сгибала пальцы девочки в нужные положения, повторяя слова, когда Эминель ошибалась. Она пыталась научить малышку исцелять себя.

Пыталась.

Суть всемогущества заключалась в том, что оно включало в себя все шесть видов чар – воздуха и воды, огня и земли, разума и, конечно, тела. Так что Джехенит знала, что есть все шансы, что ее дочь обладает целительной силой. Но та аккуратная и дышащая паутина, которую они с Джорджей сплели, гася поле всемогущества девочки, удерживала силу внутри. Отсюда и вытекала проблема, с которой столкнулась Джехенит, пытаясь научить девочку тому единственному аспекту магии, которым ей было необходимо владеть.

Джехенит пыталась вспомнить, как она сама научилась целительству; ей казалось, что никто никогда не пытался специально обучить ее. Мать почти все свое внимание уделяла старшей дочери, Риссель, сиявшей подобно солнцу. Потом появилась вторая дочь, Йидини, и любимый сын, Миджар. Сама Джехенит была младшей и осталась где-то на задворках. В каком-то смысле Риссель воспитывала ее в большей степени, чем мать. В основном за Джехенит присматривали мужья ее матери, и, конечно, они не учили ее исцелять, но, по крайней мере, она знала, что они ее любят. Любовь нельзя воспринимать не всерьез.

Единственное, что Джехенит помнила – это как мать прикасалась к ней, когда делала татуировку: закрученный узор из черного песка, вбитый под кожу левого запястья, который указывал на то, что она целительница, чтобы все об этом знали. Даже в процессе работы мать не успокаивала ее и не напоминала, что она может, если захочет, заглушить боль. Мама просто прижала большие пальцы к ладони Джехенит, сгибая ее назад, чтобы натянуть кожу на запястье, и беззвучно водила каждой песчинкой по коже дочери, пока рисунок в форме колеса не был завершен. Джехенит могла бы поклясться, что каждая песчинка ощущалась как тончайшее лезвие. Если бы хоть кто-нибудь спросил ее. Но никто не спрашивал.

Теперь других целительниц не было – ее бабушка и мать умерли, сестры и двоюродные братья ушли, и Джехенит оставалась в деревне одна, чтобы лечить любые раны, большие и маленькие. Если она не сможет подготовить Эминель в качестве своей замены, у Адажа не будет будущего.

Или, возможно, удастся отыскать другую целительницу. Раз в год Джехенит нанимала писца, который помогал ей писать и отправлять послания во все стороны. Ее письма отправлялись в дальневосточную деревушку Брайк, известную своим стеклянным замком – шедевром неимоверной красоты, выращенным исключительно талантливым магом земли в давние времена. Но замок так раскалялся на солнце, что был непригоден для жизни, на него можно было только смотреть, да и то издалека. Ее слова дошли до севера, до Сжинджи, почти до границы Паксима, известного как гостеприимное и прекрасное место, где всегда хватало всего благодаря сделкам, заключенным их дипломатическими соседями: магия в обмен на товары, товары в обмен на магию. Ее слова долетали до деревни на южном побережье, столь древней, что у нее не было названия, – деревни, где в давние времена, еще до Великого Договора, родились предки рода Джехенит. Она посылала свои мольбы в эти дальние уголки, зная, что в ближайших деревнях ничего не осталось, и надеялась, что найдет новую целительницу – как животное, роющееся в сухой грязи в надежде обнаружить скрытый источник.

Она ничего не рассказывала об этом Косло и Даргану, не желая волновать их и зная, что они ничем не могут помочь. Они могли только заниматься своими делами: делить домашние обязанности, присматривать за дочерью, пока она работала, доставлять ей удовольствие и давать передышку в спокойные часы ночи. Она знала, что поглощенность сохранением тайны Эминель тяготит ее, отвлекает, но если они и замечали что-то, то ничего не говорили.

Пока не появилась девочка с крыльями.

Был на редкость тихий день. Дарган отправился в свой ежегодный визит к матери и сестрам, а она вместе с Косло и Эминель устроила пикник в тени высоких пещер, возвышающихся над деревней. Как раз когда они заканчивали трапезу, по земле перед ними пронеслась необычная тень, двигавшаяся очень быстро. Косло заметил, что она слишком велика, чтобы быть ястребом, но когда Джехенит подняла голову, то в отблесках солнца различила очертания. Широкие, покрытые перьями крылья, а потом – ничего. Она бы и забыла об этом, но несколько минут спустя по тропинке промчался длинноногий мальчик. Он едва мог выговаривать слова, задыхался в исступлении.

– Моя сестра. Пять лет. Крылья. Она упала.

Джехенит мгновенно все поняла. Крылатая фигура в небе вовсе не была ястребом. Она сама никогда не видела магов тела, чей дар позволял менять свое тело, но знала, что такие существуют. Пять лет – вполне типичный возраст для девочки, когда она познает свою силу. Поэтому можно понять, как столь юная девочка могла, не задумываясь о последствиях, наделить себя крыльями и взлететь.

– Отведи Эминель домой, пожалуйста? – спросила она Косло. Полагая, что ответ очевиден, женщина поднялась, отряхнула свою тунику и краги и направилась вслед за мальчиком.

Ее удивило, когда она услышала позади себя голос мужа:

– Нет. Возьми ее с собой.

– Что?

– Она должна увидеть, как ты исцеляешь.

– Девочке только…

Косло встал.

– Эминель. Возьми ее с собой.

Мальчик с безумными глазами сказал:

– Быстрее. Пожалуйста.

Нельзя было тратить время на споры. Она схватила пятилетнюю малышку за пухлую ручку. Возможно, Косло был прав. Если Велья пожелает, девочка может когда-нибудь стать целительницей, а если так, то ей доведется увидеть гораздо худшее, чем это. Может быть, тогда она сможет понять, что происходит.

Она посадила Эминель на бедро и пошла по каменистой тропинке, следуя за проворным мальчиком, а страх, звенящий в ее крови, подгонял ее двигаться достаточно быстро, чтобы не отставать.

Когда они прибыли, в деревне уже собралась дюжина жителей, и с каждым мгновением их становилось все больше. По мере того, как годы Бездевичья все тянулись, не предвещая признаков послабления, травмы маленьких девочек приводили деревню в ужас. А у этой девчушки – маленькой для своего возраста, узкобедрой, с коротко остриженными волосами – на спине распускалась потрясающая пара крыльев: коричневатые перья, густые и тусклые, как у воробья зимой. Она лежала на спине с закрытыми глазами. Оба крыла были распростерты на песке: одно лежало широко и ровно, другое согнуто под неприглядным кривым углом.

Джехенит бросилась к ребенку и присела рядом. Девочка дышала, но слабо, и ее не удалось привести в чувство.

Над плечом Джехенит прозвучал отчаянный, безумный голос матери девочки:

– Она падала так долго… мы не знали, она никогда не показывала… мы даже не знали, она… помогите ей, пожалуйста, помогите.

Джехенит обернулась и протянула руки к матери, слегка обхватив ее за плечи, еще до того, как коснулась ребенка. Иногда не только больной нуждался в исцелении.

– Пожалуйста, – сказала она, говоря максимально спокойно. – Постарайтесь быть спокойной ради нее. Она будет искать вас, как только проснется.

Мать смогла успокоиться и опустилась на колени рядом с Джехенит, хотя ее глаза безумно метались по сторонам. По другую сторону от Джехенит присела Эминель, уже подражая своей матери, – рассудительная, маленькая и тихая.

Целительница осмотрела крылатого ребенка. Неглубокое дыхание вызывало беспокойство, но с первого взгляда невозможно было определить степень ее травм. Как долго она падала и как приземлилась? Невозможно сказать. Наверное, через несколько минут она встанет и пойдет. А может быть, она никогда больше не сможет ходить. А то не проживет и часа.

Джехенит огляделась. Конечно, песка было достаточно, как и жителей, у которых можно было позаимствовать жизненную силу, но она всегда сначала узнавала, нет ли других вариантов. В данном случае их не оказалось. Неподалеку стояло невысокое сухое дерево, на одной из его корявых ветвей сидели несколько воронов. Вряд ли их будет достаточно.

К ним подбежал мужчина, скорее всего, муж матери, и попытался поднять ребенка. Джехенит подняла руку, повысив голос.

– Нет! Не тревожьте ее! Она должна лежать.

Он все еще тянулся к распростертому телу ребенка, и Джехенит встала, чтобы загородить его собой, заставить мужчину остановиться. Заставить посмотреть на себя.

Когда она поднялась на ноги, то повернулась спиной к матери и ребенку, а также к девочке, о существовании которой она даже забыла: к своему собственному ребенку. Маленькая Эминель молча наблюдала за происходящим, как маленькая тень. Когда ее мама отвернулась, Эминель протянула руку и положила ее на грудь раненой девочки.

Джехенит не видела, что произошло дальше, но почувствовала это. Она ощутила, как паутина магии, которую она сплела для своей дочери, слегка порвалась, словно плащ, зацепившийся за колючку. Она не издала ни звука, но последовавшее дальше вызвало много шума.

Первый ворон с грохотом упал на песок. Второй и третий упали лишь мгновение спустя – еще два гулких и приглушенных удара. Затем ветка, на которой они сидели, стала такой же черной, как их перья, и с громовым треском отломилась от дерева. Эхо разнесло треск по яркому небу. В воздухе повисло зловоние горелых перьев.

Джехенит отвернулась от мужа матери, повернулась к девочкам и упала на колени. В ужасе и неуверенности она обхватила рукой крошечное запястье своей дочери. Что случится, если она отстранит руку дочери во время такого заклинания? Будет ли магия продолжать изливаться? И какая магия? Она колебалась, страшась того, что произойдет, если решится, и что произойдет, если отступит.

Взгляд Эминель скользнул с дерева на мать. В тот момент, когда их глаза встретились, Джехенит почувствовала холод. Девочка разорвала зрительный контакт, и ее взор устремился куда-то дальше.

Тогда Джехенит услышала, как мужчина вздохнул.

Она почти сразу поняла, что он вздохнул не от шока или удивления, а от бешеной, отчаянной попытки глотнуть воздуха. Долгое мгновение он хватался за горло, широко раскрыв глаза. Целительница почувствовала движение под своей рукой и повернулась, чтобы увидеть, как грудь крылатой дочери поднимается, наполняясь, пока отец боролся с дыханием. Пресвятая Велья. Каждый вздох девочки был украден. Каковы бы ни были последствия, она должна была положить этому конец. Она сильно дернула Эминель за руку, разрывая контакт с телом девочки.

– Ма-ма, – жалобно заскулил ребенок. – Позволь мне. Я хочу помочь.

– Не сейчас. Сядь вон там. Наблюдай. – И целительница сделала все, что в ее силах, хотя отнюдь не была уверена, что этого будет достаточно.

Как всегда перед началом исцеления, Джехенит тихо сказала:

– Велья, будь со мной, – а затем принялась за дело.

Какое бы исцеление ни успела совершить ее дочь за эти короткие мгновения, пока творила хаос, похоже, оно помогло: Джехенит чувствовала, как бьется сердце раненой девочки. Она дышала лучше, и продолжала дышать, даже теперь, когда муж ее матери снова мог вздохнуть самостоятельно. На щеках появился слабый румянец. Целительница черпала свою собственную жизненную силу, немного материнской и даже немного силу Эминель – возможно, она могла бы заставить ее замолчать, успокоить, – чтобы вернуть упавшую девочку с порога смерти на путь жизни.

Джехенит не смотрела на жителей деревни, но она чувствовала их энергию, их напряжение. Они видели, что произошло. Неужели они все поняли? Могли ли они сказать, что Эминель пыталась исцелить крылатую девочку? Что она потянулась к жизненной силе и зашла слишком далеко?

Затем появилось что-то еще. На груди раненой девочки, над сердцем, образовался темно-синий синяк. И Эминель, и Джехенит прикасались к ней в этом месте, но Джехенит знала, что это не ее рук дело. Затем появился еще один синяк, и еще. Синяки продолжали расцветать, синий на синем, синий на синем. Упавший ребенок тихо застонал. То ли от прежних травм, то ли от новых – определить было невозможно.

Джехенит повернулась к дочери. Непоседливый ребенок играл в игру со своими пальцами, щелкая ногтем указательного пальца по подушечке большого, издавая слабый свистящий звук. Казалось, что скучающий ребенок развлекает себя. Но это было не так. К своему ужасу, Джехенит поняла, что с каждым щелчком пальцев на коже другой девочки образуется новый синяк.

Она обхватила Эминель руками и сжала ее, надеясь, что родители раненой девочки воспримут это как всплеск эмоций, благодарность целительницы Велье за то, что ее собственная дочь в безопасности. Больше всего на свете она надеялась, что отвлечет девочку настолько, что та остановится.

– Ма-ма, – снова заговорила дочь, на этот раз тихо, ей на ухо. – Она говорит, в ней есть, что исправить. И я исправляю.

Джехенит сосредоточилась на паутине магии вокруг своей дочери и нашла крошечное отверстие, через которое вытекало всемогущество. Она не могла сама залатать дыру. Нужно срочно отвести дочку Джордже.

Кто-нибудь слышал, что сказала Эминель? Что делать, если да? Ничего.

В этот момент глаза раненой девочки открылись, и она издала крик, которому вторил крик ее родителей, радующихся тому, что ребенок ожил, и ответная волна облегчения прокатилась по толпе. Джехенит отвернулась от дочери, чтобы осмотреть маленькое тело, с особой тщательностью изучая каждый сантиметр.

– Падение было серьезным, – сказала она родителям, изо всех сил пытаясь придать голосу спокойствие. – Не могу сказать, сможет ли ваша дочь снова ходить, но, благослови Велья, я верю, что она будет жить.

Она хотела остаться, успокоить их, еще раз осмотреть малышку на предмет более глубоких повреждений. Но знала, что чем дольше они с Эминель оставались здесь, со щепоткой освободившегося всемогущества, тем больше риск попасть в беду. Слишком уставшая, чтобы нести дочь, она взяла ее за руку и повела по направлению к дому.

Джехенит сразу пошла к Джордже. Сначала она рассказала ей только минимум – нужно было заштопать дыру, попросила о помощи, – а потом, когда девочка погрузилась в послеполуденный сон, а женщины сидели рядом и пили чай, она рассказала ей все.

Джехенит заикалась:

– Она сказала, я думаю, она…

– Что? – сказал Джорджа. – Ты можешь все рассказать мне.

– Я думаю, она проникла в разум девочки, – призналась Джехенит. – Ее всемогущество. Какое же оно сильное!

Джорджа обняла Джехенит, которая положила голову на ее плечо и позволила себе расслабиться. Они просидели так очень долго, пока чай не остыл, а молчание не затянулось.

Чуть позже Джехенит в одиночестве, шаг за шагом, спустилась по лестнице в свой дом. Джорджа настояла, чтобы она оставила Эминель у нее, поскольку девочка уже спала; Джехенит с благодарностью согласилась. Она даже не успела посмотреть на Косло, как услышала его голос.

– Она умерла? – спросил Косло.

– Что? Нет, она с Джорджей.

– Я о девочке, которую ты лечила, – сказал Косло, отрывисто произнося слова, – но полагаю, ты думаешь только о собственном ребенке.

– Что? – повторила Джехенит, обессиленно пытаясь понять смысл слов мужа. Взглянув на него, она увидела, как он одет, и поняла, что происходит. На обоих плечах у него был дорожный мешок, набитый до отказа. Он собирался в путешествие. И не собирался возвращаться.

– После рождения дочери стало все намного хуже, но теперь я понимаю, что никогда не был по-настоящему счастлив, – сказал Косло. – Я любил тебя, но этого было мало.

Он смотрел на жену, ожидая ответа, которого у нее не было.

– Я возвращаюсь в семью матери, – резко сказал он.

У нее было много вопросов, но ни один не сорвался с ее губ. Джехенит ошеломленно смотрела на него сухими глазами.

Он воспринял ее молчание как призыв продолжать.

– Ты говорила, что любишь меня, но правда ли это? Но ты даже почти не замечала меня. Не пыталась, никогда не пыталась.

Наконец он, казалось, устал от пустоты ее взгляда, тяжело вздохнул и обошел ее, чтобы подойти к лестнице. Он прошел так близко, что она могла просто протянуть руку и коснуться его. Но не нашла в себе сил пошевелиться.

Потом она жалела, что не вспылила в ответ, повторяя его обвинения: «Ты должен был делать больше. Тебя всегда было мало». Все эти слова были бы ложью, но, по крайней мере, они произвели бы на него определенное впечатление.

Когда через час Джорджа привела Эминель домой, а девочка пухлыми кулачками смахивала сон с глаз, Джехенит уже перестала плакать. И когда в ту ночь она легла, прижавшись к телу девочки, в ее ушах звучали не слова Косло, а слова Эминель.

«Она говорит, в ней есть, что нужно исправить. И я исправляю».

Будут ходить слухи. Никто, кроме Джорджи, не знал, кем была Эминель, даже она сама, но людям необязательно было знать, чтобы подозревать. До сегодняшнего дня Джехенит исцелила сотни людей на виду у всех, и ни у одного из них не было таких синяков, как у крылатой девочки. Если бы кто-нибудь догадался о том, что это связано с Эминель, поползли бы слухи. Джехенит не могла смириться с тем, что кто-то решит, будто ее дочь может представлять опасность для других девочек. В эти годы лишений не было ничего хуже.

Она видела только два варианта. Они могли уйти, оставив Адаж позади, пока не случилось ничего страшного. Тогда Эминель будет в безопасности. Но долг Джехенит был настолько укоренившимся, настолько глубоко осознанным, что она не могла просто бросить деревню на произвол судьбы. Без целительницы, с небольшой группой девочек, оставшихся беззащитными, Адаж исчезнет через поколение.

Тогда оставался другой, единственно возможный вариант. Она должна работать усерднее, сделать себя незаменимой. Не иметь врагов, чтобы все в деревне были у нее в долгу. Тогда сплетни стихнут, доброжелательность победит молву, потому что жители деревни будут любить Джехенит слишком сильно, чтобы выступить против нее.

Можно спасти и деревню, и свою дочь, в этом она не сомневалась. Нужно просто постараться.

9
Жертва и охотница

Давным-давно и сейчас

На острове у побережья Скорпики

Сессадон

Сначала они пронзили стрелой горло ее подруги Алиш, чья очередь была возглавлять отряд. Искусные охотницы – их враги. Мечи и копья с беспощадной быстротой разили следующие полдюжины ее товарищей. Затем воительницы догнали двух отставших: первая умерла с диким криком, вторая упала в тишине. Казалось, что через пять ударов сердца в живых осталась только Сессадон, боровшаяся за свою жизнь.

Ее судьба висела на волоске. Истекая кровью от полудюжины ран, которые убили бы менее сильного бойца, ран, которые могли бы свалить ее через несколько минут, часов или дней, она бежала по незнакомому лесу. Она знала, что ее кровь оставила четкий след, по которому мог бы пойти любой дурак. И все же, обнаружив, что на нее охотятся, как на обычную обреченную лису, она поступила так, как поступает добыча. Побежала.

Позади они кричали друг другу, их возгласы раздавались слишком близко, всегда слишком близко, следя за ее продвижением сквозь деревья. Они гнали ее вперед, так что ей необходимо было бежать – или умереть. Когда она, спотыкаясь, выбралась из зарослей леса и оказалась высоко над бурлящей, ревущей угрозой Соленой Пасти, их крики повеселели, стали дразнящими. Они были уверены в своей победе.

Поэтому Сессадон сделала выбор, который вовсе не был выбором. И когда, усмехаясь, они прижали ее к самому краю белой скалы, она собралась с силами и прыгнула.

Ее летящее тело оставило берег позади, пролетев по воздуху, затем по воде и вниз, вниз, вниз. Она исчезла, поглощенная покрытым белой пеленой морем. Они не последовали за ней, потому что в водах Соленой Пасти ждала только смерть. Ее грохот разносился вокруг нее, когда она сомкнулась над головой Сессадон, и ее мир стал мутным, пропитанным солью.

Позже поглотившее ее море выплеснуло девушку на еще менее знакомый берег, на одинокий остров. Небо. Песок. Тишина.

Она пробудилась в своем земном облике – неким подобием тела, которое не было телом, хотя когда-то было им. Она почти канула в небытие, но здесь была магия. Что-то могущественное, что-то зачарованное поддерживало ее дух, чтобы он не ускользнул. Стоит ли ей цепляться за этот якорь? Она была так одинока. Ее друзья убиты, далекая родина превратилась в нечто неузнаваемое, все, что ей обещали, пропало, пропало, пропало. Но она слышала силу, поющую на уединенном острове, в выступах сверкающего кварца, в устье пещеры неподалеку. Темная зияющая дыра на фоне синего неба. Вдали от света, вдали от непогоды. Если она смогла забраться так далеко, сказала она себе, то сможет подождать. Либо смерть найдет ее, либо что-то другое. Медленно, очень медленно, она поползла к желанной темноте пещеры. Оказавшись внутри, девушка прижалась щекой к песчаной земле и позволила себе погрузиться в темноту.

Спустя неизвестное время – минуты? дни? годы? – Сессадон проснулась.

Ее телу не была присуща ни одна из функций, которые должны быть у тела: ни дыхания, ни пульса, ни сердцебиения. Ее кровь иссякла в иссохших, истощенных венах. И все же что-то от ее земной формы осталось. Ей нужно было вернуть и свое тело, и свою цель: одно послужит другому. Если бы только она не была одна. Если бы у нее вообще никого не было в этом мире, подумала Сессадон, вспомнив обстоятельства, которые привели ее сюда, то и жить было бы незачем.

Поэтому сначала она сосредоточилась на своей цели. Собрала воедино источник своей силы, оберегая его, как тлеющий уголек. Пробормотала слова заклинания и послала его над раскинувшейся землей, ища и надеясь. Там, далеко-далеко, так далеко, что она едва ее заметила. Капля крови, которая воспевала ее кровь, такую же свежую и новую, как и ее, высохшая и растраченная. Потомок ее рода. Тогда она ощутила его целиком. Цель. Цель. Она изменила форму заклинания, втянула каждую каплю силы, которую могла собрать. В безмолвном исступлении она начертала заклинание дальнего действия на прохладном твердом потолке пещеры, растягивая, уплотняя, прижимая его, как пресное тесто на раскаленном камне. Чтобы достичь своей цели, ей нужно было поощрять одни возможности и отсекать другие, и это заклинание должно было сформировать будущее, которого она желала.

Ее силы иссякли, она легла отдохнуть и больше не просыпалась до прихода охотницы.

* * *

Никто другой не заметил бы охотницу. Она двигалась по лесу, как водяной жук по серебристому пруду, почти незаметно. Путь ее был легок и уверен, как стрела, готовая в любой момент пуститься в полет. У ее добычи не было ни единого шанса. Скорее всего, они даже не узнают о ее присутствии.

Но девушка из пещеры знала.

Когда Сессадон проснулась, то заметила движение времени на острове вокруг себя, хотя она все еще не знала, сколько проспала, и сколько времени прошло с тех пор, как ее впервые выбросило на берег. Листва нависающих деревьев казалась длиннее и тяжелее, сам пляж стал немного шире, где море унесло больше песка. Но две вещи не изменились. Заклинание, которое она начертала на потолке пещеры, висело над ней, успокаивая, а ее ослабленная форма не стала более твердой. Ей понадобится помощь, чтобы вернуть жизнь в тело. Чтобы почувствовать, как иссохшие легкие не просто разбухают и восстанавливаются, а наполняются воздухом. Теперь, когда она вспомнила о своей цели, то жаждала вернуть чувствительность пальцам и улыбку на лицо. А теперь рядом с ней, чтобы составить ей компанию, появился кто-то молодой и сильный, полный жизненных сил. Теперь она больше не была одинока.

Осторожно, чтобы не отнять слишком много энергии у своего основного заклинания, оставаясь скрытой, она слегка потревожила своим голосом слух молодой женщины.

«Удачной охоты», – прошептала она.

Охотница застыла, не оборачиваясь в поисках источника голоса, но оставаясь неподвижной, как деревья, окружавшие ее по бокам. Хорошая охотница знала, что уши могут рассказать больше, чем глаза. Она оставалась неподвижной, и Сессадон воспользовалась моментом.

Прошла целая вечность с тех пор, как она практиковала эту магию, но ей нужно сделать это сейчас, и сделать правильно. Шанс будет только один.

Она погрузилась в разум молодой охотницы, проплывая сквозь его мутные глубины, как сквозь холодные потоки Соленой Пасти. Мысли окружали ее, и она ловила их шальные идеи и воспоминания в виде вспышек, как серебристые рыбки, проплывающие мимо, мелькающие, спешащие. Охотница знала, какой сейчас год, и Сессадон теперь тоже знала; прошло пять столетий, поняла она с потрясением, но у нее не было времени обдумать это откровение. Поэтому она погрузилась глубже, собирая разрозненные мысли женщины в предложения и слушая, как охотница без всякого умысла раскрывает правду о том, кто и что она есть.

«Я – Хана дха Родарья, – начала рассказ охотница. – Сегодня утром я убила трех горных козлов, мать и ее детей, и помню, где находится дерево, на котором я повесила их, чтобы с туш стекла кровь, и по возвращении в лагерь я смогла разделать их и упаковать мясо для путешествия. Больше всего в жизни я люблю цветение аргаута весной, свободу, от которой захватывает дух, когда скачешь на диком пони по равнинной местности, и смущенную улыбку застенчивой Марберы, когда я шепчу в ее розовое ушко милые непристойности».

Из шести талантов, которыми может обладать любой маг Арки – воздух или земля, вода или огонь, разум или тело – маги разума были самыми непостижимыми, им меньше всего доверяли. Не каждый маг разума мог управлять другими сознаниями; среди тех, кто мог, было распространено мнение, что одновременно можно управлять только одним сознанием. Но тогда чьим словам мог верить любой маг? Нельзя было доверять ненадежным людям, если они были честны в отношении своей собственной природы. Только маги разума и королевы, управлявшие ими с помощью всемогущества, наверняка знали правду. Еще в юности, до того, как ее забросили в эту забытую землю, Сессадон обнаружила, что обладает большей силой, чем могла подозревать. В первый раз это произошло случайно. Она хотела лишь исследовать разум девушки-служанки, а не вскрыть его, как зеленый миндаль, и выпить все знания, оставив девушку в беспамятстве. Она быстро научилась вести себя осторожно. Упражняясь, она сумела проникать в чужой разум, как нитка в игольное ушко. Могла даже незаметно проникать в разум своей сестры, когда натренировалась достаточно хорошо. Тогда она поняла, как сильно сестра боялась ее. Сестра никогда не могла ее ненавидеть – эти неявные мысли ясно говорили об этом, – но она также никогда не могла ей доверять.

В конце концов, разногласия развели их в разные стороны. Гордая, свирепая Сессадон была избрана главой их племени, но затем создатели Великого Договора постановили, что королевства придут на смену племенам. И они предложили более очаровательной и осторожной Крувесис стать королевой зарождающегося народа арканцев. Возвышение одной сестры стало падением другой. Трудно сказать, ушла ли Сессадон или была изгнана, но это было одно и то же. Она собрала небольшую группу озлобленных магов и отправилась на север, и всего через несколько месяцев после определения границ Арки они оказались далеко за их пределами.

Страх Крувесис был не единственным, что Сессадон выудила из глубин сознания своей сестры. Женщины, создававшие королевства, поделились с Крувесис секретом: хотя Арка была основана на юго-востоке, чтобы черпать песок, который позволял почитателям Вельи колдовать, те же минералы были сконцентрированы в кварцевых залежах на островах у северо-западного побережья недавно образованного государства Скорпика. Сессадон и ее друзья, как и Алиш, намеревались исследовать эти месторождения и, возможно, даже добыть и вывезти кварц. Если они смогут показать, что эти разделения между нациями были условными и даже малопродуктивными, то смогут ослабить новые государства, прежде чем те успеют окрепнуть. Племена, а не королевства, были естественным порядком вещей. Велья никогда не хотела, чтобы они собирались в общины размером больше нескольких матрикланов или ограничивали пределы их странствий. Кварцевые острова стали тому подтверждением. Но не успели они отплыть от материка, как охотницы-скорпиканки устроили засаду, и только Сессадон выжила и ступила на острова, до которых было так далеко добираться.

Теперь она потянулась к кварцу, задействовала его огромный потенциал и призвала магию разума. Когда она впервые жила все эти годы назад в Арке, она так и не узнала пределов своих способностей; теперь у нее был только один разум, с которым можно было поиграть, но она собиралась использовать его по максимуму.

Она начала с первой мысли: «Женщина в пещере – моя подруга».

С губ Ханы не сходила улыбка. Вот. Уже работает.

Сессадон снова мягко подтолкнула ее.

«Мне не нужно сейчас охотиться. Я проведаю свою подругу».

Хана вошла в пещеру так же бесшумно и легко, как двигалась по лесу, ее тело было напряжено, но разум открыт.

«А, вот она, – пронеслась мысль. – Моя подруга. Я плохо ее вижу, но я ее знаю».

В темноте пещеры, используя только свою магию разума, Сессадон подманила Хану ближе. Очень мягко, всего лишь намеком, шепотом.

Охотница приблизилась, пробираясь к задней части пещеры. Причину приятного чувства нельзя было определить, но она не стала сомневаться. Зачем сомневаться в столь теплом чувстве? Все было хорошо. Все было правильно. Теплая темнота обнимала ее, и новая подруга была здесь. Это было правильно – чувствовать равновесие в мире.

Простой тест, подумала Сессадон. Просто чтобы проверить. Возможно, откроет дверь к множеству интригующих возможностей.

На этот раз, не думая, а только приказывая, колдунья направила свой разум в разум охотницы и перенесла его.